Нынешняя Россия, робко вступившая в новое тысячелетие, чудом выжившая в эпоху лихих 90-х (а может, это было - «время надежд»?), следуя своему вековому инстинкту укрепления государственности, вновь решительно заявляет о себе. Это наглядно проявляется глобальной конфронтацией с мировыми державами, внешнеполитическими акциями, «сакральными» территориальными приобретениями, а также попыткой одарить мир новым религиозным сознанием, суть которого она мучительно пытается сформулировать.
Россия не перестала быть страной, без преувеличения, не «прочтенной», обольстительной своим глубинным, не разгаданным мессианством, иррациональным, на грани паранойи сознанием, парадоксальной волей к жизни и непоколебимой верой в собственное предназначение.
Закинутая Божественным провидением на северо-восток Евразии, она как могучий исполин нависает над маленьким, «зеленым» полуостровом, который очень многие любят называть Европой. Эта бесформенная громада (Россия) смущает и озадачивает рациональных, самовлюблённых и культурных жителей Запада, которые никак не могут уяснить, - почему эта страна, имеющая во многом христианскую традицию и европейскую сопричастность, до сих пор не отреклась от своего «проклятого» прошлого, «варварской самобытности», «дикой» архаики? Как случилось, что русские не кинулись в лоно «авангардных» народов, чтобы решительно встать под радужные флаги торжествующего глобализма, занять причитающееся им место в мировом «табели о рангах», и наконец, сосредоточиться на своих действительно злободневных бытовых и местечковых проблемах, не отвлекаясь на прочее? Загадка.
Цивилизованные иностранцы, приезжая в Россию, снисходительно взирают на строгие, совсем не помпезные формы православных храмов и, тем не менее, дивятся их загадочному магнетизму и очарованию. Они (европейцы) читают и зачитываются маниакально депрессивным Достоевским, и где-то подозревают, что Родион Раскольников - это и есть настоящая, приоткрытая гением писателя, потаённая суть русского народа. И наконец, любуются красивыми женщинами на улицах Москвы, Казани или далекого Владивостока, а потом, хлебнув рюмку национального напитка, пытаются понять загадочную русскую душу, находящую в столь «редкостной гадости» истинное раскрепощение духа.
Вообще, давно замечено, что идентифицировать Россию только по узко типовым признакам невероятно сложно. Её пограничная, межцивилизационная сущность делает её страной разнонаправленных, антагонистичных начал. Эти глубинные противоположности (крайности) взаимно исключают и «терзают» друг друга, смертельно конфликтуют, но каким-то непостижим образом, одновременно дополняют друг друга и удерживают от взаимного истребления. Вот, к примеру, что пишет по этому поводу Н.Бердяев: «Россию и русский народ можно охарактеризовать лишь противоречиями. Русский народ с одинаковым основанием можно характеризовать, как народ государственно-деспотический и анархически-свободолюбивый, как народ склонный к национализму и национальному сомнению, и народ универсального духа…». Или другое: «Нет другой такой страны, — писал французский мыслитель Жозеф Де Местр, — где было бы больше противоположностей. Один скажет, что здесь последняя степень рабства, другой – что полная свобода, и оба будут правы». Одним словом, знаменитый тютчевский афоризм - «умом Россию не понять» - совершенно не случаен и имеет под собой серьёзные аргументы. Отсутствие ярко выраженной ментальной предрасположенности, превалирующей культурной традиции, исторической преемственности - все это позиционирует Россию как системную антитезу сложившемуся глобальному миропорядку, как аномальное цивилизационное образование, которое: «как бы не входит составной частью в род человеческий» (П.Чаадаев). Но в этой безжалостной по своей прямоте оценки, таится вся «чудесная прелесть» и «роковое проклятие» нашей Родины.
Для западного сообщества Россия все еще остается мировоззренчески не отформатированной страной, которой никак не удается привить общемировые, универсальные сверхценности, созданные в кулуарах «наднациональных структур мирового согласования и управления!». Генетический код народа, не восприимчив, в полной мере, к идеалам общества постмодерна, где уровень потребления превращается в смысл человеческого существования и инструмент личной самоидентификации. Религия материального стяжательства и абсолютной свободы личности, не является абсолютной доминантной среди главнейших ценностей россиян, но, надо признать, доля её адептов, особенно среди молодежи стремительно растёт. И это во многом закономерно и даже естественно. Ведь есть признанные всеми нравственные и духовные авторитеты, прочтение которых можно, в какой-то мере, трактовать как апологетику жизнелюбия. И вообще было бы непростительной глупостью и оскорблением понимать русскую идентичность именно исходя из бросающейся в глаза бедности, а порой и просто нищеты значительной части населения. Тем не менее, наша глубинная духовная матрица продолжает тиражировать ту самую – русскую иррациональность (поиск Божественной справедливости, высшей правды, святости), которая превращает страну в загадочного, не поддающегося ясному осмыслению сфинкса. Это богоискательство, захватывает русское сознание, увлекает его, доводит до исступления и порой выливается в нечто совершенно противоположное своему первоначальному замыслу, а именно – в богоборчество. Традиция русского религиозного нигилизма имеет давнюю историю. Это и разночинцы в лице Белинского, Добролюбова, Чернышевского в среде которых был очень популярен аргумент, что анатомирование трупов не обнаружило существование в человеке души. Это и граф Толстой, отлученный от Церкви за свои попытки «улучшить» христианство. И наконец это русский коммунизм, как абсолютно религиозное течение, заменившее христианского Бога, богом борьбы за справедливое переустройства мира. В основе данного явления лежит бунт против Бога, в виду непомерного количества зла и страдания которым изобилует мир, невозможности примириться с его «свинцовыми мерзостями». Однако делается все это под «знаменем» и во славу Бога, во имя любви к добру и правде.
Русскому сознанию неведомы и отвратительны философские откровения Ницше о том, что – «Бог умер!», нет, это фундаментальный метафизический тупик, принять который абсолютно невозможно. Беснующаяся русская душа будет наслаждаться и ликовать, видя ниспровержение вчерашнего образа, будучи твердо убежденной, что этот Бог не настоящий, Он подмененный, Он не истинный, а потому жалости к Нему быть не может. Но в этом омерзительном забытьи, высшим разумом русский человек будет просить Господа послать радость прозрения, надежду на исцеление и открытие высшей справедливости, без познания которой все превращается, по сути, в «скотство», в труху, в «дорожную пыль».
Неприятие объективной реальности, как Божественного замысла, попытка конечным человеческим рассудком постичь бесконечность Божественного, забыв изречение одного гениального мыслителя: «Никому не известны все причины вещей так, чтобы он мог судить о них», - все это детерминирует духовное смятение, нравственный раскол, грехопадение. Наша история красноречивое тому подтверждение и назидание. «Третий Рим» и «Красная Москва» - эти исторические формы воплощения русской цивилизации, есть не что иное, как подлинно религиозные проекты имеющие в своей основе неприятие мира, как искаженной Божественной правды, как отпадение от Божественной сущности. Но трагическим и непостижимым образом каждый из них оказался бессилен перед натиском новых жизненных реалий, более могущественных и более совершенных. Попытка воспринимать окружающую реальность как ошибку, как заблуждение, не имеющую право на существование, в силу своего преступного нравственного несовершенства, - это тоже часть нашей национальной традиции, которая приводит общество к революционным потрясениям сознания, к новым гуманистическим идеалам, для воплощения которых, однако, требуется человеческая жертвенность и насилие. Но именно в человеческом страдании, в жизненной трагедии нам часто видится залог нашей праведности и будущего исцеления. «Все наслаждения покупаются страданиями других людей», - утверждал Лев Толстой, а потому быть просто счастливым человеком, благочестивым обывателем, смиренным мещанином среди окружающей тебя пошлости, по меньшей мере, неприлично. А значит, необходим слом и разрушение всего, что закрепляет существующее положение вещей, нужен мировоззренческий взрыв, нужна другая святость и её воплощение. Октябрь 1917 года очень закономерный и типичный русский феномен, взращенный нашей культурной средой, нашей неуёмной духовной энергией. И тем не менее, русский религиозный нигилизм, да и вообще «русский бунт» в самом широком своем понимании – религиозен по своей сути, он весь устремлен к высшим нравственным идеалам, к христианской эстетике, к абсолютной справедливости. Русский человек ищет Божественное начало, отмеченное сакральным знаками и потаенными смыслами и, не находя его или просто не обратив внимания, впадает в преступную гордыню, в неоправданную жестокость, в безобразную хулу всего, что имеет отношение к высшему предназначению. Не здесь ли кроется одна из тайн русской души, где сочетается не сочетаемое, для которой «и невозможное возможно».
Владимир Рыбаков, член Изборского клуба, Брянск
