«Засоренность лексики превзошла все нормативы»

Проблема, затронутая на столь высоком уровне, весьма актуальна, ведь в ней содержатся фундаментальные основы нашего бытия, ибо язык – это мышление. Одна и та же мысль, высказанная разными словами, имеет совершенно иную направленность. Никогда так еще не была засорена наша речь, великий и могучий русский язык, как за последнее двадцатилетие. Я всегда удивляюсь тому, что у нас на границе есть таможенные организации, которые проверяют, кто, что везет в страну, есть паспортный, финансовый контроль, но, к сожалению, в область языка можно завести из-за границы все, что угодно, затащить любую иностранную лексику, распаковать и пользоваться ею. Язык оказывается наименее защищенной областью из всех институтов социального бытия. При отсутствии государственной, лингвистической политики язык становится жертвой нашествия иноплеменных речей. Не случайно в древности существовало выражение «восста язык на язык». Покорить другой народ часто означало заставить его говорить на своем языке. Народ полностью меняется тогда, когда забывает свою родную речь и начинает говорить на языке его победителей. Нужно признать, что мы во многом говорим на языке если не победителей, то тех, кто жаждет нас победить. Вся финансовая лексика исключительно английского происхождения. В последние двадцать лет я специально слежу за тем, есть ли у нас неологизмы, которые возникли из недр русского языка, ведь в случае появления нового явления мгновенно идут импортированные термины из-за рубежа.

Владимир Путин обозначил две проблемы по сохранению самобытности русского языка. Но что для этого делается, ведь не указано никакого механизма?! Также нужно не впасть в изоляционизм, что нам не грозит при современном засилье иностранной лексики. Мне не представить ситуацию, при которой появится даже намек на изоляционизм в области русского языка. К сожалению, мы хватанули больше, чем необходимо в области лексики. Стоит задача сохранить какой-то баланс, оставаясь на плаву. Что происходит на практике? Ослабляются внутренние механизмы самого языка, атрофируются словотворчество и словопроизводство. Поэтому в любом случае идет механическое заимствование иностранных слов, засоренность лексики превзошла все нормативы. Сегодня идет упрощение речи за счет интернета, СМИ и общего понижения культуры, нравственности.

Выдвинутая идея на государственном уровне по защите русского языка прекрасна, но необходимо формировать общественное мнение. К сожалению, в области языка не установить таможенные структуры, пункты пропуска. В этой сфере многое зависит от СМИ, ведь рядовой носитель языка не имеет возможности внедрить то или иное слово в широкое употребление. В 19 веке русские писатели еще могли обогащать русский язык, но теперь этим занимаются чаще всего журналисты. Какой ликбез для них провести, как их заставить писать и говорить по-русски?! Это сложный вопрос, на который нет ответа ни у Владимира Путина, ни у нас, поскольку языковая сфера весьма запущена. Нужно провозглашать священную войну: «Вставай, страна огромная, за свой родной язык!».

Подчас без словаря не понять, о чем говорят политики. Новый кризис и события обязательно привносят в нашу речь очередную волну иностранной лексики. Но почему не вспомнить наши исконные запасы, залежи языка, который сохраняется в церковнославянском языке, у наших литераторов, писателей?!

В начале ХХ века появилась авиация – новое явление, которое не с чем было сравнивать. Впервые авиация возникла во Франции, казалось бы, это повод позаимствовать вместе с изобретением и лексику, но сработал языковой инстинкт самосохранения. И летающий аппарат получил сказочное название «самолет». Произнося это слово, мы даже не задумываемся, что называем аэропланы словом из русской народной сказки. Также пилот аэроплана – летчик, является чистым красивым русским словом. Есть еще слово «воздухоплавание». Как ни странно, авиация достаточно русифицирована по терминологии. Это доказывает принципиальную возможность использования русских слов. Для этого нужно задействовать нашу историческую память, сказки, церковнославянские корни. Наше русское прекрасное слово «спутник», обозначающее летательный космический аппарат, вошло во все мировые языки. Это редкий случай того, когда мы повлияли на языки мира, совершив первыми полет в космос. Нужно отметить положительную тенденцию в названиях  кораблей и подводных лодок. Мне неизвестен автор этой идеи, но обуревает радость при появлении подводной лодки «Дмитрий Донской», «Юрий Долгорукий» или «Князь Владимир». Наш флот возрождает историческую память, потому что любо-дорого слышать такие названия.

Ныне время священной войны за наш священный язык, в котором мы читаем слово Божие, в его церковнославянской редакции молимся Богу, совершаем Богослужения. Эта область остается в неприкосновенной чистоте, являясь нашим последним тылом, оплотом, надеждой. За нами церковнославянский язык, отступать уже некуда. Но есть покусители на это достояние, требующие его перевода на современный русский язык со всеми вытекающими обстоятельствами.

В когорте иностранных слов особенно возмущает слово «фермер». Неужели в русском языке не нашлось другого слова для труженика земли?! В древности его величали крестьянином, от слов «крест», «христианин», чей труд носил символический смысл. И вдруг их стали величать фермерами. Теперь это популярный бренд – фермерское молоко, продукты. Для нас одна и та же вещь, названная по-русски и по-английски, приобретает различную смысловую ценность. Это свидетельствует о сдвиге ценностных понятий, яркий пример подмены, когда одно и то же явление именуются разными словами, приобретая иные смыслы. Как нам вернуться к крестьянскому хозяйству, оторвавшись от фермерства? Это проблема не только языковая, но, прежде всего, мировоззренческая. Говоря о возрождении нашего самобытного языка, нужно думать о возрождении нашего самобытного духа, мышления нашей самобытной души. В этом случае не будет проблем с языком. Как говорится: что на уме, то и на языке. Есть только один ответ и один способ решения этой проблемы. Но пока все наоборот: что у нас на языке, то и на уме.

В иностранных словах нет никакой нравственной оценки, ни стыда, ни срама. Блудника называют сексуальным партнером. Уже вроде и солидно звучит. В области греха все русские слова заменили иностранными, убийство во чреве стало именоваться абортом, убийца – киллером. Подмена слов снимает проблему морали. В иностранных словах нет никакой оценки, а русские слова имеют нравственную окраску, содержат оценку, вытекающую из христианства, которое глубоко проникло в лексику русского языка, в нашу жизнь. Расставаясь, говорим друг другу «Прощай», что взято из чина прощения в Прощеное воскресенье, когда мы просим друг у друга прощения, или говоря «спасибо» – «спаси Господи», «спаси Бог», мы желаем друг другу спасения во Христе. Но эти слова заменяются на «пока», «чао», «гудбай», «оʹкей». Иногда иностранные слова бывают до того неуклюжи, например, «пункт обмена валюты». Задействованы аж три слова. Это непозволительная избыточность. В Сербии используют краткий термин «меняльница». Не все так безобидно, как может показаться на самом деле, потому что идет подмена нашего менталитета, наших нравственных ценностей вместе с иностранными словами.

Не отдадим ни слова врагу, будем стоять за каждое русское слово, как когда-то призывала Анна Ахматова в период Великой Отечественной войны. Эта очень интересная, важная и долгожданная тема, но часто все остается на уровне деклараций, и пока нет намека на то, как решать эту проблему.