Константин Леонтьев и «столкновение цивилизаций» в XXI веке

Обычно «отцами-основателями» теории цивилизации называют четырех человек: Н.Я.Данилевского, К.Н.Леонтьева, О.Шпенглера, А.Тойнби. Первые двое из них - русские мыслители, третий - немец, четвертый - англичанин. Более поздние работы по проблематике цивилизаций мало что добавляют к фундаментальным идеям указанной четверки. Тот же самый историко-философский трактат Сэмюэла Хантингтона «Столкновение цивилизаций и преобразование мирового порядка» (The Clash of Civilizations and the Remaking of World Order; 1996) является хорошо раскрученным «проектом» определенных политических кругов Запада, никаких фундаментальных идей не содержит.

К сожалению, в наших учебниках по философии, социологии, политологии наших мыслителей иногда вообще забывают упомянуть, сообщая студентам, что теория цивилизации создана О.Шпенглером и А.Тойнби. Как говорится, «нет пророка в своем отечестве». Но было бы, наверное, более справедливо «забыть» иностранных авторов, а в списке «отцов-основателей» оставить Данилевского и Леонтьева. По той простой причине, что свои идеи о цивилизациях наши мыслители высказали еще в XIX веке, а работы немца и англичанина по данной теме появились лишь в XX веке. Причем целый ряд идей Данилевского и Леонтьева были почти буквально повторены их европейскими коллегами. При этом наших авторов читать и понимать легче, чем иностранцев с их достаточно тяжеловесными текстами.

Нет спора, что в паре «Данилевский - Леонтьев» приоритет в разработке теории цивилизации принадлежит Николаю Яковлевичу Данилевскому (1822-1885), который основные идеи о культурно-исторических типах (так он называл цивилизацию) изложил в своей знаменитой работе «Россия и Европа» (1871).

Коротко скажем об учении Данилевского. Признавая человечество за пустую абстракцию, Данилевский видит в культурно-историческом типе высшее и окончательное выражение социального единства. Данилевский в рамках культурно-исторического типа выделяет четыре основных сферы, или вида деятельности: деятельность религиозная, собственно культурная (наука, искусство, промышленность), политическая и социально-экономическая. Важным скрепляющим культурно-исторический тип началом является язык. Данилевский насчитывает десять типов, уже проявившихся в истории. Это: 1) египетский, 2) китайский, 3) ассиро-вавилоно-финикийский (или древнесемитический), 4) индийский, 5) иранский, 6) еврейский, 7) греческий, 8) римский, 9) новосемитический (или аравийский), 10) германо-романский (или европейский). Данилевский не считает, что его список является исчерпывающим. В него не попали те типы, которые не успели развиться и достичь стадии зрелости. Он упоминает два таких типа (мексиканский и перуанский), «погибших насильственною смертью и не успевших совершить своего развития». Некоторые еще только зарождаются, и их будущее неясно (скорее всего, они не сумеют развиться в нечто оригинальное, самобытное). К таковым он относит, в частности, Новый Свет (Северную Америку).

Константин Николаевич Леонтьев (1831-1891) в разных своих публикациях неоднократно повторяет, что он - ученик и последователь Данилевского. Леонтьев не только хорошо усваивает мысли Данилевского, он дополняет учение своего предшественника, при этом даже высказывает некоторые критические замечания в адрес своего учителя.

Главное дополнение Леонтьева - теория трех стадий развития цивилизации. Это стадии юности, зрелости и старости. В терминологии Леонтьева - первичной простоты, цветущей сложности и угасания, ведущего к смерти. Последнюю стадию он еще называл «вторичным смесительным упрощением». Любая цивилизация имеет временные пределы своего существования. По Леонтьеву, максимальный возраст цивилизации - 1000-1200 лет.

Особый интерес для Леонтьева представляет германо-романская, или европейская цивилизация. Та самая цивилизация, на которую ориентировалась как на эталон для подражания российская элита (аристократия и интеллигенция). Леонтьев убедительно показал, что эта цивилизация, начиная с конца 18 века (рубежом он определил французскую революцию 1789 года), вступила в стадию разложения, угасания, умирания, «вторичного смесительного упрощения». Фактически, речь идет об окончательном переходе Европы на рельсы капиталистического развития. Вот фрагмент из работы «Византизм и славянство» (1875), где он разъясняет свою теорию трех стадий: «Вся Европа с XVIII века уравнивается постепенно, смешивается вторично. Она была проста и смешана до IX века; она хочет быть опять смешана в XIX веке, она стремится посредством этого смешения к идеалу однообразной простоты и, не дойдя до него далеко, должна будет пасть и уступить место другим. Весьма сходные между собой вначале кельто-романские, кельто-германские зародыши стали давно разнообразными, развитыми организмами и мечтают теперь стать опять сходными скелетами. Дуб, сосна, яблоня и тополь недовольны теми отличиями, которые создались у них в период цветущего осложнения и которые придавали столько разнообразия общей картине западного пышного сада. Они сообща рыдают о том, что у них есть еще какая-то сдерживающая кора, какие-то остатки обременительных листьев и вредных цветов, они жаждут слиться в одно, в смешанное и в упрощенное среднепропорциональное дерево... Везде одни и те же более или менее демократизированные конституции. Везде германский рационализм, псевдобританская свобода, французское равенство, итальянская распущенность или испанский фанатизм, обращенный на службу той же распущенности... везде слепые надежды на земное полное равенство! Везде ослепление фаталистическое, непонятное! Везде реальная наука и ненаучная вера в уравнительный и гуманный прогресс...

Сложность машин, сложность администрации, судебных порядков, сложность потребностей в больших городах, сложность действий и влияние газетного и книжного мира, сложность в приемах самой науки - все это не есть опровержение мне. Все это лишь орудия смешения - это исполинская толчея, всех и все толкущая в одной ступе псевдогуманной пошлости и прозы; все это сложный алгебраический прием, стремящийся привести всех и все к одному знаменателю. Приемы эгалитарного прогресса - сложны, но цель груба, проста по мысли, по идеалу, по влиянию. Цель всего - средний человек, буржуа спокойный среди миллионов точно таких же людей, тоже спокойных».

Половина всего того, что написал Леонтьев в последние двадцать лет своей жизни, посвящено теме, которую условно можно назвать «Закат Европы». Кстати, именно под таким названием (Der Untergang des Abendlandes - нем.) вышла книга Освальда Шпенглера через полвека после того, как были опубликованы первые работы Леонтьева о кризисе европейской цивилизации. Первая часть работы Шпенглера была опубликована в 1918 году, вторая - в 1922 году. В то же время К.Леонтьев впервые свои взгляды на всемирную историю, Европу и Россию изложил в статье «Грамотность и народность», которая появилась на свет в 1870 году. Коль скоро мы упомянули Шпенглера, то есть некоторые основания полагать, что свою знаменитую книгу немец писал, будучи знакомым с идеями Константина Николаевича. В период 1921-1926 гг. Николай Бердяев в Германии тесно общался со Шпенглером, при этом в сфере их общих интересов находилось творческое наследие Леонтьева. Об этом можно прочитать в статье М.А.Емельянова-Лукьянчикова «К.Н.Леонтьев и О.Шпенглер», которую можно найти в интернете.

Критическому осмыслению со стороны Леонтьева подверглись следующие моменты учения Данилевского.

Во-первых, Данилевский, формально сделав правильное заключение о примате религиозной составляющей культурно-исторического типа, в своей работе «Россия и Европа» основное внимание уделил таким признакам, как племенное происхождение, кровные связи, этнографический фактор. Видимо, такой «перекос» можно объяснить тем, что Данилевский был по образованию биолог, естествоиспытатель. Леонтьев рьяно отстаивает тезис о примате религии в структуре культурно-исторического типа, выправляя образовавшийся «перекос».

Во-вторых, Леонтьев в отличие от Данилевского очень проникся идеями христианской эсхатологии (учение о конечности земной истории) и видит в мире множество признаков «последних дней» (Апокалипсис). Из этого он делает вывод, что новых цивилизаций уже нарождаться не будет. Надежды у человечества на то, что оно может пересесть с «тонущего корабля» европейской цивилизации на корабль какой-то новой, «молодой» цивилизации, нет.

В-третьих, Леонтьев восполняет такой «пробел» в работе «Россия и Европа», как неопределенность цивилизационного статуса России. «Вписать» Россию ни в одну из десяти перечисленных Данилевским цивилизаций не получается. Не вызывает сомнения, что Россия не входит в состав европейской (германо-романской) цивилизации. Леонтьев полагает, что Россия является преемницей той цивилизации, которую Данилевский выпустил из поля своего зрения и которую можно назвать «византийской цивилизацией». Таким образом, список цивилизаций увеличивается с десяти до одиннадцати. Россия - наследница Византии как носительницы Восточного христианства (Православия).

Леонтьев уделяет повышенное внимание выяснению цивилизационной принадлежности России по той причине, что в XIX веке резко активизировалась умственная и политическая деятельность в пользу так называемого «панславизма». Активно продвигались в разных странах Европы (в Австро-Венгрии, на Балканах) и в России идеи объединения славянских народов и создания некоей славянской федерации с Россией в качестве ее ядра. То есть витала идея формирования новой панславянской цивилизации. Сторонники этой идеи даже находили нужные им аргументы у Данилевского, который, как мы выше отметили, несколько увлекся этнографическим (племенным) фактором формирования цивилизаций. Панслависты пытались даже апеллировать к славянофилам. Распространялись искаженные представления о славянофилах, которые якобы ратовали за объединение всех славян. Но славянофилы на самом деле славянофилами не были, таковое название как некую кличку они получили от своих недругов или не очень грамотных наблюдателей. Точнее русских мыслителей типа Ивана и Константина Аксаковых, Ивана Киреевского, Алексея Хомякова, Юрия Самарина можно назвать русофилами. Для них ключевыми ориентирами их мировоззрения была формула Уварова «Православие, самодержавие, народность». На первом месте в этой формуле была религия, причем именно Восточное христианство. Между славянами были принципиальные религиозные различия. Среди славян - православные (русские, сербы, болгары), католики (поляки и хорваты), протестанты (чехи), мусульмане (боснийцы).

А что касается последнего члена формулы - «народность», то, как справедливо указывал тот же Леонтьев, под народностью славянофилы понимали не только и не столько племенную общность, сколько общность социальную и культурную. Россия во времена славянофилов уже была многонациональным государством, где славяне были лишь одним из многих десятков народов и племен. Россию как единый народ скрепляла отнюдь не кровь, а прежде всего Православие, а также развившаяся на его основе культура.

Леонтьев - реалист. Он понимает, что хотя Россия не является частью европейской цивилизации, однако, угроза поглощения ее этой цивилизацией существует. Когда-то европейская цивилизация была «цветущей сложностью», и Леонтьев, как эстет этой Европой восхищается (крестовые походы, рыцарство, аристократия, ярко выраженная сословность феодального общества). Однако Европа XIX века - уже умирающая цивилизация, которая может за собой в могилу утянуть и Россию. Россия как цивилизация также не молода. По оценкам Леонтьева, ей никак не меньше 1000 лет. Она также на пороге заката. По его мнению, предела «цветущей сложности» Россия достигла в эпоху Екатерины II. XIX век, особенно после смерти императора Николая I, начала реформ Александра II. Леонтьев полагает, что жизнь России как византийской цивилизации можно продлить. Для этого ее надо «подморозить», т.е. затормозить процесс умирания. Безусловно, самое главное в этом деле - сохранить «ядро» цивилизации в виде Восточного христианства. Следовательно, необходимо всячески препятствовать всякого рода посягательствам на это «ядро». А такие посягательства были постоянными. Прежде всего, со стороны Римского престола. Леонтьев в конце жизни стал непримиримым противником Владимира Соловьева, который носился с идеей объединения всех христианских церквей под эгидой Папы. Борясь за сохранение и укрепление «ядра», коим он считал «византизм», Леонтьев готов был пойти на определенные уступки и жертвы по части других элементов русской цивилизации.

В частности, он в качестве средства «подмораживания» русской цивилизации в социально-экономической сфере рассматривал социализм. Речь, конечно, не могла идти о безбожном, атеистическом социализме, идеи которого уже витали над Европой (Прудон, Лассаль, Маркс) и окончательно разлагали германо-романскую цивилизацию. У Леонтьева это принципиально иной, «охранительный», или «монархический» социализм. При этом Леонтьев предупреждает, что может быть другой вариант социализма, который не дополняет религию, а замещает ее. Социализм может превратиться в религию. В России все пошло по худшему сценарию. В ней воцарился социализм-религия, большевистский (марксистский) социализм вытеснил византизм. Еще более ужасным оказался сценарий в Германии. Там религию вытеснили одновременно социализм и кровь, получилась «гремучая смесь» под названием «национал-социализм».

Как это ни парадоксально, но именно Константин Леонтьев на сегодняшний день лучше, чем кто-либо другой из мировых мыслителей может помочь понять всю интригу «столкновения цивилизаций», которое разворачивается на наших глазах в разных точках мира. Кстати, нынешние события на Украине также показывают, насколько был прав Константин Николаевич, выступая против идеи «панславизма» и называя проект «славянской цивилизации» опасной химерой.