Приблизительно год назад врачи у тогда еще 82-летней Клавдии обнаружили рак легких. А нынче, во вторник после Недели мытаря и фарисея, в 9 утра, она отошла… от болезни и от этого мiра.
Она была крепкая старушка худощавого телосложения, немногословная, сосредоточенная в себе. Впрочем, отзывчивая к людям. Подруг у нее было немного, но зато все хорошие. Обычно зимой Клавдия жила в городе, а летом – в деревне, километрах в трех от храма, куда ходила пешком. Зимой приезжала на автобусе.
Родственники Клавдии, когда я в прошлый год Великим постом приезжал ее причащать, сказали мне о диагнозе. От нее всё утаили, меня также просили не сообщать о нем, что было мною исполнено. Но, считая должным подготовить человека, я советовал положиться в болезни всецело на Бога, т.е. принять любой исход как волю Божию. Ее несколько раз отправляли в больницу, там делали какие-то процедуры, но всё это приносило лишь временное облегчение.
В один из моих летних визитов, Клавдия, хотя выглядела довольно бодрой, почти такой же, как и до болезни, сказала мне, что скоро, наверное, умрет. Я же в ответ стал объяснять, что смерть есть экзамен для всякого христианина, и к нему нужно очень хорошо подготовиться – ведь сказано Господом: «в чем застану, в том и сужу». Я посоветовал оставшееся время (сколько Господь отпустит) посвятить подготовке к названному экзамену. Т.е. борьбе с остатками в душе грехов, которые постоянно продолжают напоминать о себе помыслами и мечтаниями. Впрочем, я говорю об этом всем, но мало кто слушает. А вот Клавдия услышала.
Все время, сколько хватало сил, она посвящала молитве и духовному чтению. И читала вдумчиво. Помнится, года два или три назад, специально, по ее неотступной просьбе, привез ей Евангелие, набранное очень крупным шрифтом. Его-то она и читала.
Священное Писание, творения святых отцов, в том числе составленные ими молитвы, важно вдумчиво читать не для того, чтобы узнать нечто новое; а потому что мы являемся существами словесными, и слова, которые произносим даже «про себя», служат строительным материалом души. Если в ней что-то ветшает или разрушается от злословия, богохульства или нечистых мечтаний, тотчас после нашего молитвенно-покаянного обращения воссоздается всемогущим Словом Божиим, единственным Врачом душ и телес наших.
Не напрасно в 118-м псалме, изображающем собою весь жизненный подвиг человека, так много сказано о законе и слове Божием: «Поставь рабу Твоему слово Твое в страх Твой… я буду наслаждаться свободой, потому что взыскал Твои заповеди… Если бы закон Твой не был моим поучением, то я бы уже погиб… Как сладки для гортани моей слова твои – лучше меда в устах моих… Блистает чистотою слово Твое, и раб Твой возлюбил его… Мой язык возвестит слова Твои, ибо все заповеди Твои – истина…».
Когда человек вдумчиво читает слово Божие, оно ложится, точно пластырь, на язвы его души. Христианин начинает понимать такие смыслы Священного Писания, какие, может быть, никому другому никогда и не откроются. Все Священное Писание вкупе со Священным Преданием Церкви – чудная гармоническая система, которой не понять посторонним. Они могут выщипывать ее отдельные части, хвалить их или ругать, но целого не постигнут, потому что для этого необходимо содействие благодати Божией.
Прискорбно смотреть на людей, строящих свою душу при помощи всякого срама – богохульства, пустого смеха и сквернословия. Потому что такой душе не найти места в Царстве Божием. Она произвольно наполнила себя нечистотами. И если чудесным образом вдруг не изменится (как это было с благоразумным разбойником), то будет извержена во тьму внешнюю, хотя бы даже и сподобилась в свое время святого Крещения.
Постоянная молитва и чтение боговдохновенных писаний произвели на душу Клавдии дивное действие. Конечно, внешне ничего не было заметно: старый больной человек что-то читает, что-то пишет, над чем-то воздыхает – мало ли у кого какие причуды бывают! Но великолепным плодом размышлений стало глубокое покаяние – поистине, жертва, благоприятная Богу.
Благодать проникла вглубь ее души и озарила светом все, что было скрыто, что она, может быть, уже давно и забыла. Клавдия стала исповедовать все ранее забытые грехи, начиная с 4-летнего возраста. Они предстали перед нею во всех подробностях. Если она вспоминала в связи со своими грехами каких-то других людей, то никогда их не осуждала и не укоряла.
Это была прекрасная подготовка к последнему в ее жизни экзамену – т.е. к смерти. В сентябре силы стали оставлять Клавдию, ее перевезли в город. Как-то позвонила дочь и просила приехать пособоровать больную. Она была плоха, временами теряла сознание. Однако смогла исповедаться и, помимо соборования, причаститься. Через некоторое время ей стало лучше, и она тотчас возобновила свои духовные упражнения. Кроме того, стала ходить по квартире.
После Рождества Христова пошло постепенное угасание. Она все прекрасно понимала, ум был трезвым. Только речь становилась все более слабой. Что было трогательно: ни разу не позволила мне уйти от нее без какого-нибудь подарка, к этому приучила и родственников.
Последние два месяца Клавия почти ничего не ела. И постепенно она превратилась в скелет, обтянутый кожей. Помню, усилием воли она поначалу понуждала свои руки складываться крестообразно перед принятием святого Причастия, при этом она действовала руками как какими-то чужеродными предметами. А потом даже на это сил не оставалось. Дальнейшее биологическое существование приносило уже тягость ей и родственникам, которые, нужно сказать, делали все, от них зависевшее, чтобы Клавдия ни в чем не знала лишней печали. Дети Клавдии были воспитаны так, что у них даже мысли не возникало в чем-то нарушить волю матери относительно ее самой. И это тоже очень важно перед сдачей последнего экзамена.
Сколько раз приходилось видеть, как дети нарушают последнюю волю своих родителей, почитая их выжившими из ума, хотя в действительности ничего такого не было, а просьбы их были вполне здравы и осмысленны. Это был всего лишь предлог сделать по-своему.
Дочь Клавдии позвонила мне в Неделю мытаря и фарисея, сказав, что матери совсем плохо, хотя она и в сознании. Я приехал уже после вечерней службы. Клавдия не могла говорить. Войдя, тотчас спросил: хочет ли она причаститься? Та в знак согласия дважды кивнула головой. Совершив положенное чинопоследование, я прочитал над ней разрешительную молитву, после чего преподал святые Христовы Тайны. Собравшись с последними силами, она их проглотила и запила кипятком.
Тогда я спросил дочери – не будет та возражать, если я прочитаю над Клавдией последование на разлучение души от тела. Она без всякого колебания согласилась. И зазвучал чудный по своей силе древний канон, читаемый от лица умирающего.
«Придите, соберитесь все, благочестно пожившие, и восплачьте о душе, отчужденной славы Божией и служившей мерзостным демонам со всяким тщанием… Вот ныне разлучается с болезнию душа от окаянного моего тела. Не погребайте моего тела в землю, ибо оно недостойно этой чести, но бросьте его псам… Какая мне польза, если душа будет ввержена в страшные муки, а телу будет воздаваема честь отпевания? Оставьте его без погребения, и пусть псы съедят сердце мое… Может быть, мимоходящие странники, увидев кости, влекомые псами, умилившеся, воззовут от души: помоги, Владычице, душе этого окаянного тела… Божия Мати, воззри в бездну, увидь душу, преданную мукам, и, преклонив колена, пролей слезы, да преклонится Твоими мольбами Тот, Кто Кровь Свою отдал за меня, чтобы воззвать меня…».
В представленной здесь просьбе – лишить тело погребения и бросить на съедение псам – звучит не отчаяние, но сильнейшая мольба к ближним позаботиться в последние часы в первую очередь о душе, а не о теле умирающего. Ведь цель отказать в чести христианского погребения – в исторжении даже невольных молений о душе со стороны неких мимоходящих странников.
В древности некоторые мужественные христиане действительно требовали от ближних, чтобы их, как великих грешников, не погребали, но выбрасывали без всякого обычного псалмопения на съедение диким зверям. И обретались, может быть, еще более мужественные христиане, которые в точности исполняли таковую необычную просьбу. Об этом можно прочитать в «Лествице» преподобного Иоанна, игумена Синайской горы, в Пятом слове, где сказано о «житии святых осужденников, и о темнице».
Из более поздних времен, например, из XIV века, сохранилось предание, что преподобный Димитрий Прилуцкий завещал братии основанного им монастыря выбросить его тело после смерти в болото.
Прискорбно бывает видеть, как родственники самоубийц, а также умерших от пьянства или передозировки наркотиками, всеми правдами и неправдами хотят добиться христианского погребения, думая, будто это автоматически введет чьи-то души в Царство Божие. Когда пытаешься объяснить, что отказ в обычном христианском погребении, некоторое безчестие телу скорее принесет хоть малую пользу душе их сродника; предлагаешь ограничить молитву чтением Трисвятого (как при погребении еретиков); но они довольно часто уходят обиженные, будучи уверенными в том, что я по своему жестокосердию просто ущемляю какие-то их права.
После канона я прочитал молитву, где, среди прочего, сказано: «Господи Боже, услышь грешную рабу Твою Клавдию, нестерпимые ее болезни и горькие немощи, и упокой ее там, где духи праведных пребывают».
По завершении чинопоследования, дочь Клавдии достала листочек, написанный рукой матери, когда та еще могла писать. Здесь была просьба отпеть ее в нашей церкви. Я тотчас сказал, что, конечно, все будет исполнено. Затем дочь (в этот момент в ее глазах стояли слезы) спросила: за что же Клавдия так страшно мучается? – Ведь у нее грехов меньше, чем у любого из нас. Я ответил словами псалмопевца: Бог, кого любит, того наказывает. И лучше пострадать для очищения своих грехов здесь, чем там, где уже нет покаяния. Я попросил, уже уходя, чтобы дочь Клавдии читала Псалтирь.
Как сейчас вижу перед собой изможденное, с впавшими щеками, лицо страдалицы. На нее из Красного угла смотрели иконы. А со старинной, столетней давности, фотографии на стенке смотрели ее родители – Симеон и Глафира. Симеон в казачьей форме, с шашкой при бедре. Им в свое время пришлось пережить три войны, голод и ссылку. Теперь они смотрели на последний в этой жизни экзамен-подвиг своей состарившейся дочери.
Она сжалась, умалилась, смирилась перед Богом, уподобившись засохшему семени, которое земледелец сеет в землю. И это остывшее тело уже в ближайший четверг было посеяно в мерзлую глину – до всеобщей весны, до всеобщего Воскресения.
Когда во вторник я узнал от дочери Клавдии, что та отошла, то сказал про себя: «Слава Тебе, Господи!» Потому что это величайшее благо, когда душа разлучается с телом вскоре после Причастия. Об этом хорошо сказано в молитве великомученице Варваре: «…когда окончательно сном смерти начну засыпать, сотвори, чтобы, укрепившись благодатию Божественных Тела и Крови, пойти мне в крепости этой пищи в далекий путь смерти, даже до горы небесной».
Мы знаем из Третьей книги Царств, что пророк Илия, не терпя преследований со стороны отступников, ушел в пустыню, где просил у Бога себе смерти. Но, быв накормлен Ангелом, по велению Божию дошел до горы Хорив. Он шел, не подкрепляясь ни пищей, ни сном 40 дней и 40 ночей, после чего сподобился Богоявления. Это образ души, проходящей в 40 дней по разлучении с телом, страшные мытарства. И святое Причастие – та пища, в крепости которой есть надежда их миновать.
Так душа Клавдии вышла из уже стеснявшего ее тела; выпорхнула, точно птица из клетки, неся в себе начаток будущей божественной жизни; омытая Кровью Нового Завета, благоухающая святыми Тайнами.
В среду, в память Трех святителей, я поминал ее на проскомидии. В четверг, в 8 утра, гроб с ее телом легко внесли в храм два человека. И тотчас началась заупокойная литургия, а сразу после нее – отпевание. Все прошло на одном дыхании, без заминок.
В этот день на литургии полагалось читать в память умерших 160-е зачало из Апостола. Именно этими словами апостола Павла будет уместным закончить настоящий очерк: «Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут, каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его. А затем конец, когда Он предаст Царство Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу. Ибо Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои. Последний же враг истребится – смерть…».
Иерей Сергий Карамышев, публицист
Она была крепкая старушка худощавого телосложения, немногословная, сосредоточенная в себе. Впрочем, отзывчивая к людям. Подруг у нее было немного, но зато все хорошие. Обычно зимой Клавдия жила в городе, а летом – в деревне, километрах в трех от храма, куда ходила пешком. Зимой приезжала на автобусе.
Родственники Клавдии, когда я в прошлый год Великим постом приезжал ее причащать, сказали мне о диагнозе. От нее всё утаили, меня также просили не сообщать о нем, что было мною исполнено. Но, считая должным подготовить человека, я советовал положиться в болезни всецело на Бога, т.е. принять любой исход как волю Божию. Ее несколько раз отправляли в больницу, там делали какие-то процедуры, но всё это приносило лишь временное облегчение.
В один из моих летних визитов, Клавдия, хотя выглядела довольно бодрой, почти такой же, как и до болезни, сказала мне, что скоро, наверное, умрет. Я же в ответ стал объяснять, что смерть есть экзамен для всякого христианина, и к нему нужно очень хорошо подготовиться – ведь сказано Господом: «в чем застану, в том и сужу». Я посоветовал оставшееся время (сколько Господь отпустит) посвятить подготовке к названному экзамену. Т.е. борьбе с остатками в душе грехов, которые постоянно продолжают напоминать о себе помыслами и мечтаниями. Впрочем, я говорю об этом всем, но мало кто слушает. А вот Клавдия услышала.
Все время, сколько хватало сил, она посвящала молитве и духовному чтению. И читала вдумчиво. Помнится, года два или три назад, специально, по ее неотступной просьбе, привез ей Евангелие, набранное очень крупным шрифтом. Его-то она и читала.
Священное Писание, творения святых отцов, в том числе составленные ими молитвы, важно вдумчиво читать не для того, чтобы узнать нечто новое; а потому что мы являемся существами словесными, и слова, которые произносим даже «про себя», служат строительным материалом души. Если в ней что-то ветшает или разрушается от злословия, богохульства или нечистых мечтаний, тотчас после нашего молитвенно-покаянного обращения воссоздается всемогущим Словом Божиим, единственным Врачом душ и телес наших.
Не напрасно в 118-м псалме, изображающем собою весь жизненный подвиг человека, так много сказано о законе и слове Божием: «Поставь рабу Твоему слово Твое в страх Твой… я буду наслаждаться свободой, потому что взыскал Твои заповеди… Если бы закон Твой не был моим поучением, то я бы уже погиб… Как сладки для гортани моей слова твои – лучше меда в устах моих… Блистает чистотою слово Твое, и раб Твой возлюбил его… Мой язык возвестит слова Твои, ибо все заповеди Твои – истина…».
Когда человек вдумчиво читает слово Божие, оно ложится, точно пластырь, на язвы его души. Христианин начинает понимать такие смыслы Священного Писания, какие, может быть, никому другому никогда и не откроются. Все Священное Писание вкупе со Священным Преданием Церкви – чудная гармоническая система, которой не понять посторонним. Они могут выщипывать ее отдельные части, хвалить их или ругать, но целого не постигнут, потому что для этого необходимо содействие благодати Божией.
Прискорбно смотреть на людей, строящих свою душу при помощи всякого срама – богохульства, пустого смеха и сквернословия. Потому что такой душе не найти места в Царстве Божием. Она произвольно наполнила себя нечистотами. И если чудесным образом вдруг не изменится (как это было с благоразумным разбойником), то будет извержена во тьму внешнюю, хотя бы даже и сподобилась в свое время святого Крещения.
Постоянная молитва и чтение боговдохновенных писаний произвели на душу Клавдии дивное действие. Конечно, внешне ничего не было заметно: старый больной человек что-то читает, что-то пишет, над чем-то воздыхает – мало ли у кого какие причуды бывают! Но великолепным плодом размышлений стало глубокое покаяние – поистине, жертва, благоприятная Богу.
Благодать проникла вглубь ее души и озарила светом все, что было скрыто, что она, может быть, уже давно и забыла. Клавдия стала исповедовать все ранее забытые грехи, начиная с 4-летнего возраста. Они предстали перед нею во всех подробностях. Если она вспоминала в связи со своими грехами каких-то других людей, то никогда их не осуждала и не укоряла.
Это была прекрасная подготовка к последнему в ее жизни экзамену – т.е. к смерти. В сентябре силы стали оставлять Клавдию, ее перевезли в город. Как-то позвонила дочь и просила приехать пособоровать больную. Она была плоха, временами теряла сознание. Однако смогла исповедаться и, помимо соборования, причаститься. Через некоторое время ей стало лучше, и она тотчас возобновила свои духовные упражнения. Кроме того, стала ходить по квартире.
После Рождества Христова пошло постепенное угасание. Она все прекрасно понимала, ум был трезвым. Только речь становилась все более слабой. Что было трогательно: ни разу не позволила мне уйти от нее без какого-нибудь подарка, к этому приучила и родственников.
Последние два месяца Клавия почти ничего не ела. И постепенно она превратилась в скелет, обтянутый кожей. Помню, усилием воли она поначалу понуждала свои руки складываться крестообразно перед принятием святого Причастия, при этом она действовала руками как какими-то чужеродными предметами. А потом даже на это сил не оставалось. Дальнейшее биологическое существование приносило уже тягость ей и родственникам, которые, нужно сказать, делали все, от них зависевшее, чтобы Клавдия ни в чем не знала лишней печали. Дети Клавдии были воспитаны так, что у них даже мысли не возникало в чем-то нарушить волю матери относительно ее самой. И это тоже очень важно перед сдачей последнего экзамена.
Сколько раз приходилось видеть, как дети нарушают последнюю волю своих родителей, почитая их выжившими из ума, хотя в действительности ничего такого не было, а просьбы их были вполне здравы и осмысленны. Это был всего лишь предлог сделать по-своему.
Дочь Клавдии позвонила мне в Неделю мытаря и фарисея, сказав, что матери совсем плохо, хотя она и в сознании. Я приехал уже после вечерней службы. Клавдия не могла говорить. Войдя, тотчас спросил: хочет ли она причаститься? Та в знак согласия дважды кивнула головой. Совершив положенное чинопоследование, я прочитал над ней разрешительную молитву, после чего преподал святые Христовы Тайны. Собравшись с последними силами, она их проглотила и запила кипятком.
Тогда я спросил дочери – не будет та возражать, если я прочитаю над Клавдией последование на разлучение души от тела. Она без всякого колебания согласилась. И зазвучал чудный по своей силе древний канон, читаемый от лица умирающего.
«Придите, соберитесь все, благочестно пожившие, и восплачьте о душе, отчужденной славы Божией и служившей мерзостным демонам со всяким тщанием… Вот ныне разлучается с болезнию душа от окаянного моего тела. Не погребайте моего тела в землю, ибо оно недостойно этой чести, но бросьте его псам… Какая мне польза, если душа будет ввержена в страшные муки, а телу будет воздаваема честь отпевания? Оставьте его без погребения, и пусть псы съедят сердце мое… Может быть, мимоходящие странники, увидев кости, влекомые псами, умилившеся, воззовут от души: помоги, Владычице, душе этого окаянного тела… Божия Мати, воззри в бездну, увидь душу, преданную мукам, и, преклонив колена, пролей слезы, да преклонится Твоими мольбами Тот, Кто Кровь Свою отдал за меня, чтобы воззвать меня…».
В представленной здесь просьбе – лишить тело погребения и бросить на съедение псам – звучит не отчаяние, но сильнейшая мольба к ближним позаботиться в последние часы в первую очередь о душе, а не о теле умирающего. Ведь цель отказать в чести христианского погребения – в исторжении даже невольных молений о душе со стороны неких мимоходящих странников.
В древности некоторые мужественные христиане действительно требовали от ближних, чтобы их, как великих грешников, не погребали, но выбрасывали без всякого обычного псалмопения на съедение диким зверям. И обретались, может быть, еще более мужественные христиане, которые в точности исполняли таковую необычную просьбу. Об этом можно прочитать в «Лествице» преподобного Иоанна, игумена Синайской горы, в Пятом слове, где сказано о «житии святых осужденников, и о темнице».
Из более поздних времен, например, из XIV века, сохранилось предание, что преподобный Димитрий Прилуцкий завещал братии основанного им монастыря выбросить его тело после смерти в болото.
Прискорбно бывает видеть, как родственники самоубийц, а также умерших от пьянства или передозировки наркотиками, всеми правдами и неправдами хотят добиться христианского погребения, думая, будто это автоматически введет чьи-то души в Царство Божие. Когда пытаешься объяснить, что отказ в обычном христианском погребении, некоторое безчестие телу скорее принесет хоть малую пользу душе их сродника; предлагаешь ограничить молитву чтением Трисвятого (как при погребении еретиков); но они довольно часто уходят обиженные, будучи уверенными в том, что я по своему жестокосердию просто ущемляю какие-то их права.
После канона я прочитал молитву, где, среди прочего, сказано: «Господи Боже, услышь грешную рабу Твою Клавдию, нестерпимые ее болезни и горькие немощи, и упокой ее там, где духи праведных пребывают».
По завершении чинопоследования, дочь Клавдии достала листочек, написанный рукой матери, когда та еще могла писать. Здесь была просьба отпеть ее в нашей церкви. Я тотчас сказал, что, конечно, все будет исполнено. Затем дочь (в этот момент в ее глазах стояли слезы) спросила: за что же Клавдия так страшно мучается? – Ведь у нее грехов меньше, чем у любого из нас. Я ответил словами псалмопевца: Бог, кого любит, того наказывает. И лучше пострадать для очищения своих грехов здесь, чем там, где уже нет покаяния. Я попросил, уже уходя, чтобы дочь Клавдии читала Псалтирь.
Как сейчас вижу перед собой изможденное, с впавшими щеками, лицо страдалицы. На нее из Красного угла смотрели иконы. А со старинной, столетней давности, фотографии на стенке смотрели ее родители – Симеон и Глафира. Симеон в казачьей форме, с шашкой при бедре. Им в свое время пришлось пережить три войны, голод и ссылку. Теперь они смотрели на последний в этой жизни экзамен-подвиг своей состарившейся дочери.
Она сжалась, умалилась, смирилась перед Богом, уподобившись засохшему семени, которое земледелец сеет в землю. И это остывшее тело уже в ближайший четверг было посеяно в мерзлую глину – до всеобщей весны, до всеобщего Воскресения.
Когда во вторник я узнал от дочери Клавдии, что та отошла, то сказал про себя: «Слава Тебе, Господи!» Потому что это величайшее благо, когда душа разлучается с телом вскоре после Причастия. Об этом хорошо сказано в молитве великомученице Варваре: «…когда окончательно сном смерти начну засыпать, сотвори, чтобы, укрепившись благодатию Божественных Тела и Крови, пойти мне в крепости этой пищи в далекий путь смерти, даже до горы небесной».
Мы знаем из Третьей книги Царств, что пророк Илия, не терпя преследований со стороны отступников, ушел в пустыню, где просил у Бога себе смерти. Но, быв накормлен Ангелом, по велению Божию дошел до горы Хорив. Он шел, не подкрепляясь ни пищей, ни сном 40 дней и 40 ночей, после чего сподобился Богоявления. Это образ души, проходящей в 40 дней по разлучении с телом, страшные мытарства. И святое Причастие – та пища, в крепости которой есть надежда их миновать.
Так душа Клавдии вышла из уже стеснявшего ее тела; выпорхнула, точно птица из клетки, неся в себе начаток будущей божественной жизни; омытая Кровью Нового Завета, благоухающая святыми Тайнами.
В среду, в память Трех святителей, я поминал ее на проскомидии. В четверг, в 8 утра, гроб с ее телом легко внесли в храм два человека. И тотчас началась заупокойная литургия, а сразу после нее – отпевание. Все прошло на одном дыхании, без заминок.
В этот день на литургии полагалось читать в память умерших 160-е зачало из Апостола. Именно этими словами апостола Павла будет уместным закончить настоящий очерк: «Как в Адаме все умирают, так во Христе все оживут, каждый в своем порядке: первенец Христос, потом Христовы, в пришествие Его. А затем конец, когда Он предаст Царство Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу. Ибо Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои. Последний же враг истребится – смерть…».
Иерей Сергий Карамышев, публицист
3. О тайне смерти
2. Re: История одной смерти
1. О слове смертном