Рождественская сказка времен Второй Холодной войны

I часть.

4. Реквием Болоту.

Год назад замутила болотная нечисть, всевозможные лешие да кикиморы, революцию в России. Закипело Болото, забулькало, надуваясь пузырями и выпуская смрад. Говорили тогда умные люди: «Не ходите, граждане, по Болоту – замараетесь, пропахнете нечистотами; подхватите болотную лихорадку; станете трястись; безсмысленно поводя мутными воспаленными глазами, будете воспринимать окружающую действительность в превратном виде. Сидя, кто по шею, а кто и по уши, в помоях, начнете представлять себя вольными дельфинами на просторах лазурного океана; станете воображать себя великанами, которым и море по колено; возомните себя гениями. Вылепливая из затвердевающих на морозе нечистот детские игрушки, станете утверждать, будто неимоверным напряжением своих выдающихся творческих способностей моделируете великое будущее России». А сколько было визга, свиста, гиканья, кваканья! Молодые, а также молодящиеся, лешие с «матюгальниками», в сопровождении почетного эскорта из болотных гадюк, совершали хаотические движения в морозном мареве. Жирные бородавчатые жабы проворно скакали с кочки на кочку, изображая из себя балерин. Одна из них даже с плакатиком: «Вы все дураки, и не лечитесь. Одна я в белом пальто стою, красивая», или что-то в этом роде. Но по мере того, как кровь пресмыкающихся и земноводных остывала, движения становились все более вялыми. Ни водка, ни коньяк уже не согревали. Так и полегли они на Болоте, скованные по рукам и ногам веселым русским морозом.

Не знаю, кто и с какой целью, разместил на Болотной площади столицы скульптурную композицию «Дети – жертвы пороков взрослых». С тем же успехом могли бы выставить статую Молоха с сожигаемым на его вытянутых руках младенцем, вызывая из мрачных глубин древности сатанинский обычай хананеев. Но не эти застывшие олицетворения греха – хозяева на Москве, а святой Георгий. Поэтому закономерно, что оттаявшая после зимней спячки нечисть была зачищена именно в день великомученика Георгия Победоносца – 6 мая. В очередной раз святой Георгий поразил змия в главу. Корчась в предсмертных судорогах, он издох, наполнив весенний воздух смрадом революционного мракобесия. Змееныши, жабы и прочие представители болотной фауны со злобным шипением расползлись по столице. Они даже пытались ползти нестройными рядами по улицам, шелестя змеиной чешуей, оставляя вонючую слизь перепончатых лапок на мостовых; свивались клубками на площадях; резвились в фонтанах, назвав эти безчинства «контрольными прогулками». Наконец, 17 августа прозвучал долгожданный «контрольный выстрел» – три кикиморы, что сплясали прошлой зимой в Храме Христа Спасителя, получили по заслугам. Тогда вся остальная болотная нечисть, несмотря на воинственные посвисты из-за бугра, что называется, обделалась. И без того воздух Болота оставлял желать лучшего. А уж тут и вовсе невмоготу стало. Болотная фауна начала стремительно задыхаться собственными миазмами и захлебываться собственными нечистотами, жалобно взывая о помощи к своим сородичам из-за бугра.

Малая часть прежней революционной орды, что едва доползла до своего исторического финиша, устроила 15 декабря массовый политический суицид на Соловецком камне. И это символично. Революционные змееныши разбились о камень веры новомучеников российских, которых кукловоды болотной фауны, будучи в хмельном угаре безумия, пытались почислить в сообщники. Однако новомученики, предводимые святым Георгием, Царем Николаем и Патриархом Тихоном, разбили их, как младенцев. Окоченевшие трупы занесло снегом. Пора бы и памятники им снести с Болотной площади и поставить на их место Георгия, поражающего революционного змия.

5. Оружие победы.

Прочитав «Реквием Болоту», скажите на милость: мог ли подобный литературный или фольклорный опус появиться на свет, скажем, в 1907 году, когда наиболее здраво мыслящие русские люди потеснили революцию? Лично я думаю – не мог. Но не потому, конечно, будто бы та революция была лучше этой, - а потому что ее гнилое дыхание слишком глубоко тогда проникло в сознание людей.

Ф.М. Достоевский приводит свой разговор с А.С.Сувориным, смысл которого заключался в психологическом эксперименте. Федор Михайлович предложил собеседнику представить ситуацию: вдруг им становится известным о готовящемся взрыве Зимнего дворца. «Как бы мы с вами поступили? Пошли ли бы мы в Зимний дворец предупредить о взрыве или обратились бы к полиции, к городовому, чтоб он арестовал этих людей? Вы пошли бы?
– Нет, не пошел бы…
– И я бы не пошел. Почему? Ведь это ужас. Это – преступление. Мы, может быть, могли бы предупредить. Я вот об этом думал до Вашего прихода, набивая папиросы. Я перебрал все причины, которые заставляли бы меня это сделать. Причины основательные, солидные, и затем обдумал причины, которые мне не позволяли бы это сделать. Эти причины – прямо ничтожные. Просто – боязнь прослыть доносчиком. Я представлял себе, как я приду, как на меня посмотрят, как меня станут расспрашивать, делать очные ставки, пожалуй, предложат награду. Напечатают: «Достоевский указал на преступников». Разве это мое дело? Это дело полиции. Мне бы либералы не простили. Они измучили бы меня, довели бы до отчаяния. Разве это нормально?»

Эти слова сказал не кто-нибудь, а человек, видевший, как ясный день, чем грозит революция России; понимавший простую, но в те времена для многих непонятную истину: назначение либерализма – расшатать общественные нравы и самые устои государства, чтобы передать его в таком расслабленном, не способном к сопротивлению, виде революционерам-палачам на заклание.

В начале ХХ века революционными миазмами было пронизано все общество сверху донизу: от генералов, министров и богословов до бродяг. Эта нравственная зачумленность явилась фактором поражения в Первой Мiровой войне. Двадцать лет потребовалось для того, чтобы общество переболело и, наконец, изблевало из себя революционную заразу в виде троцкизма. Когда это произошло, оно внутренне стало готовиться к победе во Второй Мiровой войне.

Вспомним постыдное заявление Св. Синода от 9 марта 1917 г., в котором было сказано: «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ее новом пути… Доверьтесь Временному Правительству; все вместе и каждый в отдельности приложите усилия, чтобы трудами и подвигами, молитвою и повиновением облегчить ему великое дело водворения новых начал государственной жизни…». Такие слова звучали в адрес иуд, поправших присягу, предавших Царя и продавших Родину!

Когда же русский народ переболел революцией, преодолел кризис самосознания, - зазвучало иное. 22 июня 1941 г. митрополит Сергий (Страгородский), увы, заседавший в Синоде в феврале – марте 1917 г., произнес поистине великие слова, тем самым свидетельствуя перед Богом и перед целым мiром, что многолетним подвигом смог выработать в своей душе мощное противоядие революции, почему и удостоился чести встать во главе народа Божия в эпоху безпримерных испытаний: «Жалкие потомки врагов православного христианства хотят еще раз попытаться поставить народ наш на колени перед неправдой. Но не первый раз приходится русскому народу выдерживать такие испытания. С Божией помощью, и на сей раз он развеет в прах фашистскую вражескую силу… Если кому, то именно нам, нужно помнить заповедь Христову: «Больше сея любве никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя...» (Ин. 14,13). Нам, пастырям Церкви, в то время, когда Отечество призывает всех на подвиги, недостойно будет лишь молчаливо посматривать на то, что кругом делается, малодушного не ободрить, огорченного не утешить, колеблющемуся не напомнить о долге и о воле Божией. А если сверх того молчаливость пастыря, его некасательство к переживаемому паствой объяснится еще и лукавыми соображениями насчет возможных выгод на той стороне границы, то это будет прямая измена Родине и своему пастырскому долгу…».

Война стала народной и священной. Она явилась победоносной благодаря соединению двух указанных факторов. Принцип народности сплотил волю миллионов в один кулак; принцип же священности подчинил эту волю Богу Вседержителю. Сейчас перед нами подобная задача: Вторая Холодная война должна стать народной и священной. Многие, чувствуя потребность мобилизации индивидуального и общественного сознания для нужд войны, обращают взор в прошлое, мысленно прослеживают трудный путь Руси к великим победам - для того, чтобы повторить его в новых исторических условиях.

Так Патриарх Кирилл в день Бородинского сражения, 8 сентября 2012 г., после литургии, служившейся на поле, обильно политом кровью воинов-мучеников, сказал: «Жизнь отдают только за то, что священно, а священным может быть только то, что Бог вложил в сознание людей… Ничем другим невозможно объяснить, как здесь, на этом поле, русское воинство лицом к лицу противостояло армии двадесяти язык, возглавляемой Наполеоном. Это не были только французы - пол-Европы здесь по принуждению, а кто-то и по убеждениям, сомкнули свои ряды, чтобы сокрушить Русь… И сегодня, 200 лет спустя, мы преклоняем головы перед их подвигом, учимся у них верности Богу, народу своему, Отечеству. И знаем точно, что, если не потеряем этой верности, то сохраним великую неприступную силу и сумеем не только оборонять свое Отечество, но и устроять его, восходя от силы к силе».

В связи с тем, что в последние три столетия победа в информационных войнах оказывалась преимущественно на стороне революционных сил, сложился стереотип бойца на информационном фронте - наглого, напористого, безпринципного разрушителя.

Однако в информационной войне можно быть и созидателем. Побеждая мечом слова Божия революционеров-служителей сатаны, можно утверждать истину, расширяя пределы державы Света. Православная Церковь имеет колоссальный, никем не превзойденный, опыт побед в информационной войне. Ее начали святые апостолы после сошествия на них Духа Святого. Их действиям сопутствовали слова пророка Исаии: «Разумейте, языцы, и покаряйтеся, яко с нами Бог». Они «иссушили сланое море безбожия» и утвердили благочестие на земле.

Нам остается всего лишь идти проторенным путем, взывая к совести христианских в прошлом народов. Апостолы побеждали, и своих последователей призывали к победам. Так святой Иоанн Богослов пишет в Первом соборном послании: «…всякий, рожденный от Бога, побеждает мiр; и сия есть победа, победившая мiр, вера наша» (1 Ин. 5, 4). Тот же Иоанн Богослов говорит в Апокалипсисе о вечности победы: «Побеждающий наследует все, и буду ему Богом, и он будет Мне сыном. Боязливых же и неверных, и скверных и убийц, и любодеев и чародеев, и идолослужителей и всех лжецов участь в озере, горящем огнем и серою» (Апок. 21, 8).

6. Россия и революция.

Над указанной в этом заглавии проблемой Ф.И.Тютчев размышлял во время революционных потрясений 1848 года, объявших всю Западную Европу, и разбившихся о неприступный тогда материк Российской Империи. Сам русский дипломат долгие годы работавший в Европе и наблюдавший за процессами зарождения идеологической и политической смуты, когда она, наконец, разразилась бурей, стремился разглядеть глубинные ее причины и предугадать последствия, которыми она была чревата. Он видел в современном мiре всего две мощных силы, всего два центра притяжения - Россию и революцию, и задумывался над вопросом: какая из этих сил и при каких условиях в конечном итоге победит.

Да, мы можем сказать, что революция в 1917 г. победила Россию, наложив на нее свое железное ярмо. И все же, как раньше изжив татарское иго, Россия восстала из пепла, так теперь, сокрушив в себе революционную стихию, она способна восстать неприступной для свирепых морских волн скалой, на вершине которой будет гореть маяк для всех утопающих в море революционного нечестия народов Земли.

В Записке, поданной на имя Императора Николая Павловича Ф.И.Тютчев писал: «…православная Империя едина в своем основании, тесно связана во всех своих частях. Таковы ли мы? Такими ли желаем быть? Это ли право стремятся у нас оспорить? Вот в чем - для умеющих видеть - заключаются все спорные вопросы между нами и западной пропагандой; здесь самая сущность наших разногласий... Нам же необходимо глубже и сокровеннее осознать двойной исторический принцип нашего национального существования. В этом единственное средство противостоять духу Запада, сдерживать его притязания и враждебные действия. До сих пор, признаем это, в тех редких случаях, когда нам приходилось брать слово для защиты от его нападок, мы действовали, за крайне малочисленными исключениями, весьма недостойным образом. Мы чересчур походили на учеников, стремящихся несуразными оправданиями смягчить гнев своего учителя. Когда мы постигнем лучше самих себя, нам совсем не придет в голову каяться в этом перед кем бы то ни было. И не надо воображать, что, открыто провозглашая наши права, мы тем самым возбудим еще большую враждебность во мнении Запада о нас».

К сожалению, ни во времена Тютчева, ни после него, вплоть до рокового 1917-го года, большая и наиболее политически активная, наиболее крикливая, часть русского образованного общества, не смогла вступить в зрелое состояние. Интеллигенты, навечно застрявшие в подростковом возрасте, готовые к рабскому преклонению перед более продвинутым в некоторых отношениях, даже перед более модно одетым, товарищем (иностранцем), оказались отступниками от своей веры и предателями своего народа. В силу рабского, всецело подражательного, склада своего ума, они просто не могли спокойно воспринимать речи ни Тютчева, ни близких ему по духу самостоятельных русских мыслителей. Инфантильные «умники» были завербованы революцией и стали передовым отрядом Запада в Восточной Империи.

В наши дни речь русского поэта-провидца звучит, слава Богу, понятнее. Интеллигентщина сморщилась до размеров Болотной площади, уже мало кого привлекая в революционные ряды смрадом своей ничтожной идеологии, своего извращенного «искусства». Стоя на пороге окончательной гибели, русский народ, кажется, начал одумываться и очень основательно сомневаться в благодетельности западной, до мозга костей революционной, экспансии, судя о ней по нравственному состоянию его передовой колонны.

Чтобы понять сущность интеллигенции, этого фактора революций, нужно отталкиваться от явления, производимого ею. Тютчев говорит о революции как о разновидности, зримой материализации, абсолютного зла. Зло же не имеет собственной природы, оно может лишь паразитировать на природе, созданной Богом, постепенно ее убивая. Потому и революционный народец духовно безплоден. О последствиях присущего интеллигенции революционного умонастроения Федор Иванович писал: «Человеческая природа вне известных верований, преданная на добычу внешней действительности, может быть только одним: судорогою бешенства, которой роковой исход - только разрушение. Это последнее слово Иуды, который, предавши Христа, основательно рассудил, что ему остается лишь одно: удавиться. Вот кризис, чрез который общество должно пройти, прежде чем доберется до кризиса возрождения...»

О собственно интеллигенции, как революционном народце, Тютчев говорит применительно к славянским землям: «Есть у Славянства злейший враг, и еще более внутренний, чем немцы, поляки, мадьяры и турки. Это их так называемые интеллигенции. Вот что может окончательно погубить славянское дело, извращая его правильные отношения к России. Эти глупые, тупые, с толку сбитые интеллигенции до сих пор не могли себе уяснить, что для славянских племен нет и возможности самостоятельной исторической жизни вне законно-органической их зависимости от России. Чтобы возродиться славянами, им следует прежде всего окунуться в Россию». После натовского геноцида эту истину стали понимать в Сербии и проситься в русское подданство. Полное исчезновение Восточной Империи в качестве всемiрного принципа станет глобальной катастрофой. Это остро ощущается в Центральной Европе, в Африке, в Палестине и Сирии, в Иране. Везде! Люди во всем мiре чувствуют близкую возможность катастрофы и не хотят ее, молятся, кто как умеет, чтобы ее не было; молятся, часто не вполне осознанно, за нашу могущую восстать из пепла революций Восточную Империю, ибо мiр без нее вконец одичает, будет поглощен варварством и тиранией, а самые остатки благочестия христианского будут уничтожены революционной разнузданностью бесноватой толпы.

Иерей Сергий Карамышев, публицист, Рыбинская епархия