Пафос – необходим; он помогает находить силы там, где сил уже, кажется, нет. Он помогает мобилизоваться. Но результат одним пафосом не достигается. Нужно знать, к чему прилагать наши силы, чего хотеть и в каком направлении двигаться. Поэтому иной раз полезно отложить эмоции и посмотреть на ситуацию рационально.
Предлагаю порассуждать именно в таком сухом, чисто логическом ключе. Главный вопрос, который я хочу в результате прояснить, прежде всего, для самого себя: а что мы можем? Под «мы» я здесь понимаю искренних патриотов России, к которым имею наглость относить и себя. В рассуждения о том, что есть истинный патриотизм, сейчас вдаваться не будем. Это – тема для отдельного, большого разговора. Для настоящего анализа достаточно, что есть множество людей, отождествляющих себя с Россией и воспринимающих разрушение традиционных для России ценностей и систем как угрозу культурно-исторической идентификации своей страны. Россия может перестать быть собой – либо просто исчезнуть, распасться, либо раствориться в глобальном мире, не признающем подобных культурно-аксиологических аномалий. Вот тревога, которая нас объединяет. Мы дорожим аксиологическим, ценностным ядром нашей цивилизации.
Возникающие угрозы можно разделить на три категории – в зависимости от канала их проникновения. Первая – законодательные инициативы, вторая – решения органов власти, не требующие оформления в виде законов, третья – культурные провокации, при которых официальные каналы не задействуются.
Третья категория в какой-то мере самая понятная. Мы определяем некоторое событие как угрозу, после чего в обществе формируется (не всегда, но в идеале – должно быть сформировано) соответствующее негативное отношение. Для того чтобы в дальнейшем пересечь подобные провокации может быть предложено принятие «охранительного» закона.
Первая и вторая категории в значительной степени представляют собой загадку. У нас нет формулы, позволяющей эффективно отрабатывать такие угрозы. Мы научились распознавать вредные законы. Теперь мы можем выявить угрозу на ранней стадии – на этапе внесения закона в Государственную Думу, ещё до первого чтения. Однако это – не совсем наша заслуга. Можно сказать, что об этом позаботилась сама власть, сделав механизм прохождения законопроектов публично открытым. Точно также наличие различных общественных советов при органах власти позволяет заранее выявлять многие сомнительные документы, не обладающие статусом закона, без чего мы бы узнавали о них только уже после их подписания.
Итак, мы можем обнаружить угрозу. Но что дальше? Мы начинаем её обсуждать. Появляются различные тексты, раскрывающие опасность предлагаемого документа. Качество этих текстов весьма различно. Исходят они от разных общественных организаций и частных лиц, экспертная значимость которых не является общепризнанной. Назовём отсутствие единого авторитетного экспертного центра проблемой номер один.
Есть и проблема номер два: критические материалы по сомнительным инициативам распространяются тоже в порядке частной инициативы. Каждый распространяет то, что считает нужным и так, как может. Работающей единой системы оповещения об угрозе не существует. Проблема номер два во многом вытекает из проблемы номер один. Если есть сомнения в качестве предлагаемой аналитики, то и использовать её можно только с оглядкой…
Следующая проблема (проблема номер три): мало критиковать, надо предлагать решение, которое бы нас устраивало. В качестве такого решения иногда может быть альтернативный текст, а иногда – просто понимание, что документ данного содержания приниматься не должен. Но в любом случае альтернатива должна быть обоснованной. То есть наша аналитика должна выходить за пределы критики предлагаемого документа, мы должны анализировать ситуацию в целом. Можно по пальцам пересчитать прецеденты, когда мы могли предложить какую-либо альтернативу. И это понятно: у нас отсутствуют институты или публичные механизмы, позволяющие заниматься конструктивом.
Это, конечно, печально… Но представим себе, что проблемы с первой по третью успешно разрешены. Много ли это изменит? Может быть, мы потому и не работаем как следует в этом направлении, потому что не понимаем, а что делать дальше? Мало разработать хороший закон, надо ещё и обеспечить его принятие. Мало разнести в пух и прах плохой закон, надо добиться, чтобы его не приняли. А как это сделать? То, что общественный совет не дал положительного заключение на министерскую инициативу, не мешает дальнейшему прохождению документа. Самый свежий пример: так, в обход Общественного совета при Министерстве образования была принята Государственная программа образования до 2020 года (как это делалось, можно прочитать у Александра Привалова здесь и здесь).
Аналогично обстоит дело и с законами. Взять, к примеру, пресловутый закон «о социальном патронате». Большинство депутатов было извещено об опасных последствиях данного закона. Более того, чисто по-человечески – депутаты ведь тоже люди и имеют детей – они могли даже соглашаться с критикой законопроекта. Но депутат, в отличие от избирателя, голосует не сердцем, а фракционно. Уровень фракционной зависимости легко определить по результатам голосования при рассмотрении закона в первом чтении. «Единая Россия» – всего 238 голосов, из них – за закон (в соответствии с решением руководства) проголосовало 236 человек, коэффициент – 99,12%. «Справедливая Россия» – всего 63 голоса, из них – «в соответствии» 61, коэффициент 94,45%. ЛДПР – всего 56, голосовали за закон 6, итого коэффициент фракционной зависимости 89,29%. КПРФ – всего 92 голоса, уклонилось от голосования 4, коэффициент 95,26%. Наверное, это называется партийной дисциплиной. С точки зрения партийного строительства – вещь, без сомнения нужная. Но с точки зрения возможности воздействия населения на принимаемые законы, партийная дисциплина становится механизмом блокирования любых инициатив, исходящих не из парламентских партий. При этом действующее распределение мест в Государственной думе таково, что значение имеет только та инициатива, которая санкционирована «Единой Россией». Это – банальный вывод, но его тривиальность лишь подчёркивает принципы устройства существующего сегодня государственного механизма. Без «Единой России» изменить законодательство невозможно. Повлиять на депутатов фракции «Единой России» также невозможно, они последовательнее всех прочих голосуют в соответствии с полученными указаниями.
Отсюда становится понятно, почему многие из нас так охотно аплодируют правильным решениям власти. Поскольку любые действия могут разбиться об этот, описанный выше законодательный волнолом, проходят только те инициативы, поддержка которых гарантируется на самом верху. То, что власть намерена поступить правильно, ещё не означает, что её действие будет эффективно, но поддерживая её в верном решении, мы верим, что повышаем его эффективность. Мы как бы поощряем власть идти в нужную сторону. Это позволяет нам чувствовать себя «при деле». Действия власти в правильном направлении дают нам ощущения собственной востребованности. Мы вроде бы тоже участвуем в процессе и даже приносим пользу: результат наших совместных с властью действий налицо!
В определённой степени, это, конечно, иллюзия. Никакой совместности действий ведь нет. Власть точно также добилась бы поставленных задач и без нашей поддержки, и даже при нашем сопротивлении (мы видим это на примере тех вредных законов, которые не смогли остановить). То, что вектор наших желаний в конкретном случае совпал с вектором желаний власти, по большому счёту – случайность. Ощущение сотрудничества нужно не власти, а нам. Оно позволяет нам не впасть в уныние, продолжать бороться за Россию. Однако не стоит попадать в эмоциональную зависимость от этого ощущения: может ведь получиться и так, что для того, чтобы чувствовать себя всё более вовлечёнными в процесс спасения России, мы начнём приветствовать действия власти во всё большем и большем объёме, и в результате выйдем за границы того, где такая поддержка оправдана. Сопричастность к действиям сильного работает как наркотик. Этот эффект давно описан в психологической литературе…
Поэтому надо вернуться от мощи государственного аппарата к тому, что можем именно мы – патриотическая часть гражданского общества. И честно признать, что пока сами мы можем немногое. Для того чтобы обрести силу, нам нужно: 1) обрести единство; 2) возобновить связь с народом (народ сегодня живёт в коротком временном горизонте; процессы, выходящие за границы повседневности, его не очень беспокоят. Возможно, мы просто ещё не научились с ним говорить); 3) найти действительно партнерские формы взаимодействия с властью. Не надо аплодисментов, нужен серьёзный разговор «по душам», без пропагандистской шумихи. Безоглядное верноподданничество вне полноценной монархической системы опасно.
Сможем ли мы решить данные задачи? От ответа на этот вопрос зависит многое: начиная с судьбы собственно патриотического гражданского общества и кончая Россией.
Андрей Карпов, редактор сайта «Культуролог»
Предлагаю порассуждать именно в таком сухом, чисто логическом ключе. Главный вопрос, который я хочу в результате прояснить, прежде всего, для самого себя: а что мы можем? Под «мы» я здесь понимаю искренних патриотов России, к которым имею наглость относить и себя. В рассуждения о том, что есть истинный патриотизм, сейчас вдаваться не будем. Это – тема для отдельного, большого разговора. Для настоящего анализа достаточно, что есть множество людей, отождествляющих себя с Россией и воспринимающих разрушение традиционных для России ценностей и систем как угрозу культурно-исторической идентификации своей страны. Россия может перестать быть собой – либо просто исчезнуть, распасться, либо раствориться в глобальном мире, не признающем подобных культурно-аксиологических аномалий. Вот тревога, которая нас объединяет. Мы дорожим аксиологическим, ценностным ядром нашей цивилизации.
Возникающие угрозы можно разделить на три категории – в зависимости от канала их проникновения. Первая – законодательные инициативы, вторая – решения органов власти, не требующие оформления в виде законов, третья – культурные провокации, при которых официальные каналы не задействуются.
Третья категория в какой-то мере самая понятная. Мы определяем некоторое событие как угрозу, после чего в обществе формируется (не всегда, но в идеале – должно быть сформировано) соответствующее негативное отношение. Для того чтобы в дальнейшем пересечь подобные провокации может быть предложено принятие «охранительного» закона.
Первая и вторая категории в значительной степени представляют собой загадку. У нас нет формулы, позволяющей эффективно отрабатывать такие угрозы. Мы научились распознавать вредные законы. Теперь мы можем выявить угрозу на ранней стадии – на этапе внесения закона в Государственную Думу, ещё до первого чтения. Однако это – не совсем наша заслуга. Можно сказать, что об этом позаботилась сама власть, сделав механизм прохождения законопроектов публично открытым. Точно также наличие различных общественных советов при органах власти позволяет заранее выявлять многие сомнительные документы, не обладающие статусом закона, без чего мы бы узнавали о них только уже после их подписания.
Итак, мы можем обнаружить угрозу. Но что дальше? Мы начинаем её обсуждать. Появляются различные тексты, раскрывающие опасность предлагаемого документа. Качество этих текстов весьма различно. Исходят они от разных общественных организаций и частных лиц, экспертная значимость которых не является общепризнанной. Назовём отсутствие единого авторитетного экспертного центра проблемой номер один.
Есть и проблема номер два: критические материалы по сомнительным инициативам распространяются тоже в порядке частной инициативы. Каждый распространяет то, что считает нужным и так, как может. Работающей единой системы оповещения об угрозе не существует. Проблема номер два во многом вытекает из проблемы номер один. Если есть сомнения в качестве предлагаемой аналитики, то и использовать её можно только с оглядкой…
Следующая проблема (проблема номер три): мало критиковать, надо предлагать решение, которое бы нас устраивало. В качестве такого решения иногда может быть альтернативный текст, а иногда – просто понимание, что документ данного содержания приниматься не должен. Но в любом случае альтернатива должна быть обоснованной. То есть наша аналитика должна выходить за пределы критики предлагаемого документа, мы должны анализировать ситуацию в целом. Можно по пальцам пересчитать прецеденты, когда мы могли предложить какую-либо альтернативу. И это понятно: у нас отсутствуют институты или публичные механизмы, позволяющие заниматься конструктивом.
Это, конечно, печально… Но представим себе, что проблемы с первой по третью успешно разрешены. Много ли это изменит? Может быть, мы потому и не работаем как следует в этом направлении, потому что не понимаем, а что делать дальше? Мало разработать хороший закон, надо ещё и обеспечить его принятие. Мало разнести в пух и прах плохой закон, надо добиться, чтобы его не приняли. А как это сделать? То, что общественный совет не дал положительного заключение на министерскую инициативу, не мешает дальнейшему прохождению документа. Самый свежий пример: так, в обход Общественного совета при Министерстве образования была принята Государственная программа образования до 2020 года (как это делалось, можно прочитать у Александра Привалова здесь и здесь).
Аналогично обстоит дело и с законами. Взять, к примеру, пресловутый закон «о социальном патронате». Большинство депутатов было извещено об опасных последствиях данного закона. Более того, чисто по-человечески – депутаты ведь тоже люди и имеют детей – они могли даже соглашаться с критикой законопроекта. Но депутат, в отличие от избирателя, голосует не сердцем, а фракционно. Уровень фракционной зависимости легко определить по результатам голосования при рассмотрении закона в первом чтении. «Единая Россия» – всего 238 голосов, из них – за закон (в соответствии с решением руководства) проголосовало 236 человек, коэффициент – 99,12%. «Справедливая Россия» – всего 63 голоса, из них – «в соответствии» 61, коэффициент 94,45%. ЛДПР – всего 56, голосовали за закон 6, итого коэффициент фракционной зависимости 89,29%. КПРФ – всего 92 голоса, уклонилось от голосования 4, коэффициент 95,26%. Наверное, это называется партийной дисциплиной. С точки зрения партийного строительства – вещь, без сомнения нужная. Но с точки зрения возможности воздействия населения на принимаемые законы, партийная дисциплина становится механизмом блокирования любых инициатив, исходящих не из парламентских партий. При этом действующее распределение мест в Государственной думе таково, что значение имеет только та инициатива, которая санкционирована «Единой Россией». Это – банальный вывод, но его тривиальность лишь подчёркивает принципы устройства существующего сегодня государственного механизма. Без «Единой России» изменить законодательство невозможно. Повлиять на депутатов фракции «Единой России» также невозможно, они последовательнее всех прочих голосуют в соответствии с полученными указаниями.
Отсюда становится понятно, почему многие из нас так охотно аплодируют правильным решениям власти. Поскольку любые действия могут разбиться об этот, описанный выше законодательный волнолом, проходят только те инициативы, поддержка которых гарантируется на самом верху. То, что власть намерена поступить правильно, ещё не означает, что её действие будет эффективно, но поддерживая её в верном решении, мы верим, что повышаем его эффективность. Мы как бы поощряем власть идти в нужную сторону. Это позволяет нам чувствовать себя «при деле». Действия власти в правильном направлении дают нам ощущения собственной востребованности. Мы вроде бы тоже участвуем в процессе и даже приносим пользу: результат наших совместных с властью действий налицо!
В определённой степени, это, конечно, иллюзия. Никакой совместности действий ведь нет. Власть точно также добилась бы поставленных задач и без нашей поддержки, и даже при нашем сопротивлении (мы видим это на примере тех вредных законов, которые не смогли остановить). То, что вектор наших желаний в конкретном случае совпал с вектором желаний власти, по большому счёту – случайность. Ощущение сотрудничества нужно не власти, а нам. Оно позволяет нам не впасть в уныние, продолжать бороться за Россию. Однако не стоит попадать в эмоциональную зависимость от этого ощущения: может ведь получиться и так, что для того, чтобы чувствовать себя всё более вовлечёнными в процесс спасения России, мы начнём приветствовать действия власти во всё большем и большем объёме, и в результате выйдем за границы того, где такая поддержка оправдана. Сопричастность к действиям сильного работает как наркотик. Этот эффект давно описан в психологической литературе…
Поэтому надо вернуться от мощи государственного аппарата к тому, что можем именно мы – патриотическая часть гражданского общества. И честно признать, что пока сами мы можем немногое. Для того чтобы обрести силу, нам нужно: 1) обрести единство; 2) возобновить связь с народом (народ сегодня живёт в коротком временном горизонте; процессы, выходящие за границы повседневности, его не очень беспокоят. Возможно, мы просто ещё не научились с ним говорить); 3) найти действительно партнерские формы взаимодействия с властью. Не надо аплодисментов, нужен серьёзный разговор «по душам», без пропагандистской шумихи. Безоглядное верноподданничество вне полноценной монархической системы опасно.
Сможем ли мы решить данные задачи? От ответа на этот вопрос зависит многое: начиная с судьбы собственно патриотического гражданского общества и кончая Россией.
Андрей Карпов, редактор сайта «Культуролог»
1. Спасибо Андрей, за статью. Нам "как воздух" необходима консолидация сил. Для начала хотя бы по тем животрепещущим вопросам, по которым нет и не может быть"двух мнений".