Как интеллигентные либералы превращаются в революционеров

К ниже следующим размышлениям меня подвигла статья отца Александра Шумского «Дырявые мехи истории», где дан портрет так называемой русской интеллигенции, вечно одержимой мятежным духом отрицания, а в особенности вывод: «наша русская интеллигенция действительно уподобилась дырявым мехам истории, в которых не задерживается вино благодати, и остается лишь одна смертная скука». От скуки же люди известно к чему тянутся – начинают беситься.

Трудно говорить о развитии революционной психологии, не опираясь на по-своему уникальные разработки по этой теме Льва Александровича Тихомирова. Ибо он в одном лице предстает как субъект и как объект исследования. Подобно блаженному Августину, он пишет исповедь, чтобы открыть Богу и мiру прежние язвы своей души, исследовать их природу с целью выработать противоядие против той бездны зла, что едва его не поглотила. В 70-х годах он был одним из самых энергичных и последовательных русских революционеров, 4 года провел в тюрьме. Он был кумиром своих товарищей. Но вместе он был очень цельной, волевой натурой, наделенной недюжинным самостоятельным умом. И когда путем анализа своей деятельности, путем размышлений над сущностью революционного движения, он пришел к выводу о человеконенавистнической его природе, тотчас, подобно апостолу Павлу, не колеблясь, стал первым врагом революции. Прежние соратники обвиняли его в измене, предательстве, наконец, в сумасшествии. Но ни на минуту не смутили его решимости. Он, проживая во Франции, пишет покаянное письму Императору Александру III, в котором выражает готовность принять любую, в соответствии с законом, кару за свои прежние преступления, лишь бы принять эту кару в России, чтобы посвятить дальнейшую жизнь деятельной поддержке богоучрежденного самодержавного строя. Император его прощает и позволяет вернуться на Родину. Лев Александрович сделал очень многое для развенчания в России революционной пропаганды. Верю, что его самоотверженный труд, мужественно перенесенные травля и клеветы за любовь к Царю и Отечеству не забыты у Бога.

Наиболее отчетливо развитие революционной психологии представлено в его работе «Начала и концы. Либералы и террористы». В XIX веке путь от либерализма к терроризму насчитывал лет десять. Нынче, в связи с ускорением обращения информационных потоков, он много короче, но суть его та же. Поэтому мысли Льва Александровича звучат очень свежо.

«Острые последствия ошибочного мiросозерцания проявляются только тогда, когда оно дозрело до своих логических выводов. До этого момента оно проявляется в формах, по наружности безобидных, никого не пугающих. Именно этим и опасен период назревания, тихого, прикрытого развития. Оно не внушает опасений, не вызывает энергического противодействия со стороны своих противников. Люди безразличные равнодушно смотрят, как их детям или им самим прививают постепенно точки зрения, от которых они бы со страхом отвернулись, если бы могли понять концы этих начал. Немногие проницательные умы безплодно играют роль Кассандры. Их предостережения выставляются бредом маньяка, на который смешно было бы обращать внимание. В такой обстановке эволюция торжествующей идеи идет все шире, все с большим радиусом действия, развивая наконец силы, которых уже ничто не может сокрушить, до тех пор, по крайней мере, пока зло, став торжествующим, не съест само себя, пожрав вместе с тем и возрастившую его страну». Увы, слова оказались пророческими. Но после столетия торжества над мiром революционных бурь, долг русского народа, наиболее от них пострадавшего, выставить против них защиту, воспользовавшись противоядием, которое, к нашему счастью, уже выработано выдающимися русскими мыслителями, и снабдить им другие народы Земли. Долг русского народа – отразить, победить очередной натиск революционной стихии. Это оружие остается только извлечь, чтобы употребить по назначению.

Лев Александрович говорит о засилии в 60-х годах, когда происходило его становление как личности, среди образованной части населения либеральной пропаганды, которая уродовала молодое поколение. Указанная пропаганда позорила Россию за ее «отсталость», учила о неизбежности и благе революции: «Эта вера в революцию была у нас создана... отнюдь не какими-нибудь заговорщиками, эмигрантами и профессиональными революционерами. Это старинная «западническая» идея, пришедшая из Франции и вполне логично укоренившаяся в нашем образованном классе. Что мiр развивается революциями – это было в эпоху моего воспитания аксиомой, это был закон. Нравится он кому-нибудь или нет, она придет в Россию, уже хотя бы по одному тому, что ее еще не было; очевидно, что она должна прийти скоро. Чем больше времени прошло без революции, тем, стало быть, меньше осталось ждать. Очень ясно! Само собой, при известном мiросозерцании люди ждали «пришествия» с радостью. «Дело прочно, Когда под ним струится кровь», - как выразился Некрасов... Когда у нас с 1874 года потянулся ряд политических процессов, молодежь видела себе со стороны передового общества только сочувствие... Речь С.Бардиной /позднее, будучи во Франции, покончила жизнь самоубийством/ на суде в этом обществе произвела истинный фурор. Знаменитый Тургенев «с благоговением» целовал карточку «мученицы»». Все это были интеллигентские либеральные игры. «Однако же в народе ясно революции не предвиделось, а между тем ждать дольше было психологически невозможно для людей, так страстно настроенных, так безусловно верующих в свою революцию.»

К 2012 году постсоветская интеллигенция (не хочу называть ее русской), доведенная шаманскими заклинаниями своих идеологов до революционного экстаза, столь же мало обращает внимания на народ, от имени которого говорит, так же считает его отсталым и недостойным своего интеллигентского гегемона, раздражается на него и на весь белый свет, мучается от недоумения: как же так? Экстаз есть, «объективные» предпосылки налицо, а дела нет, неблагодарный народ спит и никак не хочет брать приступом Кремль, чем грозил Навальный на митинге 24 декабря. Кругом пустота. Остается вариться в своем интеллигентском болотном соку, истошно крича о демократических ценностях.

Мы опустим часть логической цепи, приводимой Тихомировым, иллюстрирующей, как прекрасно пахнущий либеральный цветочек превращается в кровавую революционную ягодку, приведем лишь вывод: «Такой страшный шаг назревал долго, он не мог бы состояться, если бы революционеры не успели одурманить окончательно своего разума и своей совести, и даже после этого он не мог бы состояться в широких размерах, если бы легкомысленное и истинно преступное поведение некоторой части общества не поддержало иллюзии в наркотизированном мозгу террористов.» Итак, либеральные мнения, либеральная мода – питательная среда, почва, из которой вырастает революционная рать.

Далее представлен прогресс революционности: «Сильнейший кружок «Земля и воля» признал правило: «Цель оправдывает средства» - основным принципом, внес его в свою программу, и с тех пор в кружок никто не был допускаем без торжественного исповедания этого иезуитского принципа. Действительно, со своей точки зрения революционеры и не могли его не принять. Нравственные понятия совершенно связывали им руки. А между тем почему же нельзя убить, ограбить, обмануть? Почему нельзя насильно навязать народу ту или иную судьбу? Как общее правило, это было ясно. Но в отношении революционеров, спасителей общества, передовой его части, носителей разума человечества? Ведь они осуществляли революцию, то есть величайшее благо, а величайшее благо, величайшая степень пользы выражает в себе и величайшую степень нравственности. Стало быть, если для такой цели потребуется кого-нибудь убить – это полезно, то есть и нравственно, дозволительно или даже обязательно».

А вот и самая точная, на мой взгляд, характеристика революционной интеллигенции: «Слабый, оторванный клочок «дикого мяса», выросший в язве денационализированного слоя, эта самозваная «революция» напрасно искала способов разрушения строя. Великая страна не давала их, «революция» была не ее, не касалась до нее. «Революция» могла делать только то, что было бы доступно и для банды чеченских абреков, вздумавших мстить за своих казненных вождей. Россия национальная, которую требовалось разрушить, была неохватима, недосягаема, недоступна нападению. И «революция» сказала, что тогда нужно обрушиться на Государя России, что это одно и то же».

Это ли не приговор? Революционная интеллигенция не гегемон общества, а клочок дикого мяса, отторгаемый даже и не вполне здоровым организмом, как нечто совершенно чуждое, безполезное, да к тому же еще и дикое, злобно ненавидящее организм, в особенности же главу последнего. Клочок дикого мяса раздражается на здоровую реакцию народного организма и начинает мстить, обвиняя в умственной недоразвитости, косности и во всех смертных по ее мнению, т.е. антиреволюционных, грехах.

Однако посмотрим вслед за Тихомировым, действительно ли глубока или же, напротив, поверхностна, умственная жизнь революционной секты. «Человек нашей интеллигенции формирует свой ум преимущественно по иностранным книгам. Он, таким образом, создает себе мiровоззрение чисто дедуктивное, построение чисто логическое, где все очень стройно, кроме основания – совершенно слабого. Благодаря мiросозерцанию такого происхождения у нас люди становятся способны упорно требовать осуществления неосуществимого или даже не имеющего серьезного значения, а в то же время оставлять в пренебрежении условия капитальной важности... В русском способе мышления (говорю об интеллигенции) характеристичны две стороны: отсутствие вкуса и уважения к факту и, наоборот, безграничное доверие к теории, к гипотезе, мало-мальски освещающей наши желания. Это должно происходить, очевидно, от малой способности мозга к напряженной умственной работе. Голова, слишком быстро устающая, не может справиться с мириадами фактов, наполняющих жизнь, и получает к ним нечто вроде отвращения. Гипотеза, напротив, ее радует, давая кажущееся понимание явлений без утомительного напряжения... («Почему я перестал быть революционером»).

Обратимся далее, вслед за Тихомировым, к оценке внутреннего устройства революционных кружков и групп. Он говорит в особенности о Лаврове, с которым прежде был близок, но, отойдя от революции, получил от него целые потоки брани и клеветы: «В нравственном отношении я прямо нахожу, что идеи Лаврова приводят лишь к некоторому возрождению чрезвычайно первобытных, несовершенных форм морали. Вместо братства общечеловеческого и справедливости высшей, царящей над всеми частными (в том числе и кружковыми) интересами, Лавров воскрешает ветхозаветную кружковую солидарность. При этом внутри кружка (или партии) развиваются отношения очень тесные, но весь остальной, внешний, так сказать, мiр является некоторыми гоями, гяурами, возрождается нечто вроде понятия о hostes, о немцах, немых, с которыми Лавровы не могут даже и объясняться (нет общего языка)».

В связи с последними словами приведу свежий пример. Несколько дней назад посмотрел очень полезную (помимо самой обсуждавшейся проблемы) в плане психологических наблюдений передачу «Исторический процесс» с участием с одной стороны С.Кургиняна, представлявшего патриотическую позицию, его свидетелей: доктора юридических наук Овчинского, бывшего депутата Литовского Сейма Палецкиса, журналиста ТВ-канала «Россия» Киселева, известного блоггера Максима Кононенко; – с другой стороны представителей либерального лагеря - Сванидзе, его свидетелей: владельца и главного редактора «Московского комсомольца» Гусева, продюсера теле-проекта «Гражданин и поэт» Васильева, главного редактора журнала «Огонек» Лошака. Тема передачи была заявлена как «Дело о глобальном пробуждении: от горбачевской гласности до твиттерных революций». Так вот, по мере того, как Кургинян и его свидетели говорили все более убедительно о гласности периода Перестройки как прежде всего инструменте промывания мозгов, их оппоненты пытались говорить все откровеннее, т.е., как им самим казалось, убедительнее (впрочем, иногда срываясь в какую-то истерику, - а подобные финты слабо убеждают). И чем больше они старались, тем стремительнее падала их поддержка со стороны телезрителей, опустившись с двадцати с лишним процентов до трех с копейками. А весь фокус в том, что в кружке либералов своя система понятий, чуждая остальному обществу. И чем более откровенно они свою систему представляют, тем большее отвращение она вызывает. Оставшись в гордом одиночестве, Сванидзе с компанией, конечно, обиделись на телезрителей. И надо полагать, задумались над корректировкой своих позиций – ведь так и прогореть можно. А кто-то из круга либералов, наоборот, стал революционнее, в отместку как бы говоря: «Пусть этому тупому обществу будет хуже, пусть это быдло корчится в судорогах революционной муки. Нам в этой стране, покуда в ней такие настроения, больше ловить нечего. Пусть это недоразвитое, не доросшее до нашего уровня, общество или исправится, или погибнет».

Тихомиров, приведя слова Лаврова о том, что следует различать «истинные» интересы народа от «привычных» ему, затем продолжает: «А как узнать, какие потребности народа истинные, какие нет? Это определяется опять же революционерами. Засим, если народ не согласен признать справедливость их определения – тем хуже для него: его принудят – принудят силой; его святыню будут разрушать кинжалом, динамитом. «Передовой» кагал может позволять себе все, что вздумает, потому что одно дело – права «светочей», а другое дело – права «чужих», необрезанных...»

В последние годы мы имели возможность наблюдать, сколь «терпимы» либералы к чужим мнениям. Своими доносами и клеветой они достали уже слишком многих. Достаточно вспомнить травлю двоих профессоров МГУ за некоторые некорректные, по мнению «великого инквизитора» либеральной секты Сванидзе, их высказывания в учебном пособии.

Об учителях нынешних «свободолюбцев» послушаем того же Тихомирова: «...власти обыкновенно гораздо более терпимы, и притом известная цензура понятна в государстве, так как цель государства не столько развитие будущего, сколько поддержание общественной жизни в ее настоящем, откуда вытекает необходимость известной охраны и репрессии. Но цензура (и еще столь безпощадная) в партии, претендующей пересоздать мiр на основании всевозможных свобод, - это противоречит само себе и вводит в критику, полемику и во все мышление «партии» нечто софистическое, неискреннее. Люди кричат против цензуры, а сами являются истинными инквизиторами. Я живой пример того, как безмерны в этой среде привычки уничтожать все выходящее из рядов. Если господа Лавровы и их окружающие пытаются раздавить даже меня заподозриваниями, ложными обвинениями, бранью и т.п., то что они делают с теми, кто послабее, кого они могут действительно застращивать ежедневно, ежеминутно по всем вопросам мысли и жизни? При такой системе взаимного отупления умы неизбежно становятся трусливы и нечестны. Люди кричат о мысли, развитии – и не уважают ни того, ни другого; кричат против гонений – и сами гонят сколько хватает силы; кричат против насилия – и сами убивают, мало того – хотят силой принудить целые народы жить так, а не иначе... Где во всем этом «вперед», где свет передовой роли? Разве состояние ума, совмещающего такие вопиющие противоречия, есть состояние высшего развития?»

Когда огонь в революционной топке уже зажжен, далее необходимы только дрова – т.е. деньги, на которые 24 часа в сутки будут без устали повторять мантры о несправедливых выборах, возрождающемся тоталитаризме, о всевозможных «буках» и «бяках», о грядущем «бо-бо».

Впрочем, наши дни отличаются в лучшую сторону от, скажем, 1996-го года, уже тем, что либеральная секта не прячется за спинами обманутых ею чеченских абреков, но часть ее сама пошла в революцию, сама жаждет террора, мести в отношении политических оппонентов. Сейчас уже никому не режет слух столь странное по своей природе словосочетание, как либеральный тоталитаризм, с такими его разновидностями, как содомия и ювенальная юстиция. Так же, как давно не режет слух не менее странное слово – «иезуит», происходящее от священного имени «Иисус», но имеющее по своему значению столько же с ним общего, сколько его обретается между светом и тьмой.

Чтобы успешно бороться против революционной пропаганды, против политического терроризма, нужно зреть в корень болезни, т.е. бороться против либерального мiровоззрения, удобно обольщающего красивыми сказками о свободе. Древние больше размышляли об обязанностях перед обществом, чем о личных правах и свободах. Есть у Цицерона диалог «Об обязанностях». Есть у святителя Амвросия Медиоланского трактат «Об обязанностях священнослужителей». Они, один политик, другой архиерей, размышляли о названном предмете не потому что презирали свободу, но потому что отчетливо понимали: добросовестное выполнение каждым его обязанностей есть непоколебимое основание свободы как каждой отдельной личности, так и общества в целом.

Иерей Сергий Карамышев, настоятель храма Св. Троицы пос. Каменники Рыбинского благочиния Ярославской епархии