Не Бог и не антихрист!

Завтра, 4 ноября, исполнится 290 лет со дня основания Российской Империи. В этот день 1721 года решением Правительствующего Сената Царь Петр I был провозглашен Императором Всероссийским, Петром Великим и Отцом Отечества. Приближение этого славного юбилея в очередной раз вызвало у многих желание очернить личность и труды Петра Великого. И даже на форуме под взвешенным интервью депутата Законодательного Собрания Санкт-Петербурга Елены Бабич получили преобладание хулительные высказывания в адрес первого Всероссийского Императора: «Русский народ не считает Петра великим - его так назвали масоны», «Пётр 1 - психически и умственно отсталый человек, которого, тем более, нельзя допускать к кормилу государства» и т.д. и т.п.

Справедливости ради стоит отметить, что критика в адрес Петра Великого раздавалась не только в наше время. Внедрение ленинизма в русскую историографию в начале 20-х годов XX века было призвано очернить всю русскую историю вплоть до октября 1917 года. «Великая октябрьская революция» стала маяком, символизирующим конец зла и приход добра в русской истории. Презрительное отношение к дореволюционной русской истории есть наследие ленинизма. Личность и правление Петра Великого в освещении ленинской историографии получили негативную оценку, искажающую представление о действительных достоинства и недостатках петровской эпохи.

Внедрение ленинизма в русскую историографию встретило сопротивление со стороны ряда русских историков. Одним из самых ярких и выдающихся историков, противодействовавших процессу очернения дореволюционной русской истории, был, несомненно, академик Сергей Федорович Платонов. «Волна очернительства по отношению к историческому прошлому своей родины, возведенная в ранг политики в 1920-е гг., не обошла стороной и Петра I. Больше всех усердствовали в этом отношении писатели и публицисты, явно не утруждавшие себя изучением источников и исторической литературы. Затронуло это поветрие и творчество таких известных впоследствии писателей, как Борис Пильняк и Алексей Толстой, рассказы которых «Его величество Kneeb Piter Komandor» и «Дело Петра» как раз и привлекли внимание С.Ф.Платонова», - пишет биограф С.Ф.Платонова, доктор исторических наук Виктор Степанович Брачев в книге «Служители исторической науки. Академик С.Ф.Платонов. Профессор И.Я.Фроянов». Деятельность Б.Пильняка и А.Толстого, по словам Брачева, и заставила Сергея Федоровича взяться за перо и выступить в защиту оболганного Императора.

В 1925 году Платонов завершил работу над фундаментальным трудом «Петр Великий. Личность и деятельность». В этой работе, отмечает Брачев, С.Ф.Платонов «убедительно показал, в чем коренная ошибка незадачливых «беллетристов»: личность Петра изображалась ими в отрыве от его государственной деятельности. «Стремление к народному благу, самоотверженное служение государству, напряженный личный труд, страстная любовь к знаниям и вера в необходимость просвещения - эти качества в Петре бесспорны, - пишет С.Ф.Платонов. - Они обязывают каждого, кто хочет писать и говорить о Петре. Они должны быть введены в характеристику Петра, - и тогда Петр не будет грязным, пьяным, злым и развратным мужиком, в котором нечего описывать, кроме «красного бабьего лица» и "огромной мозолистой руки с ногтями на манер копытец"».

Однако хотелось бы обратиться главным образом не к труду С.Ф.Платонова «Петр Великий. Личность и деятельность», который является достоянием профессиональных историков, привыкших проводить время в библиотечной пыли, а к его «Лекциям по русской истории», на которых образовывалось и воспитывалось не одно поколение дореволюционных студентов. Брачев отмечает, что «небольшой объем, простой и лаконичный язык в сочетании с богатством содержания обеспечили необычную популярность курса С.Ф.Платонова у учащейся молодежи. За короткий срок (1899-1917) «Лекции» выдержали 10 изданий». Эпохе Петра Великого в этом курсе лекций объемом в 700 страниц отведено почти 100 страниц.

Платоновские «Лекции по русской истории» дают ответ тем представителям православно-патриотической общественности, которые с легкой руки славянофилов привыкли рассматривать Петра Великого западником и противником Православной веры и Русской Православной Церкви. «Славянофилы ставили высоко личность Петра, признавали пользу некоторых его дел, но считали его реформы не национальной и вредной в самом его существе. У них, как и у западников, Петр был лишен всякой внутренней связи с предшествовавшей ему исторической жизнью», - пишет Платонов в своих «Лекциях».

«Если мы еще раз мысленно переберем все старые и новые взгляды на Петра, то легко заметить, как разнообразны они не только по содержанию, но и по тем основаниям, из которых вытекали. Современники и ближайшее потомство Петра, лично задетые реформой, судили о нем неспокойно: в основании их отзывов лежало чувство или крайней любви, или ненависти. Чувство столько же руководило и теми людьми XVIII в., которые, как Щербатов, грустно смотрели на развращение современных нравов и считали его плохим результатом резкой реформы. Все это – оценки, скорее всего, публицистического характера. Но в основе карамзинского взгляда лежало уже отвлеченное моральное чувство: ставя Ивана III выше Петра, он насильственные приемы Петра при проведении преобразований осуждал с высоты моральной философии. В воззрениях западников и славянофилов наблюдаем опять новое основание - отвлеченное мышление, метафизический синтез. Для них Петр менее - историческое лицо и более - отвлеченное понятие. Петр - как бы логическая посылка, от которой можно идти к тем или другим философским заключениям о русской истории. От влияния метафизики не свободны и первые шаги исследователей историко-юридической школы», - отмечает Платонов. «Но фактическое изучение нашей истории, которое производилось ими очень добросовестно, - продолжает историк, - дало нашим ученым возможность избавиться от предвзятых доктрин. Руководимые фактами, стремясь к строго научному выводу, они создали научное отношение к эпохе Петра Великого. Это научное отношение будет, конечно, далее развиваться в нашей науке. Но уже теперь плодом его является возможность основательно и свободно судить о Петре».

Прежде всего, Сергей Федорович Платонов опровергает утверждения о привнесенном, чужеродном характере реформ Петра Великого. По его мнению, «Петр непосредственно продолжал начинания XVII в. и оставался всегда верен основным началам нашего государственного быта, как он сложился в XVII в. Понимание этого века стало иным. Недалеко то время, когда эпоха первых Царей Романовых представлялась временем общего кризиса и разложения, последними минутами тупого застоя. Теперь представления изменились: XVII век представляется веком сильного общественного брожения, когда сознавали потребность перемен, пробовали вводить перемены, спорили о них, искали нового пути, угадывали, что этот путь в сближении с Западом, и уже тянулись к Западу. Теперь ясно, что XVII век подготовил почву для реформы и самого Петра воспитал в идее реформы». «Продолжаются время от времени немного запоздалые споры о степени национальности и необходимости Петровых реформ; подымается довольно праздный вопрос о том, полезна или вредна была реформа Петра в ее целом. Все эти мнения, в сущности, являются видоизмененными отголосками исторически слагавшихся воззрений на Петра», - отмечает академик.

По его словам, «реформы Петра по своему существу и результатам не были переворотом; Петр не был "царем-революционером", как его иногда любят называть». «Прежде всего, деятельность Петра не была переворотом политическим: во внешней политике Петр строго шел по старым путям, боролся со старыми врагами, достиг небывалого успеха на Западе, но не упразднил своими успехами старых политических задач по отношению к Польше и к Турции. Он много сделал для достижения заветных помыслов Московской Руси, но не доделал всего. (...) В политике внутренней Петр недалеко ушел от XVII века. Государственное устройство осталось прежним, полнота верховной власти, формулированная Царем Алексеем в словах Деяний Апостольских, получила более пространное определение при Петре в Артикуле Воинском [* Арт. 20: "...Его Величество есть самовластный монарх, который никому на свете о своих делах ответу дать не должен; но силу и власть имеет свои государства и земли, яко христианский государь, по своей воле и благомнению управлять"], в указах, наконец, в философских трактатах Феофана Прокоповича», - считает историк.

Платонов настаивает также на том, что «деятельность Петра не была и общественным переворотом. Государственное положение сословий и их взаимные отношения не потерпели существенных изменений». «В экономической политике Петра, в ее целях и результатах, также нельзя видеть переворот, - считает историк. - Петр ясно определил ту задачу, к решению которой неверными шагами шли и до него, - задачу поднятия производительных сил страны». «И в культурном отношении Петр не внес в русскую жизнь новых откровений. Старые культурные идеалы были тронуты до него; в XVII в. вопрос о новых началах культурной жизни стал резко выраженным вопросом. Царь Алексей, отчасти и Царь Федор, вполне являлись уже представителями нового направления. Царь Петр в этом - прямой их преемник», - отмечает академик, добавляя, что «Петр не был творцом культурного вопроса, но был первым человеком, решившимся осуществить культурную реформу. Результаты его деятельности были велики: он дал своему народу полную возможность материального и духовного общения со всем цивилизованным миром».

«Если, таким образом, деятельность Петра не вносила по сравнению с прошлым ничего радикально нового, то почему же реформы Петра приобрели у потомства и даже современников Петра репутацию коренного государственного переворота? - задается вполне закономерным вопросом С.Ф.Платонов. - Почему Петр, действовавший традиционно, в глазах русского общества стал монархом-революционером?» «На это есть две категории причин. Одна - в отношении общества к Петру, другая - в самом Петре. На русское общество реформы Петра, решительные и широкие, произвели страшное впечатление после осторожной и медлительной политики московского правительства. В обществе не было того сознания исторической традиции, какое жило в гениальном Петре. Близорукие московские люди объясняли себе и внешние предприятия, и внутренние нововведения Государя его личными капризами, взглядами и привычками. Частные нововведения они противополагали частным же обычаям старины и выносили убеждение, что Петр безжалостно рушил их старину. За разрушенными и введенными вновь частностями общественного быта они не видели общей сущности старого и нового. Общественная мысль еще не возвышалась до сознания основных начал русской государственной и общественной жизни и обсуждала только отдельные факты. Вот почему современникам Петра, присутствовавшим при бесчисленных нововведениях, и крупных и мелких, казалось, что Петр перевернул вверх дном всю старую жизнь, не оставил камня на камне от старого порядка. Видоизменения старого порядка они считали за полное его уничтожение», - справедливо отмечает академик.

«Такому впечатлению современников содействовал и сам Петр», - продолжил он. «Выросший среди борьбы и вражды, видевший и открытые бунты, и тайную оппозицию, Петр вступил на путь реформ далеко не со спокойным духом. Он ненавидел ту среду, которая отравляла его детство, и те темные стороны старой жизни, которые сделали возможной эту среду. Поэтому, уничтожая и видоизменяя старые порядки, он в свою деятельность монарха вносил личные чувства пострадавшего человека. Принужденный бороться за свою власть и самостоятельность при начале правления, Петр сохранил боевые приемы навсегда. Встреченный открытой враждой сначала, чувствуя и потом скрытое противодействие себе в обществе, Петр все время боролся за то, во что верил и что считал полезным. В этом объяснение тех особенностей в реформационной деятельности Петра, которые сообщили его реформе черты резкого, насильственного переворота. Однако по существу своему реформа эта не была переворотом», - считает историк.

«Петр Великий своими реформами отвечал на требования национальной жизни, которая к его времени развилась уже до государственных форм бытия. Стало быть, деятельность Петра вытекла из исторической необходимости и была вполне национальна», - отмечает С.Ф.Платонов.

Академик также ответил на обвинения в адрес Петра Великого в том, что он был якобы противником Православной веры и Русской Православной Церкви. Платонов отмечает, что Петр Великий был «православным по убеждениям человеком». «Далекий от богословских тонкостей, он был враждебен католичеству, не интересовался протестантским богослужением, но увлекался западноевропейской культурой в том ее складе, какой установился в протестантских государствах. С падением Софьи католические попытки пропаганды на Руси прекратились, иезуиты были прогнаны из Москвы, а с реформой Петра протестантская культура стала широко влиять на Русь», - пишет историк. Платонов неоднократно подчеркивает верность Петра Великого Православию, и если Император и симпатизировал протестантизму, то не самому протестантскому вероучению, которое было ему чуждо и неинтересно, а тому образу жизни, привычкам и социальной практике, которые были порождены протестантизмом. Говоря словами Макса Вебера, Петр Великий увлекся не протестантизмом как религиозным течением, а плодами протестантской этики. Платонов отмечает особую неприязнь Императора к папистам. «В эпоху Петра отношение правительства и Церкви к иноверцам стало мягче, чем было в XVII в. К западноевропейцам относились с терпимостью, но и при Петре к протестантам благоволили больше, чем к католикам. Отношение Петра к последним обусловливалось не одними религиозными мотивами, но и политическими: на притеснения православных в Польше Петр отвечал угрозами воздвигнуть гонение на католиков», - пишет историк. Платонов отмечает, что Петр Великий, отправившись в свите Великого посольства в Западную Европу для обучения корабельному делу, намеревался посетить Римского папу. «В июле Царь думал ехать из Вены в Италию, но получил известия из Москвы о новом бунте стрельцов. Хотя скоро пришло донесение, что бунт подавлен, однако Петр поспешил домой», - отмечает историк. В итоге Петр Первый так никогда и не встретился с понтификом.

Некоторые представители православно-патриотической общественности осуждают Петра Великого за то, что он упразднил Патриаршество и создал Святейший Синод. По мнению Платонова, Император, осуществляя преобразование церковного управления, стремился упорядочить церковно-государственные отношения и лишить духовенства политического влияния. «Отношение Церкви к государству до Петра в Московском государстве не было точно определено, хотя на церковном Соборе 1666-1667 гг. греками было принципиально признано главенство светской власти и отрицалось право иерархов вмешиваться в светские дела. Московский Государь считался верховным покровителем Церкви и принимал активное участие в церковных делах. Но и церковные власти призывались к участию в государственном управлении и влияли на него. Борьбы церковной и светской властей, знакомой Западу, Русь не знала (не было ее, строго говоря, и при Никоне). Громадный нравственный авторитет московских Патриархов не стремился заменить собой авторитет государственной власти, и если раздавался со стороны русского иерарха голос протеста (например, митрополита Филиппа против Ивана IV), то он не сходил никогда с нравственной почвы», - пишет академик.

«Петр после смерти Адриана не спешил с избранием нового Патриарха, - продолжает он, - а "Местоблюстителем патриаршего престола" назначил Рязанского митрополита Стефана Яворского, ученого малоросса. Управление же патриаршим хозяйством перешло в руки особо назначенных светских лиц. Нет нужды предполагать, как делают некоторые, что уже тотчас после смерти Адриана Петр решился упразднить патриаршество. Вернее думать, что Петр просто не знал, что делать с избранием Патриарха. К великорусскому духовенству Петр относился с некоторым недоверием, потому что много раз убеждался, как сильно не сочувствует оно реформам. Даже лучшие представители древней русской иерархии, которые сумели понять всю национальность внешней политики Петра и помогали ему, как могли (Митрофаний Воронежский, Тихон Казанский, Иов Новгородский), - и те были против культурных новшеств Петра. Выбрать Патриарха из среды великорусов для Петра значило рисковать создать себе грозного противника. Малорусское духовенство держало себя иначе: оно само подверглось влиянию западной культуры и науки и сочувствовало новшествам Петра. Но поставить малоросса Патриархом было невозможно потому, что во время Патриарха Иоакима малорусские богословы были скомпрометированы в глазах московского общества, как люди с латинскими заблуждениями; за это на них было воздвигнуто даже гонение. Возведение малоросса на патриарший престол повело бы поэтому к общему соблазну. В таких обстоятельствах Петр и решил остаться без Патриарха».

Историк отмечает, что «учреждением Синода Петр вышел из того затруднения, в каком стоял много лет. Его церковно-административная реформа сохранила в Русской Церкви авторитетную власть, но лишила эту власть того политического влияния, с каким могли действовать Патриархи. Вопрос об отношении Церкви и государства был решен в пользу последнего, и восточные иерархи признали вполне законной смену Патриарха Синодом. Но эти же восточные греческие иерархи при Царе Алексее уже решили в принципе тот же вопрос и в том же направлении. Поэтому церковные преобразования Петра, являясь резкой новинкой по своей форме, были построены на старом принципе, завещанном Петру Московской Русью. И здесь, как и в других реформах Петра, мы встречаемся с непрерываемостью исторических традиций».

«Петр постоянно выдвигал на архиерейские кафедры малорусских ученых монахов. Великорусское малообразованное и враждебное реформе духовенство не могло явиться помощником Петру, тогда как малороссияне, имевшие более широкий умственный кругозор и выросшие в стране, где Православие вынуждено было к деятельной борьбе с католицизмом, воспитали в себе лучшее понимание задач духовенства и привычку к широкой деятельности. В своих епархиях они не сидели сложа руки, а обращали в Православие инородцев, действовали против раскола, заводили школы, заботились о быте и нравственности духовенства, находили время и для литературной деятельности. Понятно, что они более отвечали желаниям преобразователя, и Петр ценил их более, чем тех духовных лиц из великорусов, узкие взгляды которых часто становились ему на дороге. Можно привести длинный ряд имен малороссов архиереев, занявших видные места в русской иерархии», - пишет академик, и в качестве одного из таких примеров приводит святителя Дмитрия Ростовского.

Петра Великого нередко обвиняют во вражде к монашеству, однако, по мнению Платонова, Император боролся не с монашеством как таковым, а с теми пороками, которые имели место в монашеской среде: «Человек с практическим направлением, Петр плохо понимал смысл современного ему монашества и думал, что в монахи большинство идет "от податей и от лености, чтобы даром хлеб есть". Не работая, монахи, по мнению Петра, "поедают чужие труды" и в бездействии плодят ереси и суеверия и занимаются не своим делом: возбуждают народ против новшеств. При таком взгляде Петра понятно стремление его к сокращению числа монастырей и монахов, к строгому надзору за ними и ограничению их прав и льгот. У монастырей были отняты их земли, их доходы, и число монахов было ограничено штатами; не только бродяжничество, но и переход из одного монастыря в другой запрещался, личность каждого монаха была поставлена под строгий контроль настоятелей: занятия в кельях письмом запрещены, общение монахов с мирянами затруднено. В конце царствования Петр высказал свой взгляд на общественное значение монастырей в "Объявлении о монашестве" (1724). По этому взгляду, монастыри должны иметь назначение благотворительное (в монастыри помещались на призрение нищие, больные, инвалиды и раненые), а кроме того, монастыри должны были служить к приготовлению людей к высшим духовным должностям и для приюта людям, которые склонны к благочестивой созерцательной жизни. Всей своей деятельностью относительно монастырей Петр и стремился поставить их в соответствие с указанными целями».

Петр Великий неприязненно относился к раскольникам и расколоучителям, которых ныне принято называть «старообрядцами», за что те называли его «антихристом»: «... В среде, кажется, раскольничьей, выросло убеждение, что Петр антихрист, потому что гонит Православие, "разрушает веру христианскую". Получив широкое распространение в темной массе народа, все эти легенды спутывались, варьировались без конца и соединялись в одно определение Петра: "Он не Государь - латыш; поста никакого не имеет; он льстец, антихрист, рожден от нечистой девицы"». «Политическими мотивами руководился отчасти Петр и по отношению к русскому расколу. Пока он видел в расколе исключительно религиозную секту, он относился к нему довольно мягко, не трогая верований раскольников (хотя с 1714 г. и велел с них брать двойной податной оклад). Но когда он увидел, что религиозный консерватизм раскольников ведет к консерватизму гражданскому, и что раскольники являются резкими противниками его гражданской деятельности, тогда Петр изменил свое отношение к расколу. Во вторую половину царствования Петра репрессии шли рядом с веротерпимостью: раскольников преследовали как гражданских противников господствующей Церкви; в конце же царствования и религиозная терпимость как будто бы уменьшилась, и последовало ограничение гражданских прав всех без исключения раскольников, замешанных и не замешанных в политические дела. В 1722 г. раскольникам дан был даже определенный наряд, в особенностях которого видна была как бы насмешка над расколом», - отмечает Платонов.

В заключение академик Сергей Федорович Платонов, говоря о Петре Великом, пишет: «Его личность не оторвана от родной его почвы, он для нас уже не Бог и не антихрист, он - определенное лицо, с громадными силами, с высокими достоинствами, с человеческими слабостями и недостатками. Мы теперь вполне понимаем, что его личность и пороки - продукт его времени, а его деятельность и исторические заслуги - дело вечности».

Использованная литература:

1. Брачев В.С. Служители исторической науки. Академик С.Ф.Платонов. Профессор И.Я.Фроянов. СПб., Астерион. 2010. – 768 с.
2. Платонов С.Ф. Сочинения в 2-х томах. СПб., 1993. – 736 с.

Александр Тимофеев, заместитель главного редактора «Русской народной линии»