«Течет ли из одного источника сладкая и горькая вода?»
(Иак. 3, 11).
«От Центрального ТВ может ли что добро быти?»
I.
В последние приблизительно 250 лет, т.е. с эпохи Псевдопросвещения, столько кричат о правах человека, что кажется: человек должен бы уже находиться на вершине счастья, а права его должны быть так железобетонно защищены, что никаким тараном не прошибешь. Но в действительности вряд ли в какое другое время личность, а не абстрактный человек, подвергалась таким изощренным надругательствам (например, изнасилование 3-6-летних младенцев, что стало реальностью наших дней, а не пресловутых сталинских лагерей). Указанная тенденция отчетливо обозначилась в последние 100 лет (когда был «взят от среды удерживающий» (2 Фес. 2, 7) – православный Самодержец), т.е. когда теория борцов за права абстрактного человека (вспомним, например, ленинскую «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа») внедрилась в общественное сознание, вытеснив из него Божии заповеди. И эта тенденция, когда она не явилась еще столь отчетливой, была гениально выражена Ф.М. Достоевским посредством его героя Родиона Раскольникова одной фразой: «Тварь ли я дрожащая, или право имею?» (взамен божественной обязанности любить ближнего явилось «право» его презирать, лгать на него, по своей прихоти убивать его). В представлении указанных теоретиков живые люди превратились в безликие «массы», подчиняющиеся социально-экономическим законам; личность стала винтиком социального механизма.
Прежде говорили о чести и достоинстве личности, к какому бы классу общества она ни принадлежала. И было очевидно, что в любом сословии могут быть как честные (имеющие честь), так и безчестные (лишенные чести) люди. А потом все упростилось и опошлилось. На место борьбы со злом, которое представлялось в богатейшем разнообразии, встала прямолинейная до тупости борьба классов. Например, капиталисты – «хорошие» - дворяне и духовенство – «плохие»; пролетарии «хорошие» - все остальные «плохие». И вот когда все несколько раз меж собой, словесно и физически, передрались, стали говорить об абстрактных правах никогда и никем не виданного «общечеловека».
Честь – категория нравственная, а «права» - юридическая. Чем отличается «правозащитник» от защищающего честь и достоинство? Первый в лучшем случае служит какому-то своему отвлеченному идеалу. В худшем (став профессиональным лицемером) лоббирует интересы тех, кто ему платит. А второй служит Богу, истинному Защитнику сирых и убогих.
Современное массовое сознание настолько отвыкло от категории чести и свыклось с категорией прав, что бывает затруднительно объяснить: посягать на честь и достоинство другого человека, неважно, живущего сейчас, или уже представшего суду Божию, - грех. Обличаемый начинает возражать и говорить о своем «праве» мыслить как ему хочется, говорить о другом человеке все, что ему вздумается. И после непродолжительной дискуссии начинаешь понимать: для него личное «право» на хулу и клевету несоизмеримо выше чести и достоинства ближнего. Просто он «так видит мир», и на основе этого своеобразного видения самовыражается.
II.
Именно такой попыткой своеобразного видения и самовыражения явился, на наш взгляд, сериал режиссера Владимира Хотиненко, снятый по сценарию Эдуарда Володарского, «Достоевский».
Голливудские продюсеры и режиссеры давно приучили «общечеловеческое» сознание к их художественному догмату: любая историческая личность – всего лишь сырой материал для игры их фантазии, лишь повод представить историческое событие или эпоху через своеобразное сито их системы восприятия истории, лишь повод проиллюстрировать их мировоззрение. При этом исторические личности они склонны делить на «хороших», «средних» и «плохих». Естественно, что Ф.М.Достоевский в их восприятии «плохой». Во-первых, хотя бы уже потому, что безбоязненно верность Христу исповедовал; во-вторых, был русским патриотом; да к тому же, в-третьих, был еще и монархистом. Следовательно, он трижды «плохой».
Критерий истины, критерий исторической и художественной достоверности оказался погребенным под грудами окаменевших нагромождений всевозможной лжи. Блаженной памяти иеромонах Серафим (Роуз) имел достаточные основания еще в 70-х годах ХХ века назвать Голливуд американским Гулагом, выразив этим высочайшую степень вредоносного воздействия названной творческой площадки на душу. Кто-то может посчитать его мнение слишком категоричным, т.к. помимо лживых мерзостей, Голливуд выдает иногда и нечто достойное внимания и уважения. Так ведь и Гулаг, наверное, не один вред приносил.
III.
Вы спросите: а какая, собственно, связь между фильмом, представленным телеканалом «Россия» и Голливудом? По-моему, самая непосредственная. У меня в последнее время крепнет убеждение, что центральные каналы российского ТВ, если говорить о транслируемой ими художественной продукции, становятся третьесортным филиалом Голливуда – так же, как и почти все прочие передачи такими же третьесортными филиалами соответствующих структур.
Творцы сериала «Достоевский» опирались на традиции и творческий метод Голливуда, а не отечественного кино, хотя, слава Богу, имеются у нас и противоположные примеры недавнего времени из близкой нам темы – скажем, сериал «Идиот» режиссера Владимира Бортко (2003 г.), сериал «Бесы» режиссера Феликса Шультесса (2006 г.), сериал «Преступление и наказание» режиссера Дмитрия Светозарова (2007 г.), мультфильм Александра Петрова «Сон смешного человека» (1992 г.). Однако эти и другие, подобные им, замечательные проекты выталкиваются на обочину нынешнего «культурного процесса». А что вы хотите? Идет очередная культурная революция, и ей нужны жертвы. Если в Голливуде Федора Михайловича принято считать «плохим», значит он и должен быть представлен плохим. Отсюда принцип подбора сюжетных линий: из биографии героя, приговоренного быть «плохим», взять все отрицательное, напрочь «забыв» о положительном; и сделать это отрицательное как можно более выпуклым с помощью соответствующих режиссерских «находок». Авторы сериала вполне справились с задачей: показали «плохого» русского писателя. Они создали фантом, какую-то неживую куклу. Общее у настоящего Ф.М.Достоевского с этим фантомом – только имя. Чтобы отделить фантом от подлинной личности придется для его обозначения использовать кавычки и употреблять имя «Лжедостоевский».
Появился фантом «Ф.М.Достоевский-1». Возможно, позднее кто-нибудь в рамках проекта «дедостоевизации» состряпает и второго, и третьего. Так было в свое время с лжедимитриями, правда, они были плотяными, а не виртуальными. Чем отличается подлинный царевич Димитрий, святые мощи которого были в подобающее время торжественно перенесены из Углича в Москву, от лжедимитриев, пеплом первого из которых выстрелили пушкой в западном направлении, думаю, говорить излишне. Тем же самым и настоящий Достоевский отличается от одноименных ему кинематографических, литературно-художественных и публицистических фантомов.
Тот же Эдуард Володарский умел создать художественные биографии «хороших», по Голливудским меркам, людей. Мы имеем в виду сериалы «Троцкий» (1993 г.) и «Вольф Мессинг: видевший сквозь время» (2009 г.). И режиссер Владимир Хотиненко поднаторел в создании ходульно-положительных образов, каковым является, по нашему мнению, главный герой фильма с отвратительным названием, впрочем, не Хотиненко придуманным, «Поп». Но Достоевский – это такая личность, по мнению главного идеолога РФ Чубайса, этого нового Геббельса, что хуже любых «попов». Отсюда и художественный приговор, не терпящий никаких послаблений: втоптать «плохого» русского писателя в грязь.
IV.
Авторы рассматриваемого сериала вывели перед зрителем не экстраординарную индивидуальность, каковою является Ф.М.Достоевский ( экстраординарность созданного ими фантома выражалась только в «сексе»), а всего лишь тип художника-неудачника, болезненно самолюбивого и до неприличия капризного, да еще с какими-то маниакальными наклонностями. Если бы они действительно имели творческую задачу – художественно представить личность Федора Михайловича во всей ее сложности, противоречивости, неповторимости, они должны были избрать другой творческий метод: не голливудский, а имеющийся в отечественном кинематографе. Им даже не нужно было ничего изобретать. Достаточно было внимательно пересмотреть прекрасный фильм режиссера-петербуржца Александра Григорьевича Зархи (1908-1997 г.г.) «26 дней из жизни Достоевского», созданный в 1980 году. В нем представлена история знакомства Федора Михайловича с Анной Григорьевной Сниткиной, наложившаяся на колоссальную по напряженности работу в сжатые сроки (из-за крайней степени нужды и кабальных обязательств перед кредитором) над романом «Игрок». Тем, кто, подобно мне, имел несчастье, смотреть сериал Володарского и Хотиненко, равно как и тем, кто был от этой напасти избавлен, рекомендую пересмотреть фильм «26 дней из жизни Достоевского» - чтобы увидеть подлинное художественное мастерство, а кому-то и сравнить его с жалкой на него пародией, о которой и говорим.
На мой взгляд, прекрасная находка автора фильма 1980 года в том, что он представил творчество писателя неразрывно переплетенным с его личной жизнью: творчество выступает продолжением жизни, и жизнь – творчества. Лица и предметы, окружающие Федора Михайловича, становятся частью его творческой лаборатории, а творческая лаборатория изменяет внутренний мир писателя, и мы попадаем в удивительную атмосферу мощнейшей волны нравственного развития, внутреннего подвига человека, сумевшего вместить в свою душу противоречия и борения своего времени, чтобы, самому переболев ими, и вместив в свою душу других людей, так же, как он сам, ими болеющих, дать через эту свою душу им выход к свету Божию.
У Володарского и Хотиненко творчество «Достоевского» оторвано от жизни – по крайней мере, у меня такое впечатление. Может быть, эти люди по себе судят: жизнь это одно, а бизнес – совсем другое. У их Лжедостоевского творчество – что-то вреде игры в рулетку: повезло – значит пан, нет – значит пропал. А если их фантом «попал в струю» (mainstream) читательских капризов, - это способ неплохо заработать. Володарский с Хотиненко выдали под именем «Достоевского» тип литературного ремесленника – отнюдь не мыслителя, тип ведомого общественным мнением, а не ведущего людей за собой.
У Володарского с Хотиненко «Достоевский» показан жадным до денег, у Зархи – щедрым, хотя и живущим в крайней нужде. У Володарского с Хотиненко «Достоевский» постоянно всех обирает. А вот такой поступок Федора Михайловича, как взять на себя ответственность за обанкротившийся журнал умершего брата Михаила с целью сохранить доброе имя почившего и избавить от бремени долгов его многочисленное семейство (на это предприятие Федор Михайлович в общей сложности, по свидетельству Анны Григорьевны, потратил до 10 тыс. рублей) обойден полным молчанием.
«Анна Григорьевна Достоевская» у Володарского с Хотиненко только стенографистка и экономка своего мужа, а у Зархи она соучастница творческого процесса в его глубинных, находящихся на уровне подсознания, основах. Всего лишь несколькими, в нужных местах, меткими штрихами Зархи вывел образ этой великой русской женщины, совершенно сознательно пошедшей на подвиг первой помощницы мыслителя, болеющего за судьбу России и человечества; подвиг главного ассистента его творческой лаборатории. Не славы она ждала, не богатства, но трудов и скорбей: просто она нашла в себе силы полюбить такого глубокого, словно бездонное море, человека. Очень выразительно показано, как подвиг одного плавно перерастает в подвиг двоих, по заповеди апостольской: «Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов». И чудо: силы подвизающихся не удваиваются, а удесятеряются...
V.
Показывая в жизни духовно чуткого человека, отрицательное, нужно уметь показать, как он это отрицательное в себе изживает и в конечном итоге побеждает. Тогда перед нами встает величие внутреннего духовного подвига, а не живописание грязи. Браться анализировать такую глубокую личность, как Федор Михайлович Достоевский, с помощью варварского набора голливудских художественных инструментов, - все равно, что пытаться исполнить симфонию посредством одних только барабанов и трещеток.
Мы не будем оригинальны, назвав Достоевского пророком. Промысел Божий ведет пророка к познанию скрытых от поверхностно скользящего взгляда причин жизненных явлений иногда необычным путем, давая возможность переболеть в той или иной мере теми недугами, что много глубже поразили все общество, - с целью выработать в душе пророка некое мысленное противоядие, необходимое для исцеления целого общества.
В свое время Господь повелел пророку Осии взять в жены блудницу, что, конечно, было величайшим позором для свободнорожденного человека, - дабы пророк испытал подобие того, что испытывает Господь, когда Израиль изменяет Ему ради служения идолам, а потом, прощая, опять принимает для общения с Собою. Детей, родившихся Осии от блудницы, Господь повелевает назвать именами, предвозвещающими народу Божию великие бедствия.
Во времена Нового Завета Господь не дает Своим рабам таких ужасных повелений, однако попускает некоторым из них впасть в грех, чтобы потом возбудить в их душе величайшее отвращение к этому греху, а это и является упомянутым выше «противоядием». Именно такова, на наш взгляд, природа отрицательных поступков в жизни Федора Михайловича Достоевского. Во всяком случае, не нам его судить. Наш долг за него молиться, и хотя бы уже этим продолжать его великое дело.
VI.
В Голливуде научились обращать внимание на детали, сообщая им идеологическую нагрузку. Володарский с Хотиненко и здесь тянутся за своими наставниками. В русском городе Семипалатинске в середине XIX века у них вдруг вырастает огромнейший минарет; русские солдаты занимаются строевой подготовкой под колоритные призывы муэдзина. Для чего это сделано? Может быть, чтобы подспудно внушить мысль: русские «оккупанты» пришли не в дикие степи, а злодейски вторглись на благоустроенный, культурный, благоуханный Восток, избезобразили выдающуюся казахскую «архитектуру» своими уродливыми доходными домами, да натащили на здешние дороги своей вечной русской грязи. И сами через одного – или пьяницы, или сумасшедшие. Вроде бы, мелкая деталь, а глядишь, можно и от Назарбаева бонус получить.
Имеется у Володарского и Хотиненко еще одна деталь из того же разряда, уже на территории Швейцарии. У «Анны Григорьевны» начались родовые схватки, вдрызг пьяный «Достоевский», безцеремонно выпивший у простодушного попутчика-немца весь предложенный ему во фляжке крепкий напиток, безтолково суетится подле нее. На протяжении приблизительно минуты три раза повторяют с чувством раздражения, смешанного с брезгливостью: «Ох уж, эти русские!» Опять авторам сериала бонус. А что если бы с теми же чувствами их швейцарцы воскликнули, например: «Ох уж, эти негры!» - получили бы они бонус? Лично я так не думаю.
VII.
Вот такой сериал с таким Лжедостоевским, ничтожнейшим человечишкой... Если у сериала будет продолжение, то выбранный авторами творческий метод должен заставить их прибегнуть к последнему фокусу, связанному с изображением погребения писателя. В чем он будет заключаться, не знаю. Но думаю, логика выбранного ими художественного метода заставит их пойти по следующему пути. Если такая ничтожность собрала на свое погребение 80 тысяч русских людей, то кто такие эти самые русские люди? Ответ сам собой напрашивается – такие же ничтожества, такие же сумасшедшие, озабоченные, неуравновешенные. Одним словом, русские – это какая-то ошибка природы, которую остается исправить мудрым, сильным, уравновешенным. Таким, каковы «хорошие» герои Володарского – Троцкий и Мессинг.
Да мало ли что писали по случаю кончины Федора Михайловича «сумасшедшие» русские студенты Московской Духовной Академии, будущие «плохие» архиереи и священники, с которыми с таким самоотвержением потом непосредственно боролся Лейба Давыдович! Зачем их вообще слушать?
Однако пусть будет выслушана и другая сторона. Вот что написали вдове русского писателя студенты Московской Духовной Академии: «Глубокоуважаемая Анна Григорьевна! жгучею болью отозвалась в сердцах наших весть о смерти глубоко уважаемого нами супруга Вашего. Позвольте же нам разделить с Вами великое горе свое. Прискорбно и больно видеть нам смерть эту, отнявшую у России труженика, печальника и доброй души человека. Жалка потеря деятеля, который радовался радостями русского народа и страдал его страданиями, который носил в сердце своем тяготы алчущих, жаждущих, униженных и оскорбленных, который любил свою родину истинною любовью. Он любил не идеализированную Русь, а Русь со всеми ее слабостями и недостатками. Будучи далеким от того, чтобы восторгаться идеальными совершенствами русской жизни и русского народа, он вместе с тем далек был и от намерения бросать грязью в эту жизнь и в этот народ. В самых невылазных болотах русской жизни и русского быта он старался находить драгоценную жемчужину широкой доброй русской души и действительно находил ее. Самая даже маленькая черточка образа Божия в человеке дорога была ему, потому что она являлась для него залогом лучшего будущего, возможных лучших отношений между людьми. Жалка нам потеря общего друга, который имел столь всеобъемлющее и любвеобильное сердце, что способен был примирить с собою самых разномыслящих людей, что почти всех их заставил подать ему руку. Больно и горько нам видеть смерть истинно-русского человека, который всех больше понял душу и сердце своего народа, и уже поэтому более других способен ему указать его истинный идеал».
Володарскому с Хотиненко до Достоевского, «не имевшего намерения бросать грязью» ни в жизнь, ни в народ, далеко как до солнца. Они сделали свое черное дело: забросали грязью одного из величайших мыслителей, когда-либо произведенных на свет всем человеческим родом. Но дело их ничтожно, и участь их печальна. Ибо давно известно: солнца грязью не закидаешь – грязь падет на голову кидавшего. Так что советую этим «деятелям культуры» посмотреться в зеркало (хотя бы в то же самое «Зеркало для героя» - есть у Хотиненко такой фильм) и почиститься – а то ведь в приличное общество, например, в Царство Божие, в таком срамном виде не пустят.
VIII.
Господь сказал: «За всякое праздное слово, какое скажут люди, дадут они ответ в день суда» (Мф. 12, 36). Праздное – это такое слово, которое мы не исполнили иногда и по уважительной причине. А если это слово будет сознательно лживым, несущим яд клеветы? А если создается лживый образ, тот самый фантом, несущий людям соблазн? Приговор таким «творцам» давно изречен воплотившимся Богом: «...невозможно не придти соблазнам, но горе тому, через кого они приходят; лучше было бы ему, если бы мельничный жернов повесили ему на шею и бросили его в море, нежели чтобы он соблазнил одного из малых сих». (Лк. 17, 1-2). Сеющий соблазны клеветник будет в свое время поставлен перед глазами того, на кого клеветал, и будет явлена последняя в истории человечества «немая сцена»: оклеветанный возвысится, а клеветник – сморщится и исчезнет, чтобы идти в объятия лжеца и отца лжи диавола.
«Тогда праведник с великим дерзновением станет перед лицем тех, которые оскорбляли его и презирали подвиги его; они же, увидев, смятутся великим страхом и изумятся неожиданности спасения его и, раскаиваясь и воздыхая от стеснения духа, будут говорить сами в себе: это тот самый, который был у нас некогда в посмеянии и притчею поругания. Безумные, мы почитали жизнь его сумасшествием и кончину его безчестною! Как же он причислен к сынам Божиим, и жребий его – со святыми? Итак, мы заблудились от пути истины, и свет правды не светил нам, и солнце не озаряло нас. Мы преисполнились делами беззакония и погибели и ходили по непроходимым пустыням, а пути Господня не познали. Какую пользу принесло нам высокомерие, и что доставило нам богатство с тщеславием? Все это прошло как тень и как молва быстротечная». (Прем. 5, 1-9).
IX.
P.S. Все выше представленное было написано под впечатлением первых шести серий, без седьмой. Так получилось, что последнюю мне удалось посмотреть спустя некоторое время. И должен заметить, она представляет Ф.М.Достоевского в новом качестве: остепенившимся, «исправившимся». Однако с художественной точки зрения эта перемена не вполне убедительна и звучит диссонансом. В седьмой серии присутствует мысль: Ф.М. Достоевский выходит на новое служение, и символом этого служения является читаемое «Достоевским» на публику стихотворение А.С.Пушкина «Пророк».
У меня появилась мысль – убрать почти готовый материал «в стол», но как следует подумав, решил все же этого не делать. Потому что представленная и в 7-й серии трактовка образа Достоевского, т.е. его резкая перемена после возвращения из заграницы из человечишки в пророка противоречит действительности, т.к. человечишкой он никогда не был.
Зархи в своем фильме приоткрыл глубину личности Достоевского до его четырехлетнего пребывания за границей. Кстати, приведу здесь мнение режиссера: “Биографические фильмы, которые стремятся охватить судьбу героя полностью, обречены на неудачу. Сильные, надолго запомнившиеся зрителям образы созданы как раз в лентах, где взяты отдельные яркие фрагменты жизни человека, и этого достаточно, чтобы создать характер.”
Можно, конечно, сказать, что Володарский и Хотиненко представили характер в его эволюции... Но лично я вижу здесь не столько эволюцию, сколько какой-то акробатический прыжок, как в сказке Ершова «Конек-Горбунок», где герой окунается в кипяток и в миг преображается. Так ведь на то и сказки. А в реальной жизни всякая даже резкая перемена героя имеет веские внутренние причины, и дело художника – их разглядеть и показать другим. В сериале «Достоевский» этого нет. Здесь «плохой» русский писатель внезапно, т.е. безпричинно, превращается в почти «хорошего».
Быть может, я слишком резок в оценке трудов Володарского и Хотиненко. Возможно, они не имели цели опорочить личность русского мыслителя. В таком случае сериал – их серьезная творческая неудача и повод задуматься, ибо слово, а тем более художественный образ не воробей, и будучи запущенным в публику, производит свое действие – увы, в данном случае, преимущественно пагубное.
Иерей Сергий Карамышев, настоятель храма Св. Троицы пос. Каменники Рыбинского благочиния Ярославской епархии, специально для «Русской народной линии»
