В жертву приносятся самые чистые. Это хорошо известно всем христианам, воспринявшим свое христианство как живую жизнь, со всей ее трагической подлинностью, со всем великолепием жертвенного подвига и неизменной связью с Богом, а не как отвлеченную «истину». Порой случается, что сквозь злую коросту наших предубеждений, греховных немощей и страстей, сквозь погруженность в каждодневную мирскую суету, стремительно съедающую драгоценные дни, отпущенные для покаяния, вдруг нежданно проступает иная, подлинная Реальность, таящая в себе скрытый метафизический смысл, казалось бы, простых и понятных земных событий. И тогда чудный неземной свет, всегда страшный для нас, ибо мы не готовы, вдруг на мгновение, пусть глухо и все-таки прикровенно, вдруг открывает ту Истину, которая обычно нам недоступна. И, прикасаясь к этой реальности, мы вздрагиваем от ужаса и от величия трагедии жизни и смерти, начала и конца, предательства и подвига - той жизненной мистерии, которой вот уже больше двух тысяч лет и в центре которой - Крест.
Это случилось со мной по дороге из Боголюбова.
Боголюбово - бесспорно, один из метафизических центров русского пространства и русской истории, освященный кровью Андрея Боголюбского, - того, кто по праву считается основателем русской монархии. Ставший невинной жертвой подлого заговора, он открывает собою мистический монархический цикл священного царства по имени «Россия», тот цикл, что завершается точно таким же жертвенным подвигом святого Царя-мученика Николая Александровича с его венценосным семейством. Кровь первого русского монарха порой все еще проступает на белоснежной поверхности древней каменной кладки, и это несомненное чудо, о котором знают здесь абсолютно все - от духовника и игуменьи до совсем юных послушниц, воспринимается как-то очень буднично и безпафосно, как проявление вполне естественной природы вещей.
Я полюбил Боголюбово с первого вздоха, едва переступив за его святые врата. Полюбил эту несколько «упертую» основательность; говорящую о вечности, излучающую дыхание Духа древнюю силу его стен и соборов, мощно висящую над головой небесную голубизну куполов. Мелодичный перезвон колоколов, сопровождающий жизнь обители почти все светлое время суток - ибо надо же обучать молодежь. Эти пряные запахи - смесь кухни, протопленной печки и ладана. Радостный полет его сестер, всегда приветливых, хлебосольных и гостеприимных, словно и нет ночных молитвенных бдений и тяжелых дневных трудов. Этих необычного для жителей столиц забыто простонародного (а отнюдь не «бомжеватого») вида «постоянных паломников» с их очень коренными женскими и мужскими типами. Я полюбил его воздух и его свет, его звуки и разлитое в этом воздухе настроение, даже если ты не причащался, вселяющее спокойно-молитвенный оптимизм и уверенность.
Боголюбово - это чудом сохранившийся (или сохраненный в отчаянном надрыве каждодневного подвига) живой и очень живучий, цепкий и основательный, яростно вросший в землю и упорно цепляющийся за Небо кусок естественной и органичной русской жизни, вопреки всему полный оптимизма и упорно не желающий умирать. Внешне чудаковатый старикан со своим неизменным посохом, весь изогнутый от старости и вместе с тем какой-то необычайно легкий, со своей странноватой прыгающей походкой создал здесь такой оазис полноценной русскости, который выкорчевывать хозяевам мира придется еще долго. Все модные ныне разговоры о «миссии» сразу изобличают свою фальшь на фоне того, что с легкостью, рождаемой лишь неимоверным, «кроваво-потным» усилием сделал он, открыв путь ко Христу тысячам наших сограждан - многогрешным чинушам и бизнесменам, прошедшим сквозь войну, кровь и слезы генералам и офицерам, впавшим в отчаяние от безысходной роскоши богемной жизни фотомоделям и актерам, наконец, не имеющим ни гроша за душой, привыкшим к нищете как к воздуху деклассированным представителям совсем простого народа с их уже хлебнувшими горькой отравы греха и безумно ценящими каждый жест взрослой ласки чумазыми детьми. Все эти порой совсем потерявшие себя осколки мiра, попадая сюда, вдруг находили нечто, что не выразишь словами, вопреки всему обретая смысл, казалось, навсегда погребенный под обломками России, которую мы потеряли. Ощущая этот смысл, они обретали себя - и цветущая, созидаемая каждодневным неимоверным трудом русская жизнь давала на истерзанной, но ублаженной новыми трудниками матери-земле свои маленькие робкие всходы.
Теперь их пытаются вытоптать, вновь залить бетонным раствором, дабы не смел больше этот странный народ обретать свою память и желание снова, сидя на жалких развалинах, созидать свою, казалось бы, навсегда убитую жизнь. «Тайна» указа, властной административной рукой удаляющего «на покой» архимандрита Петра, проста, как офисное кресло или скоросшиватель и ясна всем без дополнительных объяснений.
Еще пройдет многотысячный крестный ход, еще будут стоять у властных коридоров делегации ходоков с петициями и прошениями, еще будут умолять и требовать, плакать и молиться, надеяться и верить, поражаясь бездушию бюрократии. Но, странно: почему-то кажется, что в высшей, метафизической реальности дело уже решено. Жертва принесена, и страница истории перевернута. В каком-то, высшем смысле они всегда это знали. Ибо, естественно, не могли забыть о бывшем несколько лет назад чудесном видении сияющего, в полнеба креста над куполом главного собора.
Теперь насельниц небольшим партиями станут удалять куда-нибудь подальше, с глаз долой, лишь бы не донимали своей неуместно старомодной ревностью и аскетизмом. Детей уже удалили, напоследок поиграв ими, вымучивая «дело» о «насилии над несовершеннолетними». Старый сластолюбец со всей группой поддержки, наспех составленной из плохо владеющих русским словом взбесившихся лакеев, «пострадавший» гораздо меньше, довольно улыбается из-за ограды, возведенной в аляповатом новорусском стиле. Девчонки (большинство из которых девственницы, вопреки грязным намекам Кураева), жившие в этой общине с отроческих лет, толком не зная никакой другой жизни, вновь, как уже когда-то случилось, окажутся в худшем случае на вокзале без пристанища и крыши над головой, в лучшем - где-нибудь «на Чукотке». Церковная бюрократия может праздновать славную победу над «Карфагеном фундаментализма». Асфальтоукладчик уложил очередную порцию асфальта. И ведь как ровно получается...
Владимир Семенко, специально для «Русской народной линии»
Это случилось со мной по дороге из Боголюбова.
Боголюбово - бесспорно, один из метафизических центров русского пространства и русской истории, освященный кровью Андрея Боголюбского, - того, кто по праву считается основателем русской монархии. Ставший невинной жертвой подлого заговора, он открывает собою мистический монархический цикл священного царства по имени «Россия», тот цикл, что завершается точно таким же жертвенным подвигом святого Царя-мученика Николая Александровича с его венценосным семейством. Кровь первого русского монарха порой все еще проступает на белоснежной поверхности древней каменной кладки, и это несомненное чудо, о котором знают здесь абсолютно все - от духовника и игуменьи до совсем юных послушниц, воспринимается как-то очень буднично и безпафосно, как проявление вполне естественной природы вещей.
Я полюбил Боголюбово с первого вздоха, едва переступив за его святые врата. Полюбил эту несколько «упертую» основательность; говорящую о вечности, излучающую дыхание Духа древнюю силу его стен и соборов, мощно висящую над головой небесную голубизну куполов. Мелодичный перезвон колоколов, сопровождающий жизнь обители почти все светлое время суток - ибо надо же обучать молодежь. Эти пряные запахи - смесь кухни, протопленной печки и ладана. Радостный полет его сестер, всегда приветливых, хлебосольных и гостеприимных, словно и нет ночных молитвенных бдений и тяжелых дневных трудов. Этих необычного для жителей столиц забыто простонародного (а отнюдь не «бомжеватого») вида «постоянных паломников» с их очень коренными женскими и мужскими типами. Я полюбил его воздух и его свет, его звуки и разлитое в этом воздухе настроение, даже если ты не причащался, вселяющее спокойно-молитвенный оптимизм и уверенность.
Боголюбово - это чудом сохранившийся (или сохраненный в отчаянном надрыве каждодневного подвига) живой и очень живучий, цепкий и основательный, яростно вросший в землю и упорно цепляющийся за Небо кусок естественной и органичной русской жизни, вопреки всему полный оптимизма и упорно не желающий умирать. Внешне чудаковатый старикан со своим неизменным посохом, весь изогнутый от старости и вместе с тем какой-то необычайно легкий, со своей странноватой прыгающей походкой создал здесь такой оазис полноценной русскости, который выкорчевывать хозяевам мира придется еще долго. Все модные ныне разговоры о «миссии» сразу изобличают свою фальшь на фоне того, что с легкостью, рождаемой лишь неимоверным, «кроваво-потным» усилием сделал он, открыв путь ко Христу тысячам наших сограждан - многогрешным чинушам и бизнесменам, прошедшим сквозь войну, кровь и слезы генералам и офицерам, впавшим в отчаяние от безысходной роскоши богемной жизни фотомоделям и актерам, наконец, не имеющим ни гроша за душой, привыкшим к нищете как к воздуху деклассированным представителям совсем простого народа с их уже хлебнувшими горькой отравы греха и безумно ценящими каждый жест взрослой ласки чумазыми детьми. Все эти порой совсем потерявшие себя осколки мiра, попадая сюда, вдруг находили нечто, что не выразишь словами, вопреки всему обретая смысл, казалось, навсегда погребенный под обломками России, которую мы потеряли. Ощущая этот смысл, они обретали себя - и цветущая, созидаемая каждодневным неимоверным трудом русская жизнь давала на истерзанной, но ублаженной новыми трудниками матери-земле свои маленькие робкие всходы.
Теперь их пытаются вытоптать, вновь залить бетонным раствором, дабы не смел больше этот странный народ обретать свою память и желание снова, сидя на жалких развалинах, созидать свою, казалось бы, навсегда убитую жизнь. «Тайна» указа, властной административной рукой удаляющего «на покой» архимандрита Петра, проста, как офисное кресло или скоросшиватель и ясна всем без дополнительных объяснений.
Еще пройдет многотысячный крестный ход, еще будут стоять у властных коридоров делегации ходоков с петициями и прошениями, еще будут умолять и требовать, плакать и молиться, надеяться и верить, поражаясь бездушию бюрократии. Но, странно: почему-то кажется, что в высшей, метафизической реальности дело уже решено. Жертва принесена, и страница истории перевернута. В каком-то, высшем смысле они всегда это знали. Ибо, естественно, не могли забыть о бывшем несколько лет назад чудесном видении сияющего, в полнеба креста над куполом главного собора.
Теперь насельниц небольшим партиями станут удалять куда-нибудь подальше, с глаз долой, лишь бы не донимали своей неуместно старомодной ревностью и аскетизмом. Детей уже удалили, напоследок поиграв ими, вымучивая «дело» о «насилии над несовершеннолетними». Старый сластолюбец со всей группой поддержки, наспех составленной из плохо владеющих русским словом взбесившихся лакеев, «пострадавший» гораздо меньше, довольно улыбается из-за ограды, возведенной в аляповатом новорусском стиле. Девчонки (большинство из которых девственницы, вопреки грязным намекам Кураева), жившие в этой общине с отроческих лет, толком не зная никакой другой жизни, вновь, как уже когда-то случилось, окажутся в худшем случае на вокзале без пристанища и крыши над головой, в лучшем - где-нибудь «на Чукотке». Церковная бюрократия может праздновать славную победу над «Карфагеном фундаментализма». Асфальтоукладчик уложил очередную порцию асфальта. И ведь как ровно получается...
Владимир Семенко, специально для «Русской народной линии»
