Вывод один: между миром светским и церковным в Питере уже построена некоторая стена - пока, может быть, и слегка проницаемая. В соборе при выносе мощей не присутствовало ни одного официального лица, губернатор на Дворцовую приехал только к параду, речь его была обращена исключительно к военным, а завершилась одариванием кадетских корпусов домашними кинотеатрами. Крестный ход со святынями сиротливо стоял в сторонке.
В церкви всЈ происходило тягуче, без расчЈта на "внешних": под нарочито растянутую проповедь, которую едва было можно разобрать, утомительно долго готовились к крестному ходу: выносили несчЈтное число хоругвей и икон. Из алтаря появились протестантские священнослужители, некоторые на выходе из храма неловко крестились по-православному, другие выходили не крестясь.
Наконец, тронулись к Дворцовой, но она - ровно по канве брусчатки - вся была оцеплена. Священнослужители прошли к сцене, а мирян отсекла милиция. На обратном пути крестного хода перед Адмиралтейством учащиеся военно-морских училищ прошли строем, отдавая честь мощам их небесного покровителя. Крестный ход вернулся в собор.
Впечатление от этого действа у православных участников и неправославных зрителей осталось смешанное. Как будто Церковь добилась некоторого успеха в армии, но для военных церковная составляющая идейного воспитания остается весьма "факультативной". Активно участвуя в общегосударственных торжествах, Церковь остается безмолвствующей - она всЈ ещЈ не может внятно вербализировать своЈ место в обществе, колеблется, куда двинуться: к верующему ли народу или к политической и финансовой элите. Еще бросалось в глаза отсутствие четкого "агиографического" акцента церковной части торжеств 300-летия Санкт-Петербурга: непонятно, кто "главный небесный покровитель" города - Александр Невский, апостол ПЈтр, апостол Андрей, блаженная Ксения Петербургская… Этот вопрос настолько смутен в широком сознании, что следующим "независимым" кандидатом во святые, после Ивана Грозного и Григория Распутина, вполне может стать царь ПЈтр...
Санкт-Петербург был явно задуман Петром как новый Рим и новый Константинополь, то есть как "святой град", "святость" которого, впрочем, является во многом отрицанием святости "ветхих" Рима и Константинополя, а точнее - рисковой попыткой "синтеза" непримиримых оснований "святости" этих двух "святых градов". "Синтез" воплотился в архитектурных формах, в европейской атмосфере города, в его климате, в пресловутом "окне в Европу". Но было в Питере (и отчасти сохраняется в нем до сего дня) нечто, что позволило последнему оптинскому старцу - преп. Нектарию - назвать этот город "самым святым" во взбаламученной смутой России. Причем сказал это старец уже в 1920-е гг., когда Питер получил репутацию "колыбели революций". Случайно ли именно город на Неве стал центром "иосифлянства" - церковного движения, наиболее последовательно не допускавшего компромиссов с "безбожной советской властью"? Глубинный христианский парадокс - идеже умножается грех, тамо преизобилует благодать - отчетливо воплощен в Санкт-Петербурге.
Вера Земскова, Санкт-Петербург, для "Портала-Credo.Ru"