У некоторых русских прозаиков есть произведения, написанные в жанре лаконичной прозы. У Виктора Астафьева «Затеси». У Владимира Солоухина «Камешки на ладони». А у Владимира Крупина, конечно же, его «Крупинки», которые так и хочется сравнить с песчинками, в которых сосредоточено мироздание. Есть раздел «Крупинок» и в новой книге Владимира Николаевича «Море житейское». Читаешь их и поневоле восхищаешься талантом и мастерством увидеть житийное в житейском, небесное в земном. Каждая «крупинка» по составу своему и по литературной огранке поистине бриллиант чистейшей живой воды русской словесности. Поневоле приходят на ум слова Валентина Григорьевича Распутина о Владимире Николаевиче Крупине: «…в письме его ни с кем не перепутать. Это какая-то особая манера повествования — живая, даже бойкая, яркая, воодушевленная, образная, в которой русский язык «играет», как порою весело и азартно «играет» преломляющееся в облаках солнце…»
Рассказывая вроде бы о делах сердечных в миниатюре про «правых» и «левых» женихов Мурманска «бойкий» на байки писатель говорит читателю о двух совершенно различных отношениях к жизни. В Мурманске мужчины почти поголовно моряки. Приметливые девушки-мурманчанки подразделяют всех мурманских женихов на две категории. Левые женихи – матросы, что идут в плавание налево, в буквальном географическом смысле слова – в сторону теплого Гольфстрима и Европы. Туда, как правило, курсируют торговые и туристические суда. «Правые» моряки уходят в плавание вправо, в не очень уютную и очень опасную Арктику – по делам, с коммерцией не связанным, часто военным. Между правыми и левыми женихами-моряками мурманские невесты метко определили большую разницу. Левые женихи более разговорчивы и более озабочены материальным. Знают, чего и где в какой стране почем, какой язык лучше учить, чтобы было удобно, сходя на берег, делать покупки. Мысли «правых» женихов заняты не столько материальными проблемами, сколько трудной, а часто и рискованной романтикой севера. Правые моряки никогда не уходят налево, не в смысле измены жене, а в смысле, что арктические моряки практически никогда не переквалифицируются на морские походы в сторону благополучной Европы. Не меняют неуютные русские севера на теплые гольфстримы! И наоборот, привыкшие к европейской цивилизации левые моряки не жалуют суровую Арктику.
К чему я это говорю, спросите? А к тому, что, если провести аналогию, то получается, что литературное дело Владимира Крупина – правое дело. Уроженец вятский, на слово хватский, принимающий свое писательство не как «левый» поход за материальным, а как правое упорное и несуетное служение избранному делу, длящееся десятки лет, начавшись с первой книги «Зерна» (1974г.). По ней молодой на тот момент прозаик Крупин был принят в Союз писателей. И вот уже, хотя и рано, но можно подводить некоторые итоги: зерна стали крупой, крупинками…
Благодаря целому ряду прекрасных прозаических произведений – «Великорецкая купель», «Живая вода», «Во всю Ивановскую», «Ямщицкая повесть», «Слава Богу за всё», «На днях или раньше» и многих других, не говоря ж про его «Православную Азбуку», Владимир Крупин признан живым классиком. Многие коллеги считают его феноменом того, как можно быть в жизни радушно улыбчивым, но при этом твердо стоять на своих убеждениях неприятия нынешнего порядка, когда Россию уничтожают по американскому распорядку. Никому Крупин своих убеждений не навязывает, он вообще, по моим наблюдениям, человек не категоричный. Но неуклонно этим убеждениям следует. В лихие девяностые, когда массово шло разграбление страны, прозаик Крупин сделал свой выбор, отказываясь при скудных писательских достатках от литературных премий, которые периодически хотели вручить ему. Не считал Крупин возможным брать что-то в то время, когда разграблялась его родина.
Правильно сказал о нем, своем друге и единомышленнике Валентин Распутин, что был Крупин самым твердым и убежденным противником тех, кто пытался уничтожить страну. Конечно, писать о Владимире Крупине после тех слов, что сказал о нем Валентин Распутин – дело даже не смелое, но неэтичное. И лишь юбилей Владимира Крупина да недавняя смерть Валентина Распутина являются моими оправданиями. Позволю себе процитировать то, что сказал о Крупине Распутин: «Проза Владимира Крупина — это нечто особое в нашей литературе, нечто выдающееся и на удивление простое... в его прозе очень сильный рассказывательский элемент. Впечатление такое, что письмо ему дается легко: сел за стол и, рассказывая предполагаемым слушателям о том, как он ездил на свою родину или на родину друга, сам за собой записывает и едва успевает записывать события в той последовательности и подробностях, как они происходили. Но рассказывает и записывает сосредоточенно, живописно и эмоционально, не теряя за живостью и непосредственностью строгости и художественности. А это значит, что кажущаяся легкость слова на самом деле достигается непросто, в тех же мучительных поисках, как и для всякого писателя, относящегося к слову с уважением…»
Уникальность Крупина в том, что он пишет о своем народе и для своего народа. Скажете, ну какая в том уникальность? А вот много ли наберется сегодня писателей, чьи произведения понятны и любимы народом? Проза Крупина воистину народная проза, в не самое благополучное для народа время. Крупин остается с народом и повествует народу о нем самом, не льстя и не лукавя, но и не позволяя себе унывать самому и вгонять в уныние свой народ. Выходец из крестьянской семьи, сын лесничего, Владимир Крупин порой напоминает мне такого доброго лесовика, знающего такие тайны творчества и мироустройства, что сразу становится спокойнее за Россию.
От жизни Владимир Николаевич не бегал. По окончанию сельской школы работал слесарем, грузчиком, сельским корреспондентом районной газеты, был даже членом бюро райкома комсомола с перспективой выдвижения на должность секретаря райкома комсомола. Не косил от армии, честно прослужил родине три года, как тогда полагалось… Юношеская страсть к литературному творчеству привела его в Литературный институт, но – удивительно! – по конкурсу не прошел и поступил на филологический факультет Московского областного педагогического института. Большое имя в литературе Крупин сделала повесть «Живая вода» (1974г.), позднее переведенная на несколько иностранных языков. Уже тогда Крупин явил читателям уникальную манеру говорить о высоком просто и без пафоса, который так часто отпугивает нашего усмешливого русского человека. Наш народ твердо усвоил: где пафос – там ложь. А потому герои Владимира Крупина часто по-доброму усмешливы – деревенские мужики, в каждом из которых живет философ, порой они косноязычны, но правду жизни видят насквозь. Ту правду, которую так ценит наш народ. Думается, что уже в «Живой воде» был предрешен приход Владимира Николаевича к теме Православия.
…Познакомился я с Владимиром Николаевичем давно благодаря самарскому писателю-фронтовику Валентину Николаевичу Мясникову. Узнав, что я еду в Москву и какое-то время буду жить в Переделкино, самарский прозаик Мясников, на то время редактор областной «Книги Памяти», сказал: «Эдуард, просьба к тебе. Вот небольшая бандероль, а вот на листочке номер московского телефона. Позвони, пожалуйста, это телефон Владимира Крупина, известного прозаика. Передашь ему бандероль, да и лично познакомиться будет повод...» Так с легкой руки земляка моя библиотека пополнилась первой дарственно книгой Владимира Крупина «Православная Азбука». Книга была новенькая, но сейчас вид у неё совсем другой – думаю, ни один из писателей не был бы против, чтоб его книги так зачитывали! С Православной Азбукой познакомились сначала мои внучата, особенно полюбила книгу моя внучка Татьяна, затем дети и внуки соседей… Сейчас на полках моей библиотеки много книг Крупина с дарственными надписями. Мы не раз встречались с Владимиром Николаевичем в Правлении Союза писателей России, на Всемирном Русском Народном Соборе в Храме Христа Спасителя. И всегда с ним было интересно, всегда находилось, о чем перемолвиться словом. Познакомил меня Владимир Николаевич и со своей женой, главным редактором журнала «Преподавание литературы в школе» Надеждой Леонидовной...
Как-то в письме от 26 июня 2003 года Валентин Григорьевич Распутин написал мне о Крупине: «Его нужно внимательно и вдумчиво прочитать. Десять лет он не издавался (книгами), а сейчас книги опять пошли. Я дружу с Крупиным около тридцати лет и не однажды писал о нем. А какие замечательные «Рассказы последнего времени». Кто еще может так написать? Я, к сожалению, не вижу…». Коснулся Валентин Григорьевич в этом письме и нашумевшей в свое время истории с публикацией в «Нашем современнике» повести «Сорокового дня». Вот что он написал: «В чем тут может быть вина Крупина, я не пойму. Он написал повесть и принес ее в журнал Ю. Селезневу, заму Викулова, повесть понравилась, однако Викулов побаивался ее. Обратились за отзывом к членам редколлегии В. Белову и В. Распутину. Они поддержали повесть. Скрепя сердце, редактор соглашается на публикацию. А затем, когда разразилась гроза, сваливает, и по-своему справедливо, ответственность за публикацию на Селезнева. А никакого участия Крупина в том, публиковать или нет повесть, не могло быть, он, как всякий автор, ждал лишь ответа. В сущности, Сергей Васильевич Викулов должен больше обижаться на Белова и меня за наш вкус, а не на автора, безропотно ждавшего решения… Знаете, Эдуард Константинович, вам необходимо ближе подружиться с Крупиным. Владимир Николаевич великолепный прозаик и у него есть чему поучиться. Если возникнет необходимость – звоните мне, сюда, в Иркутск, и вопрос будет решен. Удачи Вам и терпения! Искренне В.Распутин».
…Я не только подружился, но и стал однажды свидетелем творческого триумфа Владимира Крупина. Увидев его в зале церковных соборов Храма Христа Спасителя в день оглашения лауреатов Патриаршей премии, вдруг почему-то подумал – да вот же он, лауреат. И еще до оглашения списка подошел к Крупину и поздравил его с премией. Хотя в коротком списке возможных лауреатов были весьма уважаемые писатели, но что-то говорило мне, что лауреатом станет именно Крупин. Словом, я его поздравил, а он изумился – что, разве решение жюри уже огласили? Отвечаю – нет, не огласили, просто моя сельская интуиция подсказала мне имя лауреата. Когда огласили имена, и Крупин действительно оказался лауреатом, видимо, подумал – вот какой хитрый Анашкин, поди, разведал дотоле тайную информацию – лауреатский именинник. А мне просто подумалось тогда, что даже странно, что Крупин до сих пор не Патриарший лауреат! Видимо, так думалось не мне одному, но и членам комиссии по присуждению премии.
Уж кто-кто, а такой служитель русского правого литературного дела, как Владимир Крупин, служит русскому наречию так, что любо-дорого почитать его в наше время нашествия на Русь иноплеменных, а часто и вовсе безродных слов. Его Емеля, хотя и не полезет в карман за иностранным «олрайтом», да русский язык знает так, что любо-дорого, потому что он и есть народ-словотворец. Эта русская природная хваткость на слово часто ставит в тупик иностранцев. Послушайте лишь фрагмент из огромного множества его рассказов:
«– Вот у вас такая фраза, – спрашивала меня немка-переводчик. – «Этот Витя из всех Витей Витя». Как это понять? – Ну да, из всех Витей Витя. – Это у нас не поймут. Надо как-то иначе. – Ну-у... – думал я. – Давайте: этот Витя еще тот Витя. Да, пожалуй, так даже лучше: еще тот Витя. – Это тем более не поймут. Подумают, что этот Витя похож на того Витю. То есть их два: этот и тот. – Вот то-то и оно-то, – говорил я, – что он не тот, хотя он еще тот. Он еще тот Витя. Мы начинали искать общеупотребительное слово, синоним выражения, перебирали слова: шаромыжник, прохиндей, мошенник... Нет, Витя под эти мерки не подходил, это был еще тот Витя, переводу не поддавался и уходил за границу сильно упрощенным. – Вот я назову повесть, – сказал я переводчице, – и тебе снова не суметь ее перевести. Вот переведи: «Как только, так сразу». Переводчица тяжело вздыхала, а я ее доколачивал: – И в эту повесть включу фразу: «Шлялась баба по базару распьяным-пьяна-пьянехонька», – как переведешь? Да никак. Ни по какому базару у вас не шляются, да и базара нет. И она, заметь, не ходит, не слоняется, не шлендает, она именно шляется. И хотя распьяным-пьяна-пьянехонька, но какую-то цель обязательно имеет. Иначе, зачем бы шлялась. – Может быть, – вспомнила переводчица выражение, – она погоду пинает? – Это для нее пройденный этап. Вчера пинала, сегодня шляется. Да, товарищи немцы, были мы для вас непонятны, такими и остаемся. Но в утешение тебе скажу, что для англичан мы еще более непонятны...»
Как говорится, чем смог, тем утешил русский писатель немецкую свою переводчицу! А мы с вами, дорогие мои, для кого русский язык родной от рождения, можем не утешаться, а радоваться, что есть у нас такое глубоко национальное явление, как проза Владимира Николаевича Крупина, которого я от всей нашей широкой и непонятной иностранцам русской души поздравляю со славным юбилеем!
Эдуард Анашкин (Самарская область)
Правое дело Владимира Крупина
К юбилею писателя
У некоторых русских прозаиков есть произведения, написанные в жанре лаконичной прозы. У Виктора Астафьева «Затеси». У Владимира Солоухина «Камешки на ладони». А у Владимира Крупина, конечно же, его «Крупинки», которые так и хочется сравнить с песчинками, в которых сосредоточено мироздание. Есть раздел «Крупинок» и в новой книге Владимира Николаевича «Море житейское». Читаешь их и поневоле восхищаешься талантом и мастерством увидеть житийное в житейском, небесное в земном. Каждая «крупинка» по составу своему и по литературной огранке поистине бриллиант чистейшей живой воды русской словесности. Поневоле приходят на ум слова Валентина Григорьевича Распутина о Владимире Николаевиче Крупине: «...в письме его ни с кем не перепутать. Это какая-то особая манера повествования - живая, даже бойкая, яркая, воодушевленная, образная, в которой русский язык «играет», как порою весело и азартно «играет» преломляющееся в облаках солнце...»
Рассказывая вроде бы о делах сердечных в миниатюре про «правых» и «левых» женихов Мурманска «бойкий» на байки писатель говорит читателю о двух совершенно различных отношениях к жизни. В Мурманске мужчины почти поголовно моряки. Приметливые девушки-мурманчанки подразделяют всех мурманских женихов на две категории. Левые женихи - матросы, что идут в плавание налево, в буквальном географическом смысле слова - в сторону теплого Гольфстрима и Европы. Туда, как правило, курсируют торговые и туристические суда. «Правые» моряки уходят в плавание вправо, в не очень уютную и очень опасную Арктику - по делам, с коммерцией не связанным, часто военным. Между правыми и левыми женихами-моряками мурманские невесты метко определили большую разницу. Левые женихи более разговорчивы и более озабочены материальным. Знают, чего и где в какой стране почем, какой язык лучше учить, чтобы было удобно, сходя на берег, делать покупки. Мысли «правых» женихов заняты не столько материальными проблемами, сколько трудной, а часто и рискованной романтикой севера. Правые моряки никогда не уходят налево, не в смысле измены жене, а в смысле, что арктические моряки практически никогда не переквалифицируются на морские походы в сторону благополучной Европы. Не меняют неуютные русские севера на теплые гольфстримы! И наоборот, привыкшие к европейской цивилизации левые моряки не жалуют суровую Арктику.
К чему я это говорю, спросите? А к тому, что, если провести аналогию, то получается, что литературное дело Владимира Крупина - правое дело. Уроженец вятский, на слово хватский, принимающий свое писательство не как «левый» поход за материальным, а как правое упорное и несуетное служение избранному делу, длящееся десятки лет, начавшись с первой книги «Зерна» (1974г.). По ней молодой на тот момент прозаик Крупин был принят в Союз писателей. И вот уже, хотя и рано, но можно подводить некоторые итоги: зерна стали крупой, крупинками...
Благодаря целому ряду прекрасных прозаических произведений - «Великорецкая купель», «Живая вода», «Во всю Ивановскую», «Ямщицкая повесть», «Слава Богу за всё», «На днях или раньше» и многих других, не говоря ж про его «Православную Азбуку», Владимир Крупин признан живым классиком. Многие коллеги считают его феноменом того, как можно быть в жизни радушно улыбчивым, но при этом твердо стоять на своих убеждениях неприятия нынешнего порядка, когда Россию уничтожают по американскому распорядку. Никому Крупин своих убеждений не навязывает, он вообще, по моим наблюдениям, человек не категоричный. Но неуклонно этим убеждениям следует. В лихие девяностые, когда массово шло разграбление страны, прозаик Крупин сделал свой выбор, отказываясь при скудных писательских достатках от литературных премий, которые периодически хотели вручить ему. Не считал Крупин возможным брать что-то в то время, когда разграблялась его родина.
Правильно сказал о нем, своем друге и единомышленнике Валентин Распутин, что был Крупин самым твердым и убежденным противником тех, кто пытался уничтожить страну. Конечно, писать о Владимире Крупине после тех слов, что сказал о нем Валентин Распутин - дело даже не смелое, но неэтичное. И лишь юбилей Владимира Крупина да недавняя смерть Валентина Распутина являются моими оправданиями. Позволю себе процитировать то, что сказал о Крупине Распутин: «Проза Владимира Крупина - это нечто особое в нашей литературе, нечто выдающееся и на удивление простое... в его прозе очень сильный рассказывательский элемент. Впечатление такое, что письмо ему дается легко: сел за стол и, рассказывая предполагаемым слушателям о том, как он ездил на свою родину или на родину друга, сам за собой записывает и едва успевает записывать события в той последовательности и подробностях, как они происходили. Но рассказывает и записывает сосредоточенно, живописно и эмоционально, не теряя за живостью и непосредственностью строгости и художественности. А это значит, что кажущаяся легкость слова на самом деле достигается непросто, в тех же мучительных поисках, как и для всякого писателя, относящегося к слову с уважением...»
Уникальность Крупина в том, что он пишет о своем народе и для своего народа. Скажете, ну какая в том уникальность? А вот много ли наберется сегодня писателей, чьи произведения понятны и любимы народом? Проза Крупина воистину народная проза, в не самое благополучное для народа время. Крупин остается с народом и повествует народу о нем самом, не льстя и не лукавя, но и не позволяя себе унывать самому и вгонять в уныние свой народ. Выходец из крестьянской семьи, сын лесничего, Владимир Крупин порой напоминает мне такого доброго лесовика, знающего такие тайны творчества и мироустройства, что сразу становится спокойнее за Россию.
От жизни Владимир Николаевич не бегал. По окончанию сельской школы работал слесарем, грузчиком, сельским корреспондентом районной газеты, был даже членом бюро райкома комсомола с перспективой выдвижения на должность секретаря райкома комсомола. Не косил от армии, честно прослужил родине три года, как тогда полагалось... Юношеская страсть к литературному творчеству привела его в Литературный институт, но - удивительно! - по конкурсу не прошел и поступил на филологический факультет Московского областного педагогического института. Большое имя в литературе Крупин сделала повесть «Живая вода» (1974г.), позднее переведенная на несколько иностранных языков. Уже тогда Крупин явил читателям уникальную манеру говорить о высоком просто и без пафоса, который так часто отпугивает нашего усмешливого русского человека. Наш народ твердо усвоил: где пафос - там ложь. А потому герои Владимира Крупина часто по-доброму усмешливы - деревенские мужики, в каждом из которых живет философ, порой они косноязычны, но правду жизни видят насквозь. Ту правду, которую так ценит наш народ. Думается, что уже в «Живой воде» был предрешен приход Владимира Николаевича к теме Православия.
...Познакомился я с Владимиром Николаевичем давно благодаря самарскому писателю-фронтовику Валентину Николаевичу Мясникову. Узнав, что я еду в Москву и какое-то время буду жить в Переделкино, самарский прозаик Мясников, на то время редактор областной «Книги Памяти», сказал: «Эдуард, просьба к тебе. Вот небольшая бандероль, а вот на листочке номер московского телефона. Позвони, пожалуйста, это телефон Владимира Крупина, известного прозаика. Передашь ему бандероль, да и лично познакомиться будет повод...» Так с легкой руки земляка моя библиотека пополнилась первой дарственно книгой Владимира Крупина «Православная Азбука». Книга была новенькая, но сейчас вид у неё совсем другой - думаю, ни один из писателей не был бы против, чтоб его книги так зачитывали! С Православной Азбукой познакомились сначала мои внучата, особенно полюбила книгу моя внучка Татьяна, затем дети и внуки соседей... Сейчас на полках моей библиотеки много книг Крупина с дарственными надписями. Мы не раз встречались с Владимиром Николаевичем в Правлении Союза писателей России, на Всемирном Русском Народном Соборе в Храме Христа Спасителя. И всегда с ним было интересно, всегда находилось, о чем перемолвиться словом. Познакомил меня Владимир Николаевич и со своей женой, главным редактором журнала «Преподавание литературы в школе» Надеждой Леонидовной...
Как-то в письме от 26 июня 2003 года Валентин Григорьевич Распутин написал мне о Крупине: «Его нужно внимательно и вдумчиво прочитать. Десять лет он не издавался (книгами), а сейчас книги опять пошли. Я дружу с Крупиным около тридцати лет и не однажды писал о нем. А какие замечательные «Рассказы последнего времени». Кто еще может так написать? Я, к сожалению, не вижу...». Коснулся Валентин Григорьевич в этом письме и нашумевшей в свое время истории с публикацией в «Нашем современнике» повести «Сорокового дня». Вот что он написал: «В чем тут может быть вина Крупина, я не пойму. Он написал повесть и принес ее в журнал Ю. Селезневу, заму Викулова, повесть понравилась, однако Викулов побаивался ее. Обратились за отзывом к членам редколлегии В. Белову и В. Распутину. Они поддержали повесть. Скрепя сердце, редактор соглашается на публикацию. А затем, когда разразилась гроза, сваливает, и по-своему справедливо, ответственность за публикацию на Селезнева. А никакого участия Крупина в том, публиковать или нет повесть, не могло быть, он, как всякий автор, ждал лишь ответа. В сущности, Сергей Васильевич Викулов должен больше обижаться на Белова и меня за наш вкус, а не на автора, безропотно ждавшего решения... Знаете, Эдуард Константинович, вам необходимо ближе подружиться с Крупиным. Владимир Николаевич великолепный прозаик и у него есть чему поучиться. Если возникнет необходимость - звоните мне, сюда, в Иркутск, и вопрос будет решен. Удачи Вам и терпения! Искренне В.Распутин».
...Я не только подружился, но и стал однажды свидетелем творческого триумфа Владимира Крупина. Увидев его в зале церковных соборов Храма Христа Спасителя в день оглашения лауреатов Патриаршей премии, вдруг почему-то подумал - да вот же он, лауреат. И еще до оглашения списка подошел к Крупину и поздравил его с премией. Хотя в коротком списке возможных лауреатов были весьма уважаемые писатели, но что-то говорило мне, что лауреатом станет именно Крупин. Словом, я его поздравил, а он изумился - что, разве решение жюри уже огласили? Отвечаю - нет, не огласили, просто моя сельская интуиция подсказала мне имя лауреата. Когда огласили имена, и Крупин действительно оказался лауреатом, видимо, подумал - вот какой хитрый Анашкин, поди, разведал дотоле тайную информацию - лауреатский именинник. А мне просто подумалось тогда, что даже странно, что Крупин до сих пор не Патриарший лауреат! Видимо, так думалось не мне одному, но и членам комиссии по присуждению премии.
Уж кто-кто, а такой служитель русского правого литературного дела, как Владимир Крупин, служит русскому наречию так, что любо-дорого почитать его в наше время нашествия на Русь иноплеменных, а часто и вовсе безродных слов. Его Емеля, хотя и не полезет в карман за иностранным «олрайтом», да русский язык знает так, что любо-дорого, потому что он и есть народ-словотворец. Эта русская природная хваткость на слово часто ставит в тупик иностранцев. Послушайте лишь фрагмент из огромного множества его рассказов:
«- Вот у вас такая фраза, - спрашивала меня немка-переводчик. - «Этот Витя из всех Витей Витя». Как это понять? - Ну да, из всех Витей Витя. - Это у нас не поймут. Надо как-то иначе. - Ну-у... - думал я. - Давайте: этот Витя еще тот Витя. Да, пожалуй, так даже лучше: еще тот Витя. - Это тем более не поймут. Подумают, что этот Витя похож на того Витю. То есть их два: этот и тот. - Вот то-то и оно-то, - говорил я, - что он не тот, хотя он еще тот. Он еще тот Витя. Мы начинали искать общеупотребительное слово, синоним выражения, перебирали слова: шаромыжник, прохиндей, мошенник... Нет, Витя под эти мерки не подходил, это был еще тот Витя, переводу не поддавался и уходил за границу сильно упрощенным. - Вот я назову повесть, - сказал я переводчице, - и тебе снова не суметь ее перевести. Вот переведи: «Как только, так сразу». Переводчица тяжело вздыхала, а я ее доколачивал: - И в эту повесть включу фразу: «Шлялась баба по базару распьяным-пьяна-пьянехонька», - как переведешь? Да никак. Ни по какому базару у вас не шляются, да и базара нет. И она, заметь, не ходит, не слоняется, не шлендает, она именно шляется. И хотя распьяным-пьяна-пьянехонька, но какую-то цель обязательно имеет. Иначе, зачем бы шлялась. - Может быть, - вспомнила переводчица выражение, - она погоду пинает? - Это для нее пройденный этап. Вчера пинала, сегодня шляется. Да, товарищи немцы, были мы для вас непонятны, такими и остаемся. Но в утешение тебе скажу, что для англичан мы еще более непонятны...»
Как говорится, чем смог, тем утешил русский писатель немецкую свою переводчицу! А мы с вами, дорогие мои, для кого русский язык родной от рождения, можем не утешаться, а радоваться, что есть у нас такое глубоко национальное явление, как проза Владимира Николаевича Крупина, которого я от всей нашей широкой и непонятной иностранцам русской души поздравляю со славным юбилеем!
Эдуард Анашкин (Самарская область)
