Во-первых, в 10 пункте документа прямо говорится, что «отождествление Церкви с консерватизмом, несовместимым с прогрессом цивилизации, является произвольным и злоупотребительным». Консерватизм - понятие неоднозначное, ни один традиционалист не ставит знак равенства между ним и верностью Церкви. Консерватизм служит лишь одним из средств по сохранению Священного Предания Церкви, но не более того.
Однако идея прогресса - движущая сила модерна и постмодерна - не совместима с православной эсхатологией, с нашей верой в конец времён, с апостасией и «умножением беззакония». Для либерала прогресс - это отрицание любой традиции, ведь «завтра будет лучше, чем вчера»: ещё больше модернизации, ещё больше секуляризации, ещё больше либерализации. По этой логике развивается, а лучше сказать, разваливается современный Запад. Почему же в этом фарватере должен плыть церковный корабль спасения, гавань которого не в «мире сём»?
"«Собор» на Крите присягнул на верность секулярной идеологии".
Для нас, православных, либеральная идея прогресса в духовном смысле отождествляется, скорее, с приходом антихриста. Получается, что «собор» на Крите присягнул на верность секулярной идеологии, заявив перед этим о её опасности.
Во-вторых, 16 пункт «Окружного послания», касаясь церковно-государственных отношений, как бы невзначай «благословляет» «новую форму конструктивной солидарности со светским правовым государством в рамках новых международных отношений». Кто сегодня претендует на гегемонию в международных отношениях и готов ради «прав человека» уничтожить целые государства, спрашивать, полагаю излишне. Гражданское общество, права человека и новый мировой порядок объявлены авторами соборного документа нормативными для Церкви. Симулякр Византии вырисовывается всё отчётливее: новая «симфония» вселенского патриарха и американского президента, например.
И последнее. Нет постмодернистского мира там, где хотя бы в каком-то плане сохраняется иерархия ценностей, хотя бы отдалённое воспоминание об Истине с большой буквы. Постмодерн в христианстве начинается с экуменизма, а само экуменическое богословие начинается с милого и доверительного слова «диалог». Христос сказал: «Я есть Путь, Истина и Жизнь» - это был Его монолог, монологами были пророческие откровения, апостольская проповедь, поучения святых.
Голос Церкви - это монолог, истинно соборный монолог, как ни парадоксально это звучит. Ведь Церковь знает Истину, а потому не может делать её предметом «диалогов», то есть того, что ещё не уяснено и требует обсуждения. Неудивительно, что критский «собор», поставивший одной из своих целей узаконить экуменизм, не смущается такой формулировкой как «свидетельство через диалог». А 20 пункт «Послания» гласит о том, что «Православная Церковь издревле придавала огромное значение диалогу, в особенности с инославными христианами».
"Голос Церкви - это монолог, истинно соборный монолог, как ни парадоксально это звучит".
Древность и экуменизм - это не издёвка, просто словесный «перформанс» для «православных» постмодернистов. О том, что никакого свидетельства о Православии в экуменических диалогах нет, а происходит размывание традиционного вероучения (как православного богословия, так и инославных доктрин), писалось и говорилось довольно много.
Если бы традиция «монологов Церкви» не уступила места «диалогам церквей», то наблюдатели от Ватикана и других конфессий не чувствовали бы себя так уверенно на православном соборе. Правда, тогда бы и послания такого собора были бы православными символическими текстами, а не постмодернистским бредом.
