Военный лекарь
Владимир Даль в 30-е годы XIX века
«Вечно помнить буду, поколе искра жизни таится в мозгу моем, то впечатление, которое сделало на меня первое предсмертное молебствие (молитва перед боем. - Д.И.) и первая битва, которую я видел», - признается Владимир Даль в своих мемуарах.
«Боевое крещение» он получил в Русско-турецкую войну 1828-1829 годов. Зачисленный в главную квартиру при подвижном госпитале 2-й действующей армии лекарь Даль участвовал практически во всех крупных сражениях. Причем настоящая битва для молодого медика начиналась тогда, когда она заканчивалась для всех остальных. «Видел тысячу-другую раненых, которыми покрылось поле и которым на первую ночь ложем служила мать сырая земля, а кровом - небо... Толкался и сам между ранеными и полутрупами, резал, перевязывал, вынимал пули с хвостиками; мотался взад и вперед, поколе наконец совершенное изнеможение не распростерло меня среди темной ночи рядом со страдальцами».
Но в разы большие потери чинили русской армии отнюдь не вражеские пули.
«Сперва принялась душить нас перемежающаяся лихорадка, - читаем фронтовой дневник Владимира Ивановича. - За нею по пятам понеслись подручники ее - изнурительные болезни и водянки; не дожидавшись еще и чумы, половина врачей вымерла; фельдшеров не стало и вовсе, то есть при нескольких тысячах больных не было буквально ни одного; аптекарь один на весь госпиталь. Когда бы можно было накормить каждый день больных досыта горячим да подать им вволю воды напиться, то мы бы перекрестились».
Доктора работали на износ. В конце компании в живых остался лишь каждый третий коллега Даля. Каким образом Владимир Иванович находил время еще и на «собирание слов» - загадка.
«Бывало, на дневке где-нибудь соберешь вокруг себя солдат из разных мест да и начнешь расспрашивать, как такой-то предмет в той губернии зовется, как в другой, в третьей; взглянешь в книжку, а там уже целая вереница областных речений».
Кто знает, может быть, лексикографические занятия служили молодому военврачу отличной психологической разгрузкой после тяжких сцен его ремесла. В любом случае, книжек со словами накопилась целая походная корзина. Ее носил на левом боку неприхотливый, вечно навьюченный спутник Даля - его личный верблюд. На правом же боку «корабля пустыни» висел тюк с личными вещами и хирургическим инструментарием.
Другой пример «смены деятельности» - при освобождении болгарского города Сливно.
На коне и с саблей наголо Владимир Даль врывается в город в составе передового отряда казаков. Плечом вышибает дверь дома, где предположительно засел враг. В гостиной пусто, только впопыхах забытая медная чашка кофе еще дымится на столе. Даль тут же выпивает бодрящий напиток и прячет кружку в карман. Трофей как-никак!
Последующие события Владимир Иванович описывает так:
«Вокруг нас всё летело вверх дном, но это была одна только минута: турки ускакали, кроме небольшого числа покинутых здесь раненых... Пехота кинулась тушить пожар... Болгары мало-помалу начали выглядывать из домов своих, встретили нас хлебом и солью, выносили продажные съестные припасы и напитки, город снова ожил... Необузданная радость обуяла мирных жителей, которые от роду не видывали еще неприятеля, судили о нем по образу турецкого воинства и увидели вместо того братский, крещеный народ, коего язык созвучием своим с их родным языком напоминал о родстве и братстве!.. Обоюдная дружба жителей и победителей утвердилась с первой взаимной встречи».
Не для красного словца Даль пишет о «радости», «родстве и братстве». Эти чувства проверены опытом дальнейшей жизни. Одна из его дочерей, Елена, обвенчается с болгарином Константином Станишевым, госслужащим Российской империи. В своем московском доме Даль безвозмездно предоставит кров еще одному «брату славянину» - черногорскому православному батюшке Матвею Саввичу. Обладатель богатырского телосложения, облаченный в национальный костюм, с заткнутыми за пояс кинжалами и пистолетами, Матвей Саввич, или, как его чаще называли, поп Мато, наглядно демонстрировал образ священнослужителя непримиримого, столетиями и насмерть воющего против османского ига народа. Поп Мато привез в Россию учиться младшего сына Савву, а сам собирал пожертвования на восстановление поруганных православных святынь и средства для национально-освободительной борьбы. Владимира Ивановича он называл «отцом», его супругу - «матерью», с остальными домашними колоритный постоялец был исключительно на «ты».
Награды, подвиги, потери
Свой армейский маршрут Владимир Даль завершает польской кампанией 1830-1831 годов дивизионным лекарем при корпусе генерала Ф.В. Ридигера. Без подвигов и приключений, естественно, не обошлось.
Как так получилось, что в целом корпусе не нашлось ни одного военного инженера, Ридигеру разбираться было некогда. Нужно в срочном порядке переправлять войска через полноводную Вислу, да только навести мосты некому! Тут-то Владимир Даль и решил освежить в памяти курсы механики и физики, пройденные им в морском училище и университете.
«Понтонов не было; он употребил бочки, плоты, лодки и паромы и навел необыкновенный мост... - докладывал потом Ридигер начальству. - Так что артиллерия и тяжести без всякого опасения переходили оный в обыкновенном своем маршевом порядке».
Русские части заканчивали переправу. Неожиданно большой польский отряд появился у берега и стремительно прорвался на мост. «В сию минуту Даль, находясь на мосту с несколькими рабочими... перерубил в мгновение ока несколько канатов якорных... и мост быстрым течением воды унесло».
Владимир Иванович вынырнул невредимым. Еще не успев обсохнуть, он получает... строгий выговор от руководства медслужбой корпуса. «Покинул больных и раненых»! Уклонился «от своих прямых обязанностей»! И только по хлопотам генерала Федора Васильевича Ридигера Даль примет из рук самого государя бриллиантовый перстень и орден Святого Владимира 4-й степени.
Были награды, были и отчаянные потери. «Сидел я, крепко задумавшись, в землянке своей... прислушиваясь к глухому гулу варшавских батарей, - вспоминает Даль, - и как бы стараясь распознать выстрелы моего артиллериста, - и вещее скорбящее сердце меня не обмануло: был тут и такой выстрел, который обдал его картечью и положил на месте».
Погибшим артиллеристом был младший и любимый брат Даля - Лев.
Война закончилась. Следующей страницей биографии Даля стала борьба против эпидемии чумы, охватившей юг империи: Владимир Иванович возглавляет госпиталь для холерных больных в Каменец-Подольском. Затем он рука об руку работает со знаменитым хирургом Николаем Пироговым в Киеве. А 21 марта 1832 года оказывается в Санкт-Петербурге в должности ординатора военно-сухопутного госпиталя.Хороша и честь, и слава
Юлия Андре, жена В.И. Даля
Столичная
жизнь продлилась без малого год. Владимир Даль «в
своем репертуаре»: за это время он успевает
освоить новую область медицины и стать успешным
хирургом-офтальмологом, феерично выступить в печати под
псевдонимом Казак Луганский и угодить за решетку,
перезнакомиться с литературным бомондом, жениться и,
махнув всем рукой, укатить с молодой супругой на край
света - в Оренбург. Теперь всё по порядку.
Весть о небывало искусном операторе, одинаково споро владеющем что правой, что левой рукой, быстро распространилась в медицинском сообществе Петербурга. Даля наперебой приглашают ассистировать виднейшие профессора. Особенно тогда, когда операцию «можно было сделать ловчее левой рукой».
Удаление катаракты в то время считалось высшим хирургическим пилотажем. Сейчас подобные манипуляции выполняются сверхточными ультразвуковыми и лазерными методами. Владимир Даль оперировал, как говорится, «на глаз». Из его пациентов - а их было в общей сложности около 40 - «прозрел» каждый.
Появляются и первые медицинские научные статьи, а еще чаще в печать выходят научно-популярные за подписью «Казак Луганский». В одной из них под названием «Слово медика к больным и здоровым» казак-лекарь выступает ярым сторонником «здорового образа жизни». «Тот, кто в движении и не наедается досыта, реже нуждается в пособии врача», - выводит он формулу. Не раз потом, собирая пословицы, он подтвердит ее народной мудростью: «Болезнь входит пудами, а выходит золотниками», «Ешь вполсыта, пей вполпьяна, проживешь век до полна» и т.п. Всегда жилистый и худощавый, Даль напрямую следовал этим принципам и практически никогда не болел. Про колоссальную энергию и творческую плодовитость как следствие говорить не приходится.
Русские сказки, из предания народного
изустного на грамоту гражданскую переложенные, к быту житейскому
приноровленные и поговорками ходячими разукрашенные Казаком Владимиром
Луганским Пяток первый
В
1832 году вышел в свет сборник «Русские сказки.
Пяток первый», так понравившийся Пушкину.
Начальник III отделения Собственной Его
Императорского Величества канцелярии Александр
Мордвинов имел на этот счет иное мнение.
«Наделала у нас шума книжка, пропущенная цензурою, напечатанная и поступившая в продажу. Заглавие ее - "Русские сказки Казака Луганского", - рапортует Мордвинов своему шефу, главе жандармов Бенкендорфу. - Книжка напечатана самым простым слогом, вполне приспособленным для низших классов, для купцов, солдат и прислуги. В ней содержатся насмешки над правительством, жалобы на горестное положение солдата и проч. Я принял смелость поднести ее Его Величеству, который приказал арестовать сочинителя и взять его бумаги для рассмотрения».
Второй раз в жизни Владимир Иванович попадает в тюрьму - и вновь за «сочинительство»! На этот раз «спасли, без сомнения, его нелитературные подвиги в Турции и Польше, известные государю», - уверяет историк Комовский. Помогло и ходатайство поэта Жуковского, доброго знакомого Даля еще со времен Дерптского университета.
Государь Николай I смилостивился, герой минувших войн вышел на свободу. Оставшиеся у книготорговцев экземпляры «Русских сказок» всё же были изъяты и уничтожены. Лучшей рекламы для начинающего автора не придумать.
«Имя Даля, как и псевдоним его Казак Луганский, было у нас, начиная с 30-х годов, одним из самых популярных; с самого появления в литературе известность его быстро распространилась, благодаря, между прочим, неожиданному запрещению, которому подверглись изданные им в 1832 году сказки...» - вспоминает ученый филолог, вице-президент Российской Академии наук Яков Карлович Грот.
В одночасье Даль становится звездой литературного мира столицы, перед ним распахнули двери редакции лучших газет и журналов. Он знакомится с Плетневым, Одоевским, Погорельским и молодым Гоголем. Пушкин произносит: «Так делайте словарь!..» - и Даль наконец-то понимает свое предназначение.
Он собирается в дорогу. В самом деле, не в говорящем же по-французски Петербурге составлять словарь великорусского языка! Вглубь страны, туда, где сошлись Сибирь и европейская Россия, Урал и казахские степи. В Оренбург, в самородные края потянуло нашего героя.
К тому же он шутливо рассудил с присущим ему малоросским практицизмом: «Хороша и честь, и слава, а лучше каравай сала!» И занял весьма «хлебную» должность чиновника особых поручений при оренбургском военном губернаторе Василии Перовском. В этом ему поспособствовал «горячо поддерживающий это направление» Александр Пушкин, который был близким другом большого ценителя искусств Перовского и мог замолвить словечко.
Женился Владимир Даль практически перед самым отъездом. Его избранницей стала «девица Юлия Андре», «родная внучка учителя Петропавловской школы Гауптфогеля». «Мадам Даль мила как нельзя более, миньятюрная, голосок тоненький, звонкий; ну точно колибри...» - так описывают ее современники. Совсем скоро Юлия Даль порадует супруга дочкой и сыном. А пока что молодожены отправляются в весьма своеобразное «свадебное путешествие» длиною в многие тысячи верст. Блокнот с карандашом у Владимира Ивановича всегда наготове.
(Продолжение следует.)
