«Замолаживает»
Владимир Даль
«Морской корпус, где я замертво убил время до 1819 года...», «В памяти остались одни розги...» - без ностальгии описывает кадетский период своей жизни Владимир Иванович.
По правде сказать, за пять лет учебы кадета Даля не пороли ни разу. Не за что было. Исполнительный и послушный, он стабильно занимает 12-е место по успеваемости среди 83 однокашников. А по окончании корпуса достойно держит выпускной экзамен по 26 различным предметам. Вот, например, некоторые из них: алгебра, геометрия, тригонометрия, высшая математика, химия, геодезия, астрономия, физика, навигация, механика, теория морского искусства, грамматика, история, география, иностранные языки, артиллерия, фортификация, корабельная архитектура... Не стало ли это залогом будущих универсальных способностей Даля-взрослого?
Поэтому в «замертво убил время» верится с трудом. Досада о зря потраченных годах, возможно, объясняется другим. В старших классах лучших кадетов производят в гардемарины - морские гвардейцы. На бриге «Феникс» они отправляются в свое первое плавание. Тут-то и выяснилось, что Владимир Даль если и гвардеец, то уж точно не морской.
Едва крепчает ветер и поднимаются волны, как Владимира Даля самого начинает жестко «штормить». Он болезненно перегибается через фальшборт; цепляясь за снасти, уползает в каюту... Гардемарин в буквальном смысле выходит из строя. Хроническая «морская болезнь» обнаружилась у юноши, едва скрылся за горизонтом силуэт Кронштадта.
Зато товарищ по корпусу Паша Нахимов чувствует себя в родной стихии. Вон он карабкается к топу (вершине) самой высокой мачты «Феникса». Вытягивается на марсе - крохотной дощатой площадке - во весь рост, с улыбкой машет рукой застывшим внизу сослуживцам. С воплем восторга будущий великий русский флотоводец и герой обороны Севастополя слетает по веревке на палубу вниз головой. В общем, было от чего приуныть Владимиру.
Он находит отдушину. Никто так подробно и много не пишет в «дневной журнал» учебного плавания, как наш герой. Страница за страницей покрываются детальными описаниями увиденного им в «музеумах», кунсткамерах, мастерских Швеции и Дании, у берегов которых пролегал маршрут «Феникса». Писание доставляет удовольствие. В Морском корпусе из-под пера Владимира выходят и первые стишки, здесь он составляет забавный словарик из 33 перченых слов кадетского жаргона.
Рисунок: Ольга Громова, журнал "Фома"
Морозным мартовским днем 1819 года новоиспеченный мичман, уютно укутавшись в шубу, мчится в кибитке по заснеженному новгородскому тракту. Путь его лежит на юг, в пункт назначения - родной Николаев.
- Замолаживает... - произносит ямщик задумчиво.
- То есть как «замолаживает»? - переспрашивает Даль.
«Замолаживать - иначе: пасмурнеть - в Новгородской губернии значит: заволакиваться тучками, говоря о небе, клониться к ненастью», - запишет в походную тетрадь окоченелыми пальцами 19-летний мичман. Пометка станет первым кирпичиком в небоскребе «Толкового словаря живого великорусского языка».
Совсем скоро придется заводить новую тетрадку. Вроде бы хорошо образованный дворянин Владимир Даль вдруг обнаружит вокруг себя множество замечательных слов, о которых он не имеет ни малейшего понятия. Кром того, «речь простолюдина с ее своеобразными оборотами всегда почти отличалась краткостью, сжатостью, ясностью, определенностью, и в ней было гораздо больше жизни, чем в языке книжном и в языке, которым говорят образованные люди», - делает он открытие.
Начинающему лексикографу город-верфь Николаев предоставляет массу возможностей. Рассовав по карманам блокноты, Владимир Даль бродит по окраинам, заселенным ремесленным людом. Записывает словечки, песни, присказки и сказки - всё, что услышит необычного. И обязательно делает пометки: «мск.», «тмб.», «ряз.», «пск.», «твр.», смотря из какой местности - московской, тамбовской, рязанской, псковской, тверской - родом его собеседник.
Военная служба не ладится. Даль крейсирует под парусами от Одессы до Севастополя, хотя в последний он с гораздо большим удовольствием отправляется на телеге. Тяжким испытанием становятся для не переносящего качки мичмана «далекие» походы к абхазскому берегу, к русской крепости Сухум-кале. «Морская болезнь» не отпускает. Даль всё чаще задумывается о смене профессии.
- Не только не приносить ни малейшей пользы Отечеству и службе, но быть в тягость себе и другим, - сокрушается он. - Неприятная, сердце оскорбляющая мысль - ждать облегчения от времени или искать другую дорогу.
Он пробует слагать стихи и вскоре становится известным в местном обществе «сочинителем». «Стихи так себе, пустяшные», - признается позже автор. Но одна «глупейшая насмешка» наделала много шума и привела к большим неприятностям.
- Лишить чина и записать в матросы на шесть месяцев! - разгневанный командующий Черноморским флотом Алексей Грейг был неумолим.
Адмирал Алексей Самуилович Грейг (1775-1845), командующий Черноморским флотом
Уже
с неделю по городу гуляла эпиграмма, касающаяся
личной жизни адмирала. Прославленный вояка, настоящий
«морской волк» Алексей Грейг удостаивался
похвал от легендарных Сенявина и Нельсона. Но на
склоне лет попал в пикантную ситуацию, которую
народная мудрость емко характеризует так:
«седина в висок - бес в ребро!»
Грейг приблизил к себе молодую особу далеко не
«высших кровей»: дочь могилевского
трактирщика, еврейку, после первого брака выдававшую
себя за польку. И молодая особа взяла адмирала, что
называется, в оборот.
Офицеры из числа особо ярых карьеристов, желая выслужиться, обивали пороги гостиной адмираловой пассии, отлично понимая, какое влияние она имеет на своего высокопоставленного ухажера. Шутки «над усладою его (Грейга) последних дней» не заставили себя ждать. Появилась эпиграмма, дошедшая и до ее главного героя. Подозрение пало... конечно же, на «сочинителя» Даля!
При обыске квартиры нашли черновики «произведения». Суровое наказание заменили на «битье... под гудом и долговременный арест». Однако в Морском департаменте в Санкт-Петербурге, где рассматривалось «Дело о мичмане Дале», конкурентов у Грейга хватало. И в пику суровым намерениям черноморского начальника «сочинителя» переводят в Кронштадт и даже повышают в звании до лейтенанта.
Через полтора года лейтенант наконец-то решился и подал в отставку.
Ловкий оператор
«Без малейшей подготовки, сроду не видав университета, безо всяких средств, я вышел в отставку...» - с улыбкой вспоминал авантюрное времечко старик Даль.
Каким-то образом ему удалось поступить на медицинский факультет знаменитого Дерптского университета. Через год он выбивается в число лучших и «за большие заслуги в учении» становится «коштовым» студентом, то есть теперь за его обучение платит государство. Живет в тесной каморке на чердаке, деля кров с молчаливым соседом - «полным остовом человеческим» - анатомическим скелетом. Зарабатывает на жизнь преподаванием русского языка и чувствует себя вполне счастливо в своем Юрьев-городке. Так называет он Дерпт, памятуя, что основал его русский великий князь Ярослав, в крещении - Юрий.
«Это не школа, здесь нет розог, нет неволи, а каждый сам располагает собою и временем своим как ему лучше, удобнее, наконец - как хочется!» - восторгается он организацией университетского бытия.
Владимир Даль
Веселый, общительный Даль притягивает к себе людей. Он желанный гость студенческих пирушек, участники которых «потом как будто перерождались, начинали работать так же прилежно, как прежде бражничали, и оканчивали блестящим образом свою университетскую карьеру», - подмечает наш знаменитый хирург Николай Иванович Пирогов.
Пирогов прибыл в Юрьев-городок по специальной государственной программе повышения квалификации 20 лучших выпускников медучилищ империи.
«Однажды, вскоре после нашего приезда в Дерпт, - вспоминает Николай Иванович, - мы слышим у нашего окна с улицы какие-то странные, но незнакомые звуки: русская песня на каком-то инструменте. Смотрим: стоит студент в вицмундире; всунул он голову чрез открытое окно в комнату, держит что-то во рту и играет: "Здравствуй, милая, хорошая моя", не обращая на нас, пришедших в комнату из любопытства, никакого внимания. Инструмент оказался органчик (губная гармошка), а виртуоз - В.И. Даль; он действительно играл отлично на органчике».
Сдержанному и молчаливому Пирогову «виртуоз» понравился сразу. Тем более что вскоре выяснилось: он отлично обращался не только с «органчиком», но и со скальпелем. Пирогов и Даль сутками пропадают в анатомическом театре, выполняя операции в четыре руки.
«Это был замечательный человек, - охарактеризует позже Пирогов своего ассистента. - За что ни брался Даль, всё ему удавалось усвоить. Находясь в Дерпте, он пристрастился к хирургии и, владея между многими способностями необыкновенною ловкостью в механических работах, скоро сделался и ловким оператором».
«Оператор» Даль обладал редким качеством - одинаково эффективно работать обеими руками. Во времена, когда не существовало ни анестезии, ни антисептиков, скорость хирургических манипуляций подчас имела решающее значение. Особенно на войне, куда и отправился Владимир Даль, досрочно защитив докторскую диссертацию.
(Продолжение следует.)
