Крым как вдохновение

Крым очаровал многих поэтов и художников, которые хоть раз прикоснулись к его таинственной сути. Несомненную связь с полуостровом чувствовал и Антон Павлович Чехов. И как знать, появились бы на свет «Дама с собачкой», «Вишнёвый сад» и «Три сестры», если бы не располагающий к созерцанию крымский парадиз. Но мало кому известно, что открыл для Чехова Крым его близкий с юности друг - Исаак Левитан. Именно об этом крымском периоде в судьбе двух гениев наш рассказ.

Понятие «левитановский пейзаж» возникло ещё при жизни художника. Это определение придумал его закадычный друг Антон Павлович Чехов. Неизвестно, что вкладывал в это понятие сам писатель, но нам привычно понимать его как состояние некой светлой непреходящей тоски, тягучей и липкой, как янтарная сосновая живица. Как будто у каждой левитановской картины двойная суть: за чистой глубиной красок скрывается пучина неясных мыслей, тревог, чаяний то ли самого живописца, то ли лица, созерцающего полотно.

Левитана справедливо считают самым русским из живописцев - не по рождению, а по сути. Особое место в творчестве Левитана занимают его проникновенные волжские пейзажи. И совсем на периферии остаются ученические крымские работы. В Крыму молодой художник ещё учился «видеть», скрупулёзно избирая нужные впечатления, переносил их на холст. Он писал не красоты природы, а впечатления от них, если только они проникали в его чуткое сердце. Бывало, по несколько дней приходил на одно и то же место, примерялся, присматривался, искал созвучные ноты в себе и окружающем пейзаже. И, если совпадало, - устанавливал свой белый парусиновый зонтик, спасающий от зноя, этюдник и начинал живописать. Работал с наслаждением, несколько дней пролетали незаметно. Заканчивал одну картину, начинал другую... Иногда на мольбертах стояло их несколько, и художник сам отмечал: «Окончить картину очень трудно. Иногда боишься испортить одним мазком. Вот и стоят они, "дозревают", повёрнутые к стене. Нужно работать быстро, но не спешить заканчивать. Чтобы закончить, иногда нужно два-три мазка, а вот каких, не сразу решишь».

Первая поездка на юг для бедного художника стала возможной благодаря гонорару, полученному за создание театральных декораций. Весной 1886 года Левитан отправился в Крым отдохнуть и поправить шаткое здоровье: у него было слабое сердце. Он побывал в Ялте, Массандре, Алупке, Симеизе, Бахчисарае. Знойная крымская природа поразила Левитана, он восторженно писал другу Антону Чехову из Ялты: «Как хорошо здесь! Представьте себе теперь яркую зелень, голубое небо, да ещё какое небо! Вчера вечером я забрался на скалу и с вершины взглянул на море, и знаете ли что, - я заплакал, и заплакал навзрыд; вот где вечная красота и вот где человек чувствует своё полнейшее ничтожество! Да что значат слова, - это надо самому видеть, чтобы понять!»

 

 

Величие не виденных ранее гор, изобилие красок морских пейзажей, причудливо скрученные стволы деревьев, освещённые солнцем камни в пене волн - всё входило в его душу и требовало образного воплощения. Он гулял по улочкам старой Ялты, карабкался вверх по узким лесенкам к каменным домикам с черепичными крышами, забирался в горы. Левитана пленила красота Крыма: горные кряжи, татарские сакли, восточные мотивы архитектуры Бахчисарая. Он делал карандашные зарисовки, писал этюды акварелью и маслом. Из Крыма Левитан привёз около пятидесяти этюдов, в которых виден будущий мастер с восхитительным поэтическим чувством.

 

 

Левитан настолько увлёкся Крымом, с таким восторгом писал об этом друзьям, что вызвал у них опасение: как бы художник не изменил Северу! Об этом пишет Чехову их общий знакомый архитектор Фёдор Шехтель: «...очевидно, что он увлечётся яркостью и блеском красок, и они возьмут верх над скромными, но зато задушевными тонами нашего Севера». Впрочем, опасения были напрасны. Вобрав в себя яркие краски Юга, художник создал произведения, оказавшиеся значительным этапом на его творческом пути, но не изменил своему призванию, о чём писал Чехову: «...я Север люблю теперь больше, чем когда-либо, я только теперь понял его».

Крымские этюды экспонировались в 1886 году на VI Периодической выставке. «До их появления, - писал друг юности Михаил Нестеров, - никто из русских художников так не почувствовал, так не воспринял нашу южную природу с её морем, задумчивыми кипарисами, цветущим миндалём и всей элегичностью древней Тавриды. Левитан как бы первый открыл красоты Южного берега Крыма». Два отличных этюда «Сакля в Алупке» и «Улица в Ялте» куплены Третьяковым. Теперь в Третьяковской коллекции имелось три работы Левитана (первая - ученическая «Осенний день. Сокольники»).

После возвращения Исаак Ильич всё лето жил у Чеховых на даче в Подмосковье, как всегда, рисовал, и Антон Павлович тогда по-настоящему начал понимать, в какого большого художника вырастает его приятель. Впоследствии годы и дороги судеб то сводили, то разводили их, но приходило время - и Левитан снова оказывался в «милой Чехии», как называли знакомые дружную семью Антона Павловича.

 

 

Шли годы, имя Левитана стало широко известно, его новые работы пополняли коллекции почитателей, а сам художник стал признанным мэтром и преподавал в Московском училище живописи. А между тем здоровье его угасало, больное сердце всё чаще давало о себе знать неровными ударами. Врачи советовали Левитану полечиться в Крыму. Куда же поехать, как не к душевному доктору Чехову в Ялту? В декабре 1899 года, проезжая через Байдарский перевал, Исаак Ильич отправил телеграмму: «Сегодня жди знаменитого академика». Звание академика пейзажной живописи Левитан получил около года назад, и тогда Чехов шутил: значит, теперь уже к нему нельзя обращаться на «ты».

«Знаменитого академика» приветливо встретило всё чеховское семейство. Его водили по всем комнатам недостроенного дома, показывали недавно посаженный сад, рассказывали о том, как обустроят дом со временем. Скупо грело декабрьское солнце, и, пока не позвали обедать, друзья сидели на веранде. Далеко внизу рассыпались домики Ялты, синело море. Говорить ни о чём не хотелось. Доктор Чехов знал, что положение друга безнадёжно, что жить ему осталось считанные месяцы, а у Левитана болезненно сжималось сердце - так сильно изменился Антон Павлович. Он зябко кутался в плед, глаза были грустны, без живых лукавых искорок.

Декабрь в ту зиму стоял невиданно тёплый. И Левитану захотелось подняться в горы. Он брёл туда, поминутно останавливаясь, и говорил своей спутнице Марии Чеховой: «Мне так нужно туда, выше, где воздух легче, где дышать хорошо, Marie! Как не хочется умирать. Как страшно умирать... И как болит сердце...»

Ему было всего сорок лет.

В один из вечеров художник сидел в кабинете Белой дачи в кресле напротив камина, а Антон Павлович, по своему обыкновению, прохаживался взад и вперёд по кабинету и рассказывал, как скучно жить в Ялте без привычной северной природы. Ему не хватало листопадных деревьев, грибных подмосковных опушек, росистых лугов и запахов сенокоса: «Живу здесь, точно в ссылке». Левитан взял картон, вырезал кусок по размеру ниши, вставил в камин, взял краски и буквально за полчаса написал характерный среднерусский пейзаж: сумерки опустились на землю, грустные, неясные, - ночь всегда несёт печаль, - слабо светит наполовину закрытый месяц, небо мутное, серое, слепое... Картину назвал «Стога сена в лунную ночь».

После двух недель, проведённых у Чехова, Левитан возвратился в Москву и ещё несколько месяцев держался «крымским зарядом».

Весной 1900 года, в один из своих наездов в Москву, Михаил Нестеров навестил своего школьного товарища и давнего друга. Исаак Ильич встретил его усталый, измождённый, в нарядном бухарском золотисто-пёстром халате, в белой чалме. Болезнь щадила Левитана - временами он бывал оживлён и радостен. «Дайте мне только выздороветь, и я совсем иначе буду писать. Теперь, когда я так много выстрадал, теперь я знаю, как писать. По крайней мере, мне это кажется...»

Через месяц Левитан простудился, болезнь свалила его и не дала больше подняться. Среди консилиума врачей был и Антон Павлович. Это была их последняя встреча.

Великий русский пейзажист умер 4 августа 1900 года. После похорон в его столе нашли огромную связку писем. На ней лежала маленькая записка: «Письма все сжечь, не читая, по моей смерти. Левитан». Желание покойного в точности исполнил его старший брат. Сожгли письма художников Серова, Нестерова, Поленова, Корзухина. Больше всего было писем от Чехова. Видимо, подверженный приступам меланхолии Левитан желал, чтобы тайны его личной жизни ушли вместе с ним.

В год его смерти стояло удивительное лето. Сирень цвела дважды. Умирающий художник застал начало второго цветения. Окна мастерской и жилых комнат были открыты настежь. В тяжёлых и душных июльских сумерках лиловые и белые цветы свисали почти до самого подоконника. Левитан с усилием поднимал голову с подушки, и, лёжа на боку, не отрываясь, смотрел на свои любимые цветущие кусты.

http://otrok-ua.ru/sections/art/show/krym_kakvdokhnovenie.html