С первого выступления о нём сразу и бурно заговорили не только специалисты - миллионы людей. Он тут же стал наипопулярнейшим певцом страны. Без его участия не обходился ни один заметный концерт. Пластинки с записями Магомаева раскупались мгновенно, билеты на его выступления доставались «с боем». Он затмил всех.
На сцене только что построенного Кремлевского Дворца съездов молодой, никому не известный Муслим Магомаев спел уже известную песню «Бухенвальдский набат»: «Люди мира, на минуту встаньте!» Но то было исполнение, от которого мурашки побежали по коже. Мощь в голосе - катарсисной красоты! Драматическая экспрессия пения росла, пульсируя, от фразы к фразе, звучала как реквием: «Берегите, берегите, берегите мир!» А для нас тогда это был главный жизненный императив. Безо всякой идеологии люди наши, в подавляющем большинстве своём ещё помнившие ужасы войны, всем существом своим откликались на «Набат» больше, чем на любое иное произведение. Все остальное на эстраде после этого уже выглядело не столь значительным. Именно исполнительское искусство Магомаева с его широчайшим диапазоном - от песенного набата до шлягерной «Королевы красоты» - лёгло на душу советскому народу.
...Щедрая жизнь подарила мне добрые, дружеские отношения с Муслимом Магомаевым и его супругой Тамарой Синявской. Начались они в период моей бакинской лейтенантской службы. Муслим Магомаев тогда пел в Азербайджанском театре оперы и балета имени М.Ф. Ахундова. Там я регулярно слушал его исполнение в операх «Свадьба Фигаро», «Волшебная флейта», «Риголетто», «Севильский цирюльник», «Отелло», «Паяцы», «Фауст». В 1975 году певец стал художественным руководителем Азербайджанского государственного эстрадно-симфонического оркестра. Тогда же он выступил в Бакинском гарнизонном Доме офицеров с сольным шефским концертом, где мы и познакомились. Встреча была мимолетной, и наверняка забылась бы, если бы не особый случай, о котором я уже рассказывал в «Столетии». Будучи корреспондентом газеты «Красная звезда» мне довелось вести журналистское расследование, связанное с гибелью его отца Магомета Магомаева во время войны и захоронением в Польше, о чем долгое время никто не знал.
Муслим тогда очень высоко оценил наши усилия. В двух своих книгах «Любовь моя - мелодия» и «Живут во мне воспоминания» он обильно цитировал выдержки из моей повести, посвященные отцу. Так между нами завязались добрые, почти дружеские отношения, длившиеся до самой смерти певца.
Он был не только выдающимся оперным и эстрадным исполнителем, самым молодым за всю историю народным артистом СССР, но и прекрасным музыкантом-сочинителем.
Не многие, верно, знают, что Магомаев написал, к примеру, добрую, ироничную лезгинку (обычно это агрессивные мелодии) «В небе высоком скрыли тебя облака, чтоб не смотрела ты на меня свысока». А ещё - «Тревога рыбачки», «Далёкая-близкая». Его друг музыкант Анатолий Горохов вспоминает: «Муслим недооценён, как композитор. Однажды он записал мелодию. Слушаю: поразительной красоты вещь! Я всем композиторам потом приводил это сочинение Муслима, как пример композиторской техники».
Муслим обладал и немалыми литературными способностями. Упомянутые книги, плюс большая высокопрофессиональная работа о певце Марио Ланце, - тому достаточно красноречивое подтверждение. Для меня самое неожиданное в его мемуарах - благожелательность, которую не истребили ни вынужденная соревновательность в профессии, ни подлость и душность атмосферы, в которой порой куётся настоящий успех, ни даже врождённая колючесть собственного характера, о котором ещё любящая бабушка Байдигюль (весенний цветочек) говорила: «Ты - маленькая гадючка». Отца Муслим никогда не видел, мать же видел чрезвычайно редко - по существу она бросила сынишку в порыве собственных амбициозных театральных метаний. И вот вам его самая категорическая оценка экстравагантности материнских чувств: «Как человек неожиданный в своих поступках, она имела привычку сваливаться к нам как снег на голову: глубокая ночь, люди спят, и вдруг звонок в дверь - матушка на пороге с чемоданом... Погостит неделю и так же внезапно исчезнет». Всё. Более серьёзных осуждений матери в мемуарах не ищите. Их нет. И это притом, что даже мне известно, в основном из писем отца Муслима, что причиной их крупных расхождений являлось всё-таки непредсказуемое поведение Айшет Ахмедовны. И в том, что Муслим вырос без материнской ласки - её вина неоспорима.
Некая божественная освящённость таланта Магомаева проявлялась и в его художнических изысканиях. Наш общий с Муслимом друг Никас Сафронов как-то сказал мне, что художник в Магомаеве, может быть, помощнее будет, нежели певец. Всё дело только в том, что музыкой он занимался с раннего детства. Кисть же взял в руки лишь после того, как покинул сцену. «А художническая потенция в Муслиме чрезвычайно мощная. Даже мне впору ей позавидовать», - признавался Никас.
Немногим известно и то, что Магомаев был чуть ли не самым первым из крупных отечественных деятелей культуры, кто по достоинству оценил все положительные стороны Интернета.
Его сайт в этом смысле являлся образцом того, как можно поставить на службу интеллектуальному и гуманитарному образованию людей достижение прогресса. На сайте Магомаева давались старые его концерты «в глубинке», обнародовались давние, никому неизвестные записи. Оказалось, что звукорежиссёры той ещё, советской школы не стирали записей даже тогда, когда неудовлетворённый собой певец приказывал их уничтожить. Так сохранились спектакли с участием Муслима Магометовича «Севильский цирюльник» и «Тоска», которые сам Муслим полагал утраченными безвозвратно. Ему присылали такие спетые им песни, о которых он сам не помнил. Семерых своих «сайчат» Магомаев выделял особо, даже приглашал их к себе домой на улицу Станиславского. Между прочим, и поныне сайт Магомаева живёт и здравствует.
А ещё он был расчётливым профессионалом, по-восточному тонким дипломатом, безошибочно корректирующим собственную звёздную капризность мастерским владением политесом. Пример - всё с той же моей документальной повестью о его отце. Однажды, собрав всю отпущенную природой деликатность, я попросил Муслима обратиться к Гейдару Алиеву: пусть-де отдаст команду издать мой труд на русском и азербайджанском языках в одной книге. Затраты, дескать, мизерные, а последствия для укрепления азербайджано-российских отношений огромные. «Если бы твоя книга была о ком угодно другом, но не о моём отце, - сказал Муслим, - я бы тут же поспешествовал о ней перед Гейдар Алиевичем. И, уверяю тебя, он бы мне не отказал. Он бы и теперь не отказал. Но, понимаешь, о себе я никогда и ни о чём его не просил. И не попрошу. Всё, что он сделал для меня - исключительно его инициатива».
Другой пример относится уже к области большой политики. Накануне президентских выборов 1996 года к Магомаеву обратились за поддержкой активисты ельцинского штаба, но певец очень деликатно им отказал. Об этом мне стало известно от него самого. А потом хитрый ЕБН заключил альянс с генералом Лебедем, с которым я приятельствовал ещё с тех пор, как он командовал миротворцами в Молдавии. Александр Иванович, узнав о моих добрых отношениях с Магомаевым, попросил, чтобы я организовал ему «поддержку певца». Пришлось рассказать генералу об осечке штабистов Ельцина. «Это всё х... на постном масле, - отрубил с «люминевой» прямолинейностью Лебедь. - Уверяю тебя: Муслим мне не откажет!» И оказался прав. Другой вопрос, что спустя какое-то время мы оба разочаровались в «пернатом генерале», но тогда, в 1996 году Магомаев озаглавил своё выступление «Двумя руками «За»!» А из песни, как говорится, слов не выкинешь.
Очень много людей в нашей стране, включая и автора этих строк, искренне полагали, что Магомаев зря так рано ушёл со сцены. Однажды я озвучил певцу это наше, что называется, консолидированное мнение. И то, что услышал в ответ, пусть послужит в назидание всем тем, кто никак не может покинуть Олимп.
Муслим, и в этом смысле, оказался творцом мужественным и мудрым.
- Для меня сцена всегда была не просто деревянными подмостками, а одушевлённым организмом, который любит и вдохновляет таланты и терпеть не может бездарностей, людей случайных, которых рано или поздно с позором сталкивает со своих плеч-подмостков. Поэтому всякий уважающий себя артист должен уважать сцену и не пользоваться её терпением. В это кому-то трудно будет поверить, но очень давно, когда я только появился на эстраде и сразу стал известным, я заявил в одном из популярных тогда журнале «Кругозор», что каждый серьёзный певец должен знать свой срок. Что касается меня, то я уйду с первой «качкой» в голосе. Было мне тогда чуток за двадцать. Андрюша Дементьев ещё не написал этих потрясающе правдивых, но и жестоких строк: «Как важно вовремя уйти./ Уйти, пока ревут трибуны./ И уступить дорогу юным,/ Хотя полжизни впереди./ На это надо много сил -/ Уйти под грустный шёпот судей./ Уйти, покуда не осудят/ Те, кто вчера боготворил./ И лишь соперник твой поймёт,/ Сорвав удачливые кеды,/ Что был великою победой/ Тот неожиданный уход».
...Даже специалисты затруднялись квалифицировать голос Магомаева: то ли баритон со многими верхними нотами, то ли тенор со многими нижними, то ли наоборот - какая, в сущности, разница. Важно, что это был певец счастливого города, счастливой страны, восточный соловей нелёгкой, но тоже радостной и счастливой нашей советской судьбы, нашей социалистической жизни. И другую жизнь петь он не стал. Он гордо нёс людям свою неповторимую мелодию. И с нею ушёл в вечность, ничем не запятнав ни своей жизни, ни своей мелодии. Редкая и завидная судьба творца.
