Обо всех заслугах Ефремова, конечно же, ещё будут вспоминать и вспоминать в юбилейные дни его соратники, поклонники, да и просто благодарные зрители, которые никогда не забудут танкиста Иванова из фильма «Живые и мёртвые», доктора Айболита из одноимённой картины, Максима Подберёзовикова из «Берегись автомобиля», шофёра такси из «Трёх тополей на Плющихе», полковника Гуляева из «Батальоны просят огня». А у меня свои воспоминания об этом замечательном творце и человеке. И тут никак не обойтись без такой сладостной для автора ретроспективы.
В академические годы меня регулярно избирали членом бюро Всероссийского театрального общества (ВТО). Мы весьма плотно общались с артистами всех столичных театров. Но самая крепкая дружба связывала нас с МХАТом, который тогда ещё был неразделённым. Дружбе этой способствовали сразу два мощных человеческих фактора. Бригадиром Секции зрителей по МХАТу была красивая, умная и по-хорошему настырная Ариадна Николаевна Киселёва - мать нынешнего телеведущего. И нам во всём благоволил сам Олег Николаевич Ефремов. Буквально во всём.
Он искренне полагал, что наш зрительский девиз в ВТО - «Союз искусства и труда» - есть столбовая дорога для всей отечественной драматургии.
Остальное дорожки тоже, конечно, вреда не приносят, но по ним особо не находишься. Вот именно поэтому МХАТ времён Ефремова, когда на сцене театра фырчали домны и гремели железнодорожные составы, дружил со многими трудовыми коллективами столицы, имел своих шефов и по всей стране, куда периодически ездил на гастроли. Все ведущие актёры МХАТа регулярно проводили в ВТО свои творческие вечера под упомянутым патриотическим девизом, и каждая премьера обязательно обсуждалась со зрителями.
Вообще, к общественной работе Ефремов относился с большим терпением и вниманием. Олег Николаевич искренне верил, что у социалистического общества есть ещё не раскрытый потенциал, которым можно и должно воспользоваться с умом, по-хозяйски, а не так, как делали это недалёкие временщики у власти. Он вообще был патриотом и государственником. Но всегда действовал так, чтобы никогда не фрондировать по отношению к власти.
Очень верно о такой определяющей черте его характера сказал драматург и ближайший друг Ефремова Александр Гельман: «У него был не теоретический ум, он выражался не в мудрёных формулировках и афоризмах, он обладал мудростью практического понимания того, что происходит в обществе, того, что может или не может произойти в обозримом будущем.
Благодаря своей гениальной внимательности он проникал в самую сердцевину общественных противоречий, его гражданственность зиждилась не на абстрактных идеях служения народу, а на конкретных впечатлениях от собственных наблюдений и переживаний.
Например, он был совершенно уверен, не раз об этом говорил, что в нашей стране демократические перемены могут начаться только сверху, только по инициативе наиболее грамотных и порядочных людей в руководстве КПСС, и никак иначе.
Поэтому он считал необходимым средствами искусства, театра оказывать нравственное влияние на политическую элиту страны. Он хорошо знал эту среду, различал в ней немало людей совестливых, искренне озабоченных судьбой Отечества. У некоторых противников тоталитарного режима такая позиция, мягко говоря, вызывала большие сомнения. Ефремову приходилось выслушивать едкие замечания на этот счет.
О новом президенте он говорил, что если Путин действительно одинаково уважает и Дзержинского, и Сахарова, и это всё искренне, от всей души, тогда это президент, который сегодня нужен. Ему удастся сочетать, совмещать то, что кажется не сочетаемым и не совместимым. Он говорил, что это касается и Чечни. Глупо кричать: никаких переговоров с Масхадовым! Переговоры могут быть с кем угодно, если они способны привести к миру. Эта война, возможно, и началась из-за того, что Ельцин отказался разговаривать с Дудаевым. Он сказал, и эту фразу я запомнил в точности: "Между людьми все возможно, даже самое невозможное"».
Ефремов обладал харизмой учителя, проповедника, лидера, которому подчиняются всегда с радостью и следуют за ним с гордостью. А без этих качеств Олег Николаевич и не сумел бы осуществить за свою не такую уж долгую жизнь - всего-то 72 года - так много благих начинаний и столь впечатляющих творческих свершений. Вспомним хотя бы некоторые из них.
По окончании Школы-студии МХАТа Ефремов поступает на службу в Центральный детский театр (ныне Российский академический молодёжный театр). За восемь лет сыграл там более 20 ролей и дебютировал в качестве режиссёра, поставив комедию В. Коростылёва и М. Львовского «Димка-невидимка». Параллельно преподаёт в Школе-студии МХАТа, где вокруг него постепенно сплачиваются молодые актёры столичных театров: Г. Волчек, И. Кваша, С. Мизери, Л. Толмачёва, Е. Евстигнеев и О. Табаков. У всех у них была твёрдая нравственная и гражданская позиция. На этих принципах и был построен спектакль по пьесе В. Розова «Вечно живые». Поставил его Ефремов, сыграв главную роль Бориса Бороздина. То был первый кирпич, закложенный в будущий великолепный театр «Современник» - первый в Советском Союзе театр, рождённый не «сверху», а «снизу», как коллектив единомышленников. «Из истории, - пишет театровед А. Смелянский, - всплыло и стало важным выражение „товарищество на вере". Они сочинили устав, который должен был возродить новое товарищество актёров. Идею театрального „дома" они попытались освободить от тех чудовищных наслоений, которые изуродовали её в реальной практике советского театра». Студийцы коллективно решали: какую пьесу ставить, когда её выпускать на публику, кого брать в труппу. Если нужно было обсудить поступок руководителя, то Ефремова просили «погулять в коридоре».
Со времён обучения в Школе-студии МХАТа Ефремов мечтал играть в самом театре. В 1970 году мечта осуществилась: его пригласили туда главным режиссёром. Но обстановка, которую Олег Николаевич застал в творческом коллективе, очень напоминала «террариум единомышленников». Труппа в полторы сотни человек (для сравнения: в «Современнике» по уставу работало 30 человек, плюс 6 кандидатов) была расколота на несколько группировок, люто между собой враждовавших. Сам Олег Николаевич много лет спустя вспоминал: «Со „стариками" было проще. Они были развращены официальной лаской, многие утратили мужество, они прожили чудовищные годы в затхлом воздухе и успели им отравиться. Но всё же с ними было легче. Когда затрагивались вопросы искусства, в них что-то просыпалось. Что ни говори, это были великие артисты».
Специально для мхатовских «стариков» О. Ефремов поставил один из самых выдающихся спектаклей советской эпохи «Соло для часов с боем» по пьесе О. Заградника.
Почти неразрешимой проблемой для режиссёра стало «недееспособное» среднее поколение. Она виделась столь острой, что в какой-то момент Олег Николаевич (сам потом признавался) стал подумывать о возвращении в «Современник». Но нашёл в себе силы для решительных действий.
Для начала создал внутри театра труппу, опираясь на близких по духу артистов старого МХАТа (в их числе А. Степанова и М. Прудкин). Соратникам по «Современнику», предложил влиться в «метрополию» филиалом. Несмотря на обиду за то что он их когда-то оставил, соратники поддержали своего бывшего лидера. В письме к мхатовцам написали: «Мы отдаём вам самое дорогое, что имели, - Олега Николаевича, с которым прожили пусть недолгую, но трудную и наполненную жизнь в искусстве. Мы хотим верить, что вы будете уважать, любить Ефремова и помогать ему». Приглашал и новых артистов - А. Попова, А. Калягина, И. Смоктуновского, О. Борисова, Т. Доронину.
Тогда же в драматургии во весь голос о себе заявили Михаил Шатров (Маршак) и Александр Гельман. Они произвели настоящую революцию. Вот что по этому поводу говорил Александр Гельман: «Последние двадцать пять лет Ефремов дарил мне свою дружбу, которой я, может быть, и не заслуживал. Он поставил на сцене МХАТа, одну за другой, семь моих пьес. Почти каждая встречала неприятие начальства и горячий прием зрителей. В двух спектаклях он замечательно играл главные роли. Из людей, которых я близко знал в течение многих лет, с которыми сталкивался в непростых житейских, творческих, политических ситуациях, Олег Ефремов, без сомнения, был самым талантливым, самым честным, самым смелым, самым надежным и последовательным. Не было другого человека, который бы привнес в мою жизнь столько радости, новых чувств, уверенности в своих силах. До конца дней я буду благодарить судьбу за эту удачу моей жизни».
...С Ефремовым и Гельманом я познакомился почти одновременно. Тогда об их совместном творчестве я в публицистическом раже написал в военную газету материал, который назывался «Сплав». Зачин в нём был такой: «В постановлении ЦК КПСС «О дальнейшем улучшении идеологической, политико-воспитательной работы» говорится: "Постоянно заботиться о воспитании высокой идейности, гражданственности, развития творческой активности писателей, художников, композиторов, деятелей театра и кино, журналистов. Обратить внимание на создание новых замечательных произведений литературы и искусства, талантливо отображающих героические свершения советского народа, проблемы развития социалистического общества, разящих наших идейных противников". В свете этих высоких требований партии нам небезынтересно будет поговорить о творчестве двух замечательных художников нашего времени О. Ефремове и А. Гельмане». Сейчас подобный «заход» в материал выглядит не просто комическим - глуповатым. О чём я недавно сообщил Александру Исааковичу - мы до сих пор поддерживаем дружеские отношения. Меж тем в середине семидесятых ни я, молодой журналист, ни даже герои моей публикации, люди не в пример мудрее автора, так не думали. Олег Николаевич просто подмахнул мою писанину. Гельман внимательно прочитал написанное, сделал несколько исправлений и тоже поставил свою подпись.
В последующие годы я писал о творческом тандеме нередко. Не скажу, чтобы Ефремов выказывал ко мне какое-то особое расположения, но и ни в чём никогда не отказывал. Во многом, наверное, потому, что я в течение нескольких лет не пропустил ни одной премьеры во МХАТе, чтобы предметно не обсудить её вместе с другими активистами ВТО. Правда, однажды случился казус. Пришёл я к Олегу Николаевичу по важному делу домой на Тверскую (раньше он жил на Гоголевском бульваре). Позвонил. Никто не откликнулся. Сначала робко, потом твёрже я постучал. (Предварительная договоренность о встрече была). Хозяин через двери ответил: «Извини, брат, но я в ж... пьян». Спустя какое-то время Ефремов через Киселёву пригласил меня в кабинет на Тверской и стал извиняться за случившееся. Немало удивлённый, я перебил Ефремова: дескать, да как вы могли подумать, что я обижусь. А он продолжал смущённо, что подобное, к сожалению, с ним изредка случается - не стоит придавать этому значения. И, словно бы заглаживая свою вину, подарил мне значок «80 лет МХАТу». Большая редкость, которую я до сих пор храню. Прошу учесть, что на ту пору был я всего лишь старшим лейтенантом.
К слову, к военным Ефремов относился не то чтобы с пиететом, но как-то очень по-доброму. Отчасти я это и на себе чувствовал.
И потому, наверное, ему так удавались роли служивых людей. Кроме уже упомянутых, это и старший уполномоченный Жур в фильме «Испытательный срок», и Фёдор Долохов в «Войне и мире», и просто полковник в «Прямой линии», и белогвардейский полковник в «Беге», и майор Кузьмин в «Обещании счастья», и майор Гринько в «Инспекторе ГАИ», и ещё многие другие. По этому поводу я однажды ему заметил, дескать, у вас, Олег Николаевич, наличествует внутренняя штабная культура. Выражение ему понравилось. В другой раз в одном из материалов я сделал попытку сравнить многотрудные режиссёрские обязанности с обязанностями строевого командира и встретил решительное неприятие Ефремова: «Да никакого сравнения! Командир приказал, и ты обязан это исполнить! А мне не то, что приказать - просить нельзя, даже глупо. Мне всякий раз необходимо наизнанку выворачиваться, чтобы понудить артиста выполнить мой замысел. Нет, дурная режиссёрская профессия. Да и профессия ли она? Вот с ярмом если ты её сравнишь - в самый раз будет...».
Мне тогда показалось, что Олег Николаевич в сердцах так выразился, а вот теперь, спустя почти четыре десятилетия, вижу, что он был по-своему прав. Профессия режиссёра скорее способ жизни, нежели ремесло. И тяжела она похлеще воловьего ярма. Скажу даже больше. Двужильный, нет - трёхжильный Ефремов таскал на себе, образно говоря, сразу три ярма.
Как режиссёр он строил (и построил!) один за другим четыре театра. Как педагог, он вырастил более сотни прекрасных актёров и добрых три десятка режиссёров.
«Где бы он ни был, - писала критик Марианна Строева, - Ефремов всегда, как магнит, притягивал к себе людей, ему готовы были верить, для него и с ним рады были работать. В этом проступал не только магнетизм души, личное обаяние талантливого человека. Тут приоткрывалось и нечто большее, связанное с особым чувством хозяина своей страны. Все, кто общался с Ефремовым, воочию видели, убеждались в том, что этот человек может смело брать ответственность на свои плечи, решать порой, казалось бы, безнадежные вопросы, упрямо, принципиально и до конца отстаивать свою гражданскую и художественную позицию». И, наконец, третьим «радостным ярмом» для Ефремова была игра в театре и кино. На сцене он создал почти семь десятков великолепных образов. А в кино сыграл 109 ролей!
У Ефремова было незаурядное актёрское дарование. В каждом сценическом или кинематографическом образе он выглядел настолько естественно, словно это и не роль вовсе, а просто срез жизни. И то было не только его счастливым профессиональным качеством. Он и в жизни излучал удивительное обаяние. Наверное, когда-то и на кого-то он покрикивал - не знаю, никогда не видел такого и не слышал. А вот говорить, убеждать и привлекать в союзники он мог кого угодно - от техсотрудницы театра до Генерального секретаря ЦК КПСС. Кстати, на восьмидесятилетний юбилей МХАТа Л.И. Брежнев вручал Ефремову орден. Разговорились. «Было бы очень здорово, - сказал Олег Николаевич генсеку, - если бы вы с супругой пришли к нам в театр» - «Олег, ну ты же знаешь, что у меня нету времени на театры и книжки» - «Да, но мы будем ставить спектакль про Ленина, и вам обязательно надо его посмотреть. Может, что и подскажете» - «Ну, не обещаю, посмотрю, как оно получится» - «Ловлю вас на слове, Леонид Ильич и жду в театре на спектакле». И ведь дождался! Генсек на самом деле не понимал и не любил театрального лицедейства, но когда мхатовцы начали играть лениниану, он театр посетил. И на весь зал интересовался, а где же Ленин? Леонид Ильич даже в самом страшном сне не мог себе представить, чтобы вождя играл Калягин - тётушка Чарли, жившая в Бразилии, где «много-много диких обезьян!» Теперь это уже старый анекдот. А ведь так было в жизни, чему автор свидетель!
В 1987 году случился неслыханный всесоюзный скандал - МХАТ распался на две части: МХАТ имени Чехова и МХАТ имени Горького. Сам Ефремов полагал раздел коллектива «наиболее гуманным, демократическим, в духе времени решением».
Спустя годы он так охарактеризовал эту трагедию: «Раскол всё равно был необходим, потому что неестественна труппа до двухсот человек - это уже не театр. В этом смысле всё, что произошло, правильно. Ведь не зря же мне пришлось в переполненный театр приглашать таких артистов, как Смоктуновский, Евстигнеев, Борисов, Калягин. То есть надо было создавать поколение, адекватное по талантам, творческим возможностям знаменитым мхатовским „старикам". Иначе образовывался вакуум».
Негативная кинетическая инерция раздела порушила всё: труппу, репертуар. Но больнее всего ударила по людям. По разным причинам Ефремова покинули А. Калягин, О. Борисов, А. Вертинская, Е. Васильева. «Ефремовский Мольер, - написал А. Смелянский, - был опустошён, даже освежающие любого режиссёра вспышки гнева длились доли секунды. Устал „строитель театра". Руководство творческим коллективом с годами всё больше превращалось для него в "долг" и "крест", и всё меньше оставалось в нём места для радости». К уходу актёров Олег Николаевич всегда относился философски. А вот смерть Смоктуновского стала для него таким ударом, после которого до конца он не мог оправиться. Умер Ефремов на 73-м году жизни в своей квартире на Тверской улице. В это время его театр находился на гастролях в Тайване.
Похоронен Олег Николаевич Ефремов на Новодевичьем кладбище, рядом с могилой К.С. Станиславского. Для русского театра это фигуры, на мой взгляд, равнозначные.
P.S. Олег Николаевич был народным артистом СССР, одним из четырёх театральных режиссёров Героев Социалистического Труда, лауреатом пяти Государственных премий. (Опередил его по этому показателю только Георгий Товстоногов, имевший Ленинскую премию). Член КПСС с 1955 года, Ефремов избирался народным депутатом СССР, долгие годы секретарствовал в кинематографическом и театральном союзах. И при этом поразительно много снимался в кино, играл на сцене. А ещё Олег Николаевич на протяжении полувека преподавал мастерство актёра в Школе-студии МХАТа, был там профессором и заведующим кафедрой.
Источник: Столетие.Ru
.jpg.webp)
