«Сердцем веруется в правду»

Жизнь и книги митрополита Вениамина (Федченкова)

Если попытаться рассказать о митрополите Вениамине (Федченкове) очень коротко, в нескольких словах, придется использовать для этого определения в превосходной степени: один из самых высокообразованных архипастырей своего времени, выдающийся деятель русского зарубежья, талантливый духовный писатель, великий угодник Божий, в отношении которого начат процесс канонизации. Но все эти определения высокопарны, а в словах, книгах самого Владыки нет даже следа высокопарности. Наоборот: когда читаешь его воспоминания, заметки о богослужении, о людях, ощущение какой-то светлой простоты, струящегося со страниц душевного тепла наполняет сердце...

Саратовская епархия стала последним местом служения Владыки. Он был назначен на Саратовскую кафедру в конце 1955-го, а в 1958-м ушел на покой, поселился в Псково-Печерском монастыре и полностью отдался писательскому труду, привел в порядок разрозненные рукописи. Его наследие составило 18 тысяч машинописных страниц. Значительная его часть - воспоминания о тех, с кем довелось встретиться, о праведниках - не только священниках, монахах исключительных дарований и высокой жизни, но и о «маленьких праведниках» - людях самых простых. О ком бы ни писал Владыка, его воспоминания полны самой искренней любви: Господь наградил его редким даром видеть в людях самое хорошее и святое. Попробуем и мы рассказать о жизни Владыки Вениамина, прежде всего, на основании его собственных книг, того, что рассказал о себе и окружавших его людях этот человек Божий.

Незаметная самоотверженность

Будущий Владыка, в миру Иван Афанасьевич Федченков, родился 2(15) сентября 1880 года в Кирсановском уезде Тамбовской губернии. Не раз в своих книгах он возвращается к своему детству, к своим родителям: «Они достойны того, чтобы сын их благодарно вспомнил их. Потому ведь я и могу писать, что они с трудом дали шести детям, в частности мне, образование»[2].

Отец, Афанасий Иванович Федченков, родился крепостным. Затем многие годы служил конторщиком, управляющим имением у господ Боратынских, хотя быт его семьи почти ничем не отличался от обычного крестьянского быта. Мать, Наталья Николаевна, вела хозяйство. Их «рабочий день», как сейчас принято говорить, начинался в 3 часа утра и продолжался не менее 15-17 часов (он описан подробно в главе «Посвящается моим родителям» в книге «Записки архиерея»). Жизнь родителей Владыки - настоящий подвиг самоотвержения, но сами они вряд ли задумывались об этом...

Семья Федченковых дала своим детям не только образование, но и веру. Три брата - Иван, Сергей, Александр - закончили духовные школы. Владыка вспоминает, что мать всю жизнь «понедельничала» за детей - взяла на себя подвиг дополнительного поста для их благополучия и несла его незаметно для всех. Она рассказывала сыну, что он остался жить по милости Божией: «Когда мне было около года, я заболел воспалением легких. Надежды на выздоровление не было. Тогда мама дала обет сходить пешком поклониться мощам святителя Митрофания Воронежского. Я поправился. Мама обет свой исполнила»[3].

О том, что произошло в Воронеже, мать рассказала только перед смертью сестре Владыки, а та написала ему в письме: «Мать стояла в храме на коленях, а ты был около нее. В это время проходил мимо старец схимонах. Он взял тебя на руки, благословил и сказал маме: ″Мать! Это будет духовный светильник!″. Прости, что я написала тебе об этом. Но ты, по своему смирению, прими это с любовью и кротко!»[4].

Уроки на всю жизнь

Окончив в Тамбове духовное училище и семинарию, в 1903 году Иван Федченков стал студентом Санкт-Петербургской Духовной Академии. «Теперь, после потрясений революции, принято у многих хвалить прошлое. Да, было много прекрасного. Но вот беда: мы сами не хотели замечать его»[5],- пишет Владыка Вениамин. Вспоминая годы учебы, он говорит о том духовном оскудении, которое было характерно для предреволюционной России и особенно остро ощущалось в духовных школах: «Нужно сознаться, что внешность религиозная у нас продолжала быть еще блестящей, но дух очень ослабел. И ″духовные″ сделались мирскими. <...> Лекциями интересовались очень мало: ходили лишь по 2-3 ″дежурных″ для записи за профессорами и чтобы не было полной пустоты в аудиториях. Службы тоже посещали по желанию. <...> Совершенно не нужно думать, что духовные школы были питомниками отступников, безбожников, ренегатов. Таких были тоже единицы. И они опасались даже перед товарищами показывать свой атеизм, ибо все мы хорошо знали друг друга и не придавали никакой серьезной цены этим атеистам. Но гораздо опаснее был внутренний враг: религиозное равнодушие. Большинство из нас учились не для священства, а чтобы получить места преподавателей, иногда - чиновников, и лишь 10 процентов шли в пастырство, то есть на 50-60 человек курса каких-то 5-6 человек»[6].

В Петербурге духовником Ивана Федченкова стал инспектор Академии архимандрит Феофан (Быстров)[7], оказавший огромное влияние на всю его жизнь. Глубокая образованность, а главное - всецелая погруженность во внутреннюю, духовную жизнь, истинно иноческий облик отца инспектора привлекали к нему сердца студентов. Вокруг него постепенно образовался небольшой кружок: раз в неделю члены кружка (его назвали «Златоустовским») собирались для чтения святых отцов, обсуждали прочитанное, а затем, в заключение, говорил отец Феофан - и его суждения были так глубоки и интересны, что, как вспоминал Владыка, один из товарищей его потирал незаметно свои руки - от восхищения. «Он - как никто другой из современников - знал святоотеческую литературу... Особенно он любил, кажется, творения Епископа Игнатия (Брянчанинова). Это объясняется, вероятно, тем, что оба они искали основания для веры. Таким Епископ Игнатий нашел творения святых отцов, вследствие их единства; а это единство объяснял он Единым Духом Святым, воодушевлявшим их. Здесь - истина!»[8].

Видимо, под влиянием архимандрита Феофана Иван Федченков начинает серьезно задумываться не только о пастырстве, но и о монашестве. По совету духовника он посещает монастыри и современных ему подвижников: отца Иоанна Кронштадтского, схимонаха Никиту в Иоанно-Предтеченском скиту на Валааме, иеромонаха Исидора - старца Гефсиманского скита Троице-Сергиевой Лавры.

Рассказывая о «всероссийском светильнике» отце Иоанне Кронштадтском, будущий Владыка свидетельствует: общее религиозное охлаждение было таково, что ни профессора, ни студенты Академии, ни большая часть столичного духовенства нисколько им не интересовались. Только так называемый простой народ «тысячами и за тысячи верст и шел, и ехал, и плыл в Кронштадт»...

Потрясенный пламенной верой и служением отца Иоанна, будущий Владыка несколько раз приезжал к нему в студенческие годы, последний раз - уже будучи в сане иеромонаха, незадолго до кончины отца Иоанна, сослужил ему за Божественной литургией.

«...Я задал ему такой вопрос:

- Батюшка! Скажите, откуда у вас такая горячая вера?

- Вера? - переспросил он и на минуту задумался. Потом с твердой ясностью ответил: - Я жил в Церкви!

...Эти слова о значении Церкви врезались в память мою на всю жизнь»[9].

Еще один жизненно важный урок - деятельного исполнения заповедей - в свои студенческие годы Иван Федченков получил от Гефсиманского старца Исидора (он был «сама любовь», «как солнце теплое»). Ответив на вопрос о будущем монашестве («Придет время, тебя все равно не удержишь»), отец Исидор поручил тогдашнему студенту-академику заботу о неком безруком инвалиде: «″Как-нибудь уже старайтесь, хлопочите... во спасение обоих...″. И еще одиннадцать лет пришлось мне ″стараться″»[10]. Безрукий-то обладал весьма непростым, как говорит Владыка,- отчаянным характером...

«Так мало-помалу раскрывался ответ о. Исидора о моем монашестве: я думал преимущественно о форме, а он - о духе; я полагал, что вот примешь постриг, наденешь иноческие одеяния, и будто главное уже сделано. <...> Человек, пробующий исполнять заповеди Божии, увидит сначала САМОГО СЕБЯ, свои немощи, свое несовершенство, грехи свои, развращенность воли своей, до самых тайников души. Вот что значит: заповедь Господня ″просветит очи″»[11].

Иван Федченков принял иноческий постриг с именем Вениамин в честь святого мученика диакона Вениамина (память 12 октября и 31 марта), на последнем курсе Академии, 26 ноября 1907 года, в канун празднования в честь иконы Божией Матери «Знамение». Пострижение совершил архимандрит Феофан (Быстров). 3 декабря того же года монах Вениамин был рукоположен во иеродиакона, а 10 декабря в Троицком соборе Александро-Невской Лавры состоялось его рукоположение в сан иеромонаха.

После окончания Академии в 1907 году иеромонах Вениамин был оставлен профессорским стипендиатом на кафедре Библейской истории. В 1910-1911 годах он служил личным секретарем архиепископа Финляндского Сергия (Страгородского) - будущего Патриарха. С 1911 года, уже будучи возведенным в сан архимандрита, занимал должность ректора Таврической семинарии, а с 1913 по 1917 год трудился на посту ректора семинарии в Твери.

Казалось бы, на всю жизнь определен путь «ученого монашества». Однако и в это время для отца Вениамина не прекращается поиск направления духовной жизни, ее опытного познания. В эти годы он посещает Оптину, Зосимову пустынь, подолгу живет в монастырях, исповедуется у старцев, часто понимая при этом, что ему довелось встретиться со святыми людьми.

Примечателен запомнившийся ему первый разговор с настоятелем Зосимовой пустыни схиигуменом Германом (Гомзиным): «Среди вопросов он задал и такой: ″Что вы будете преподавать в Академии?″. Я начал с более невинного предмета: ″Гомилетику″ (учение о проповедничестве).

- А еще? - точно следователь на допросе, спрашивал он.

Я уже затруднялся ответить сразу.

- Пастырское богословие,- говорю. А самому стыдно стало, что я взял на себя такой предмет, как учить студентов быть хорошими пастырями.

- А еще? - точно провидел он и третий предмет.

Я уже совсем замялся.

- Аскетику,- тихо проговорил я, опустивши глаза...

Аскетику... Науку о духовной жизни... Легко сказать! Я, духовный младенец, приехавший сюда за разрешением собственной запутанности, учу других, как правильно жить... Стыдно было...»[12].

Напрямую и прикровенно старцы предсказывали отцу Вениамину и будущее архиерейство, и жизнь, полную скорбей. А он сохранял их уроки, многократно вспоминая их и в различных жизненных ситуациях, и возвращаясь к ним в своих записках.

«Скорби терпите, скорби терпите! Без терпения нет спасения!» (схимонах Никита)

«Смирения, самоукорения да простоты держитесь!» (схиигумен Герман)

«Примите совет на всю вашу жизнь: если начальники или старшие вам предложат что-нибудь, то, как бы трудно или даже как бы высоко ни казалось это вам,- не отказывайтесь. Бог за послушание поможет!» (преподобный Нектарий Оптинский)

На рубеже двух эпох

События февраля 1917 года застали архимандрита Вениамина в Твери. В своих воспоминаниях он не проводит границы между двумя русскими революциями, очевидцем которых стал, и рассказывает, что Февральская не была «бескровной революцией», как ее принято называть.

На Епархиальном съезде в Твери отец Вениамин был избран членом Поместного Собора Православной Российской Церкви и встретил октябрьский переворот в Москве. Соборные заседания проходили в Епархиальном доме в Лиховом переулке, а участвовавшие в нем архиереи и священнослужители жили в самом центре боев - в Кремле, несколько раз переходившем из рук в руки сражающихся сторон. Архимандрит Вениамин был сторонником восстановления патриаршества, участвовал в избрании на Патриарший престол святителя Тихона (†1925), которого глубоко почитал всю свою жизнь.

Революционным событиям, Белому движению, отчасти жизни в эмиграции посвящена книга воспоминаний митрополита Вениамина «На рубеже двух эпох». С одной стороны, это книга-свидетельство: «Пишу лишь о моих личных переживаниях и наблюдениях»; с другой - это попытка ответить на вопросы, к которым приступали многие мыслители - писатели, историки, политики, философы: что случилось с Россией, почему стали возможными страшные события ХХ века.

Владыка Вениамин тоже ищет ответы, исходя из собственного жизненного опыта. Вот детские годы - и ощущение, что «мирно жил народ», «безропотлив был наш народ». Уже в семинарии столкнулся он с «подпольной революционной организацией», даже читал запрещенные книги - но не лежала к ним душа.

Приводя многие примеры из жизни, приходит Владыка к такому выводу: помещичий и богатый класс жил совершенно обособленной от народа жизнью, либералы-земцы еще дальше были от народного сердца, чем даже иные крепостные господа; богатство ставило стену между народом и купечеством. Этот разрыв между правящими классами и простым народом к началу ХХ века стал таким непреодолимо глубоким, что «не случайно произошла революция. Это не ″бунт презренной черни″, как любят иногда ссылаться правые деятели на Пушкина... Всему мера, и она переполнилась, вероятно...»[13].

Особо отмечает Владыка, что в высших кругах российского общества к началу ХХ века связь с Церковью была утеряна. Но, вот парадокс, даже в революционном народе сохранялись остатки самой простой веры.

Картинка из жизни: 1917 год, Харьков, на глазах большого количества людей какой-то солдат лезет на крышу сбивать царский герб: «...Не спеша снимает военную фуражку, истово кладет на себя три креста, покрывает голову, берет обеими руками дубину и двумя-тремя ловкими ударами сбивает и корону, и головы орла».- «...Что же это за загадка - этот русский и украинский человек? И царя свергает, и Богу молится»[14].

Осенью 1917 года архимандрит Вениамин был избран на должность ректора Таврической Духовной семинарии. 10 февраля 1919 года, согласно постановлению Священного Синода Украинской Автономной Церкви, он был хиротонисан во епископа Севастопольского, викария Таврической епархии. Хиротония состоялась в Покровском соборе Севастополя, ее возглавил архиепископ Димитрий (Абашидзе). Вручая новохиротонисанному архиерею архипастырский жезл, Владыка Димитрий сказал ему:

- Ты принял апостольское служение. И вот тебе завещание: не бойся говорить правду пред кем бы то ни было, хотя бы то был и сам Патриарх или другие высокие в мире люди[15].

Владыка Вениамин воспринял это наставление как слово Божие.

А накануне «походная» всенощная служилась в вагоне специального поезда, по случаю чего один из ее участников, епископ Гавриил Челябинский, с улыбкой сказал:

- Ну, новонареченный святитель! Если ты начинаешь свое архиерейство с путешествия, то, видно, ходить тебе не переходить, ездить не переездить![16].

И это слово, признает Владыка, стало пророческим.

Белая гвардия

Весной 1920 года Владыка Вениамин вступил в Белое движение: генерал Врангель просил его возглавить духовенство армии и флота. Незадолго до этого, при вступлении в Севастополь красных, он пережил арест и заключение в чрезвычайке. Выбор Белой армии был для него глубоко осознанным шагом: он «не думал о конце и победах, как и другие, а шел на голос совести и долга»[17], воспринимая Белое движение как глубоко патриотическое и религиозное.

К началу 1920 года Белая армия потерпела почти полное поражение, несколько десятков тысяч воинов оставались в Крыму - до этого крошечного полуострова сузилась для них Россия. Владыка рассказывает о героизме почти отчаявшихся людей. Навсегда осталась в его сердце кучка совсем юных ребят, «безусых аристократов», которая, греясь ночью у костра возле Перекопского вала, спрашивала его с грустью:

- Батюшка, неужели мы не победим? Ведь мы же за Бога и за Родину!

И в то же время, попав в гущу военной среды, Владыка не просто глубоко разочаровался, но даже был потрясен вскрывшейся перед ним картиной. Его возмущают бессмысленные расстрелы и «молебны с шомполами» (когда сразу после молебна о даровании победы Белой армии проводятся показательные наказания людей, заподозренных в симпатиях к красным). Он с болью пишет о разложении, мародерстве и стяжательстве, о случаях, когда вещи, предназначенные для тяжелораненых бойцов, на следующий же день оказывались на городских рынках. Но более всего он потрясен неверием русских офицеров, матерщиной и богохульствами, которые он от них слышит. Вспоминаются ему спокойные насмешливые слова внешне благочестивого офицера с золотистой бородкой:

- Где же нам, маленьким бесенятам, победить больших бесов - большевиков[18].

Однажды к нему пришел человек (он оказался членом знаменитой семьи меценатов-старообрядцев Рябушинских) и заплакал:

- Владыка святой! Мы такие же большевики, как и они! Только они - красные большевики, а мы - белые большевики!

Спустя несколько лет Владыка запишет: «...В нашей революции есть Промысл Божий - отчасти уже понятный, а еще больше пока не вскрывшийся... И уже поэтому мы должны принять эту власть, а не только потому, что она принята и народом». Эта позиция была очень схожей с позицией Патриарха Тихона.

«Не будем винить, а лишь поймем всё»[19]. Эта фраза очень характерна для Владыки Вениамина, который, кажется, никогда и никого не осуждал. И этого, кстати, одинаково не могли ему простить в дальнейшем ни в советской России, ни в крайне политизированных эмигрантских кругах за рубежом.

«Лишь от Господа нужно ждать оправдания»

В ноябре 1920 года вместе с остатками Белой армии Владыка Вениамин надолго покидает Россию.

Проживая в 1920-1921 годах в Болгарии и оставаясь епископом эмигрировавшей армии, он возглавил комиссию по организации церковной жизни русского Зарубежья. Под его председательством в Константинополе прошел «епархиальный съезд», подготовивший Карловацкий собор, состоявшийся в ноябре 1921 года под председательством митрополита Антония (Храповицкого, +1936). Однако Владыка всегда стремился к единству Русской Церкви, и когда в Карловцы поступил Указ Святейшего Патриарха Тихона об упразднении Карловацкого Всезаграничного Высшего церковного управления (№ 347 от 5 мая 1922 года), епископ Вениамин (единственный из состава ВЦУ) принял указ к исполнению и удалился в монастырь Петковица в Сербии.

В 1925 году в Париже митрополитом Евлогием (Георгиевским) был основан Православный богословский институт имени преподобного Сергия Радонежского, и епископу Вениамину предложили занять в нем должность инспектора и преподавателя. В 1925-27 и 1929-31 годах он ведет педагогическую деятельность и служит на Сергиевском подворье, где в то время совершались уставные богослужения, близкие к монастырским.

В 1927 году Владыка предпринимает первую попытку вернуться на Родину. Он рассказывает об этом так: «Это желание и мысль сложились давно, сразу после Карловацкого собора. Я тогда почувствовал себя чужим для эмиграции... Потом начались церковные споры между Антонием и Евлогием, это еще сильнее увеличило мою тягу ″домой″, прочь от этих бесконечных групповых политических дрязг»[20].

Одним из условий, при которых в то время можно было получить въездную визу в России, было письменное осуждение Белого движения. Этот пункт анкеты Владыка отказался заполнять. Несмотря на это, советское посольство было готово предоставить ему право на въезд. Владыка остался за границей по личной просьбе митрополита Евлогия и долго сожалел об этом: «Одно лишь успокаивает, что я это сделал ради упоминания имени Божия да исполнил мольбу старшего. По нашему учению, из послушания не выйдет дурного»[21].

Еще один сильнейший кризис произошел в жизни Владыки после получения эмиграцией документа, известного как «Декларация» митрополита Сергия (Страгородского) (ее полное название - «Послание Заместителя Патриаршего Местоблюстителя митрополита Нижегородского Сергия и Временного при нем Патриаршего Священного Синода об отношении Православной Российской Церкви к существующей гражданской власти» от 29 июля 1927 года). Несмотря на то что сегодня доподлинно известно, что «Декларация» была принята под сильнейшим давлением властей, поставивших подписание этого документа условием легального существования Православной Церкви в СССР, о нем не прекращаются споры и сейчас. Эмиграция была им возмущена: митрополита Сергия обвиняли (и обвиняют до сих пор) в сотрудничестве с безбожниками, в предательстве интересов верующих.

Этот кризис в своей жизни Владыка Вениамин (Федченков) разрешил так же, как многие другие в своей жизни. Обладая духом глубокой церковности и горячей любовью к Богу, в трудные моменты жизни он служил «сорокоуст» - сорок литургий, внимательно прислушиваясь к тому, что происходит в его душе. Свои мысли он заносил в дневник, опубликованный под названием «Святый сорокоуст. Мысли по поводу указов Митрополита Сергия». Вот строки из него:

«Ныне впервые почувствовал сердцем, что в принятом мною важном решении есть смирение... А обратное решение (в той или иной редакции) было бы не смиренно...».

«И Митрополиту Сергию больно, вероятно... А нужно молча переносить это поношение от родных (″по плоти″), но не родственных еще по духу детей. Лишь от Господа нужно ждать оправдания, да история, может быть, со временем скажет свое слово правды...».

«...Вечером на трапезе начал читать о св. Александре Невском, который, спасая душу народа, спасал и государство; и смирялся перед ханами.

Но наше дело духовенства - думать, хотя бы об одной душе народа... А все прочее предоставить на волю Божию - и самый народ с его властью».

«Вот мы все из своего ума выдумываем, а слова Божия не читаем. Оно не только нужнее и сильнее всяких книг и мыслей наших, но и как меч рассекает, все ясно отделяя ложь от истины».

«Пронизали меня мысли о пути спасения других людей: нет, ни борьбою, ни обличением, ни холодным уходом (это тоже вид вражды) не спасти никого... А только смирением себя и самоотверженной любовью и другою - христианскою любовью! Любовь - лишь творческое начало!..

А как это трудно!.. Но и сладко!.. И перенес я этот частный случай на вопрос об отношении к моему вопросу: НУЖНА ЛЮБОВЬ СПАСАЮЩАЯ. Нужна и к той и к другой стороне, иначе странно было бы: одним помогать, а другим вредить... Но как же это соединить?».

Трехсвятительское подворье

В 1931 году в Париже собрался епархиальный съезд духовенства и мирян, который принял решение о переходе митрополии митрополита Евлогия в юрисдикцию Вселенского Патриарха. И снова епископ Вениамин (Федченков), единственный из архиереев, заявил о своей верности митрополиту Сергию (Страгородскому) и Церкви страдающего Отечества. К нему примкнули два иеромонаха: Феодор (Текучев) и Стефан (Светозаров). После этого заявления Владыка вынужден был оставить работу в Православном Богословском институте и из-за разделения с митрополитом Евлогием уже не смог служить в храме Сергиевского подворья.

Эмигрантская пресса кричала: епископ Вениамин - хамелеон, изменник, сторонник сатанистов и сатанинской власти, «неужели на этот вызов наше беженство ничего не ответит?». И беженство ответило. Оказавшись без пристанища, Владыка переживает крайне тяжелое время: ему приходилось ночевать у знакомых и незнакомых людей, практически голодать и даже, по рассказам, подметать улицы, но главное - переносить страшные оскорбления и насмешки от своих родных, русских, православных людей, таких же изгнанников, как и он сам.

Почему же при такой травле он не остался совершенно одиноким, почему люди продолжали верить ему? Из воспоминаний Н.М. Зернова, который познакомился с Владыкой Вениамином в Константинополе: «Только раз в моей жизни я встретил человека, которому я готов был дать себя всецело на послушание. <...> Вера у него была подлинная, всецелая. Может быть, самым большим его даром была пастырская ревность о людях. Он умел с теплым личным вниманием встречать человека и принимать нужды других в свое горячее сердце»[22].

В том же 1931 году вместе с группой единомышленных ему прихожан (около 20 человек) Владыка смог организовать первый в Париже приход Московской Патриархии. На средства, пожертвованные одной прихожанкой, община смогла арендовать подземный гараж на улице Петэль (rue Pétel). В полуподвальном помещении был обустроен храм во имя святителей Василия Великого, Григория Богослова и Иоанна Златоуста, возникло Патриаршее Трехсвятительское подворье с типографией.

Предоставим слово свидетелю событий тех лет - митрополиту Антонию Сурожскому, который пришел на подворье восемнадцатилетним молодым человеком: «Я помню, как-то на Трехсвятительском подворье - я пришел почему-то поздно, и вижу: Владыка Вениамин лежит на каменном полу, завернувшись в свою черную монашескую мантию, даже без подушки,- просто лежит. Я ему говорю: "Владыка, что Вы здесь делаете?".- "Ты знаешь, я здесь спать устроился".- "Как, у Вас разве комнаты нет?".- "Знаешь что, сейчас на моей кровати спит один нищий, на матрасе другой, еще один спит на подушках, а еще другой - на моих одеялах. Так я здесь устроился, потому что в мантии моей мне тепло".

Вот это для него типично. В это время действительно было голодно. На Трехсвятительском подворье в то время было пять человек, кажется, священников. Они ели только то, что прихожане оставляли в картонке у дверей. Денег никаких не было. Но Владыка Вениамин умел вдохновить всю службу, вот так ее к небу возносить. Это все, что я могу о нем сказать, потому что это единственное, чем он для меня памятен: своим лежанием на каменном полу и возношением богослужения к небу. И цельностью, хотя и с изрядной долей наивности»[23].

В Америке

В мае 1933 года Владыка Вениамин, уже в сане архиепископа, выехал в Америку, где должен был прочитать цикл лекций о Русской Православной Церкви. В то же время Заместитель Патриаршего Местоблюстителя митрополит Сергий (Страгородский) дал ему поручение выяснить позицию митрополита Платона (Рождественского) по отношению к Московской Патриархии. Вскоре митрополит Платон самочинно провозгласил свой Митрополичий округ автономным, тем самым уклонившись в раскол, и 22 ноября 1933 года Владыка Вениамин был назначен архиепископом Алеутским и Северо-Американским с оставлением экзархом Московской Патриархии в Америке.

И снова, как несколькими годами раньше во Франции, архиепископ Вениамин оказался в крайне тяжелом положении: он был экзархом без экзархата, архипастырем без паствы. Подавляющее большинство клира и мирян поддержало митрополита Платона. Причиной тому, в первую очередь, было крайнее неприятие паствой - эмигрантами первой волны - всего, что связано с Советским Союзом, в том числе Патриаршей Церкви. Газеты писали: «Теперь уже нет никаких сомнений, что приехавший в Нью-Йорк еп. Вениамин... ловкий советский агент-пропагандист, темной рукой переброшенный из Парижа в Америку для того, чтобы усилить и без того бешеный кадр сторонников признания советской России»[24]. Накал страстей был таким, что однажды после собрания для безопасности Владыке предложили выйти через запасной выход, но он решил идти, как и входил, через главный. Кто-то бросил в него окурок, послышались оскорбительные выкрики... Однако Владыка неизменно сохранял доброжелательность и невозмутимость, смирение - и чувство собственного достоинства.

Забегая вперед, скажем, что итогом его служения в Северной Америке, которое продлилось 14 лет, стало создание Экзархата, соединившего около 50 приходов. В 1938 году Владыка был возведен в сан митрополита.

Москва, 1945 год" title="Выступление митрополита Вениамина на Поместном Соборе Русской Православной Церкви. Москва, 1945 год" width="250" height="169" align="right" />

С первых же дней Великой Отечественной войны митрополит Вениамин отдавал все силы делу помощи Родине. Он не сомневался: «Все кончится добром!». Во всех храмах его епархии ежедневно за Божественной литургией молились о даровании русскому народу победы над врагом.

Рассказывают, что 2 июля 1941 года митрополит Алеутский и Северо-Американский выступил с речью на грандиозном митинге в Нью-Йоркском Мэдисон-Сквер-Гарден, произведя на собравшихся огромное впечатление: «Всякий знает, что момент наступил самый страшный и ответственный для всего мира. Можно и должно сказать, что от конца событий в России зависят судьбы мира... И потому нужно приветствовать намерение президента и других государственных мужей о сотрудничестве с Россией... Вся Русь встала!... Не продадим совесть и Родину!» - эти слова, по свидетельству газет, буквально наэлектризовали многотысячную аудиторию. Патриотические чувства охватили массы русского населения в Америке. Митрополит Вениамин был избран Почетным председателем русско-американского Комитета помощи России и получил право в любое время суток входить с докладом к президенту США[25].

На Родине

В 1945 году наконец Владыка смог посетить Россию. Он участвовал в работе Поместного собора (31 января - 2 февраля 1945 года), в избрании и интронизации Святейшего Патриарха Алексия I (Симанского), служил в московских храмах, общался с людьми. Он увез с собой теплейшие представления о русском народе - жертвенном, терпеливом, сохранившем веру, и это укрепило его в решении вернуться на Родину: «Сердечность, простота, скромность, дружественность светились почти везде. Стоило сказать где-нибудь ласковое слово приветствия, как в ответ на это почти мгновенно раскрывались уста сердечные, как лепестки розы навстречу теплому солнышку, и обливали вас дыханием и какой пламенной любви!»[26].

18 февраля 1948 года митрополит Вениамин вернулся на Родину и был назначен на Рижскую кафедру. «Радуйтесь, всегда радуйтесь, и в скорбях радуйтесь»,- такими словами он приветствовал свою новую паству. Позже Владыка был переведен на Ростовскую кафедру, где пробыл до конца 1955 года. В ноябре 1955 года митрополиту Вениамину (Федченкову) Указом Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Алексия I (Симанского) определено было стать митрополитом Саратовским и Балашовским.

Несмотря на то что на каждой из своих кафедр он пробыл сравнительно недолго, он успевал сделать многое, стремясь возродить и наладить церковную жизнь в обескровленных епархиях после всех тех испытаний, которые перенесла Русская Церковь в Отечестве. Так, например, в Ростовской области к его приезду было 35 пустующих приходов, через год таких осталось всего лишь пять.

В России, как и за рубежом, он часто посещал приходы, совершал богослужения и проповедовал, а проповедник он был замечательный. Его архипастырские труды никогда не ограничивались какими-то хозяйственными хлопотами. Его особой заботой было дать пастве и духовенству правильное направление духовной жизни, прежде всего научить покаянию. Как свидетельствует сохранившийся документ, в 1956 году на совещании благочинных Саратовско-Балашовской епархии Владыка говорит не о финансах, не о взносах и налогах, как того можно было ожидать, а о... Святом Духе: «Начнем с самого главного, с разъяснения сущности христианства. Вот теперь все, читающие житие святого [Серафима Саровского], стали повторять бойко и даже с легкомысленным дерзновением его слова: "сущность в стяжании благодати Святого Духа"... Но, не думая о других, всмотримся в себя, в нас, православных: кто же теперь думает о благодати как главной цели нашей жизни? Да и знаем ли мы ее? Живем ли в Св. Духе?

И вдруг слышим преп. Серафима: "если кто внешне все это исполняет, не достигая благодатных результатов, хотя бы был и монах, тот,- "черная головешка", из коей уже не может произрасти живого дерева...

Страшно даже становится...

Омирщение проникло и в Церковь нашу.

Ныне Господь очищает свою Церковь горькими скорбями. Слава Ему!»[27].

«Святое дитя»

Владыку Вениамина всегда любил церковный народ. По сути - отвечал Владыке на его необычайный дар любви и доброжелательности к людям. Он обладал и еще одним совершенно исключительным качеством: «У него была какая-то изумительная простота,- отмечал митрополит Антоний Сурожский,- таких простых людей надо с фонарем искать». Он был абсолютно неприхотливым человеком, бессребреником, но, кроме того, по выражению того же митрополита Антония, «в каком-то удивительном смысле он умудрился многого не заметить». Не понимал он (не замечал), например, многих политических реалий.

Из уст в уста в кругах, близких к Патриарху Алексию I, передавалась такая забавная история. Будучи архиереем в Саратове, Владыка звонит Патриарху и спрашивает совета: как купить самолет? Они с матушкой Анной[28] решили купить для епархии самолет, чтобы летать в Москву за продуктами, так как в Саратове достать продукты очень сложно... Потрясенный Патриарх начинает мягко уговаривать Владыку отказаться от этого плана... ввиду того, что аэродром в Москве страшно перегружен и слишком трудно будет вписать в график «епархиальный самолет»...

Есть в записках Владыки места, вызывающие недоумение и даже отторжение у современного читателя. Прежде всего - это теплые слова в отношении И.В. Сталина. В предисловии к одной из книг высказано мнение, что Владыка здесь не совсем искренен: «...Холод ГУЛАГа дует ему в спину, и он находит удобный литературный предлог, чтобы засвидетельствовать свою благонамеренность»[29]. Но так ли это? Может ли поступать так человек, о котором вспоминал Владыка Антоний: «...Когда он вернулся в Россию много лет спустя, то был назначен не то в Саратов, не то в Самару. К нему пришел уполномоченный. Это было еще в сталинские времена. И вот, он сказал, что он - уполномоченный по делам Церкви и хочет с ним поговорить. Владыка Вениамин его спрашивает: «Ах да, вы коммунист и верующий?».- «Нет, я безбожник».- «Вон!»,- встал и сказал Владыка Вениамин. Тот несчастный вылетел, и через два дня Владыка Вениамин тоже вылетел. Он каким-то образом умел не видеть некоторых вещей».

Может быть, дело в другом - в том качестве святых, которое отмечал сам Владыка: «В том-то и величие истинных Божиих святых, что они, по богоподобию своей любящей души, не различают уже (хотя, вероятно, и знают) ни добрых, ни злых: а всех нас приемлют. Как солнышко сияет на праведных и грешников, и как Бог дождит на "благия и злыя" (Мф. 5, 45), так и эти христоподобные люди, или земные Ангелы, ласкою своею готовы согреть всякую душу. И даже грешных-то нас им особенно жалко. Недаром и Господь Иуду почтил особенным доверием, поручив именно ему распоряжение денежным ящиком... То и дивно во святых: это особенно и влечет к ним грешный мир»[30].

Вечер в Печорах

В феврале 1958 года Владыка ушел на покой и поселился в Свято-Успенском Псково-Печерском монастыре, где провел последние годы своей земной жизни. Когда позволяло здоровье, он служил в монастырских храмах и проповедовал, приводил в порядок свое богатое духовно-литературное наследие - записки о богослужении, духовной жизни, дореволюционных монастырях, святых - помня, что на нем «лежит и долг благовествовать об этом, по слову Писания: ″Сердцем веруется в правду, устами же исповедуется во спасение″»[31].

Владыку Вениамина посещал и очень почитал в те годы будущий замечательный Печерский старец отец Иоанн Крестьянкин. Он особо запомнил и любил цитировать смиренные слова Владыки, выстраданные опытом: «Мы представляем собой существенную ненужность и никому не нужны, кроме Бога».

В последние годы своей жизни Владыка Вениамин пережил тяжелое испытание: после инсульта он лишился дара речи. Он отошел ко Господу 4 октября 1961 года, в день памяти святителя Димитрия Ростовского, и был погребен в Богомзданных пещерах монастыря.

Удивительный рассказ о последних днях Владыки Вениамина передал мне один священник. Ему, в свою очередь, рассказал об этом И.Н. Бируков - православный человек, москвич, недавно скончавшийся. Будучи верующим человеком, тогда, в советское время, неоднократно он приезжал паломником в Псково-Печерский монастырь, его там многие знали. С помощью монахини Анны (Обуховой) он смог посетить и Владыку, который был тяжело болен. Было видно, что Владыка очень хочет, изо всех сил старается пришедшему что-то сказать, но не может. Тогда мать Анна подвела паломника поближе, и Владыка... обнял, прижал к себе его голову. И это простое выражение любви значило больше всех слов.

Наталья Горенок

Журнал «Православие и современность» № 8 (24) за 2009 г.

---

[1] Название статьи: «Сердцем веруется в правду» - Так цитировал сам Владыка Рим. 10, 10. Синодальный перевод: «...сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению».

[2] Митрополит Вениамин (Федченков). Записки архиерея. М.: Правило веры, 2002. С. 703.

[3] Там же. С. 8.

[4] Там же. С. 714.

[5] Митрополит Вениамин (Федченков). Божьи люди. М.: Отчий дом. 2004. С. 197.

[6] Там же. С. 197-198.

[7] Архиепископ Феофан (в миру Василий Дмитриевич Быстров, 1872-1940). В 1901-1909 годах занимал должность инспектора Санкт-Петербургской Духовной Академии. В 1906-1911 годах - духовник царской семьи. 1 февраля 1909 года хиротонисан во епископа Ямбургского, викария Петербургской епархии. Епископ Таврический и Симферопольский (19.11.1910); Астраханский и Енотаевский (25.06.1912); Полтавский и Переяславский (08.03.1913). Покинул Россию в 1920 году. С 1931 года жил в затворе во Франции, ежедневно совершая Божественную литургию.

[8] Записки архиерея. С. 385.

[9] Божьи люди. С. 217.

[10] Записки архиерея. С. 103.

[11] Там же. 101-102.

[12] Божьи люди. С. 53-54.

[13] Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох. М.: Правило веры, 2004. С. 343.

[14] Там же. С.184.

[15] Там же. С. 266.

[16] Там же. С. 265.

[17] Там же. С. 311.

[18] См.: Там же. С. 327.

[19] Там же. С. 343.

[20] Там же. С. 536-537.

[21] Там же. С. 538.

[22] Цит. по: Митр. Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох. М.: Правило веры, 2004. С. 566-577.

[23] http://kiev-orthodox.org/site/personalities/531/

[24] Цит. по: Митр. Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох. М.: Правило веры, 2004. С. 577.

[25] http://la-france-orthodoxe.net/ru/tserk/benjamin

[26] Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох. М.: Правило веры, 2004. С. 583.

[27] Яковлев А. «Ослабели мы духовно» // Православная вера. 2005. № 13 (290). С.11.

[28] Монахиня Анна - в миру Ольга Владимировна Обухова. Глубоко верующая, богословски образованная женщина, духовная дочь владыки Феофана (Быстрова). В семье С.Н. и О.В. Обуховых в г. Житомире студент академии Иван Федченков был домашним учителем. В ноябре 1920 года выехала из Крыма в Константинополь. Будучи за границей, после смерти супруга приняла монашеский постриг. Архиепископ Феофан передал ее в духовное руководство Владыке Вениамину. Она последовала за ним в Америку, и в дальнейшем была его помощницей до кончины Владыки.

[29] Митрополит Вениамин (Федченков). Записки епископа. С-Пб.: «Воскресение», 2002. С. 9.

[30] Митр. Вениамин (Федченков). Отец Исидор. Соль земли // Митр. Вениамин (Федченков). Божьи люди.М.: Отчий дом, 2004. С. 35.

[31] См. прим. 1.

http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=6191&Itemid=3