Мысленно окидывая взглядом все время, прошедшее после окончания Второй мировой войны, не перестаешь удивляться, насколько шатким был фундамент военно-политического господства СССР в странах Восточной и Центральной Европы. Социализм в его советском варианте не мог укорениться в этом регионе в силу различного уровня социального и политического развития. Даже руководство КПСС понимало несовместимость менталитета и образа жизни народов восточноевропейских стран с жесткой советской моделью и не настаивало на полном копировании ими «наших достоинств и недостатков».
Во всех странах, которые составили так называемое «социалистическое содружество» - первоначально двусмысленно названное «социалистическим лагерем» - была не только внешне, но и по существу сохранена многопартийная система. Политический плюрализм в усеченном виде сохранялся. Ни в одной стране не проводилась национализация земли, она оставалась - пусть в ограниченной степени - товаром. А в Польше, например, частное землевладение занимало около трех четвертей всей пахотной земли. В странах социалистического содружества людям были неизвестны такие категории, как национализация жилищного фонда, уплотнение. В нестратегических областях национальной экономики, особенно в сфере обслуживания, сохранялось право частного предпринимательства. Коммунистические и рабочие партии были не единственными источниками идеологического воздействия. В Польше, Венгрии, Чехословакии в борьбе за души населения с партиями могла поспорить церковь, в первую очередь, католическая, которая хочешь-не хочешь, утверждала в сознании граждан так называемые «западные ценности», и уж всегда была носительницей антирусских настроений.
С 1973-го по 1984-й мне довелось руководить информационно-аналитическим управлением советской разведки, поэтому пришлось внимательно следить за постепенным накоплением избыточного давления в восточноевропейском социалистическом котле. С учетом названных выше особенностей социально-экономического уклада этих стран мы называли их государствами, находящимися в стадии «незавершенного строительства социализма». Вынося такие оценки, исходили из того, что социалистический строй был принесен им нашей армией, что сами они практически не совершали социальных переворотов, что бывшие правящие классы не оказали сопротивления и либо отправились в эмиграцию, либо мимикрировали и приспособились к новым порядкам. Все это, вместе взятое, обусловило хроническую политическую и социально-экономическую нестабильность стран Восточной и Центральной Европы. Тектонические толчки там следовали один за другим: 1953-й - восстание в Берлине, 1956-й - кровавые события в Венгрии, 1968-1969 годы - попытка Чехословакии построить «социализм с человеческим лицом» и выйти из Варшавского договора.
Накопившегося материала было предостаточно для того, чтобы коллективно осмыслить негативный опыт и наметить пути для устранения причин, разъедающих нутро европейского социализма. Поэтому и был создан ПКК - Политический консультативный комитет - в составе руководителей партий и государств всех социалистических стран Европы. Кстати, чуть позже по его образу и подобию была образована «семерка» лидеров западных государств. Однако ежегодные заседания ПКК сразу же стали формальными, чисто протокольными встречами, на которых все время проходило во взаимных лобзаниях, поздравлениях и банкетах, сопровождавшихся принятием заранее подготовленного заутюженного заявления. Обсуждения болевых проблем не было, хотя руководитель ГДР Эрих Хонеккер, помнится, пару раз говорил Леониду Брежневу, что было бы необходимо поработать несколько дней «по существу» накопившихся проблем. Реакции не последовало.
Иллюзия благополучия, политика отложенных решений продолжали вести всю систему к краху. К концу 70-х годов ситуация обострилась до крайности.
Л. Брежнев исчерпал все свои физические возможности и практически ничем не руководил, Кремль находился в летаргическом состоянии. В Соединенных Штатах, наоборот, к власти твердой поступью шел решительный кандидат республиканской партии Рональд Рейган, объявивший СССР «империей зла». Советский Союз без всякой нужды ввязался в афганскую авантюру, в стране ширилось диссидентское движение, нарастали трудности в экономике. И на этом негативном фоне стала резко ухудшаться обстановка в Польше.
Возможно, детонатором послужило избрание в октябре 1978-го польского кардинала Кароля Войтылы Папой Римским. Это было первое за последние 455 лет избрание неитальянца на папский трон. Неожиданное для многих событие буквально взвинтило национальные чувства поляков. Поездка папы, принявшего имя Иоанна Павла II, на свою родину в июне 1979-го вылилась в грандиозную демонстрацию католического национализма. Лех Валенса так оценивал этот визит: «Для поляков, находившихся под властью атеистического просоветского режима, избрание их соотечественника стало духовным толчком к борьбе и появлению «Солидарности». Без него коммунизм не кончился бы или, по крайней мере, это произошло бы намного позднее и с большей кровью».
В 1979-м начались частые забастовки на промышленных предприятиях Польши, вызванные, в основном, ухудшением экономического положения рабочих, которые протестовали против повышения норм выработки, роста цен на продовольствие. Стихийным лидером рабочего движения стал малограмотный - у него было только начальное образование - но харизматический электрик Гданьской судоверфи Лех Валенса, который создал профсоюз «Солидарность». Вокруг Л. Валенсы сразу образовался плотный кружок политических профессиональных «советников», приехавших из Варшавы, самыми известными были Яцек Куронь, Адам Михник, Бронислав Геремек. Они играли при нем такую же роль, как Межрегиональная депутатская группа в России при Борисе Ельцине. Прямая «подпитка идеями» шла из Вашингтона, где постоянно в близком окружении Р. Рейгана находился отец Л. Валенсы.
Политические советники старательно поворачивали экономическое профсоюзное движение в сторону борьбы за власть. В сентябре-октябре 1981-го собравшийся в Гданьске съезд «Солидарности» принял программу «Самоуправляемая Польша» и «Обращение к трудящимся Восточной Европы», которые представляли собой открытый вызов властям. Вот тогда то и началась подготовка к объявлению в стране военного положения - как единственного средства предотвратить распад Варшавского блока и не допустить развала самой Польши.
Советская внешняя разведка четко отслеживала все перипетии нарастания кризисной ситуации и своевременно, без прикрас, информировала Кремль о реальной ситуации, но партийное руководство СССР и Польши пребывали в каком-то полупарализованном состоянии.
Хорошо помню, как в 1980-м советским послом в ПНР был назначен Борис Аристов. Прочитав материалы советской разведки о положении в стране, он позвонил Юрию Андропову и высказал ему недовольство тем, что, дескать «ваши товарищи сгущают краски, паникуют». Ему было предложено приехать в Ясенево и ознакомиться с дополнительными материалами, плюс побеседовать с экспертами разведки. Б. Аристов отказался, и автору довелось видеть растерянное лицо этого горе-посла 13 декабря 1981-го, когда он в одиночестве бродил по пустым коридорам советского посольства в Варшаве, не понимая, что происходит вокруг.
Как можно забыть поведение польского руководителя Эдварда Герека, который в сентябре 1980-го, приехав для переговоров к Л. Брежневу в его крымскую резиденцию в Нижней Ореанде, убеждал нашего лидера в том, что в Польше все спокойно и не стоит, дескать, верить алармистским слухам, распускаемым врагами двух наших стран. Этот наивный политикан был в тот же день смыт волной забастовок на родине и был вынужден срочно выехать из Нижней Ореанды в Варшаву, где 5 сентября его сместили с поста первого секретаря ЦК ПОРП.
Тогда в Польше никто не хотел брать на себя полную ответственность за судьбу государства, и только военный министр Войцех Ярузельский согласился взвалить на себя эту тяжелую ношу - о чем просили буквально все члены тогдашнего польского партийного и государственного руководства. При всей своей нараставшей интеллектуальной импотенции советское руководство было крайне напугано событиями в Польше. Оно понимало, что политическая победа оппозиции в этой стране означает практически молниеносный развал всей системы Варшавского блока и тотальное поражение в противостоянии с НАТО и Западом. Потеря Польши означала бы военно-политическую катастрофу, ибо терялись все пути снабжения и связи с частями Советской Армии, расквартированными в ГДР. Более миллиона военнослужащих, отборные авиационные и бронетанковые соединения оказались бы в «мешке», выход из которого был бы весьма проблематичен.
К тому же надо учитывать, что в польском обществе не просто живучи, а впитаны с молоком матери жесткие антирусские настроения. Мучительная история взаимоотношений между нашими странами и народами настолько загромождена завалами из взаимных несправедливостей, что требуется исключительная воля политических лидеров, их историческая прозорливость, чтобы положить конец этому нескончаемому пополнению списка взаимных претензий. Интересы обоих народов требуют прекратить расчесывание старых ран, чтобы выйти на дорогу конструктивных отношений.
С учетом абсолютной непредсказуемости развития событий в случае победы оппозиции в ПНР Представительство КГБ в Варшаве было готово оказать советническую - консультативную - помощь польским органам правопорядка для разработки отдельных компонентов введения военного положения. Во главе Представительства КГБ тогда стоял опытный генерал-лейтенант Виталий Павлов. В его подчинении находились квалифицированные специалисты самых различных направлений.
Но, надо признать, что всю работу поляки провели сами, проявив высокий профессионализм и, что очень важно, осуществив всю подготовку введения военного положения в строгой тайне.
Полной уверенности в успехе намеченного мероприятия все-таки не было. Польское руководство могло предполагать, что СССР не останется в стороне, если события выйдут из-под контроля. Но все точки над «i» были поставлены в самый канун объявления военного положения, когда в телефонном разговоре с В. Ярузельским Михаил Суслов категорически заявил, что мы, то есть Советский Союз, не станем вмешиваться в польские дела своими вооруженными силами. Теперь мы можем с облегчением сказать: «Слава Богу!».
Само объявление военного положения в Польше в ночь с 12 на 13 декабря 1981-го на организационном и оперативно-техническом уровне было проведено вполне грамотно и успешно. Были отключены все каналы радио и телевидения - кроме тех, которые работали от имени Военного комитета национального спасения. Объявление о введении военного положения сделал диктор-офицер в военной форме. Передача велась из студии с бронированными стенами - очевидно, это был один из пунктов управления войсками. Категоричность тона и решительность объявленных мер не оставляла сомнений в твердости действий власти.
Все виды связи в республике были отключены - телефон, телеграф, телекс, местные каналы, что сделало невозможной координацию действий оппозиции в масштабах страны. Одновременно были проведены аресты наиболее активных руководителей оппозиции.
Было интернировано от 90 до 100 процентов намеченных лиц, включая Леха Валенсу. Общее число задержанных составило порядка 4 тысяч человек. Оппозиция не была готова к такому повороту событий, она оказалась растерянной и парализованной. Правда, в ряде случаев рабочие промышленных предприятий пытались оказать даже вооруженное сопротивление силам МВД и армии. В Гданьске для разгона собравшейся толпы были произведены выстрелы холостыми зарядами из танковых пушек. В Силезии, на шахте «Вуек» в Катовицах, произошло столкновение между отрядом рабочей самообороны и подразделениями МВД, в результате чего погибло 9 шахтеров. «Солидарность» была объявлена вне закона, и семь последующих лет провела в подполье.
Все ответственные эксперты в Москве, да и не только, понимали, что тактический успех польских властей по введению военного положения в стране вовсе не означает решительной победы над оппозицией. Какие бы меры по консолидации обстановки в ПНР ни предпринимались правительством В. Ярузельского, и какую бы помощь ни оказывал ему Советский Союз, было понятно, что власть окончательно потеряла доверие народа. Во все последующие годы власть опиралась только на армию и МВД, и формально - на непрочный скелет партийных функционеров. Католическая церковь резко увеличила свое влияние и стала основной идеологической силой в стране. Подпольная «Солидарность» продолжала сохранять свою живучесть, кадры и внутреннюю инфраструктуру, Лех Валенса больше года находился в заключении, а затем выехал заграницу. В 1983-м ему была присуждена Нобелевская премия мира, что лишний раз подчеркивает политическую ангажированность членов комитета, решающих, кого удостоить этой награды. Оценивались не заслуги в борьбе за мир, а усилия по разрушению тоталитарной социалистической системы. Точно такими же резонами руководствовался Нобелевский комитет, когда в 1990-м присуждал аналогичную премию М. Горбачеву.
После падения социализма в СССР и других европейских странах новые польские власти в течение нескольких лет вели судебный процесс против Войцеха Ярузельского, обвиняя его именно в правонарушениях, связанных с введением военного положения в 1981-м. Вялотекущий процесс лишен серьезного политического смысла, в нем, скорее, усматривается мстительность в отношении прошлого. Следует учитывать, что Ярузельский действовал на основании законов, существовавших в ПНР в то время, и придавать нынешним правовым нормам обратную силу - значит становиться на почву беззакония. Потом, прямо скажем, он поступил так в условиях абсолютной непредсказуемости иного пути развития ситуации. Ярузельский защищается сам, утверждая, что спас Польшу от возможного вступления советских войск.
И эти слова не лишены смысла. После крушения социализма в Польше некоторые новые лидеры этой страны заговорили о том, что они не пропустят через свою территорию советские войска, уходившие из ГДР в СССР. Тогда из Москвы послышался рык облезшего, но еще сильного льва: «Если вы их не пропустите подобру-поздорову, то попробуйте остановить их силой!» Никому в Польше этого делать не захотелось. Нельзя забывать, что в новой политической обстановке в 1989-1990 годах тот же Войцех Ярузельский спокойно, в абсолютно мирной обстановке, передал власть другим, избранным представителям народа.
Лех Валенса, сыгравший столь огромную роль в расшатывании устоев социализма в Польше, с 1990 по 1995 год был президентом страны, но потом не удержался на макушке власти, поскольку по инерции продолжал защищать интересы рабочих. Он оказался не у дел. В сентябре 2006-го он объявил о своем возвращении в большую политику.
Вот его слова: «Люди, которые когда-то боролись за независимость Польши, не могут согласиться с тем, что происходит там сейчас. Мы боролись не для таких типов, как Качиньские, Леппер или Гертых». Но исторический поезд для Л. Валенсы, по-видимому, ушел, оставив его одного на пустынном перроне.
Папа Иоанн Павел II - Кароль Войтыла - в течение своего понтификата семь раз посещал Польшу, но каждый раз старательно подчеркивал свою непричастность к сложным внутриполитическим процессам на родине. Он неизменно выступал в качестве миротворца, успокоителя и утешителя. Папа встречался и с В. Ярузельским, и - только в частном порядке - с Л. Валенсой. В целом он был носителем принципа, что «поляк не должен воевать с поляком». Правда, Запад нещадно эксплуатировал имя Иоанна Павла II и событий вокруг него для раздувания антисоциалистической истерии. В мае 1981-го в Риме было совершено покушение на жизнь папы, исполнителем котором был турок Али Агджа. Преступление без всяких оснований приписали болгарским или советским спецслужбам, горы домыслов и небылиц были нагромождены вокруг этого события в совершенно очевидных политических интересах. Но, когда с социализмом было уже покончено, никто даже не обратил внимания на слова А. Агджи, сказанные им в 2005-м: тогда он заявил, что покушение - результат заговора в среде римских кардиналов.
Каждый раз, вспоминая события тридцатилетней давности, связанные с введением в Польше военного положения, я задаю себе вопрос: «Почему же члены нашего нелепого Государственного комитета по чрезвычайному положению, прекрасно осведомленные о том, как было осуществлено установление чрезвычайного положения в ПНР в 1981-м, действовали столь неумело, неуклюже, непрофессионально, губительно для самих себя в августовские дни 1991-го?».
Почему Владимир Крючков, не менее десяти раз посетивший Польшу в дни разработки там плана введения военного положения и прекрасно знавший всю технологию и логистику этого мероприятия, выглядел беспомощным у себя дома?
Вопрос, по-видимому, останется на многие годы - а может быть, и навсегда - загадкой для отечественных историков. С момента гибели СССР прошло немало лет, но российская общественность так и не знает скрытых пружин роковых для государства и народа событий августа-декабря 1991-го. Все поступки тогдашних политических фигурантов выглядят загадочными. Почти все, несмотря на обилие опубликованных ими «мемуаров», скрылись за единственной искренней фразой М. Горбачева, вернувшегося из Фороса: «Всего я вам все равно не скажу!».
http://www.stoletie.ru/politika/vsego_nam_vse_ravno_ne_skazhut_2011-12-13.htm
