Константинопольский
архиепископ Иоанн, прозванный в народе Златоустом, был человек
праведный, весьма умный, нестяжательный, любимый своей паствой - одним
словом, он был святой. В обыденной жизни это означает, что он был
человек в высшей степени неудобный для окружающих: соринка в глазу,
камешек в башмаке, заноза в нежной коже. Ведь святой человек не может
быть равнодушным. Рядом со святым нельзя жить кое-как, приходится
подтягиваться, приходится следить за собой - а это, согласимся,
нравится не многим. Перед святым нельзя лицемерить, нельзя ханжить,
нельзя изображать бурную духовную деятельность: святой видит всякую
ложь, его не обманет благочестивая поза и напыщенная мина. Святой может
и не обличать никого вслух, - сама жизнь его жёстко обличает нерадивых.
Беда Иоанна Златоуста заключалась в том, что он был столичным
архипастырем. Именно беда: сам он так и воспринимал свой высокий сан -
как горькую напасть, как испытание от Господа. Когда провинциального
антиохийского священника Иоанна начали приглашать на цареградскую
кафедру, он отказывался самым решительным образом. Отказался раз,
отказался два... Императорские послы поняли, что тратят слова напрасно, и
попросту выкрали его, словно кавказский жених невесту. Константинополь
при этом желал одного: привлечь в столицу ещё одну
достопримечательность, украсить монарший двор популярным проповедником. И
никто при этом не подумал, что отец Иоанн - это не модный краснобай, а
подвижник благочестия, не «вития хитрословесный», а духовный учитель
народа. Вскоре власть поняла свою ошибку, но было уже поздно. Подчинясь
почтительному насилию императора, новый архиепископ взялся за работу
со всей серьёзностью.
Ему было дико, что во время Литургии паства встречает его радостными
воплями, точно заезжую театральную звезду, что посреди проповеди
раздаются бурные аплодисменты, переходящие в овации: он-то отлично
понимал, что этот плебейский восторг ничего общего не имеет с вдумчивым
вниманием учеников благочестия. Его до глубины души оскорбляло
безстыдное богатство вельмож посреди народной нищеты. Его приводили в
ужас монастыри, ставшие по сути роскошными санаториями для
константинопольских бездельников... Что же касается местного священства,
задаренного богатыми пожертвованиями и не считающего грехом иметь
наложниц, то святой Иоанн на дух не переносил эту касту.
Как вы думаете, сколько врагов нажил цареградский архиепископ в первые
же годы своего правления? Во всяком случае, намного больше, чем
друзей. Стоит учесть и то, что Златоуст смолоду самым решительным
образом выступал против Синагоги, называл иудеев бесами во плоти, а
ведь иудейское лобби было и тогда весьма могущественно...
Если бы Златоуст жил тихо-мирно, заботился бы лишь о спасении
собственной души, смиренно воздавал власть имущим положенные почести,
то его ещё кое-как терпели бы вместе со всей его святостью. Но святой
Иоанн не в одном лишь духовном самосовершенствовании видел свой долг. И
для него не существовало ни чинов, ни званий, ни богатства, ни власти:
если он видел грех, то тут же устремлялся на борьбу с ним.
Он, в сущности, никогда не был революционером по натуре. В бытность
свою антиохийским священником он прославился, сумев несколькими
проповедями усмирить вооружённый мятеж и привести город в повиновение
Константинополю. Переселясь в столицу, он - опять-таки одним лишь
словом своим - заставил сложить оружие взбунтовавшегося полководца
Гайну и тем спас императорский двор. Он был готов служить мирской
власти - но лишь до тех пор, пока власть служит Христу. Грех,
совершённый помазанниками Божиими, был для него ничуть не
извинительней, чем грех, совершённый последним нищим. А что
представляли собой в ту пору константинопольские монархи? Царствовал в
те годы император Аркадий. Он царствовал, а правила его жена Евдоксия.
Правила она, к примеру, так: увидев как-то в столичном пригороде чей-то
обильный, ухоженный виноградник, она тут же распорядилась отобрать его
у законных хозяев в пользу казны. Владела же виноградником некая
вдова, у которой другого имущества не было, - без своих лоз она пошла
бы по миру. Как воевать вдове с благочестивейшей императрицей? Кому
жаловаться на помазанницу? Бедная женщина пожаловалась архиепископу
Иоанну. Златоуст немедленно отправился во дворец с ходатайством, но был
грубо выставлен вон. Святой не обиделся - на то он и был святым, - но
решил довести дело до конца, не дать злу восторжествовать. Он своей
архиерейской властью запретил царице заходить в храм Божий и произнёс
перед всем народом грозное обличение Евдоксии, сравнив её со злой
ветхозаветной царицей Иезавелью.
Разумеется, императрица пришла в ярость. И разумеется, сразу нашлись
охотники половить рыбку в этой вбаламученной воде. Царица хочет
избавиться от Златоуста? Ей немедленно представили донос, обвинявший
Иоанна в ереси, - донос, подписанный видными имперскими архиереями. В
предместье столицы, в Халкидоне, на природе, под дубом собрались
епископы, срочно вызванные со всей Восточной Империи (этот собор так и
вошёл в историю - как «собор при дубе»). Иоанн был объявлен ими
«достойным низвержения», а император повелел ему покинуть столицу:
никто не хотел связываться с Евдоксией, а многие понимали, что без
Златоуста им станет вольготнее. Не желая поднимать народное волнение,
святой Иоанн тихо под покровом ночи вышел из своего дома, предал себя в
руки стражников и отправился в изгнание. Но утром народ всё узнал и
взбунтовался: огромная толпа ринулась ко дворцу, требуя вернуть своего
заступника. Евдоксия порядочно струсила, но приготовилась выдержать
штурм. И тут Господь Сам заступился за Своего угодника: в
Константинополе началось землетрясение. Этого царица уже не снесла:
немедленно на дрожащем от подземных толчков столе написала она письмо
Златоусту, униженно прося его вернуться в столицу.
Но недолго длились дни примирения. Евдоксия не желала исправлять свой
нрав по советам архиепископа, а Иоанн не находил возможным закрыть
глаза на вопиющие пороки императрицы. Дело кончилось тем, что во время
богослужения в храм, где в тот момент служил архиепископ, ворвался
отряд воинов и принялся громить святыни, избивать верующих, а Иоанн был
заключён под арест. Стоит на всякий случай напомнить, что это
происходило не во времена язычества, а в ту пору, когда христианство
уже стало господствующей религией, в 404 году по Рождестве Христове...
Царица очень хотела бы убить Иоанна по известному принципу: есть
человек - есть проблема, нет человека - нет проблемы... Но она помнила
свой первый опыт войны со святым и трепетала. Евдоксия пыталась тайно
подослать к арестованному святителю наёмных убийц, но народ строго
следил за безопасностью своего архипастыря и вовремя обезоружил
злодеев. Обстановка в столице накалялась, и тогда Иоанн, не желая
служить поводом для мятежа, вновь добровольно предал себя в руки
властей и отправился в изгнание. Когда он покинул Константинополь, в
патриаршей церкви сам собой вспыхнул пожар, пламя перекинулось на здание
Сената, затем на кварталы столичных воротил. Пожар, естественно,
списали на происки сторонников Иоанна, но следствие не смогло этого
доказать...
А святитель Иоанн уходил всё дальше и дальше от столицы - в горы
Армении, и вместе с ним отходила от Цареграда благодать Божия. Жалкая
армянская деревушка Кукуз стала на ту пору центром Вселенского
Православия: из своего заточения Златоуст по-прежнему руководил всеми
верными. Понимая это, враги поспешили выгнать его и из Кукуза. Иоанн
смиренно принял это: вновь отправился в дорогу. На пути он зашёл в
крошечную придорожную церковку, попросил облачить его в полное
церковное одеяние и принялся служить Литургию. Сначала голос его звучал
громко и пламенно, потом стал гаснуть, вскоре друзьям пришлось
поддерживать Иоанна под руки, и в конце концов, успев прошептать:
«Слава Богу за всё!..» - златоустый святитель преставился.
А если бы он не умер тогда? Если бы у него хватило сил продолжать
путь? Он перевалил бы Кавказ и в конце концов пришёл бы на Русь - в ту
пору ещё языческую... Нет, Господь судил иначе. Златоуст действительно
пришёл в Русскую землю, но несколько веков спустя. Именно на Руси
Златоуст почитался более всех прочих вселенских учителей, его именем
был назван целый город, и самая честная глава святителя покоится ныне в
Москве, в Елоховском соборе...
