Недавно к знакомому приехали гости из России. И меня попросили сводить их в Печерскую Лавру. Люди оказались милейшие. Супружеская пара. Он родом из Сибири, ныне москвич. Она из Петербурга. С ней подруга, её землячка.
Дело было нынешним знойным летом. У Ближних пещер, где лежат нетленные мощи игумена Варлаама и священномученика Кукши, Дамиана Целебника и Николы Святоши, где сохранилась келья основателя русского монашества Антония, стояла длинная очередь туристов. Мои спутники заколебались. Гостья из Петербурга предложила не терять времени, а просто поставить где-нибудь свечи и, не спускаясь в пещеры, продолжить знакомство с городом. Я учтиво проговорил: «Да, сегодня очень жарко». Однако очередь вдруг двинулась быстрее, и мои спутники решили всё же пещеры посетить.
В Киево-Печерской Лавре рассказывать о святых разрешается только по благословению. У меня такого благословения не было, и я, сославшись на это обстоятельство, довольно быстро провел своих новых знакомых по монашеским кельям и маленьким подземным храмам, мимо стеклянных рак, где, скрестив на груди потемневшие руки, лежали епископы и просфорники, иконописцы и постники. Кое-где я все-таки шепотом говорил: «Иоанн Многострадальный, Исайя-чудотворец», но тут же осекался, и только вполголоса произносил: «Преподобный отче Анатолие, или преподобный отче Пимене, моли Бога о нас».
Потом, когда мы вышли из пещер, меня благодарили. Одна гостья сокрушалась о том, что забыла снять темные очки и не всё успела рассмотреть. А я испытывал странное чувство неловкости перед теми, кто остался лежать там, внизу. И еще старался не удивляться и не осуждать. Хотел, правда, заметить добрейшему сибиряку, ныне москвичу, что его предки из Иркутска, возможно, пешком года два шли сюда в Киев, чтобы помолиться этим смиренно лежащим святым. Потому что знали (хотя и время было непросвещенное), что угодники эти, как близкие друзья, совсем рядом с Богом живут. И что их просьбе Он не откажет. Но ничего подобного сказать тогда российским друзьям не удалось.
...Признаюсь, я очень люблю Киев. Возвращаясь из других городов, при виде знакомых привокзальных домов и улочек, я начинаю волноваться. Что для меня этот город? Конечно, память о детстве, родителях, юность, близкие. Но есть ещё нечто важное, невидимое, что таинственно делает эту землю отличной от других.
Вот говорят Париж - и вспоминают башню Эйфеля. Венеция - и в памяти плывут гондолы, Амстердам... Тоже есть характерные воспоминания. А Киев? Красивые улицы с каштанами и тополями. Днепр, поделивший город. Мосты, белые катера. Столица Украины. Но есть еще что-то. Чего нет нигде и ни у кого.
В сердце киевской земли, под Печерским холмом, почти тысячу лет лежат угодники Божии. Те, кого Бог прославил нетлением. Те, на кого Бог словно указывает нам сегодняшим, говоря: «Се чада Мои возлюбленные. Их вера истинная. Подражайте им, и войдете в Царство Мое вечное».
После не слишком удачной экскурсии, словно пытаясь что-то исправить или загладить, я стал мысленно снова спускаться по длинной лестнице Ближних пещер.
Вот преподобный Агапит Печерский. Врач. Он исцелял молитвой. Чтобы его не хвалили, давал траву для отвара. Когда исцеленный от смертельной болезни князь Владимир Мономах прислал дорогие подарки, преподобный вышел из кельи и просто бросил золото на дорогу.
В десяти шагах от Агапита - рака преподобного Ильи, воеводы Муромского. Того самого, о ком народ сложил былину. Илья Муромец. Он же - монах Печерской Лавры. Зеленая риза, расшитая золотистой нитью. Левая рука пробита копьем. Правая, некогда крепко державшая меч, сложила персты для крестного знамения.
Чуть дальше - Нестор Летописец. Тоже монах, преподобный и тоже прославленный нетлением. К нему обращаются за помощью с молитвой учащиеся, ученые, люди, ищущие знания.
А вот преподобный Спиридон. И у него на руке след. Это немецкий начальник во время оккупации Киева ударил святого. И брызнула кровь. Настоящая, живая.
А еще Пимен Многоболезненный, Марк Гробокопатель, Григорий Чудотворец. Шестьдесят святых! А ведь есть еще Дальние пещеры...
Да что там Сибирь и Москва! Разве нынешний киевлянин приходит к этим святыням? Разве радуется он тому, что Успенский Собор Лавры, созданный по велению Самой Богородицы, находится совсем близко и к нему можно приехать на обычной маршрутке?
Нынешний киевлянин так же не спешит сюда, как и беспечный москвич, и благородный петербуржец. Пожалуй, у нас не только общая история, но и общая духовная болезнь - забвение святости, пренебрежение к ней, стремление жить без неё, где-то «на стороне далече».
Сегодня киевляне - в большинстве своём люди, мечтающие крепко и надежно устроить свою земную жизнь среди киевской красоты. Желающие в полной мере вкусить блага прекрасного города - гулять его парками, ездить по нему в блестящих авто, с гордостью говорить: «Я - киевлянин».
Что скрывать - значительная часть населения города пришла из деревни. И весьма часто воздух столицы оглашается речами: «Я купыла цвиты, зварыла курыцю и поихала у больныцю».
Естественно, человеку, говорящему на таком языке, тоже нужно и высшее, и святое. Ему тоже нужно перед чем-то преклоняться. Но, прежде всего, он ищет того, что теперь принято называть самоидентификацией. Ему хочется оправдать и легализовать свою провинциальную жизнь, которую он перевёз в столицу. И свой странный язык. Убедить всех вокруг признать этот язык нормальным. А при случае - и государственным.
Что же касается святого и высшего, то он готов поклониться. Но такому, что, во-первых, не будет требовать от него дополнительных усилий (отрывать от огорода и «европейского» обустройства жизни). А во-вторых, освятит и даже сакрализует его бытие - с шароварами, поющим Поплавским, мифическим превосходством над угнетателями-москалями и, разумеется, правом свободно говорить купыла цвиты и пишла у болныцю.
И это «высшее» и вместе с тем нетрудное (без постов, молитв, изменения жизни) киевлянин уже не первый год получает из рук родного государства.
В классе моего сына, как и во многих классах киевских школ, на том месте, где в былые времена висела икона, теперь, украшенное рушныками, тоже висит священное изображение - портрет Тараса Шевченко. Вот - та «святость», которую предлагает секулярное независимое (видимо, и от Создателя) государство.
Помню, при Ющенко пришлось побывать в расположении Президентского полка. У входа в актовый зал - огромная, вырезанная по дереву цитата из классика и пророка: «Я так люблю мою Україну убогу, що прокляну святого бога. За неї душу погублю...»
Так и видится некий современный украинский политрук, которому приказали украсить помещение цитатой из «самого». Вот он и украсил. А то, что подвернулись именно такие слова... Впрочем, в случайности давно не верю.
Итак, за годы независимости, при поддержке «гуманитарного чиновничества» сложился духовный фундамент современного киевлянина. В первую очередь, он включает в себя поклонение Украине и украинскому. Эти святыни выше Бога и бессмертной души, и ради них, оказывается, можно и Бога проклинать (классик позволяет). Кроме того, дух истинного киевлянина характеризуется стремлением жить по-европейски. То есть, «як люды живуть», богато и комфортно. И, наконец, новая псевдопатриотическая личность, опираясь на лживые теории, должна всячески возвышаться над другими народами (прежде всего, «руськимы», «московськимы») и самоутверждаться за их счет.
Именно этот комплекс идей предложил так называемый революционный Майдан в качестве «национальной идеологии». И даже «религии». Ведь не Богу, а сытому завтра призывали поклоняться майданные вожди во главе с В. Ющенко и Ю. Тимошенко. И ничего другого эти вожди и не могли предложить. Это ведь и их «религия». Они тоже, по идеалам и воспитанию, истинные киевляне.
Собственно киевский Майдан стал массовым воплем к небу: «Подайте нам европейскую жизнь! Явите нам такое чудо, чтобы наши больныци, цвиты и микрохвоны признал весь мир! А у того, кто будет над нами смеяться, «нехай вскочить велика болячка!».
Собрание на Майдане Независимости стало мощным устремлением хутора к легализации. Хутор заявил, что он - явление законное, сакральное. Что он и есть наша душа. Наша ментальность. Наша держава. Киевляне и гости столицы в религиозном экстазе взывали: «Пусть весь этот бред про то, что мы древнейшие европейцы, что нас защитит НАТО, что Адам был первым украинцем - пусть всё станет явью!».
Хотя, в сущности, этой всеобщей безбожной молитве, этому отказу от Творца во имя сала и корыта в полной мере радовался только отец лжи. Тот, кто и ослепил злыми фантазиями сердца киевлян. Тот, кто превратил многотысячное стояние в служение трём идолам: «Украина понад усе», «Европейский выбор лучше Царства Небесного» и «Личное благополучие выше святости».
А что обычно бывает с идолопоклонниками? Что говорит нам об этом Библия? Изменивший Богу ради служения идолу получает наказание уже здесь на земле. Потому что служение идолам особенно мерзко перед Богом. И сотни тысяч киевлян совершили (да и совершают сейчас) этот массовый грех - отказ от Бога ради тельца (кабана, самогона, «лексуса»). Ради возможности говорить на языке-уроде. Ради признания лжи и провинциального кривляния подлинной историей и культурой.
Почему же Господь медлит? Почему не наказывает киевлян и «гостей города» за отступление и возврат к язычеству? Очевидно, ради того драгоценного ядра, ради той святыни, которая пребывает в глубине киевской земли. Святыни, которую мы все потеряли, которую попираем ногами.
Они, лежащие нетленными в прохладе пещер, они, предстоящие Богу и зрящие Пресвятую Троицу, они молят Бога повременить. Остановить нас. Дать нам очнуться. Чтобы всем киевлянам и москвичам, петербуржцам и воронежцам когда-нибудь притечь, прибежать, приползти сюда с мольбой: «Печерские святые, молите Бога о нас!»
http://rusedin.ru/2010/09/02/svyatyini-kotoryie-myi-popiraem-zametki-kievlyanina/
.jpg)
