- Чем ты занимаешься?
- Я - журналист. Работаю в православной газете.
- Ясно, дуришь людям головы.
- Да нет, просвещаю,- с неожиданным пафосом ответила я.
Спросите, чего ради привела я этот не самый красивый факт личной биографии? Вот уже несколько месяцев этот мой пафос не дает мне покоя. С того момента, как я узнала, что мой сосед болен раком. Об этом мне сообщила его жена, попросившая купить ему крестик:
- Самый обычный, недорогой. Деньги я верну.
Просьбу свою она передавала мне в обстановке строгой конспирации, тихим шепотом, предварительно закрыв дверь в комнату своего мужа. Очевидно, что сам он об этом ничего не знал, и мое присутствие в их квартире было для него нежелательным.
- И еще. Что там нужно в храме сделать? Какие записочки подавать?
- Можно молебен заказать за здравие, сорокоуст.
- А сколько это стоит?
Я рассказала, что в разных храмах по-разному, но в среднем записки стоят 10-15 рублей, а сорокоуст - около 150.
- Закажи тогда молебен.
- Его лучше не просто заказать, а помолиться самим. У нас тут недалеко храм открылся...
- Ладно,- досадливо махнула она рукой, выпроваживая меня за дверь.
Крест я купила. Маленький, серебряный. Но соседка брать его отказалась, увидев на ценнике сумму 100 рублей.
- Зачем ему такой дорогой. Сейчас он его не наденет. А потом - все равно гнить
- Возьмите просто так.
- Не надо. Мне нужен самый обычный и самый дешевый.
Я вышла от них, злясь на себя за то, что не оторвала ценник. Но больше за то, что не нашла нужных слов, чтобы объяснить: главное, что будет «потом» - это не процесс гниения. Это то, что ждет человека - любого, крещеного или некрещеного, верующего или неверующего - в другой жизни, к которой мы все призваны. О встрече с Богом.
Но как ему об этом рассказать, я не знала, хотя еще недавно с пафосом рассуждала о просвещении. Могу ли я, обычный человек, свидетельствовать о том, во что верю? Или мой удел субъективные заметки о том, в чем сама еще пытаюсь разобраться?
После того разговора я видела дядю Васю только один раз. Заметно похудевший, он сидел на лавочке во дворе и читал газету, кажется, «Коммунист». С тех пор, заходя в подъезд, каждый раз я боюсь увидеть на лестничной площадке крышку гроба. Узнать о том, что он умер. Что уже поздно что-то изменить. Как сказал один замечательный писатель, непоправима только смерть.
Недавно мне позвонила моя знакомая и попросила помолиться об упокоении души ее дяди. Я знала, что он тоже болел раком и умирал в тяжелых мучениях. Но последние дни его жизни были скрашены молитвой - его собственной и молитвой близких о нем. Молитвой, которая была услышана. За несколько месяцев до смерти этот человек начал готовиться к своему уходу. Стал читать Евангелие, духовную литературу, посещать богослужения. Когда он не смог самостоятельно добираться до храма, батюшка стал приезжать к нему домой, соборовал его, исповедовал и причащал - в последний раз за два дня до смерти.
Все это время его родные читали ему Псалтирь, и после 17 кафизмы, когда поняли, что смертный час близок, призвали батюшку, прочитавшего над умирающим последование на исход души, по завершении которого он скончался...
Это было в день Введения во храм Пресвятой Богородицы. Смерть его, хотя и не была безболезненной, но была достойной, мирной и непостыдной - той самой христианской кончиной, о которой мы просим в молитвах. И у его родных не было отчаяния, цепляющего ужаса перед неизвестностью - человек отошел ко Господу, вернулся в Небесное Отечество, гражданами которого мы являемся по крещению. Но получим ли мы там «право на жительство» - зависит от нашей жизни. И от нашей смерти тоже.
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=7906&Itemid=4
