1 августа по нов. ст. (а по старому это 19 июля) исполняется 255 лет со дня рождения преподобного Серафима Саровского, Чудотворца, — всенародно почитаемого старца, иноческий подвиг которого, поучения и наставления с любовью хранятся в каждой православной семье, во всяком православном сердце. И хотя православие отмечает даты кончины святых, как дату перехода в жизнь вечную, мы, по земному обыкновению, не можем пройти и мимо столь значительных численных величин, указывающих на дату рождения.
В жизни чудотворца, с 1754-го по 1833 гг., был краткий, но весьма значительный эпизод 1776-го года, когда 21-летний Прохор Исидорович Мошнин совершил паломничество в Киево-Печерскую лавру, где старец Досифей благословил и указал ему место, где он должен принять послушание и постриг, и этим местом была прозорливо названа Саровская пустынь.
Обратим внимание, что это был и год кончины «старца Досифея». Напомним, что под этим именем подвизалась в святой киевской обители (на Китаевой горе и в лавре на Дальних пещерах) Досифея Киевская (в миру — Дарья Тяпкина; 1721 — 25 сентября 1776), православная святая, почитаемая в лике преподобных.
Сделаем более точный акцент: благословение, данное преп. Досифеей молодому Прохору Мошнину, впоследствии Серафиму Саровскому (в детстве сильно хворавшему и выдюжившему лишь после того, как над ним пронесли Чудотворную икону Курской Коренной Богородицы «Знамение», а в отрочестве, как помним, упавшему с колокольни строящегося храма Сергия Радонежского), следует расценивать как провиденциальный акт духовной преемственности и напутствия. Для тех, кто знаком с житиями святых отцев, в этом нет ничего удивительного, можно сказать, это «норма святоотеческой жизни», да иначе и быть-то не может. Тем не менее такие пункты узнавания всегда озаряют нас, людей земных, радостью — именно даруя ощущение земной ретрансляции Святого Духа, указывают на всеединство Православия и нерасторжимость Русского Мира, пребывающего во Христе.
* * *
Нам, группе паломников-харьковчан, привелось поклониться св. мощам батюшки Серафима в Дивееве и пройтись по Богородичной канавке на Пасху 2003 г., можно сказать, почти накануне 100-летия прославления Преподобного.
Мы застали тогда Дивеевскую обитель в состоянии деловитого праздничного приуготовления.
Любимой иконой преподобного была Богоматерь Умиление. И сейчас главными в Троицком соборе Свято-Троицкого Серафимо-Дивеевского монастыря являются две большие иконы - о. Серафима, находящаяся сразу за ракой со святыми мощами преподобного, и симметричная ей - Умиление.
Именно колонну у этой иконы сподобились помыть наши женщины, с радостию откликнувшиеся на просьбу сестрицы-монахини, во исполнение батюшкина завета: помогать сестрам дивеевским.
В Преображенском же храме, кое-кем изустно именуемом «памятник непослушанию» (поскольку воздвигнут не на том месте, что указывал батюшка Серафим), мы получили сухарики, освященные в котелке Батюшки, том самом, из которого он потчевал знаменитыми сухариками приходивших к нему за вспомоществованием, прося получивших делиться ими со взыскующими спасения.
О сухариках (см. на снимке) рассказывал в своих записках и протоиерей Василий Садовский: батюшка Серафим взял у него платок и стал накладывать на него «из какой-то посудины» пригоршнями сухарики, которые были так необыкновенно белы, что рассказчик «с роду таких не видывал».
«Вот, у меня, батюшка, была Царица, так вот это после гостей-то осталось», - приговаривал Преподобный.
«Личико его до того сделалось божественно и весело, что и выразить невозможно!»
Надо ли говорить, с какой радостью и мы, уже в XXI веке, хрустели серафимовыми сухариками и с какой бережливостью везли их по домам, чтобы наделить родных и близких.
Дождались и вечерней службы в Троицком соборе. Большой храм всецело заполнился богомольцами. Солнечные лучи, упавшие на иконный лик Богородицы, высветляли и нашу радость: Христос воскресе!
Я стоял у раки Преподобного, в том приделе, где преобладали женщины, высокими голосами вторившие хору. Хор Троицкого храма силен, очень красив в звучании. Сестры поют профессионально и самозабвенно.
Преп. Серафим, за «совершенное самоуглубление в истины евангельские», был однажды во время литургии удостоен даже видения Господа в окружении Небесных Сил, а в пятидесятилетнем возрасте - непостижимого восхищения (подобно Ап. Павлу и св. Андрею юродивому) на Небеса. «Не знаю, с телом или кроме тела, Бог весть, сие непостижимо, - рассказывал батюшка одному иноку. - А о той радости и сладости небесной, которую я там вкушал, сказать тебе невозможно».
По окончании службы, когда народ потянулся к целованию креста, никак не умолкал одинокий, вызвавший у меня перехват дыхания, высокий, полный, чистый и какой-то необычный женский глас, «включенный» дивным пением хора и всем высоким строем службы, общим вдохновеньем. Кто-то пел и пел, а люди шли и шли ко кресту… Я протиснулся меж людьми в поиске поющей и обнаружил ее. Это была женщина неопределенного возраста, похоже, блаженненькая, в полосато-цветном теплом платке, некоем зипуне и онучах. Прислонясь полубоком к колонне и возведя очи горе, она повторяла и повторяла самую главную пасхальную фразу, которая и есть радость нашей земной жизни и упование. «Христос воскресе из мертвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав!»
Наутро я еще раз видел эту скиталицу - сидевшей на солнечном крылечке храма Рождества Богородицы и листавшей большую старую не то тетрадь, не то книгу, извлеченную из лоскутной торбы. Я с нежностью смотрел на нее, отделенный оградой решетки, мешавшей мне подойти, да и вряд ли подошел бы; что, что нам мешает приветить человека? Такт? Условности? А ведь надо было подойти и что-то дать ей - денежку, да и конфету, что-то вкусненькое, пасхальное. Я смотрел на нее и думал: се моя сестра. (Теперь пишу эти строки, и снова - горло перехватывает, как и тогда. Кто объяснит мне - отчего?) Отчего две кратчайшие сиюминутные встречи с человеком, которого я уже никогда не увижу и который так и не увидел меня, вдруг становятся и для меня такими значимыми? Не радение ли о Господе - эти слезы мои?
После службы, около 8 часов вечера, вослед за сестрицами мы пошли по Богородичной Канавке, где при жизни преп. Серафима являлась Приснодева. Один раз в сутки, предположительно в это время, Богородица навещает Дивеево, Свой четвертый земной удел.
Канавка, хранящая «стопочки Божьей Матери», начинается сразу за Преображенским храмом (отчего-то мне думается, что его однажды разберут по камушку и переставят на место, указанное батюшкой Серафимом; велик труд, ан куда теперь деваться, лучше исправить ошибку, тем более что дело сие немалое вполне посильно).
В начале Канавки стоит Распятие.
Теперь Канавка имеет тот вид, который завещал придать ей преп. Серафим.
Три десятины земли, полученные им от помещицы Веры Андреевны Посниковой, чтобы Мельничная обитель (учрежденная по слову батюшки рядом с «главной» - исключительно для девушек) могла вести хозяйство, батюшка Серафим по указанию Царицы Небесной велел сестрам, не строя никаких изгородей, обрыть канавкой в три аршина глубиной и три аршина шириной, и землю насыпать валиком наподобие изгороди. А чтобы вал не осыпался, засадить его крыжовником. Сестры батюшку слушали, но начинать работу медлили. И перед днем Святой Троицы 1829 г. батюшка Серафим чудесным образом явился сюда ночью и сам стал копать. Дежурившая сестра увидела его копающим канавку и позвала сестер с радостью, что их посетил старец. Те бросились к отцу Серафиму за благословением и поклонились ему до земли. Поднявшись с колен, они увидели, что преподобный Серафим исчез. Только вскопанная земля да оставленная лопата с мотыжкой свидетельствовали о его посещении. Будучи очевидицами явного чуда, сестры стали с усердием рыть канавку. Батюшка Серафим их торопил, говоря, чтобы они, невзирая на погоду, рыли хоть понемножку, но каждый день. И к концу батюшкиных земных дней - в течение двух с половиной лет - Канавка была вырыта.
А мы — отправились 1 мая вдоль Канавки парами, как велено, читая «Богородице, Дево, радуйся…» Рядом с нами шла группа паломников с большими иконами, в голос певшая молитву.
Странно идти по школьному двору, по территории которого сейчас проходит Канавка, видеть слоняющихся в выходной день школьников, безучастных и даже отчасти раздраженных жителей соседних домов. Воистину - два параллельных мира. С открытыми глазами, но словно не видя святынь близ жилищ своих, ходят вокруг эти странные люди. Как можно было вырасти здесь и не проникнуться духом сих мест?
Сегодня Канавка (см. на фото) усилиями сестер и паломниц приняла надлежащий вид, очищена, восстановлена.
Идти по пути, отмеренному по дивеевской земле поясочком Богородицы, примерно восемьсот метров. Где-то посередине, у большого дерева - остановка, краткий молебен.
По окончании хода - видим второе Распятие, в точности повторяющее начальное. Меж первым и вторым Распятиями остается пятидесятиметровый участок, который остался не пройденным тогда инокинями - посему Богородичная Канавка незамкнута. Канавка сия - «до Небес», и, по слову преподобного, антихрист ее «не перескочит», то есть все, кто будет хорониться внутри территории, обнимаемой Канавкою, спасутся от козней врага. Но как нам быть с оставшимся, незаконченным, уязвимым участком?
На ночлег мы уехали в красивую березовую рощу, на малюсенькое озерко - неподалеку от Дивеева. Какая-то компания неподалеку, на противоположной стороне озерца, шумно отмечала первомай. Буйное веселье соседей никак не соответствовало нашему душевному строю. Кто-то подумал вслух: а не пора ли гулякам домой? Через непродолжительное время налетел мощный, почти ураганный порыв ветра, сильно зашатавший верхушки высоких берез. Почти мгновенно пошел дождь. Оставив большой горящий костер, соседи бросились к машине и умчались. А дождь почти сразу прекратился.
Утром 2 мая я поднялся из палатки около шести часов. За ночь в подставленные посудины изобильно набежал березовый сок.
Слушая птиц, нельзя было не вспомнить старца Зосиму, наставника Алексея Карамазова: «...На всяк день и час, на всякую минуту ходи около себя и смотри за собой, чтоб образ твой был благолепен. Вот ты прошел мимо малого ребенка, прошел злобный со скверным словом, с гневливою душой; ты и не приметил, может, ребенка-то, а он видел тебя, и образ твой неприглядный и нечестивый, может, в его беззащитном сердечке остался. Ты и не знал сего, а может быть, ты уже тем в него семя бросил дурное, и возрастет оно, пожалуй, а все потому, что ты не уберегся пред дитятей, потому что любви осмотрительной, деятельной не воспитал в себе. Братья, любовь учительница, но нужно уметь ее приобрести, ибо она трудно приобретается, дорого покупается, долгою работой и через долгий срок, ибо не на мгновение лишь случайное надо любить, а на весь срок. А случайно-то и всяк полюбить может, и злодей полюбит. Юноша, брат мой, у птичек прощения просил: оно как бы и безсмысленно, а ведь правда, ибо все как океан, все течет и соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдается. Пусть безумие у птичек прощения просить, но ведь и птичкам было бы легче, и ребенку, и всякому животному около тебя, если бы ты сам был благолепнее, чем ты есть теперь, хоть на одну каплю да было бы. Все как океан, говорю вам. Тогда и птичкам стал бы молиться, всецелою любовию мучимый, как бы в восторге каком, и молить, чтоб и они грех твой отпустили тебе. Восторгом же сим дорожи, как бы ни казался он людям безсмысленным».
Эти строки, написанные Федором Достоевским, весьма родственны знаменитым словам преп. Серафима Саровского, прямо таки вырастают из них, как из малой семечки могучее древо: «Радость моя, молю тебя, стяжи дух мирен, и тогда тысячи душ спасутся около тебя».
…Я умылся в озерке. Было ветрено, но солнечно. Может, это невыразимое и безмолвное состояние здешней природы навеяло тогда моему спутнику впечатление, которое он сформулировал позже: «…уверен, что на ночевке в березовой роще на берегу небольшого озера у Дивеева ощущался легкий ветерок от движения накидки Богородицы».
Немало, правда?
Отче Серафиме, моли Бога о нас!
КАМУШЕК
Песенка калики
Стоит наш батюшка на камушке,
Под кровом бора — как во храмушке.
Как столп, как крест, как Спас-на-кровушке.
И «Богородицу» поет.
Стоит наш батюшка, наш дедушка,
Приходит к дедушке медведушка
Сухарика отведать, хлебушка,
В ладошку влажный нос сует.
Ай, свиристят, щебечут, цвенькают
Пичуги! И пеньки с опеньками
Обсели, а бельчата спинками
У старцевых мелькают ног.
Пусть распрострилось семя змеево,
Крепчает дело лиходеево, —
Да диво дивное, Дивеево,
Намолено среди дорог.
А с дедушкою — Божья Матинка!
И, даром что спина горбатенька,
За грешников молися, батенька,
Господень умаляя гнев.
Когда б у старца Серафимушки
За всю за Русь достало силушки
Молиться, не смыкая крылушки —
Два века словно тыщу днев!
Где веют промыслы бесовския,
Там плачут ангелы Саровския.
Но живы серафимы русския,
Покров — их до поры таит.
Повырастала снитка-травушка,
Где стынет борушка-дубравушка.
Хоть нет того на свете камушка,
Да батюшка на нем — стоит.
5 мая 2003
http://www.fondsk.ru/article.php?id=2352
