Среди многих событий и этапов его жизни привлекает внимание прежде всего московский период Сергея Александровича. В феврале 1891 года он был назначен Московским генерал-губернатором. В это время Великому князю было 34 года. Поскольку для самого Сергея Александровича это назначение было полной неожиданностью, следует осмыслить это событие с духовной точки зрения.
Император Александр III, несомненно, знал, что брат Сергей является человеком неамбициозным, человеком скорее частной жизни. В этом смысле совсем неслучайно духовное его родство с Великим князем Константином Константиновичем: тонким лириком, человеком искусства, будущим президентом Академии Наук и вместе с тем - человеком глубокой личной веры. Единственное, что разделяло двух Великих князей - их личная позиция в той сложнейшей духовной и политической ситуации, которая сложилась вокруг русского трона уже к концу Х1Х века.
Дневники Великого князя Константина дают представление о том, что он чувствовал себя в царском окружении не всегда уютно. Его внутренняя жизнь характеризуется некоторой нравственной оппозицией к власти. Он каким-то образом пытается отгородиться от державных интересов семьи Романовых. Его душа тяготеет к семье, к искусству, к общению с людьми литературного и артистического круга, к религии. В своем дневнике он записывает: "Меня в высших сферах считают либералом, мечтателем, фантазером и выставляют таким перед Государем. И он, думается мне, сам приблизительно такого обо мне мнения". В этом и была доля правды.
Великий же князь Сергей Александрович, разделяя многие идеалистические представления Константина Константиновича, был все же честным консерватором, державником, государственником - и, при всей своей нелюбви к парадности и придворной суете, не уклонялся от личного активного участия в событиях. Эта активность обусловливалась не соображениями карьеры, не любовью к блеску и роскоши, но монархизмом князя - в самом широком смысле слова. Монархизм Сергея Александровича был практическим жизненным продолжением его религиозности, его веры в Бога. Почему Император Александр III решился на это назначение? Он знал, что Сергей Александрович хотя и не был выдающимся организатором, но, вне всякого сомнения, был убежденным защитником престола (что нечасто встречалось даже в ближайшем окружении Царя), мощным духовным противовесом разрушительным тенденциям нигилизма и бездуховности. Великий князь по своему духовному складу был из когорты "удерживающих тайну беззакония". Выбор Государя определялся именно этим - и ничем иным. В одном из писем этого времени к сыну Николаю Александр Ш заметил: "Вот новость, которая тебя удивит: я решился назначить дядю Сергея в Москву генерал-губернатором вместо Долгорукова, выжившего за последнее время совершенно из ума. Сергей очень доволен, хотя и страшится немного этого назначения, но я уверен, что он справится и, конечно, будет стараться послужить с честью".
На самом деле вряд ли Сергей Александрович был "очень доволен". Просто настало время Великому князю положить все свои духовные богатства, которые он накопил за это время, на алтарь Отечества. Накопив некоторые впечатления от своего генерал-губернаторства, Великий князь писал в мае 1891 года будущему Императору Николаю Александровичу: "А я-то сижу Московским генерал-губернатором. Не могу от тебя скрыть, что это не особенно забавно, но главное - грустно и тяжело расстаться с полком: я до сих пор не могу прийти в себя. Круга товарищей старых - так не достает. 10 лет бесследно не могут пройти. А играть вечно первую роль и тут еще представительствовать - все это так противно моему характеру, моей природе, что я из кожи лезу от отчаяния, и чем дальше будет, тем, вероятно, хуже. Конечно, не дело меня пугает - дело меня очень интересует и. наконец, доверие Папа ко мне меня глубоко трогает, но тяжело ужасно! Приходится нам начинать новую жизнь, при новой, незнакомой обстановке с совсем уже незнакомыми людьми. Но жребий брошен и нужно жить и работать". Сергею Александровичу и в самом деле было тяжело в Москве, однако Император как бы угадал духовный путь Великого князя - и помог ему духовно реализоваться. Именно в Москве суждено было Сергею Александровичу проявить все свои лучшие качества и свято-мученически закончить свое земное поприще. Такая же деятельно-праведная жизнь ожидала в Москве и его жену, ныне прославленную Церковью в лике святых преподобномученицу Елисавету.
У Московского генерал-губернатора была огромная власть: он был полноправным царским наместником в центральной России. И эту власть нужно было употребить по назначению. Это был расцвет деятельности Великого князя, сменившего на этом посту князя Владимира Долгорукова, который был генерал-губернатором Москвы с 1865 года и которому было уже за 80 лет. В первопрестольной столице нарастали беспорядки. "Утверждали, что генерал-губернатор попустительствует либеральным тенденциям, что он фактически не занимается делами, а всем верховодят чиновники канцелярии; что должности в городских и губернских управлениях предоставляются за взятки, что за подношения и мзду в Москву понаехало множество лиц иудейского вероисповедания, которые, не имея законных прав, получили там вид на жительство; что московские газеты и журналы, не чувствуя надлежащего контроля, ведут себя совершенно недопустимо, а в московских салонах открыто ведутся противоправительственные разговоры". Все это, конечно, знал и Великий князь. И если он безропотно согласился перейти с должности командира Преображенского полка на должность генерал-губернатора Москвы, то сделал это именно из духовных и патриотических побуждений.
Жить ему осталось 14 лет. Это были лучшие и плодотворнейшие годы его жизни. Около четырнадцати лет он занимал пост Московского генерал-губернатора, в течение восьми лет возглавлял Московский военный округ. Сергею Александровичу пришлось сменить привычный образ жизни. Теперь ему постоянно приходилось быть на людях: приемы, парады, обеды, поездки занимали все его время. Несколько лет потратил Сергей Александрович только на инспекционные поездки по огромной Московской губернии. Он вынужден был знакомиться с огромным количеством людей, выслушивать жалобы и читать доносы. По устройству своего характера он был чужд такому образу жизни. В мае 1891 он писал Великому князю Константину Константиновичу: "Друг мой, прости, но я был в конец затормошен всеми бесконечными приемами! Думалось, что им конца не будет; а в душе было так нехорошо, так ужасно тоскливо и я был в скверном настроении - никогда в жизни не было мне так тяжело, как было все это время".
Великому князю Сергию было трудно в Москве, где он был чужим, "столичным", да еще и Романовым. Он был "глазом и рукой" Государя. Служил лишь Императору и перед Ним одним отчитывался, не слишком и стремясь к сближению с постоянно бурлящим в предреволюционные годы московским обществом, о котором он сказал позже: "Грибоедовские типы не перевелись".
26 мая 1896 года Великий князь был назначен командующим войсками Московского военного округа. Но в Москве он проявился не только как государственный человек, но и как духовная личность. В эпоху всеобщей распущенности, в преддверии прихода "великого хама", князь не просто занял консервативную позицию по отношению ко всему совершающемуся. В своей деятельности он пошел духовным путем "удерживающего"... Следует помнить о том, как тесно переплеталась в тот момент защита монархии и защита Православия. В основе разрушения лежали, как всегда, духовные причины. Недаром вскоре после убийства князя Сергия, в 1906 году, в дни Страстной седмицы, хорошо знавший его, неоднократно с ним встречавшийся будущий священномученик митрополит Владимир (Богоявленский) в своей проповеди в церкви Московского Епархиального Дома говорил об этом времени: "Ни для кого не тайна, что мы живем во время не одной только политической, но и религиозной борьбы". После убийства Великого князя, когда стали подводить итоги его деятельности, стало видно главное из того, что он сделал. Современники свидетельствовали: он "старался поднять нашу древнепрестольную столицу в различных отношениях, особенно в смысле хранения в ней, как исконно русского центра, ее национально-исторических преданий. И поникшее было в прежнее время, под воздействием чуждых нам влияний, значение ее святынь, исторических достопримечательностей, самого уклада жизни московской при нем поднялось, возвысилось и стало виднее во всех концах России". В это время либерализация и бездуховность начали захлестывать Россию. В этих условиях Великий князь не считал себя вправе идти на бесконечные уступки, лишь разжигающие аппетит толпы. Революционные круги считали его главою "партии сопротивления". Историк С.С. Ольденбург в книге "Царствование императора Николая II" (СПб., 1991) писал: "Великий Князь Сергий Александрович, много лет занимавший пост Московского генерал-губернатора, действительно был человеком твердых консервативных воззрений, способный в тоже время и на смелую инициативу".
Однако одной лишь смелой инициативы было недостаточно, чтобы победить гидру революции. Великий князь проявлял смелость, личное мужество, консерватизм, но, как и его ближайшее консервативное окружение, не мог выработать в одиночку адекватных ответов вызовам времени. Проявляя твердость, патриотизм, духовную зоркость, он в то же время (и это естественно!) не мог выработать какой-либо системы или концепции общегосударственных действий. Это касается не только Великого князя, но и практически всех государственных деятелей той поры. Их называли жестокими, но у них не было представления о тех средствах, которые необходимы были в борьбе с невиданным ранее внутренним врагом. Представление о новом уровне жестокости дадут уже действия и выступления новых правителей России, большевиков. Приведем здесь хотя бы известные слова Л. Троцкого, сказанные им уже после расстрела царской семьи, в статье 1919 года "Издыхающая контрреволюция": "Мы должны превратить Россию в пустыню, населенную белыми неграми, которой мы дадим такую тиранию, которая никогда не снилась даже жителям Востока. Путем кровавых бань мы доведем русскую интеллигенцию до полного отупения, до идиотизма, до животного состояния". Воспитанные на гуманистической и просветительской литературе Х1Х века, Романовы, в том числе и Великий князь Сергей Александрович, просто не могли представить себе, какими должны быть адекватные действия против террористов-революционеров. Они оказались не готовы к этому психологически: настолько велик был разрыв в понимании ситуации у противоборствующих сторон.
Почти с самого начала своей деятельности в Москве Великий князь почувствовал атмосферу предательства и настороженности. Историк А.С. Боханов по этому поводу замечает, что князь "встречался с должностными лицами, выслушивал доклады, отдавал распоряжения, посещал общественные собрания, но почти никогда не произносил речей и очень редко позволял себе выходить за рамки утвержденного протокола.
Великий князь знал, что публичные мероприятия всегда таили в себе опасность непредсказуемых эксцессов. Ему приходилось неоднократно убеждаться, что даже съезд любителей оранжерейных растений может закончиться или принятием политической резолюции, или выступлением какого-либо профессора или присяжного поверенного, не умеющего отличить кактус от пальмы, но речь которого непременно будет содержать завуалированные нападки на власть. Эти намеки, эти эвфемизмы тут же с радостью будут расшифрованы собравшимися и оратор удостоится одобрительных рукоплесканий. Бороться с этим было практически невозможно, так как формальных поводов для административного воздействия не существовало". Таким был, например, съезд врачей в январе 1894 года. Сергей Александрович в письме брату Павлу от 12 января отметил недоброжелательную атмосферу, царившую на этом съезде: "Вчера закрылся конгресс врачей - я отказался быть - и этого с них довольно. Но во время заседания вдруг появилось это чучело, Лев Толстой; конечно, овациям не было конца... Его гений не выдержал славы". К 1899 году, который ознаменовался для Великого князя Сергея Александровича как генерал-губернатора Москвы, в частности, столкновением с "демократическими" обществами, атмосфера начала понемногу меняться. Речь идет прежде всего о столкновении с Юридическим обществом при Московском университете. Председателем этого общества был либеральный профессор С.А. Муромцев. Многие подобные общественные организации, по сути, создавались для расшатывания и разрушения русской государственности. Таких "обществ" и в Москве и в Петербурге было немало. Давно действовало в Москве Общество любителей российской словесности при Московском университете, было Общество взаимопомощи лиц интеллигентных профессий и др. Все это были "вирусы разрушения", запущенные чуждой рукой в государственный организм. Их деятельность очень долгое время (несколько десятилетий) никем не контролировалась. Их количество к концу Х1Х века росло как снежный ком. Лишь 4 марта 1906 года, уже после убийства Великого князя Сергея Александровича, вышел первый закон об общественных организациях, регулирующий их деятельность.
26 мая 1899 года Юридическое общество провело заседание в честь 100-летия со дня рождения А.С. Пушкина. Причем использовало этот юбилей лишь для выражения своих разрушительных политических взглядов. Уже задолго до 1917 года российские либералы стремились истолковать творчество национального русского поэта как антигосударственное, разрушительно-нигилистическое, как борьбу с властью. В своей речи о Пушкине профессор, прячась за красивой либеральной фразой, в сущности, призывал к перемене власти в стране. В присутствии Великого князя Сергея Александровича С.А. Муромцев сказал: "В истории гражданского развития нашего отечества неизгладимыми чертами вписано, как среди общества, печально поражавшего чуткую совесть великого народного поэта своим презрением к мысли и равнодушием ко всякому долгу, справедливости и правде, звучал героический гимн, посвященный красоте и человеческому достоинству. Проникнутый с юности мечтами о просвещенной свободе и законности... не щадил поэт своих гигантских усилий пробудить современную ему толпу от позорного сна... Борьба, вынесенная Пушкиным была борьбой за независимость и свободное развитие... Празднуя ныне память поэта, мы торжествуем вместе с тем победу, одержанною личностью над рутиною жизни и властной опеки!" Подобные речи ясно показывали, что сам Пушкин подобным людям был вовсе не нужен: они лишь трепали его имя для достижения своих собственных целей.
Присутствовавший на пушкинском юбилее Сергей Александрович прекрасно понял, в кого метят речи С.А. Муромцева. Очевидно, по инициативе Сергея Александровича и был поставлен вопрос о закрытии Юридического общества. Уже 9 июля министр народного просвещения Н.П. Богомолов принял решение о закрытии.
Настроения либерального общества левели на глазах. Великий князь, будучи генерал-губернатором Москвы, адекватно реагировал на изменения ситуации в городе. При этом его политика в Москве становится со временем все более гибкой. В 1901 году было закрыто Московское общество взаимопомощи интеллигентных профессий, в составе которого было 1100 членов. Но этом же году он уже как опытный политик с оговорками поддержал отлучение от Церкви "великого ересиарха" нового времени Льва Толстого. "Да, больно некстати как-то теперь выбрано время для отлучения от церкви Льва Толстого!", - писал он Великому князю Павлу Александровичу в январе 1901 года. - "Во-первых, по моему слабому разумению, это было лишнее вообще и как-то ни к чему и несимпатично; а, во-вторых, не сообразительно, ибо зимою, и в такое неспокойное время - положительно не следовало... Теперь возбудили фурор, симпатии к гр. Толстому и новый ореол, в глазах его поклонников. Все и вся ездят к нему на поклон; его комната, говорят, наполнена цветами, которые ему нанесли курсистки в виде проявления симпатий".
Не мудрено, что подобная духовно обоснованная и твердая политика Сергея Александровича, выступившего против разгула "демократии" в виде разрушительных союзов и обществ, вызвала к нему непримиримую ненависть и клевету, которую "демократы" муссируют и доныне. Более того, эта ненависть привела в конечном итоге к убийству Великого князя теми, кто призывал к "свободе союзов", "свободе совести", кто цинично призывал "против смертной казни". В частности, среди речей вышеупомянутого С.А. Муромцева есть и такая: "До очевидности ясно, что время смертных казней минуло безвозвратно, что этому виду кары уже нет оправдания в общественном сознании. Тем не менее общественную совесть не перестают смущать... известия.. о постановленных смертных приговорах... Крови русских граждан пролито много, слишком много для того, чтобы и наиболее жестоких заставить содрогнуться...". Сказаны были эти циничные слова уже после жесточайшего убийства Великого князя Сергея Александровича. "Безумные лево-радикальные террористические акты получали молчаливое одобрение тех, кто постоянно ратовал за создание в стране правового строя".
Сергей Александрович был назначен на пост генерал-губернатора Москвы своим братом, Императором Александром Ш. Его сотрудничество с братом было идеальным, так как Александр Ш нашел простые и все еще достаточные для взволнованного реформами общества средства усмирения. Перелом в судьбе Великого князя Сергия наступил, в сущности, в 1894 году, когда не стало Императора-брата. Осенью этого года Сергей Александрович несколько недель находился в Ливадии у постели умирающего Императора. 20 октября Александр Ш вызвал к себе для разговора Сергея Александровича с женой, поздравил Елисавету Федоровну с днем рождения и в тот же день скончался. Великий князь сопровождал тело усопшего брата в Санкт-Петербург. 21 октября он отметил в своем дневнике: "Много сидел с братьями. С Алексеем вдвоем сильно поплакали, говоря о Нем. Я знаю, что я потерял в Нем! Весь смысл моей деятельности давал Он! Я верил, в Него, в Его идею всей своей душой, а теперь что!!". 7 ноября, в день похорон, новая запись в дневнике: "Невыносимо тяжела была минута, когда опускали моего Государя в могилу; мне все казалось, что это не Он. Он не может лежать в гробу! И снова приходится начинать жизнь - ужасно без Него! Не для Него жить и работать мне кажется невероятным".
При новом Государе жизнь московского генерал-губернатора осложнилась. В отличие от прежнего времени, многие решения приходилось принимать самому, ибо на первых порах Император Николай Александрович был не опытен в государственных делах. Отношения между дядей и царствующим племянником не всегда складывались просто, но всегда - очень сердечно и искренно.
Разрушителей русской государственности не интересовала ни большая созидательная деятельность князя Сергия на благо Отечества, ни его исполненная истинной святости жизнь. Справедливо считая Великого князя "удерживающим", главой "партии сопротивления", они неминуемо должны были сделать его одной из своих первых кровавых жертв.
http://www.ioannp.ru/publications/129382
Император Александр III, несомненно, знал, что брат Сергей является человеком неамбициозным, человеком скорее частной жизни. В этом смысле совсем неслучайно духовное его родство с Великим князем Константином Константиновичем: тонким лириком, человеком искусства, будущим президентом Академии Наук и вместе с тем - человеком глубокой личной веры. Единственное, что разделяло двух Великих князей - их личная позиция в той сложнейшей духовной и политической ситуации, которая сложилась вокруг русского трона уже к концу Х1Х века.
Дневники Великого князя Константина дают представление о том, что он чувствовал себя в царском окружении не всегда уютно. Его внутренняя жизнь характеризуется некоторой нравственной оппозицией к власти. Он каким-то образом пытается отгородиться от державных интересов семьи Романовых. Его душа тяготеет к семье, к искусству, к общению с людьми литературного и артистического круга, к религии. В своем дневнике он записывает: "Меня в высших сферах считают либералом, мечтателем, фантазером и выставляют таким перед Государем. И он, думается мне, сам приблизительно такого обо мне мнения". В этом и была доля правды.
Великий же князь Сергей Александрович, разделяя многие идеалистические представления Константина Константиновича, был все же честным консерватором, державником, государственником - и, при всей своей нелюбви к парадности и придворной суете, не уклонялся от личного активного участия в событиях. Эта активность обусловливалась не соображениями карьеры, не любовью к блеску и роскоши, но монархизмом князя - в самом широком смысле слова. Монархизм Сергея Александровича был практическим жизненным продолжением его религиозности, его веры в Бога. Почему Император Александр III решился на это назначение? Он знал, что Сергей Александрович хотя и не был выдающимся организатором, но, вне всякого сомнения, был убежденным защитником престола (что нечасто встречалось даже в ближайшем окружении Царя), мощным духовным противовесом разрушительным тенденциям нигилизма и бездуховности. Великий князь по своему духовному складу был из когорты "удерживающих тайну беззакония". Выбор Государя определялся именно этим - и ничем иным. В одном из писем этого времени к сыну Николаю Александр Ш заметил: "Вот новость, которая тебя удивит: я решился назначить дядю Сергея в Москву генерал-губернатором вместо Долгорукова, выжившего за последнее время совершенно из ума. Сергей очень доволен, хотя и страшится немного этого назначения, но я уверен, что он справится и, конечно, будет стараться послужить с честью".
На самом деле вряд ли Сергей Александрович был "очень доволен". Просто настало время Великому князю положить все свои духовные богатства, которые он накопил за это время, на алтарь Отечества. Накопив некоторые впечатления от своего генерал-губернаторства, Великий князь писал в мае 1891 года будущему Императору Николаю Александровичу: "А я-то сижу Московским генерал-губернатором. Не могу от тебя скрыть, что это не особенно забавно, но главное - грустно и тяжело расстаться с полком: я до сих пор не могу прийти в себя. Круга товарищей старых - так не достает. 10 лет бесследно не могут пройти. А играть вечно первую роль и тут еще представительствовать - все это так противно моему характеру, моей природе, что я из кожи лезу от отчаяния, и чем дальше будет, тем, вероятно, хуже. Конечно, не дело меня пугает - дело меня очень интересует и. наконец, доверие Папа ко мне меня глубоко трогает, но тяжело ужасно! Приходится нам начинать новую жизнь, при новой, незнакомой обстановке с совсем уже незнакомыми людьми. Но жребий брошен и нужно жить и работать". Сергею Александровичу и в самом деле было тяжело в Москве, однако Император как бы угадал духовный путь Великого князя - и помог ему духовно реализоваться. Именно в Москве суждено было Сергею Александровичу проявить все свои лучшие качества и свято-мученически закончить свое земное поприще. Такая же деятельно-праведная жизнь ожидала в Москве и его жену, ныне прославленную Церковью в лике святых преподобномученицу Елисавету.
У Московского генерал-губернатора была огромная власть: он был полноправным царским наместником в центральной России. И эту власть нужно было употребить по назначению. Это был расцвет деятельности Великого князя, сменившего на этом посту князя Владимира Долгорукова, который был генерал-губернатором Москвы с 1865 года и которому было уже за 80 лет. В первопрестольной столице нарастали беспорядки. "Утверждали, что генерал-губернатор попустительствует либеральным тенденциям, что он фактически не занимается делами, а всем верховодят чиновники канцелярии; что должности в городских и губернских управлениях предоставляются за взятки, что за подношения и мзду в Москву понаехало множество лиц иудейского вероисповедания, которые, не имея законных прав, получили там вид на жительство; что московские газеты и журналы, не чувствуя надлежащего контроля, ведут себя совершенно недопустимо, а в московских салонах открыто ведутся противоправительственные разговоры". Все это, конечно, знал и Великий князь. И если он безропотно согласился перейти с должности командира Преображенского полка на должность генерал-губернатора Москвы, то сделал это именно из духовных и патриотических побуждений.
Жить ему осталось 14 лет. Это были лучшие и плодотворнейшие годы его жизни. Около четырнадцати лет он занимал пост Московского генерал-губернатора, в течение восьми лет возглавлял Московский военный округ. Сергею Александровичу пришлось сменить привычный образ жизни. Теперь ему постоянно приходилось быть на людях: приемы, парады, обеды, поездки занимали все его время. Несколько лет потратил Сергей Александрович только на инспекционные поездки по огромной Московской губернии. Он вынужден был знакомиться с огромным количеством людей, выслушивать жалобы и читать доносы. По устройству своего характера он был чужд такому образу жизни. В мае 1891 он писал Великому князю Константину Константиновичу: "Друг мой, прости, но я был в конец затормошен всеми бесконечными приемами! Думалось, что им конца не будет; а в душе было так нехорошо, так ужасно тоскливо и я был в скверном настроении - никогда в жизни не было мне так тяжело, как было все это время".
Великому князю Сергию было трудно в Москве, где он был чужим, "столичным", да еще и Романовым. Он был "глазом и рукой" Государя. Служил лишь Императору и перед Ним одним отчитывался, не слишком и стремясь к сближению с постоянно бурлящим в предреволюционные годы московским обществом, о котором он сказал позже: "Грибоедовские типы не перевелись".
26 мая 1896 года Великий князь был назначен командующим войсками Московского военного округа. Но в Москве он проявился не только как государственный человек, но и как духовная личность. В эпоху всеобщей распущенности, в преддверии прихода "великого хама", князь не просто занял консервативную позицию по отношению ко всему совершающемуся. В своей деятельности он пошел духовным путем "удерживающего"... Следует помнить о том, как тесно переплеталась в тот момент защита монархии и защита Православия. В основе разрушения лежали, как всегда, духовные причины. Недаром вскоре после убийства князя Сергия, в 1906 году, в дни Страстной седмицы, хорошо знавший его, неоднократно с ним встречавшийся будущий священномученик митрополит Владимир (Богоявленский) в своей проповеди в церкви Московского Епархиального Дома говорил об этом времени: "Ни для кого не тайна, что мы живем во время не одной только политической, но и религиозной борьбы". После убийства Великого князя, когда стали подводить итоги его деятельности, стало видно главное из того, что он сделал. Современники свидетельствовали: он "старался поднять нашу древнепрестольную столицу в различных отношениях, особенно в смысле хранения в ней, как исконно русского центра, ее национально-исторических преданий. И поникшее было в прежнее время, под воздействием чуждых нам влияний, значение ее святынь, исторических достопримечательностей, самого уклада жизни московской при нем поднялось, возвысилось и стало виднее во всех концах России". В это время либерализация и бездуховность начали захлестывать Россию. В этих условиях Великий князь не считал себя вправе идти на бесконечные уступки, лишь разжигающие аппетит толпы. Революционные круги считали его главою "партии сопротивления". Историк С.С. Ольденбург в книге "Царствование императора Николая II" (СПб., 1991) писал: "Великий Князь Сергий Александрович, много лет занимавший пост Московского генерал-губернатора, действительно был человеком твердых консервативных воззрений, способный в тоже время и на смелую инициативу".
Однако одной лишь смелой инициативы было недостаточно, чтобы победить гидру революции. Великий князь проявлял смелость, личное мужество, консерватизм, но, как и его ближайшее консервативное окружение, не мог выработать в одиночку адекватных ответов вызовам времени. Проявляя твердость, патриотизм, духовную зоркость, он в то же время (и это естественно!) не мог выработать какой-либо системы или концепции общегосударственных действий. Это касается не только Великого князя, но и практически всех государственных деятелей той поры. Их называли жестокими, но у них не было представления о тех средствах, которые необходимы были в борьбе с невиданным ранее внутренним врагом. Представление о новом уровне жестокости дадут уже действия и выступления новых правителей России, большевиков. Приведем здесь хотя бы известные слова Л. Троцкого, сказанные им уже после расстрела царской семьи, в статье 1919 года "Издыхающая контрреволюция": "Мы должны превратить Россию в пустыню, населенную белыми неграми, которой мы дадим такую тиранию, которая никогда не снилась даже жителям Востока. Путем кровавых бань мы доведем русскую интеллигенцию до полного отупения, до идиотизма, до животного состояния". Воспитанные на гуманистической и просветительской литературе Х1Х века, Романовы, в том числе и Великий князь Сергей Александрович, просто не могли представить себе, какими должны быть адекватные действия против террористов-революционеров. Они оказались не готовы к этому психологически: настолько велик был разрыв в понимании ситуации у противоборствующих сторон.
Почти с самого начала своей деятельности в Москве Великий князь почувствовал атмосферу предательства и настороженности. Историк А.С. Боханов по этому поводу замечает, что князь "встречался с должностными лицами, выслушивал доклады, отдавал распоряжения, посещал общественные собрания, но почти никогда не произносил речей и очень редко позволял себе выходить за рамки утвержденного протокола.
Великий князь знал, что публичные мероприятия всегда таили в себе опасность непредсказуемых эксцессов. Ему приходилось неоднократно убеждаться, что даже съезд любителей оранжерейных растений может закончиться или принятием политической резолюции, или выступлением какого-либо профессора или присяжного поверенного, не умеющего отличить кактус от пальмы, но речь которого непременно будет содержать завуалированные нападки на власть. Эти намеки, эти эвфемизмы тут же с радостью будут расшифрованы собравшимися и оратор удостоится одобрительных рукоплесканий. Бороться с этим было практически невозможно, так как формальных поводов для административного воздействия не существовало". Таким был, например, съезд врачей в январе 1894 года. Сергей Александрович в письме брату Павлу от 12 января отметил недоброжелательную атмосферу, царившую на этом съезде: "Вчера закрылся конгресс врачей - я отказался быть - и этого с них довольно. Но во время заседания вдруг появилось это чучело, Лев Толстой; конечно, овациям не было конца... Его гений не выдержал славы". К 1899 году, который ознаменовался для Великого князя Сергея Александровича как генерал-губернатора Москвы, в частности, столкновением с "демократическими" обществами, атмосфера начала понемногу меняться. Речь идет прежде всего о столкновении с Юридическим обществом при Московском университете. Председателем этого общества был либеральный профессор С.А. Муромцев. Многие подобные общественные организации, по сути, создавались для расшатывания и разрушения русской государственности. Таких "обществ" и в Москве и в Петербурге было немало. Давно действовало в Москве Общество любителей российской словесности при Московском университете, было Общество взаимопомощи лиц интеллигентных профессий и др. Все это были "вирусы разрушения", запущенные чуждой рукой в государственный организм. Их деятельность очень долгое время (несколько десятилетий) никем не контролировалась. Их количество к концу Х1Х века росло как снежный ком. Лишь 4 марта 1906 года, уже после убийства Великого князя Сергея Александровича, вышел первый закон об общественных организациях, регулирующий их деятельность.
26 мая 1899 года Юридическое общество провело заседание в честь 100-летия со дня рождения А.С. Пушкина. Причем использовало этот юбилей лишь для выражения своих разрушительных политических взглядов. Уже задолго до 1917 года российские либералы стремились истолковать творчество национального русского поэта как антигосударственное, разрушительно-нигилистическое, как борьбу с властью. В своей речи о Пушкине профессор, прячась за красивой либеральной фразой, в сущности, призывал к перемене власти в стране. В присутствии Великого князя Сергея Александровича С.А. Муромцев сказал: "В истории гражданского развития нашего отечества неизгладимыми чертами вписано, как среди общества, печально поражавшего чуткую совесть великого народного поэта своим презрением к мысли и равнодушием ко всякому долгу, справедливости и правде, звучал героический гимн, посвященный красоте и человеческому достоинству. Проникнутый с юности мечтами о просвещенной свободе и законности... не щадил поэт своих гигантских усилий пробудить современную ему толпу от позорного сна... Борьба, вынесенная Пушкиным была борьбой за независимость и свободное развитие... Празднуя ныне память поэта, мы торжествуем вместе с тем победу, одержанною личностью над рутиною жизни и властной опеки!" Подобные речи ясно показывали, что сам Пушкин подобным людям был вовсе не нужен: они лишь трепали его имя для достижения своих собственных целей.
Присутствовавший на пушкинском юбилее Сергей Александрович прекрасно понял, в кого метят речи С.А. Муромцева. Очевидно, по инициативе Сергея Александровича и был поставлен вопрос о закрытии Юридического общества. Уже 9 июля министр народного просвещения Н.П. Богомолов принял решение о закрытии.
Настроения либерального общества левели на глазах. Великий князь, будучи генерал-губернатором Москвы, адекватно реагировал на изменения ситуации в городе. При этом его политика в Москве становится со временем все более гибкой. В 1901 году было закрыто Московское общество взаимопомощи интеллигентных профессий, в составе которого было 1100 членов. Но этом же году он уже как опытный политик с оговорками поддержал отлучение от Церкви "великого ересиарха" нового времени Льва Толстого. "Да, больно некстати как-то теперь выбрано время для отлучения от церкви Льва Толстого!", - писал он Великому князю Павлу Александровичу в январе 1901 года. - "Во-первых, по моему слабому разумению, это было лишнее вообще и как-то ни к чему и несимпатично; а, во-вторых, не сообразительно, ибо зимою, и в такое неспокойное время - положительно не следовало... Теперь возбудили фурор, симпатии к гр. Толстому и новый ореол, в глазах его поклонников. Все и вся ездят к нему на поклон; его комната, говорят, наполнена цветами, которые ему нанесли курсистки в виде проявления симпатий".
Не мудрено, что подобная духовно обоснованная и твердая политика Сергея Александровича, выступившего против разгула "демократии" в виде разрушительных союзов и обществ, вызвала к нему непримиримую ненависть и клевету, которую "демократы" муссируют и доныне. Более того, эта ненависть привела в конечном итоге к убийству Великого князя теми, кто призывал к "свободе союзов", "свободе совести", кто цинично призывал "против смертной казни". В частности, среди речей вышеупомянутого С.А. Муромцева есть и такая: "До очевидности ясно, что время смертных казней минуло безвозвратно, что этому виду кары уже нет оправдания в общественном сознании. Тем не менее общественную совесть не перестают смущать... известия.. о постановленных смертных приговорах... Крови русских граждан пролито много, слишком много для того, чтобы и наиболее жестоких заставить содрогнуться...". Сказаны были эти циничные слова уже после жесточайшего убийства Великого князя Сергея Александровича. "Безумные лево-радикальные террористические акты получали молчаливое одобрение тех, кто постоянно ратовал за создание в стране правового строя".
Сергей Александрович был назначен на пост генерал-губернатора Москвы своим братом, Императором Александром Ш. Его сотрудничество с братом было идеальным, так как Александр Ш нашел простые и все еще достаточные для взволнованного реформами общества средства усмирения. Перелом в судьбе Великого князя Сергия наступил, в сущности, в 1894 году, когда не стало Императора-брата. Осенью этого года Сергей Александрович несколько недель находился в Ливадии у постели умирающего Императора. 20 октября Александр Ш вызвал к себе для разговора Сергея Александровича с женой, поздравил Елисавету Федоровну с днем рождения и в тот же день скончался. Великий князь сопровождал тело усопшего брата в Санкт-Петербург. 21 октября он отметил в своем дневнике: "Много сидел с братьями. С Алексеем вдвоем сильно поплакали, говоря о Нем. Я знаю, что я потерял в Нем! Весь смысл моей деятельности давал Он! Я верил, в Него, в Его идею всей своей душой, а теперь что!!". 7 ноября, в день похорон, новая запись в дневнике: "Невыносимо тяжела была минута, когда опускали моего Государя в могилу; мне все казалось, что это не Он. Он не может лежать в гробу! И снова приходится начинать жизнь - ужасно без Него! Не для Него жить и работать мне кажется невероятным".
При новом Государе жизнь московского генерал-губернатора осложнилась. В отличие от прежнего времени, многие решения приходилось принимать самому, ибо на первых порах Император Николай Александрович был не опытен в государственных делах. Отношения между дядей и царствующим племянником не всегда складывались просто, но всегда - очень сердечно и искренно.
Разрушителей русской государственности не интересовала ни большая созидательная деятельность князя Сергия на благо Отечества, ни его исполненная истинной святости жизнь. Справедливо считая Великого князя "удерживающим", главой "партии сопротивления", они неминуемо должны были сделать его одной из своих первых кровавых жертв.
http://www.ioannp.ru/publications/129382
_1.jpg)
