В 2003 году в России отмечали 10-летие принятия новой Конституции РФ. Революционное значение Конституции для медицинского сообщества заключается, в частности, в том, что в статье 15 пункте 4 утверждается необходимость приведения принципов и норм российского законодательства в соответствие с принципами и нормами международного права.
Согласно Конституции Российской Федерации, "общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы" (ст. 15 пункт 4 Конституции Российской Федерации 1993 года). Это означает, во-первых, что если международным договором РФ установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора. Во-вторых, при отсутствии в российском законодательстве соответствующих норм международные нормы в РФ имеют прямое действие.
"Конвенция о защите прав и достоинства человека в связи с применением достижений биологии и медицины (Конвенция о правах человека и биомедицине)", принятая Советом Европы 19 ноября 1996 года, является документом международного права в области здравоохранения. В качестве основополагающей нормы Конвенции провозглашается "приоритет человека". Именно так называется статья 2 части I Конвенции. Над чем же устанавливается приоритет человека? На этот вопрос отвечает само содержание данной статьи: "Интересы и благо отдельного человека превалируют над интересами общества или науки"[1].
Устанавливаемый международным правом приоритет вступает в явное противоречие с основными принципами идеологии, господствующей в СССР десятки лет и сформировавшей моральное сознание не одного поколения граждан России. Этими основными принципами являются "коллективизм" и "сциентизм". Нельзя хотя бы кратко не восстановить их содержание, для того чтобы убедиться в подлинной революционности изменений, происшедших, в частности, в этических основаниях российского законодательства. Принцип коллективизма заключал в себе приоритет общественных интересов над личными. Признание данного приоритета трактовалось идеологами марксизма-ленинизма как ее отличительная особенность: "Социалистический коллективизм в корне противоположен буржуазному индивидуализму"[2]. Названный приоритет базировался на так называемой "социальной сущности человека", которая заключалась в том, что в самом человеке нет ничего, кроме черт его общественной природы; сущность человека заключалась в "совокупности всех общественных отношений"[3]. Сциентизм господствующей идеологии заключался в принципе, согласно которому наука представляет собой основную производительную силу, непосредственно определяющую материальное благополучие общества. Идеология марксизма-ленинизма, провозгласившая саму себя наукой, превращала науку в некий "культ", "высшую ценность". Неудивительно, что интересы науки безусловно доминировали не только над индивидуальными, но даже и над интересами коллективов разного уровня (производственный коллектив, село, город и т. д.).
Весьма показательно, что в преамбуле "Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан", принятых в июле 1993 года, законодатели Российской Федерации, уже освобожденные от "господствующей идеологии", отмечают, что Верховный Совет Российской Федерации принимает "Основы законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан", "стремясь к совершенствованию правового регулирования и закрепляя приоритет прав и свобод человека и гражданина в области охраны здоровья" ("Основы законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан", 1993). В данной формулировке - "закрепляя приоритет прав и свобод человека" - явно отсутствовала логически и грамматически необходимая часть: формулировка того, над чем закрепляется этот приоритет. Конвенция Совета Европы, безусловно, возмещает этот пробел: "Интересы и благо отдельного человека превалируют над интересами общества или науки". Расставленные приоритеты, согласно действующему законодательству РФ, находятся в настоящее время в состоянии "прямого действия".
Но далее неизбежно возникают вопросы: а какое идеологическое основание имеют эти международные приоритеты? Каково их происхождение? На какой этике они базируются? Совместима ли она с духовно-нравственными особенностями России? В какой культурной традиции они формируются? Предпринятые исследования[4] обнаруживают, что этой культурной традицией является христианская этика. Приоритет человека в христианской этической традиции обусловлен как минимум тремя факторами. Во-первых, признанием того, что человек сотворен по "образу и подобию Божию", то есть теоцентризм христианской этики защищает человека от различных форм социоцентризма и сциентизма.
Богочеловеческая природа Христа Спасителя является основанием прав на свободу, честь и достоинство человеческой жизни. Во-вторых, тем, что человек призван к совершенствованию и к богообщению (к теозису - "обожению" - в терминах христианской этики). В-третьих, приоритет человека в христианской этической традиции обусловлен тем, что "совокупность совершенства" есть любовь к ближнему, ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя (Гал 5, 14).
Чужда ли эта традиция России? Если чужда, тогда мы должны признать, что в такой же мере чужд для России и Ф.М.Достоевский. Но для всего мира это имя неразрывно связано с Россией, с особенностями ее культуры. Именно в русской религиозной философии и именно Достоевский начал великий спор о приоритетах, спор о том, что важнее - социальная польза или христианская любовь к человеку? Что дороже - слезы ребенка или весь мир познания? ""Скажи мне сам прямо, я зову тебя - отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им, наконец, мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице... ребеночка... и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги". "Нет, не согласился бы", - тихо проговорил Алеша"[5].
Ф.М.Достоевский стоит у истоков русской религиозной нравственной философии[6], каждый представитель которой вслед за Алешей Карамазовым говорит "нет, не согласен" и каждый удивительно гармонично дополняет другого в разработке неопровержимой аргументации и в обосновании того, что "светлое будущее" человечества не может быть куплено ценою "слез ребенка", что любовь и сострадание к конкретному человеку "здесь и сейчас" дороже радужных перспектив научно-технического прогресса. Спор, начатый Достоевским в XIX веке, до сих пор не окончен. Идеологический штамп о недопустимости ограничений прогрессивного развития науки весьма влиятелен в нашем постсоветском обществе. Тем не менее в 2002 году был принят Федеральный закон "О временном запрете на клонирование человека", само название которого стало первым свидетельством допустимости в современной России "удовлетворения справедливых требований морали" (ст. 29 "Всеобщей декларации прав человека", 1948).
Большое положительное влияние в пользу справедливости требований моральных ограничений биомедицинских исследований на человеке оказывает широкое информирование российской общественности о приговоре по делу медиков, принятым Первым военным трибуналом в 1947 году в Германии.
Как было выше упомянуто, Нюрнбергский процесс (1946-1947) вскрыл факты чудовищных по своей жестокости и по своему размаху медицинских экспериментов над человеком, когда огромное число узников концентрационных лагерей, в основном не германского происхождения, использовались для научно-исследовательских целей и медицинских опытов.
Позиция, отрицающая моральные ориентиры и принципы науки, известна. В христианской традиции мы находим специальный термин, обозначающий ученых, пренебрегающих моралью в своей деятельности. Василий Великий в "Беседах на Шестоднев" называл их "полуучеными"[7]. Безнравственную науку Ф.М.Достоевский называл "полунаукой": "Полунаука - это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда"[8]. Именно в условиях распространения "полунауки", или феномена безнравственной науки, легализованной в СССР "господствующей идеологией", таким значимым становится формирование регулирующего ее законодательства, выверенного нормами христианской морали.
Тем не менее спор о приоритетах не утихает. То и дело можно слышать справедливые упреки в сторону сторонников этической экспертизы разрабатываемых законопроектов: "Нельзя загонять в рай дубиной. Но в то же время нельзя мириться с тем, когда загоняют дубиной в ад". О чем идет речь? Речь идет о феномене, который был назван немецким психиатром и философом К.Ясперсом "преступной государственностью". К.Ясперс имел в виду реальную возможность принятия государством законов, противостоящих морали. Он имел в виду конкретный закон, принятый в Германии в 1937 году, который назывался "Программа по эвтаназии" и предписывал умерщвление психических больных. Ясперс обращал внимание на опасное явление, а именно на то, что юридическое "убий" попрало моральное "не убий" и что, следовательно, юридический закон может противостоять закону нравственному.
"Преступная государственность" как феномен XX века, к сожалению, становится и проблемой XXI века, по крайней мере для России. Ряд действующих законов, регулирующих медицинскую деятельность в России, явно не удовлетворяют "справедливым требованиям морали" (ст. 29 "Всеобщей декларации прав человека", 1948). Речь идет, например, об провозглашенном в статье 36 праве каждой женщины на искусственное прерывание беременности. Современные научные исследования эмбриологов и генетиков свидетельствуют о начале человеческой жизни до 12 недель - сроке, когда любая гражданка РФ по своему желанию "имеет право" (!) ее уничтожить. (Что и происходит в количестве от 4 до 7 миллионов младенцев в год!) Действия по уничтожению человеческой жизни не могут не быть признанными аморальными, то есть преступными с этической точки зрения.
В то же время современная международная судебная практика полна примерами, когда эмбрион становится объектом правовой защиты, например, когда права наследства признаются за искусственно (in vitro) зачатым эмбрионом, и значительно меньшего возраста, чем 12 недель.
Широкую огласку получил инцидент с супругами Марио и Эльзой Риос в 1983 году. Они прибыли в Мельбурн, где несколько яйцеклеток Эльзы были оплодотворены спермой донора. Из трех эмбрионов один был пересажен в матку, два других заморожены на случай неудачи с имплантацией первого. Через 10 дней произошел спонтанный выкидыш пересаженного эмбриона. Весной 1983 года, прежде чем была сделана попытка пересадить два запасных эмбриона, Марио и Эльза стали жертвами авиакатастрофы. В связи с делом о наследстве (супруги принадлежали к очень богатой семье) возник вопрос и о судьбе замороженных эмбрионов. Юристы столкнулись с опасениями, что отказ от мер по вынашиванию эмбрионов суррогатной матерью может быть рассмотрен как нарушение прав детей-наследников[9].
Ныне действующий Федеральный закон "О трансплантации органов и (или) тканей человека" (1992) так же, как и статья 36 "Основ законодательства", далек от этического совершенства. Ибо принцип презумпции согласия, который лежит в основании закона о трансплантации, фактически допускает действия с умершим человеком, на которые он при жизни не давал согласия. Действие же, совершаемое без согласия, квалифицируется в этике как насилие, со всеми вытекающими из этого последствиями. Одним из последствий является мощное социальное недоверие к отечественной трансплантации, что находит свое очевидное выражение в российской прессе[10].
Ныне действующие законы, регулирующие медицинскую деятельность, а также ряд законопроектов, например "О репродуктивных правах", "О легализации эвтаназии" и др., обнаруживают реальную и опасную тенденцию: этические и правовые нормы могут не только не совпадать, но даже и противостоять друг другу. В данной ситуации значительно возрастает роль этической экспертизы законопроектов. Уровень и качество этической экспертизы в значительной степени зависит от того, насколько она выверена "духом и буквой" этики, на сколько учитывает культурно-национальную самобытность России и в частности основополагающие принципы христианской этики.
[1] См.: Биомедицинская этика // Сб. статей под ред. Президента РАМН В.Покровского. М., 1998.
[2] Коллективизм // Словарь по этике. М.: Изд-во политической литературы, 1970. С. 117.
[3] Маркс К. и Энгельс Ф. ПСС. Т. 3. С. 3.
[4] См.: Силуянова И.В. В фокусе внимания - современная медицина//О социальной концепции русского Православия. М.: Республика, 2002. С. 156-172.
[5] Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Собр. соч.: В 10 т. М., 1958. Т. 9. С. 308.
[6] Русская религиозная философия представлена творчеством Достоевского Ф.М., Соловьева В.С., Франка С.П., Булгакова С.Н., Бердяева Н.А., Лосского В.Н., Флоренского П.А., Несмелова В.И. и др.
[7] Василий Великий писал о слепнущих при свете дня "полуученых", имеющих "глаза сов, ибо зрение совы, проникающее сквозь мрак ночи, поражается великолепием света". Цит. по: Мосс В. Православный подход к науке // Православная жизнь. 1995. N 8. С. 25.
[8] Достоевский Ф.М. Бесы // Собр. соч.: В 10 т. М., 1957. Т. 7. С. 266.
[9] См.: Breck, John. Th e Sacred Gift of Life // Orthodox Christiany and Bioethics. New York, 2000.
[10] В качестве примера этически корректного законодательства может быть рассмотрено законодательство США, регулирующее трансплантацию на основе принципа презумпции несогласия.
Из книги Ирины Силуяновой "Антропология болезни", изданной Сретенским монастырем в 2007 г.
http://www.pravoslavie.ru/put/070911172908
Согласно Конституции Российской Федерации, "общепризнанные принципы и нормы международного права и международные договоры Российской Федерации являются составной частью ее правовой системы" (ст. 15 пункт 4 Конституции Российской Федерации 1993 года). Это означает, во-первых, что если международным договором РФ установлены иные правила, чем предусмотренные законом, то применяются правила международного договора. Во-вторых, при отсутствии в российском законодательстве соответствующих норм международные нормы в РФ имеют прямое действие.
"Конвенция о защите прав и достоинства человека в связи с применением достижений биологии и медицины (Конвенция о правах человека и биомедицине)", принятая Советом Европы 19 ноября 1996 года, является документом международного права в области здравоохранения. В качестве основополагающей нормы Конвенции провозглашается "приоритет человека". Именно так называется статья 2 части I Конвенции. Над чем же устанавливается приоритет человека? На этот вопрос отвечает само содержание данной статьи: "Интересы и благо отдельного человека превалируют над интересами общества или науки"[1].
Устанавливаемый международным правом приоритет вступает в явное противоречие с основными принципами идеологии, господствующей в СССР десятки лет и сформировавшей моральное сознание не одного поколения граждан России. Этими основными принципами являются "коллективизм" и "сциентизм". Нельзя хотя бы кратко не восстановить их содержание, для того чтобы убедиться в подлинной революционности изменений, происшедших, в частности, в этических основаниях российского законодательства. Принцип коллективизма заключал в себе приоритет общественных интересов над личными. Признание данного приоритета трактовалось идеологами марксизма-ленинизма как ее отличительная особенность: "Социалистический коллективизм в корне противоположен буржуазному индивидуализму"[2]. Названный приоритет базировался на так называемой "социальной сущности человека", которая заключалась в том, что в самом человеке нет ничего, кроме черт его общественной природы; сущность человека заключалась в "совокупности всех общественных отношений"[3]. Сциентизм господствующей идеологии заключался в принципе, согласно которому наука представляет собой основную производительную силу, непосредственно определяющую материальное благополучие общества. Идеология марксизма-ленинизма, провозгласившая саму себя наукой, превращала науку в некий "культ", "высшую ценность". Неудивительно, что интересы науки безусловно доминировали не только над индивидуальными, но даже и над интересами коллективов разного уровня (производственный коллектив, село, город и т. д.).
Весьма показательно, что в преамбуле "Основ законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан", принятых в июле 1993 года, законодатели Российской Федерации, уже освобожденные от "господствующей идеологии", отмечают, что Верховный Совет Российской Федерации принимает "Основы законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан", "стремясь к совершенствованию правового регулирования и закрепляя приоритет прав и свобод человека и гражданина в области охраны здоровья" ("Основы законодательства Российской Федерации об охране здоровья граждан", 1993). В данной формулировке - "закрепляя приоритет прав и свобод человека" - явно отсутствовала логически и грамматически необходимая часть: формулировка того, над чем закрепляется этот приоритет. Конвенция Совета Европы, безусловно, возмещает этот пробел: "Интересы и благо отдельного человека превалируют над интересами общества или науки". Расставленные приоритеты, согласно действующему законодательству РФ, находятся в настоящее время в состоянии "прямого действия".
Но далее неизбежно возникают вопросы: а какое идеологическое основание имеют эти международные приоритеты? Каково их происхождение? На какой этике они базируются? Совместима ли она с духовно-нравственными особенностями России? В какой культурной традиции они формируются? Предпринятые исследования[4] обнаруживают, что этой культурной традицией является христианская этика. Приоритет человека в христианской этической традиции обусловлен как минимум тремя факторами. Во-первых, признанием того, что человек сотворен по "образу и подобию Божию", то есть теоцентризм христианской этики защищает человека от различных форм социоцентризма и сциентизма.
Богочеловеческая природа Христа Спасителя является основанием прав на свободу, честь и достоинство человеческой жизни. Во-вторых, тем, что человек призван к совершенствованию и к богообщению (к теозису - "обожению" - в терминах христианской этики). В-третьих, приоритет человека в христианской этической традиции обусловлен тем, что "совокупность совершенства" есть любовь к ближнему, ибо весь закон в одном слове заключается: люби ближнего твоего, как самого себя (Гал 5, 14).
Чужда ли эта традиция России? Если чужда, тогда мы должны признать, что в такой же мере чужд для России и Ф.М.Достоевский. Но для всего мира это имя неразрывно связано с Россией, с особенностями ее культуры. Именно в русской религиозной философии и именно Достоевский начал великий спор о приоритетах, спор о том, что важнее - социальная польза или христианская любовь к человеку? Что дороже - слезы ребенка или весь мир познания? ""Скажи мне сам прямо, я зову тебя - отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им, наконец, мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице... ребеночка... и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги". "Нет, не согласился бы", - тихо проговорил Алеша"[5].
Ф.М.Достоевский стоит у истоков русской религиозной нравственной философии[6], каждый представитель которой вслед за Алешей Карамазовым говорит "нет, не согласен" и каждый удивительно гармонично дополняет другого в разработке неопровержимой аргументации и в обосновании того, что "светлое будущее" человечества не может быть куплено ценою "слез ребенка", что любовь и сострадание к конкретному человеку "здесь и сейчас" дороже радужных перспектив научно-технического прогресса. Спор, начатый Достоевским в XIX веке, до сих пор не окончен. Идеологический штамп о недопустимости ограничений прогрессивного развития науки весьма влиятелен в нашем постсоветском обществе. Тем не менее в 2002 году был принят Федеральный закон "О временном запрете на клонирование человека", само название которого стало первым свидетельством допустимости в современной России "удовлетворения справедливых требований морали" (ст. 29 "Всеобщей декларации прав человека", 1948).
Большое положительное влияние в пользу справедливости требований моральных ограничений биомедицинских исследований на человеке оказывает широкое информирование российской общественности о приговоре по делу медиков, принятым Первым военным трибуналом в 1947 году в Германии.
Как было выше упомянуто, Нюрнбергский процесс (1946-1947) вскрыл факты чудовищных по своей жестокости и по своему размаху медицинских экспериментов над человеком, когда огромное число узников концентрационных лагерей, в основном не германского происхождения, использовались для научно-исследовательских целей и медицинских опытов.
Позиция, отрицающая моральные ориентиры и принципы науки, известна. В христианской традиции мы находим специальный термин, обозначающий ученых, пренебрегающих моралью в своей деятельности. Василий Великий в "Беседах на Шестоднев" называл их "полуучеными"[7]. Безнравственную науку Ф.М.Достоевский называл "полунаукой": "Полунаука - это деспот, каких еще не приходило до сих пор никогда"[8]. Именно в условиях распространения "полунауки", или феномена безнравственной науки, легализованной в СССР "господствующей идеологией", таким значимым становится формирование регулирующего ее законодательства, выверенного нормами христианской морали.
Тем не менее спор о приоритетах не утихает. То и дело можно слышать справедливые упреки в сторону сторонников этической экспертизы разрабатываемых законопроектов: "Нельзя загонять в рай дубиной. Но в то же время нельзя мириться с тем, когда загоняют дубиной в ад". О чем идет речь? Речь идет о феномене, который был назван немецким психиатром и философом К.Ясперсом "преступной государственностью". К.Ясперс имел в виду реальную возможность принятия государством законов, противостоящих морали. Он имел в виду конкретный закон, принятый в Германии в 1937 году, который назывался "Программа по эвтаназии" и предписывал умерщвление психических больных. Ясперс обращал внимание на опасное явление, а именно на то, что юридическое "убий" попрало моральное "не убий" и что, следовательно, юридический закон может противостоять закону нравственному.
"Преступная государственность" как феномен XX века, к сожалению, становится и проблемой XXI века, по крайней мере для России. Ряд действующих законов, регулирующих медицинскую деятельность в России, явно не удовлетворяют "справедливым требованиям морали" (ст. 29 "Всеобщей декларации прав человека", 1948). Речь идет, например, об провозглашенном в статье 36 праве каждой женщины на искусственное прерывание беременности. Современные научные исследования эмбриологов и генетиков свидетельствуют о начале человеческой жизни до 12 недель - сроке, когда любая гражданка РФ по своему желанию "имеет право" (!) ее уничтожить. (Что и происходит в количестве от 4 до 7 миллионов младенцев в год!) Действия по уничтожению человеческой жизни не могут не быть признанными аморальными, то есть преступными с этической точки зрения.
В то же время современная международная судебная практика полна примерами, когда эмбрион становится объектом правовой защиты, например, когда права наследства признаются за искусственно (in vitro) зачатым эмбрионом, и значительно меньшего возраста, чем 12 недель.
Широкую огласку получил инцидент с супругами Марио и Эльзой Риос в 1983 году. Они прибыли в Мельбурн, где несколько яйцеклеток Эльзы были оплодотворены спермой донора. Из трех эмбрионов один был пересажен в матку, два других заморожены на случай неудачи с имплантацией первого. Через 10 дней произошел спонтанный выкидыш пересаженного эмбриона. Весной 1983 года, прежде чем была сделана попытка пересадить два запасных эмбриона, Марио и Эльза стали жертвами авиакатастрофы. В связи с делом о наследстве (супруги принадлежали к очень богатой семье) возник вопрос и о судьбе замороженных эмбрионов. Юристы столкнулись с опасениями, что отказ от мер по вынашиванию эмбрионов суррогатной матерью может быть рассмотрен как нарушение прав детей-наследников[9].
Ныне действующий Федеральный закон "О трансплантации органов и (или) тканей человека" (1992) так же, как и статья 36 "Основ законодательства", далек от этического совершенства. Ибо принцип презумпции согласия, который лежит в основании закона о трансплантации, фактически допускает действия с умершим человеком, на которые он при жизни не давал согласия. Действие же, совершаемое без согласия, квалифицируется в этике как насилие, со всеми вытекающими из этого последствиями. Одним из последствий является мощное социальное недоверие к отечественной трансплантации, что находит свое очевидное выражение в российской прессе[10].
Ныне действующие законы, регулирующие медицинскую деятельность, а также ряд законопроектов, например "О репродуктивных правах", "О легализации эвтаназии" и др., обнаруживают реальную и опасную тенденцию: этические и правовые нормы могут не только не совпадать, но даже и противостоять друг другу. В данной ситуации значительно возрастает роль этической экспертизы законопроектов. Уровень и качество этической экспертизы в значительной степени зависит от того, насколько она выверена "духом и буквой" этики, на сколько учитывает культурно-национальную самобытность России и в частности основополагающие принципы христианской этики.
[1] См.: Биомедицинская этика // Сб. статей под ред. Президента РАМН В.Покровского. М., 1998.
[2] Коллективизм // Словарь по этике. М.: Изд-во политической литературы, 1970. С. 117.
[3] Маркс К. и Энгельс Ф. ПСС. Т. 3. С. 3.
[4] См.: Силуянова И.В. В фокусе внимания - современная медицина//О социальной концепции русского Православия. М.: Республика, 2002. С. 156-172.
[5] Достоевский Ф.М. Братья Карамазовы // Собр. соч.: В 10 т. М., 1958. Т. 9. С. 308.
[6] Русская религиозная философия представлена творчеством Достоевского Ф.М., Соловьева В.С., Франка С.П., Булгакова С.Н., Бердяева Н.А., Лосского В.Н., Флоренского П.А., Несмелова В.И. и др.
[7] Василий Великий писал о слепнущих при свете дня "полуученых", имеющих "глаза сов, ибо зрение совы, проникающее сквозь мрак ночи, поражается великолепием света". Цит. по: Мосс В. Православный подход к науке // Православная жизнь. 1995. N 8. С. 25.
[8] Достоевский Ф.М. Бесы // Собр. соч.: В 10 т. М., 1957. Т. 7. С. 266.
[9] См.: Breck, John. Th e Sacred Gift of Life // Orthodox Christiany and Bioethics. New York, 2000.
[10] В качестве примера этически корректного законодательства может быть рассмотрено законодательство США, регулирующее трансплантацию на основе принципа презумпции несогласия.
Из книги Ирины Силуяновой "Антропология болезни", изданной Сретенским монастырем в 2007 г.
http://www.pravoslavie.ru/put/070911172908
