Правда, и они, эти представительницы прекрасного пола, отнюдь не считали Международный женский день своим праздником. Ибо он был учрежден в России их смертельными врагами - большевиками, войну с которыми - причем не на жизнь, а на смерть - им довелось пройти.
Однако когда же, как не в первый месяц весны, найдется повод поговорить о боевых подругах господ белогвардейцев. Вдобавок они совсем не воспеты так, как, скажем, знаменитая деятельница Коммунистической партии Лариса Рейснер (прообраз Комиссара из "Оптимистической трагедии" Всеволода Вишневского). Да и в мемуарной, военно-исторической литературе русского зарубежья женщинам, сражавшимся на стороне белых, отведено очень малое место. Неудивительно, что даже на протяжении последних 15 лет, минувших после падения советской власти в России в начале 1990-х годов, постоянно упоминаются лишь два имени героинь-контрреволюционерок.
Русская Жанна Д'арк
Надо полагать, читатели, интересующиеся российской военной историей и историей отечественных спецслужб, легко догадаются, что речь идет о Марии Бочкаревой и Марии Захарченко-Шульц. Впрочем, первую из них признать, как говорится, "активной участницей" Гражданской войны можно с огромной натяжкой. В отличие от "бешеной Марии", запомнившейся миллионам зрителей по телевизионному фильму "Операция "Трест", где роль Захарченко-Шульц с блеском исполнила актриса Людмила Касаткина.
А вот Мария Леонтьевна Бочкарева прославилась в период Первой мировой войны и стала известна всей России еще до Октябрьской революции 1917 года. Напомню, что родилась она в 1889 году (по одним данным, в деревне Никольское Кирилловского уезда Новгородской губернии, откуда спустя 6 лет семья перебралась в Сибирь; по другим - в Сибири). В 15 лет была выдана замуж, но с супругом-пьяницей вскоре рассталась и сошлась с неким Яковом Букой, оказавшимся уголовником. Как утверждают некоторые источники, к 1914 году Бочкарева успела поработать и укладчицей рельсов на Транссибирской магистрали, и "прислужницей" в публичном доме.
Тем не менее после начала войны с Германией и Австро-Венгрией Мария решила отправиться на фронт. И не в качестве сестры милосердия, а солдата. "Мое сердце рвалось туда, - вспоминала она впоследствии, - чтобы принять крещение в огне и закалиться в лаве. Моя страна звала меня". Обращение к командованию расквартированного в Томске запасного батальона, естественно, результатов не принесло: молодой женщине, вдруг пожелавшей лично биться с врагами царя и Отечества, посоветовали обратиться к самому императору, поскольку только Николай II мог дать согласие на зачисление в состав армии столь необычного для того времени добровольца. Бочкарева послала телеграмму государю в Петроград, оттуда пришел положительный ответ.
В феврале 1915 года после трехмесячного обучения Мария оказалась в рядах 28-го пехотного Полоцкого полка. В первом же бою с немцами - бою неудачном - вынесла из-под огня 50 раненых сослуживцев, затем снова участвует в атаках, ходит в разведку. Ее производят в старшие унтер-офицеры, награждают Георгиевским крестом и тремя Георгиевскими медалями (согласно иным источникам, она - полный Георгиевский кавалер).
Когда вслед за Февральской революцией и свержением самодержавия пошел процесс разложения русской армии, несколько раз раненная фронтовичка выдвигает идею создания женских формирований для пробуждения ратного духа у деморализованных солдат. Сразу около двух тысяч соотечественниц откликнулись на призыв Бочкаревой. Она сама произвела тщательный отбор среди волонтерок, отсеяла всех мало-мальски склонных к флирту с офицерами-инструкторами, поддавшихся на большевистскую агитацию...
В конце июня 1917-го сколоченный ею батальон (300 штыков) отбыл на передовую и 8 июля участвовал в первом бою с противником. Доблесть этих воительниц была отмечена командованием, русская Жанна д"Арк (так называли Марию некоторые восторженные журналисты и политики), получившая перед выездом на фронт чин прапорщика, становится вскоре подпоручиком и поручиком, в России организуются аналогичные подразделения, но ни на страну, ни на армию пример женского самопожертвования, к сожалению, не повлиял.
Власть захватили большевики, объявившие о намерении заключить без промедления мир с австро-германским блоком. Бочкарева распустила свой батальон и поехала домой. По дороге, в Петрограде, имела беседу с Лениным и Троцким, безуспешно пытавшимися склонить Марию на свою сторону. Зато откликнулась она на просьбу генерала Корнилова совершить агитационную поездку в Великобританию и США, дабы Лондон и Вашингтон оказали помощь и поддержку Белому движению. Вернувшись осенью 1919 года на Родину, Бочкарева встречается с адмиралом Колчаком, уговорившим ее продолжить службу и сформировать добровольный санитарный отряд. Дела у Марии развивались успешно, однако дни верховного правителя России уже были сочтены.
Части Красной армии наступают, белогвардейским руководителям не до отряда Бочкаревой, и она уезжает в Томск. Здесь в январе 1920 года после занятия города большевистскими войсками ее арестовывают. В мае Мария была расстреляна (хотя, как уверяет один из исследователей, Бочкарева уцелела, "нашла свою любовь и обрела семью", а "скончалась уже после Второй мировой войны").
"БЕШЕНАЯ МАРИЯ"
Иначе сложилась судьба второй Марии - Захарченко-Шульц, что и немудрено, поскольку принадлежала она, не в пример Бочкаревой, к правящему сословию Российской империи.
Мария Владиславовна родилась в декабре 1893 года в дворянской семье Лысовых, имевшей поместье в Пензенской губернии. Окончила с золотой медалью Смольный институт. В 1913 году выходит замуж за поручика лейб-гвардии Семеновского полка Михно (согласно книге белоэмигранта-публициста Бориса Прянишникова "Незримая паутина"). Он погиб в самом начале войны с германцами и австро-венграми. Молодая вдова, к тому же только-только родившая дочь, не собиралась, однако, предаваться отчаянию и находить утешение в заботе о ребенке. Мария Михно пожелала заменить на фронте павшего супруга и добилась своего.
Сражалась вольноопределяющаяся Елисаветградского гусарского полка храбро, не раз ходила в разведку, была удостоена двух солдатских "Георгиев". А вернувшись после Октябрьской революции и полного развала русской армии домой и обнаружив там разоренным родное имение, собрала под свое начало нечто вроде партизанского отряда из офицеров, студентов, гимназистов-старшеклассников. Эти своего рода "антинародные" мстители уничтожали организаторов и активных участников погромов поместий и убийств их владельцев. Попутно Лыкова-Михно занималась тайной переправкой добровольцев, намеревавшихся биться на стороне белых в разгоравшейся Гражданской войне. Так Мария встретилась с другом покойного мужа полковником (Прянишников утверждает, что ротмистром) Захарченко, пробиравшимся на восток, где сравнительно недалеко от Пензы находились антисоветские войска.
Кстати, сама вдова Михно проживала в собственном имении, но не в бывшем барском доме, где разместились местные большевистские власти, а в маленьком флигеле во дворе. Отсюда она вела активную подрывную работу против коммунистического режима. Здесь нередко укрывала своих сподвижников и устремлявшихся в белогвардейские армии добровольцев. Прятавшийся у Марии Захарченко вскоре стал ее вторым мужем, с ним она и ушла к утвердившемуся на Юге России Деникину, когда на след ее нелегальной, так сказать, эвакуационно-террористической группы вышли чекисты.
Далее последовала кровавая круговерть Гражданской войны: непрерывные бои с частями красных, поход на Москву, поражение деникинской армии, отступление, передышка в Крыму, новое наступление белых, возглавляемых теперь генералом Врангелем, и окончательный разгром. По словам Бориса Прянишникова, Мария Захарченко "участвовала в кавалерийских атаках, была ранена. Второй муж, командир конного полка... погиб в бою под Каховкой". Воспитанница института благородных девиц, отмечается в одном из современных источников, "еще более ожесточилась. Сама казнила захваченных в плен красноармейцев - расстреливала их из пулемета, чем заслужила прозвище "Бешеной Марии".
В эмиграции вторично овдовевшая женщина выходит замуж в третий раз - за штабс-ротмистра Георгия Радковича, которого она, по данным Бориса Прянишникова, знала с юных лет, еще с Петербурга, где молодые люди встретились на танцевальном вечере. Захарченко и Радкович вступили в Русский общевоинский союз (РОВС). Его фактический (а после смерти Врангеля и юридический) лидер генерал Александр Кутепов не желал сидеть сложа руки. За ним, пишет Прянишников, пошли "не склонившие голов после провала белого движения... готовые пожертвовать жизнью в борьбе за Россию... они носились с мыслями о терроре против новых властителей, об организации подпольного движения..."
Опыт подобной работы у Марии Захарченко был с 1918 года, сидеть сложа руки ни она, ни Радкович тоже не собирались, поэтому неудивительно, что супруги вскоре стали самыми ближайшими сотрудниками Кутепова (он, указано в некоторых публикациях, являлся дядей Марии Владиславовны).
Что произошло потом, в общем и целом известно из того же телефильма "Операция "Трест": оперативная игра Лубянки с РОВСом, неоднократные поездки Захарченко и Радковича, имевших документы на имя четы Шульц, в СССР, где они работали якобы с активистами мощной нелегальной монархической организации (в действительности - с агентами ОГПУ), а затем, когда выяснилось, что все происходящее - отлично выполненная затея чекистов, отчаянные вылазки на советскую территорию для совершения терактов. Летом 1927 года Мария Захарченко и Георгий Радкович погибли в перестрелках при попытках их задержать (кое-где говорится, что они покончили с собой, оставив, как было заведено у белогвардейцев-добровольцев, последнюю пулю себе).
БЕССТРАШНЫЕ
Но были у белых и куда менее известные подпольщицы, чем Захарченко-Шульц. Например, исключительную роль в спасении офицеров в Москве и отправке их на Дон и в Оренбург сыграла сестра милосердия Нестерович, без устали собиравшая для них по крохам деньги и организовавшая эвакуацию своих подопечных через солдатский "Союз бежавших из плена", снабжавший недавних командиров ныне рухнувшей императорской армии своими документами. Вдобавок на станциях Грязи, Воронеж, Лиски солдаты из "Союза..." дежурили на вокзалах, помогая отбить схваченных офицеров от мести бегущих с фронта дезертиров и хулиганствующих люмпенов. Первая партия (142 человека) уехала из Первопрестольной врассыпную с разных вокзалов, затем было доставлено 120 офицеров в части атамана оренбургского казачества Дутова. Всего же из Москвы благодаря Нестерович удалось благополучно выбраться и примкнуть к белогвардейским войскам 2627 офицерам и юнкерам (по данным исследования Волкова "Трагедия русского офицерства").
"Спасение" - в этом слове нет ни малейшего преувеличения. Спустя несколько месяцев в Москве будет развязан полномасштабный красный террор, уже фактически давно бушевавший на просторах объятой смутой России. Откроем воспоминания Зинаиды Мокиевской-Зубок, проживавшей весной 1918 года в Ростове-на-Дону: "...Женя искала своего младшего брата, добровольца; она не знала, что с ним. Она попросила меня пойти с ней в здание университета, куда свозили трупы всех расстрелянных и замученных (в этом же здании университета разъяренная толпа по указанию какого-то тупоумного студента вывела профессора Колли и перед домом расстреляла)... Со страхом мы вступали в огромный зал. Весь ужас описать невозможно, настолько все трупы были изуродованы, что опознать их можно было по одежде или по особым приметам. До сих пор в моей памяти стоит этот огромный зал, где помещалось не меньше тысячи человеческих останков..." (к счастью, как потом оказалось, брат Жени успел уйти с Корниловым в 1-й Кубанский поход).
Вот почему нет ничего удивительного в том, что Зина Демьяненко (девическая фамилия Мокиевской-Зубок) приняла активное участие в деятельности тайной организации, помогавшей выбраться из Ростова оставшимся в городе по каким-либо причинам бойцам Добровольческой армии, скрывавшимся зачастую в склепах на кладбищах, в водопроводных люках. Им доставали пищу, одежду. Через своего человека в ЧК оформляли надежные документы...
Зинаида, как и Нестерович, была сестрой милосердия... Сестрой милосердия в полном смысле этих слов, а не в силу профессиональных знаний, навыков, выполняемой работы. Ибо ростовская весна 1918-го знала и совсем противоположные факты. "Был такой случай, - пишет Мокиевская-Зубок. - В одном из склепов... пряталось несколько человек. Они не имели пищи и сильно изголодались. Один из них увидел проходящую старушку-нищую и попросил "добрую бабушку" принести что-нибудь покушать, а "добрая бабушка" привела красноармейцев..."
...Имя же этой страдалицы осталось неизвестным. Вспоминает Мария Бочарникова, перед Октябрьской революцией служившая в женском ударном батальоне, а в годы Гражданской - в госпитале у белых: "...на одной станции, в ожидании пересадки, я разговорилась с дамой. "Если бы вы знали, какого ужаса свидетельницей мне пришлось быть сегодня! Матросы с солдатами проверяли на станции документы... солдат зацепился за что-то ногой. У... дамы из-под пальто-клеш торчало что-то металлическое. Ее раздели, она оказалась обвешанной частями пулемета... Матрос, опоясанный шашкой, отвел ее на аршин от вокзала... Он первым ударом отсек ей руку... Женщина только передернула плечами. Вторым ударом отсек ей вторую руку. Она не дрогнула... И, наконец... матрос отсек ей голову... Нас, женщин, принято называть слабыми существами. А мужеству этой женщины мог бы позавидовать любой мужчина".
Можно позавидовать мужеству, добросердечию и юных одесситок, о которых рассказал в книге "1920" Василий Шульгин. Белые покидают Одессу, отряд под командой Шульгина, рассыпавшись цепью, прикрывает порт. "Ужасно хотелось есть, - пишет известный политический деятель-монархист. - И вдруг, как бывает в сказках, появились добрые феи. Это были три молоденькие барышни-мещаночки, путешествовавшие... с огромным чайником и с белым хлебом. Мы сначала даже не поверили, что они вышли специально кормить нас. Но это было так. Я сказал им:
- Вы очень рискуете.
На что они ответили:
- Умирать один раз... И ничего нам не будет..."
В ПОХОДАХ И БОЯХ
Об участии женщин в боевых действиях Белой гвардии сохранилось крайне мало свидетельств. Между тем 4 октября 1918 года командующий Добровольческой армией генерал Деникин учредил для всех ветеранов 1-го Кубанского ("Ледяного") похода особый знак отличия: серебряный терновый венец 3 см в диаметре, пронзенный снизу серебряным мечом длиной 5 см. Непосредственно сражавшимся полагалось носить знак на черно-оранжевой георгиевской ленте, не принимавшим участие в боях - на черно-красной владимирской ленте. Всего было зарегистрировано 3689 человек, удостоенных этого отличия. В том числе - 163 женщины.
Другой источник приводит чуть иную цифру - 165 женщин-первопоходниц: 15 их них были прапорщиками, 17 рядовыми доброволицами, 5 врачами и фельдшерицами, 122 сестрами милосердия, 6 не служили в армии.
Следовательно, несколько десятков женщин могли непосредственно быть в боевых порядках белых. И действительно, подобные случаи имели место. Читаем сборник "Марков и марковцы": "...Офицерский полк подошел к мосту, прикрываемому заставой. Над ним чаще свистели пули.
В темноте на том берегу у моста - движение.
- Девочки! Тащите сюда пулемет! - слышен женский голос.
Проходящая рота засмеялась, но коротким смехом, будто поняв особенность и серьезность услышанного приказа. У моста становилась на позицию, чтобы прикрыть отход армии, маленькая женская боевая часть, силою всего 15-20 человек с пулеметом. Ее состав - ударницы женских батальонов; иные в чине прапорщика, иные с Георгиевскими крестами... Теперь часть этих героинь-воинов боролась за Россию в рядах Добровольческой армии. "Слава им! Вечная память!" - сказали офицеры, увидев у дороги лежащую, сраженную пулей, женщину-доброволицу. Суровый русский солдат, штабс-капитан Згривец, сняв фуражку и перекрестившись, сказал: "Не бабье это дело!"
Однако ж вряд ли была согласна с бравым штабс-капитаном прапорщик Мерсье, о которой упоминается в книге бывшего офицера-корниловца Романа Гуля "Ледяной поход": когда в одном из боев под огнем красных дрогнули добровольцы, она одна била из пулемета по бронепоезду противника, призывая отступающих остановиться... Верх здесь, как и во всех яростных сшибках 1-го Кубанского, остался за белогвардейцами.
Сослуживица Марии Бочарниковой по женскому ударному батальону княжна Черкасская потом воевала в артиллерии Добровольческой армии. Под Новочеркасском, когда уже кипел бой, ее довенчивали с поручиком Давыдовым. "Скорее, скорее!" - торопили брачующихся. "Дайте довенчаться..." - молили они. Обряд окончился. Сняв белое платье и драгоценности, занятые у полковой дамы, новобрачная, переодевшись в форму, вступила в бой и через три часа была осколком убита.
Зинаида Демьяненко (Мокиевская-Зубок).
Фото из книги 'Доброволицы'
И все же, разумеется, самые частые упоминания в источниках - о сестрах милосердия. Причем они работали не только в госпиталях белых армий, но и непосредственно на полях сражений, как, например, Полина Гавриловна - жена командира роты Сводно-офицерского (впоследствии 1-го Марковского) полка Назара Плохинского (погиб в августе 1918-го), о которой несколько раз говорит в своих мемуарах еще один первопоходник, Сергей Пауль. Как Таня и Варя, о которых поведал Роман Гуль. Кстати, тыл во время "Ледяного" похода был понятием относительным: не единожды красные отряды обкладывали крошечную Добровольческую армию со всех сторон, и пули, снаряды запросто доставали до повозок с ранеными, медсестрами и врачами.
Еще горшие испытания выпали на их долю при отступлении деникинских армий зимой 1919-1920 годов, но и это время дает примеры самоотверженности героинь Белого движения. Так, в ходе разгрома Марковской дивизии у села Алексеево-Леоново сестра милосердия Ольга Елисеева не только перевязывала и клала на подводы раненых. Она с револьвером в руке останавливала бегущих, приказывала им... Благодаря ей было вывезено до 30 человек, получивших ранения.
НЕ ТОЛЬКО СВЯТЫЕ...
Нередко публикации в отечественных СМИ последних лет рисуют нам белогвардейцев исключительно как неких рыцарей без страха и упрека. Соответственно и женщин, служивших в белых армиях, - как прекрасных дам. Увы, это далеко не так. О чем повествуют сами же участники антибольшевистской борьбы.
Из дневника Михаила Дроздовского (его именем назовут одну из дивизий Добровольческой армии): "Привлекаем для разведки женщин. Одна пошла из наших сестер, другая, имея Георгия 2-й степени, старшая унтер-офицерка. Когда переоделась в женское, так мало похожа на женщину, говорить привыкла басом и ругается, как ломовик". А ведь прошедшего через Русско-японскую и Первую мировую полковника поразить чем-то было трудно.
Сергей Пауль: "...в обозе встретил двух женщин-прапорщиков... Одна из них "замечательно" ругалась, хуже простых солдат, меня называла "американским красавчиком" и все делала недвусмысленные предложения". Заканчивается тот абзац на трагической ноте, но не по названной выше причине: "Другая, баронесса, и обе, кажется, убиты".
Не менее тяжко читать строки из книги Романа Гуля: "Солдаты расходились кучками. В одной из них шла женщина-доброволец...
- Ну, а по-твоему, Дуська, что с ней сделать? - спрашивал солдат женщину-добровольца (речь идет о захваченной в плен большевичке. - А.У.).
- Что? Завести в вагон да и... всем, в затылок, до смерти, - лихо ответила Дуська..."
Незабываемы и строки того же автора с рассказом об убийстве женщиной-доброволкой безвинного молодого мужика, всего лишь заподозренного в сопротивлении наступавшим на село Лежанка белым.
Впрочем, сам характер любой гражданской войны оставляет мало места для возвышенных чувств. А что до отношения к ней лучших из женщин, примкнувших к белым, то опять-таки сошлюсь на свидетельство Романа Гуля:
"Мы спускаемся с крутого ската станицы. Догоняя нас, рвутся последние шрапнели... Вот одна близко лопнула. Вздрогнула сестра (милосердия. - А.У.). "Боитесь снарядов, сестра?" Она улыбается. "Нет, снарядов я не боюсь". И, немного помолчав: "А вот другого боюсь". "Чего другого?.." По лицу сестры пробегает строгая тень... "Вы были в Журавской?" - "Нет". - "Ну, вот там я испугалась, там комиссара повесили". Сестра нервно дернула плечами, как от озноба. "Я случайно увидела... И, главное, он долго висел после... и птицы это вокруг него... и ветром качает..."
...Апофеоз братоубийственной бойни, запавший в простую и сострадательную женскую душу.
http://nvo.ng.ru/history/2006-03-03/6_belogvardeiki.html
Однако когда же, как не в первый месяц весны, найдется повод поговорить о боевых подругах господ белогвардейцев. Вдобавок они совсем не воспеты так, как, скажем, знаменитая деятельница Коммунистической партии Лариса Рейснер (прообраз Комиссара из "Оптимистической трагедии" Всеволода Вишневского). Да и в мемуарной, военно-исторической литературе русского зарубежья женщинам, сражавшимся на стороне белых, отведено очень малое место. Неудивительно, что даже на протяжении последних 15 лет, минувших после падения советской власти в России в начале 1990-х годов, постоянно упоминаются лишь два имени героинь-контрреволюционерок.
Русская Жанна Д'арк
Надо полагать, читатели, интересующиеся российской военной историей и историей отечественных спецслужб, легко догадаются, что речь идет о Марии Бочкаревой и Марии Захарченко-Шульц. Впрочем, первую из них признать, как говорится, "активной участницей" Гражданской войны можно с огромной натяжкой. В отличие от "бешеной Марии", запомнившейся миллионам зрителей по телевизионному фильму "Операция "Трест", где роль Захарченко-Шульц с блеском исполнила актриса Людмила Касаткина.
А вот Мария Леонтьевна Бочкарева прославилась в период Первой мировой войны и стала известна всей России еще до Октябрьской революции 1917 года. Напомню, что родилась она в 1889 году (по одним данным, в деревне Никольское Кирилловского уезда Новгородской губернии, откуда спустя 6 лет семья перебралась в Сибирь; по другим - в Сибири). В 15 лет была выдана замуж, но с супругом-пьяницей вскоре рассталась и сошлась с неким Яковом Букой, оказавшимся уголовником. Как утверждают некоторые источники, к 1914 году Бочкарева успела поработать и укладчицей рельсов на Транссибирской магистрали, и "прислужницей" в публичном доме.
Тем не менее после начала войны с Германией и Австро-Венгрией Мария решила отправиться на фронт. И не в качестве сестры милосердия, а солдата. "Мое сердце рвалось туда, - вспоминала она впоследствии, - чтобы принять крещение в огне и закалиться в лаве. Моя страна звала меня". Обращение к командованию расквартированного в Томске запасного батальона, естественно, результатов не принесло: молодой женщине, вдруг пожелавшей лично биться с врагами царя и Отечества, посоветовали обратиться к самому императору, поскольку только Николай II мог дать согласие на зачисление в состав армии столь необычного для того времени добровольца. Бочкарева послала телеграмму государю в Петроград, оттуда пришел положительный ответ.
В феврале 1915 года после трехмесячного обучения Мария оказалась в рядах 28-го пехотного Полоцкого полка. В первом же бою с немцами - бою неудачном - вынесла из-под огня 50 раненых сослуживцев, затем снова участвует в атаках, ходит в разведку. Ее производят в старшие унтер-офицеры, награждают Георгиевским крестом и тремя Георгиевскими медалями (согласно иным источникам, она - полный Георгиевский кавалер).
Когда вслед за Февральской революцией и свержением самодержавия пошел процесс разложения русской армии, несколько раз раненная фронтовичка выдвигает идею создания женских формирований для пробуждения ратного духа у деморализованных солдат. Сразу около двух тысяч соотечественниц откликнулись на призыв Бочкаревой. Она сама произвела тщательный отбор среди волонтерок, отсеяла всех мало-мальски склонных к флирту с офицерами-инструкторами, поддавшихся на большевистскую агитацию...
В конце июня 1917-го сколоченный ею батальон (300 штыков) отбыл на передовую и 8 июля участвовал в первом бою с противником. Доблесть этих воительниц была отмечена командованием, русская Жанна д"Арк (так называли Марию некоторые восторженные журналисты и политики), получившая перед выездом на фронт чин прапорщика, становится вскоре подпоручиком и поручиком, в России организуются аналогичные подразделения, но ни на страну, ни на армию пример женского самопожертвования, к сожалению, не повлиял.
Власть захватили большевики, объявившие о намерении заключить без промедления мир с австро-германским блоком. Бочкарева распустила свой батальон и поехала домой. По дороге, в Петрограде, имела беседу с Лениным и Троцким, безуспешно пытавшимися склонить Марию на свою сторону. Зато откликнулась она на просьбу генерала Корнилова совершить агитационную поездку в Великобританию и США, дабы Лондон и Вашингтон оказали помощь и поддержку Белому движению. Вернувшись осенью 1919 года на Родину, Бочкарева встречается с адмиралом Колчаком, уговорившим ее продолжить службу и сформировать добровольный санитарный отряд. Дела у Марии развивались успешно, однако дни верховного правителя России уже были сочтены.
Части Красной армии наступают, белогвардейским руководителям не до отряда Бочкаревой, и она уезжает в Томск. Здесь в январе 1920 года после занятия города большевистскими войсками ее арестовывают. В мае Мария была расстреляна (хотя, как уверяет один из исследователей, Бочкарева уцелела, "нашла свою любовь и обрела семью", а "скончалась уже после Второй мировой войны").
"БЕШЕНАЯ МАРИЯ"
Иначе сложилась судьба второй Марии - Захарченко-Шульц, что и немудрено, поскольку принадлежала она, не в пример Бочкаревой, к правящему сословию Российской империи.
Мария Владиславовна родилась в декабре 1893 года в дворянской семье Лысовых, имевшей поместье в Пензенской губернии. Окончила с золотой медалью Смольный институт. В 1913 году выходит замуж за поручика лейб-гвардии Семеновского полка Михно (согласно книге белоэмигранта-публициста Бориса Прянишникова "Незримая паутина"). Он погиб в самом начале войны с германцами и австро-венграми. Молодая вдова, к тому же только-только родившая дочь, не собиралась, однако, предаваться отчаянию и находить утешение в заботе о ребенке. Мария Михно пожелала заменить на фронте павшего супруга и добилась своего.
Сражалась вольноопределяющаяся Елисаветградского гусарского полка храбро, не раз ходила в разведку, была удостоена двух солдатских "Георгиев". А вернувшись после Октябрьской революции и полного развала русской армии домой и обнаружив там разоренным родное имение, собрала под свое начало нечто вроде партизанского отряда из офицеров, студентов, гимназистов-старшеклассников. Эти своего рода "антинародные" мстители уничтожали организаторов и активных участников погромов поместий и убийств их владельцев. Попутно Лыкова-Михно занималась тайной переправкой добровольцев, намеревавшихся биться на стороне белых в разгоравшейся Гражданской войне. Так Мария встретилась с другом покойного мужа полковником (Прянишников утверждает, что ротмистром) Захарченко, пробиравшимся на восток, где сравнительно недалеко от Пензы находились антисоветские войска.
Кстати, сама вдова Михно проживала в собственном имении, но не в бывшем барском доме, где разместились местные большевистские власти, а в маленьком флигеле во дворе. Отсюда она вела активную подрывную работу против коммунистического режима. Здесь нередко укрывала своих сподвижников и устремлявшихся в белогвардейские армии добровольцев. Прятавшийся у Марии Захарченко вскоре стал ее вторым мужем, с ним она и ушла к утвердившемуся на Юге России Деникину, когда на след ее нелегальной, так сказать, эвакуационно-террористической группы вышли чекисты.
Далее последовала кровавая круговерть Гражданской войны: непрерывные бои с частями красных, поход на Москву, поражение деникинской армии, отступление, передышка в Крыму, новое наступление белых, возглавляемых теперь генералом Врангелем, и окончательный разгром. По словам Бориса Прянишникова, Мария Захарченко "участвовала в кавалерийских атаках, была ранена. Второй муж, командир конного полка... погиб в бою под Каховкой". Воспитанница института благородных девиц, отмечается в одном из современных источников, "еще более ожесточилась. Сама казнила захваченных в плен красноармейцев - расстреливала их из пулемета, чем заслужила прозвище "Бешеной Марии".
В эмиграции вторично овдовевшая женщина выходит замуж в третий раз - за штабс-ротмистра Георгия Радковича, которого она, по данным Бориса Прянишникова, знала с юных лет, еще с Петербурга, где молодые люди встретились на танцевальном вечере. Захарченко и Радкович вступили в Русский общевоинский союз (РОВС). Его фактический (а после смерти Врангеля и юридический) лидер генерал Александр Кутепов не желал сидеть сложа руки. За ним, пишет Прянишников, пошли "не склонившие голов после провала белого движения... готовые пожертвовать жизнью в борьбе за Россию... они носились с мыслями о терроре против новых властителей, об организации подпольного движения..."
Опыт подобной работы у Марии Захарченко был с 1918 года, сидеть сложа руки ни она, ни Радкович тоже не собирались, поэтому неудивительно, что супруги вскоре стали самыми ближайшими сотрудниками Кутепова (он, указано в некоторых публикациях, являлся дядей Марии Владиславовны).
Что произошло потом, в общем и целом известно из того же телефильма "Операция "Трест": оперативная игра Лубянки с РОВСом, неоднократные поездки Захарченко и Радковича, имевших документы на имя четы Шульц, в СССР, где они работали якобы с активистами мощной нелегальной монархической организации (в действительности - с агентами ОГПУ), а затем, когда выяснилось, что все происходящее - отлично выполненная затея чекистов, отчаянные вылазки на советскую территорию для совершения терактов. Летом 1927 года Мария Захарченко и Георгий Радкович погибли в перестрелках при попытках их задержать (кое-где говорится, что они покончили с собой, оставив, как было заведено у белогвардейцев-добровольцев, последнюю пулю себе).
БЕССТРАШНЫЕ
Но были у белых и куда менее известные подпольщицы, чем Захарченко-Шульц. Например, исключительную роль в спасении офицеров в Москве и отправке их на Дон и в Оренбург сыграла сестра милосердия Нестерович, без устали собиравшая для них по крохам деньги и организовавшая эвакуацию своих подопечных через солдатский "Союз бежавших из плена", снабжавший недавних командиров ныне рухнувшей императорской армии своими документами. Вдобавок на станциях Грязи, Воронеж, Лиски солдаты из "Союза..." дежурили на вокзалах, помогая отбить схваченных офицеров от мести бегущих с фронта дезертиров и хулиганствующих люмпенов. Первая партия (142 человека) уехала из Первопрестольной врассыпную с разных вокзалов, затем было доставлено 120 офицеров в части атамана оренбургского казачества Дутова. Всего же из Москвы благодаря Нестерович удалось благополучно выбраться и примкнуть к белогвардейским войскам 2627 офицерам и юнкерам (по данным исследования Волкова "Трагедия русского офицерства").
"Спасение" - в этом слове нет ни малейшего преувеличения. Спустя несколько месяцев в Москве будет развязан полномасштабный красный террор, уже фактически давно бушевавший на просторах объятой смутой России. Откроем воспоминания Зинаиды Мокиевской-Зубок, проживавшей весной 1918 года в Ростове-на-Дону: "...Женя искала своего младшего брата, добровольца; она не знала, что с ним. Она попросила меня пойти с ней в здание университета, куда свозили трупы всех расстрелянных и замученных (в этом же здании университета разъяренная толпа по указанию какого-то тупоумного студента вывела профессора Колли и перед домом расстреляла)... Со страхом мы вступали в огромный зал. Весь ужас описать невозможно, настолько все трупы были изуродованы, что опознать их можно было по одежде или по особым приметам. До сих пор в моей памяти стоит этот огромный зал, где помещалось не меньше тысячи человеческих останков..." (к счастью, как потом оказалось, брат Жени успел уйти с Корниловым в 1-й Кубанский поход).
Вот почему нет ничего удивительного в том, что Зина Демьяненко (девическая фамилия Мокиевской-Зубок) приняла активное участие в деятельности тайной организации, помогавшей выбраться из Ростова оставшимся в городе по каким-либо причинам бойцам Добровольческой армии, скрывавшимся зачастую в склепах на кладбищах, в водопроводных люках. Им доставали пищу, одежду. Через своего человека в ЧК оформляли надежные документы...
Зинаида, как и Нестерович, была сестрой милосердия... Сестрой милосердия в полном смысле этих слов, а не в силу профессиональных знаний, навыков, выполняемой работы. Ибо ростовская весна 1918-го знала и совсем противоположные факты. "Был такой случай, - пишет Мокиевская-Зубок. - В одном из склепов... пряталось несколько человек. Они не имели пищи и сильно изголодались. Один из них увидел проходящую старушку-нищую и попросил "добрую бабушку" принести что-нибудь покушать, а "добрая бабушка" привела красноармейцев..."
...Имя же этой страдалицы осталось неизвестным. Вспоминает Мария Бочарникова, перед Октябрьской революцией служившая в женском ударном батальоне, а в годы Гражданской - в госпитале у белых: "...на одной станции, в ожидании пересадки, я разговорилась с дамой. "Если бы вы знали, какого ужаса свидетельницей мне пришлось быть сегодня! Матросы с солдатами проверяли на станции документы... солдат зацепился за что-то ногой. У... дамы из-под пальто-клеш торчало что-то металлическое. Ее раздели, она оказалась обвешанной частями пулемета... Матрос, опоясанный шашкой, отвел ее на аршин от вокзала... Он первым ударом отсек ей руку... Женщина только передернула плечами. Вторым ударом отсек ей вторую руку. Она не дрогнула... И, наконец... матрос отсек ей голову... Нас, женщин, принято называть слабыми существами. А мужеству этой женщины мог бы позавидовать любой мужчина".
Можно позавидовать мужеству, добросердечию и юных одесситок, о которых рассказал в книге "1920" Василий Шульгин. Белые покидают Одессу, отряд под командой Шульгина, рассыпавшись цепью, прикрывает порт. "Ужасно хотелось есть, - пишет известный политический деятель-монархист. - И вдруг, как бывает в сказках, появились добрые феи. Это были три молоденькие барышни-мещаночки, путешествовавшие... с огромным чайником и с белым хлебом. Мы сначала даже не поверили, что они вышли специально кормить нас. Но это было так. Я сказал им:
- Вы очень рискуете.
На что они ответили:
- Умирать один раз... И ничего нам не будет..."
В ПОХОДАХ И БОЯХ
Об участии женщин в боевых действиях Белой гвардии сохранилось крайне мало свидетельств. Между тем 4 октября 1918 года командующий Добровольческой армией генерал Деникин учредил для всех ветеранов 1-го Кубанского ("Ледяного") похода особый знак отличия: серебряный терновый венец 3 см в диаметре, пронзенный снизу серебряным мечом длиной 5 см. Непосредственно сражавшимся полагалось носить знак на черно-оранжевой георгиевской ленте, не принимавшим участие в боях - на черно-красной владимирской ленте. Всего было зарегистрировано 3689 человек, удостоенных этого отличия. В том числе - 163 женщины.
Другой источник приводит чуть иную цифру - 165 женщин-первопоходниц: 15 их них были прапорщиками, 17 рядовыми доброволицами, 5 врачами и фельдшерицами, 122 сестрами милосердия, 6 не служили в армии.
Следовательно, несколько десятков женщин могли непосредственно быть в боевых порядках белых. И действительно, подобные случаи имели место. Читаем сборник "Марков и марковцы": "...Офицерский полк подошел к мосту, прикрываемому заставой. Над ним чаще свистели пули.
В темноте на том берегу у моста - движение.
- Девочки! Тащите сюда пулемет! - слышен женский голос.
Проходящая рота засмеялась, но коротким смехом, будто поняв особенность и серьезность услышанного приказа. У моста становилась на позицию, чтобы прикрыть отход армии, маленькая женская боевая часть, силою всего 15-20 человек с пулеметом. Ее состав - ударницы женских батальонов; иные в чине прапорщика, иные с Георгиевскими крестами... Теперь часть этих героинь-воинов боролась за Россию в рядах Добровольческой армии. "Слава им! Вечная память!" - сказали офицеры, увидев у дороги лежащую, сраженную пулей, женщину-доброволицу. Суровый русский солдат, штабс-капитан Згривец, сняв фуражку и перекрестившись, сказал: "Не бабье это дело!"
Однако ж вряд ли была согласна с бравым штабс-капитаном прапорщик Мерсье, о которой упоминается в книге бывшего офицера-корниловца Романа Гуля "Ледяной поход": когда в одном из боев под огнем красных дрогнули добровольцы, она одна била из пулемета по бронепоезду противника, призывая отступающих остановиться... Верх здесь, как и во всех яростных сшибках 1-го Кубанского, остался за белогвардейцами.
Сослуживица Марии Бочарниковой по женскому ударному батальону княжна Черкасская потом воевала в артиллерии Добровольческой армии. Под Новочеркасском, когда уже кипел бой, ее довенчивали с поручиком Давыдовым. "Скорее, скорее!" - торопили брачующихся. "Дайте довенчаться..." - молили они. Обряд окончился. Сняв белое платье и драгоценности, занятые у полковой дамы, новобрачная, переодевшись в форму, вступила в бой и через три часа была осколком убита.
Зинаида Демьяненко (Мокиевская-Зубок).
Фото из книги 'Доброволицы'
И все же, разумеется, самые частые упоминания в источниках - о сестрах милосердия. Причем они работали не только в госпиталях белых армий, но и непосредственно на полях сражений, как, например, Полина Гавриловна - жена командира роты Сводно-офицерского (впоследствии 1-го Марковского) полка Назара Плохинского (погиб в августе 1918-го), о которой несколько раз говорит в своих мемуарах еще один первопоходник, Сергей Пауль. Как Таня и Варя, о которых поведал Роман Гуль. Кстати, тыл во время "Ледяного" похода был понятием относительным: не единожды красные отряды обкладывали крошечную Добровольческую армию со всех сторон, и пули, снаряды запросто доставали до повозок с ранеными, медсестрами и врачами.
Еще горшие испытания выпали на их долю при отступлении деникинских армий зимой 1919-1920 годов, но и это время дает примеры самоотверженности героинь Белого движения. Так, в ходе разгрома Марковской дивизии у села Алексеево-Леоново сестра милосердия Ольга Елисеева не только перевязывала и клала на подводы раненых. Она с револьвером в руке останавливала бегущих, приказывала им... Благодаря ей было вывезено до 30 человек, получивших ранения.
НЕ ТОЛЬКО СВЯТЫЕ...
Нередко публикации в отечественных СМИ последних лет рисуют нам белогвардейцев исключительно как неких рыцарей без страха и упрека. Соответственно и женщин, служивших в белых армиях, - как прекрасных дам. Увы, это далеко не так. О чем повествуют сами же участники антибольшевистской борьбы.
Из дневника Михаила Дроздовского (его именем назовут одну из дивизий Добровольческой армии): "Привлекаем для разведки женщин. Одна пошла из наших сестер, другая, имея Георгия 2-й степени, старшая унтер-офицерка. Когда переоделась в женское, так мало похожа на женщину, говорить привыкла басом и ругается, как ломовик". А ведь прошедшего через Русско-японскую и Первую мировую полковника поразить чем-то было трудно.
Сергей Пауль: "...в обозе встретил двух женщин-прапорщиков... Одна из них "замечательно" ругалась, хуже простых солдат, меня называла "американским красавчиком" и все делала недвусмысленные предложения". Заканчивается тот абзац на трагической ноте, но не по названной выше причине: "Другая, баронесса, и обе, кажется, убиты".
Не менее тяжко читать строки из книги Романа Гуля: "Солдаты расходились кучками. В одной из них шла женщина-доброволец...
- Ну, а по-твоему, Дуська, что с ней сделать? - спрашивал солдат женщину-добровольца (речь идет о захваченной в плен большевичке. - А.У.).
- Что? Завести в вагон да и... всем, в затылок, до смерти, - лихо ответила Дуська..."
Незабываемы и строки того же автора с рассказом об убийстве женщиной-доброволкой безвинного молодого мужика, всего лишь заподозренного в сопротивлении наступавшим на село Лежанка белым.
Впрочем, сам характер любой гражданской войны оставляет мало места для возвышенных чувств. А что до отношения к ней лучших из женщин, примкнувших к белым, то опять-таки сошлюсь на свидетельство Романа Гуля:
"Мы спускаемся с крутого ската станицы. Догоняя нас, рвутся последние шрапнели... Вот одна близко лопнула. Вздрогнула сестра (милосердия. - А.У.). "Боитесь снарядов, сестра?" Она улыбается. "Нет, снарядов я не боюсь". И, немного помолчав: "А вот другого боюсь". "Чего другого?.." По лицу сестры пробегает строгая тень... "Вы были в Журавской?" - "Нет". - "Ну, вот там я испугалась, там комиссара повесили". Сестра нервно дернула плечами, как от озноба. "Я случайно увидела... И, главное, он долго висел после... и птицы это вокруг него... и ветром качает..."
...Апофеоз братоубийственной бойни, запавший в простую и сострадательную женскую душу.
http://nvo.ng.ru/history/2006-03-03/6_belogvardeiki.html
_1.jpg)
