Андрей Андреевич Вознесенский очень тихо говорит. Если честно - чтобы что-то услышать, надо почти прижаться к его щеке. Но мысль эта кажется кощунственной.
Не теряя нити разговора, ведет беспрерывные беседы по телефону - у поэта простая раскладушка Motorola. Крохотные пижонские очки Вознесенский хранит в футляре, который одновременно является ручкой. На футляре написано Microvision - "Микровидение". Что называется, в точку. Стихи пишутся причудливой клинописью на бумаге "верже" в блокноте с фигурным обрезом. Некоторые из них были расшифрованы специально для читателей "Новой газеты".
- Как начинается ваш день?
- Все по-разному. Сегодняшний начался с того, что собирался в Ригу. Порой что-то напишется утром. А в первый день во Франкфурте мы вышли пройтись со Стасом Найманом. Промозглый город был негостеприимен. Мы изрядно замерзли. Ни одного кафе в округе. Навстречу нам из магазина выкатилась стайка молодежи. Одна из них оказалась русской. Она узнала меня - и ее вопрос послужил началом стихотворения. Я читал его во Франкфурте на своем вечере.
- Верно ли рассказывают, что на этом вечере Аксенов громко кричал: "Андрей, ты гений!"?
- Да. Аксенов очень любит стихи и сам их пишет.
Атмосфера во Франкфурте была творческой. Способствовал этому обаятельный Владимир Григорьев, ставший на глазах новым лидером нашей культуры. Энергичным ее организатором.
- Отчего вас в интернете больше, чем других поэтов?
- Я люблю интернет. Он раздвинул границы, уничтожил цензуру. Поэзия сегодня наработала тысячи приемов, достигла звукового барьера и вот-вот его перепрыгнет. Я об этом во Франкфурте сейчас говорил: есть молодые поэты, они прекрасно пишут, но нет одного-двух-трех. Но вот я нашел в Харькове двух - Денис Ворошилов и Александр Кривенко. Кривенко два года назад написал стихи "Мне двадцать лет", до сих пор не может их напечатать. 30 ему будет, есть все шансы к этому времени с ними еще носиться. Хочу помочь ему опубликовать подборку и дать доброе напутствие. Может быть, он будет выдвинут в следующем году на Премию имени Пастернака.
Где воздух спорный,
как пенальти, -
Бежать не смейте нагишом!
Свой зоркий взгляд
запеленайте.
Чтоб не разлил он, что нашел.
Вот так пишет Кривенко.
У них - хороший возраст. И ситуация в постсоветских республиках им помогает. Там есть сейчас тот пресс на слово, на русское слово, какой был у поэтов в эпоху тоталитаризма. Русская поэзия оттого там сильна, что принижена, - на Украине засилье украинского языка. Пресс дает обратную реакцию.
- В театры ходите? Как относитесь к слову улицы, вновь принесенному на сцену?
- Это интересный путь, но долго на нем не продержишься. Для меня история с уличным словом начинается с "Николая Николаевича" Юза Алешковского. Замечательная была вещь, но мат приедается быстро. Думаю, что все закончится, как только ниша будет заполнена.
- Ваши стихи всегда ловили энергию дня. Какая она сегодня?
- Много агрессивной энергии выделяется у людей, но они несчастные, они не виноваты. Очень мало благостной энергии сейчас. У меня творческая энергия бывает по утрам - чувствую, что она сверху, "оттуда идет". Когда инфернальная приходит, стараюсь с ней не общаться.
- Это правда, что вы затеяли строительство храма в 40 километрах от Москвы, возле Захарова - имения, где ребенком жил Пушкин?
- Это оказалось сложнее, чем писать стихи. Я сделал, по-моему, симпатичный проект храма-спирали (Андрей Вознесенский в свое время окончил МАРХИ. - Е.В.). Я сделал проект - это главное. Стихи написал, положил в карман и пошел. Тут все не так: все сложнее.
Я думаю, что в ХХ веке в России было так много горя потому, что не было построено ни одного нового, современного храма. Только восстанавливали старые, продолжали поклоняться нарышкинскому барокко, например, и потому Бог нас не слышал.
- Вы по-прежнему уверены, что пишете не вы, что пишут вами?
- Конечно. Я просто знаю это. Всеми нами пишут, что бы мы ни делали. Не все это понимают, а мы - всего лишь инструмент.
- Скажите, вы тоже получаете за сборники поэзии, за собрание сочинений небольшие сотни долларов по издательскому договору?
- Да. Но я рад, что я ни разу не платил за книгу - сейчас многие издаются за свой счет. Я скромно живу, но много печатаюсь с колес, часто в газетах. Вот сейчас написал новую поэму "Возвращение к цветам", немного декадентская вещь, в виде накладной бухгалтерского бланка: слева название цветка - справа определение: "Хризантема - "Рейган Империал", "Роза - Абракадабра", "Роза - Черная Баккара" и "Роза - Ранняя звезда".
- Вы говорили, что армия оставила в вас прекрасные воспоминания - сложилась гусарская, романтическая компания. Что вы думаете о нынешнем осеннем призыве, забирающем вузовских студентов?
- Это совершенно ужасно. Студенту ломают всю жизнь. Государство должно заботиться не только о сегодняшнем, но и о завтрашнем дне.
- Что с оперой для Ленкома?
- Я написал свой текст, отдал его Рыбникову, теперь пусть они там с Захаровым колдуют. С радостным удивлением заметил, что часть текста Захаров написал от себя. Слушал очень сильные рыбниковские куски. Но как все будет, когда все будет - им решать. Свою работу я сделал. Боюсь, им по-прежнему довлеет "Юнона" и "Авось", но куски новой оперы Рыбникова, повторюсь, чрезвычайно сильные.
- Почему вы не пишете сегодня песен?
- Стихи к песням начались ради спортивного азарта - хотелось, чтобы народ пришел, узнал, полюбил, стадион собрался. Более популярной песни, чем "Миллион алых роз", я уже не напишу - зачем тогда утомляться?
- Когда приходит усталость, как вы отдыхаете?
- Отдыхаю, когда удается в Переделкине побыть. Просто выходишь на тропку - и энергия листвы, пастернаковских кленов отдается тебе, и ты оживаешь сразу - утро ли, вечер. В других местах так не получается, а в Переделкине - точно.
- Вы автор множества графических листов, акварелей, коллажей, инсталляций. Редкий человек одинаково свободен с картинкой и буквой, визуальным и вербальным.
- Сейчас много хорошей рекламы, я с удовольствием смотрю, много интересного промышленного дизайна. Клиповое мышление, присущее молодым, мне понятно и близко, и молодые схватывают мои видеомы не хуже стихов. Я чувствую свою причастность к выворотному, самоигральному слову, торжествующему в журналистике и рекламе. Моя свобода оказалась заразительна.
- На сайте поклонников оперы "Авось" (www.avos111.narod.ru) есть распечатка телепередачи из дворца "Лужники" 70-х годов. Вы говорите там о том, российская муза всегда была общественна, не чуралась прямой публицистики и колокольной набатной ноты. Все так, ничего не изменилось для вас?
- Колокола были запрещены, а потому нужны в 70-х. Сегодня потребность в колоколах стала индивидуальной. В Колумбии ко мне подошла девочка и спросила: "Что для революции более полезно - ваши видеомы или звучащее слово?". Не для революции, конечно, но для человека, для сознания, я думаю, сегодня полезнее видеома.
Сегодня нужна не проповедь, а исповедь. Обращение к конкретному человеку, а не к общей массе, как это делалось в герценовском "Колоколе".
Не теряя нити разговора, ведет беспрерывные беседы по телефону - у поэта простая раскладушка Motorola. Крохотные пижонские очки Вознесенский хранит в футляре, который одновременно является ручкой. На футляре написано Microvision - "Микровидение". Что называется, в точку. Стихи пишутся причудливой клинописью на бумаге "верже" в блокноте с фигурным обрезом. Некоторые из них были расшифрованы специально для читателей "Новой газеты".
- Как начинается ваш день?
- Все по-разному. Сегодняшний начался с того, что собирался в Ригу. Порой что-то напишется утром. А в первый день во Франкфурте мы вышли пройтись со Стасом Найманом. Промозглый город был негостеприимен. Мы изрядно замерзли. Ни одного кафе в округе. Навстречу нам из магазина выкатилась стайка молодежи. Одна из них оказалась русской. Она узнала меня - и ее вопрос послужил началом стихотворения. Я читал его во Франкфурте на своем вечере.
- Верно ли рассказывают, что на этом вечере Аксенов громко кричал: "Андрей, ты гений!"?
- Да. Аксенов очень любит стихи и сам их пишет.
Атмосфера во Франкфурте была творческой. Способствовал этому обаятельный Владимир Григорьев, ставший на глазах новым лидером нашей культуры. Энергичным ее организатором.
- Отчего вас в интернете больше, чем других поэтов?
- Я люблю интернет. Он раздвинул границы, уничтожил цензуру. Поэзия сегодня наработала тысячи приемов, достигла звукового барьера и вот-вот его перепрыгнет. Я об этом во Франкфурте сейчас говорил: есть молодые поэты, они прекрасно пишут, но нет одного-двух-трех. Но вот я нашел в Харькове двух - Денис Ворошилов и Александр Кривенко. Кривенко два года назад написал стихи "Мне двадцать лет", до сих пор не может их напечатать. 30 ему будет, есть все шансы к этому времени с ними еще носиться. Хочу помочь ему опубликовать подборку и дать доброе напутствие. Может быть, он будет выдвинут в следующем году на Премию имени Пастернака.
Где воздух спорный,
как пенальти, -
Бежать не смейте нагишом!
Свой зоркий взгляд
запеленайте.
Чтоб не разлил он, что нашел.
Вот так пишет Кривенко.
У них - хороший возраст. И ситуация в постсоветских республиках им помогает. Там есть сейчас тот пресс на слово, на русское слово, какой был у поэтов в эпоху тоталитаризма. Русская поэзия оттого там сильна, что принижена, - на Украине засилье украинского языка. Пресс дает обратную реакцию.
- В театры ходите? Как относитесь к слову улицы, вновь принесенному на сцену?
- Это интересный путь, но долго на нем не продержишься. Для меня история с уличным словом начинается с "Николая Николаевича" Юза Алешковского. Замечательная была вещь, но мат приедается быстро. Думаю, что все закончится, как только ниша будет заполнена.
- Ваши стихи всегда ловили энергию дня. Какая она сегодня?
- Много агрессивной энергии выделяется у людей, но они несчастные, они не виноваты. Очень мало благостной энергии сейчас. У меня творческая энергия бывает по утрам - чувствую, что она сверху, "оттуда идет". Когда инфернальная приходит, стараюсь с ней не общаться.
- Это правда, что вы затеяли строительство храма в 40 километрах от Москвы, возле Захарова - имения, где ребенком жил Пушкин?
- Это оказалось сложнее, чем писать стихи. Я сделал, по-моему, симпатичный проект храма-спирали (Андрей Вознесенский в свое время окончил МАРХИ. - Е.В.). Я сделал проект - это главное. Стихи написал, положил в карман и пошел. Тут все не так: все сложнее.
Я думаю, что в ХХ веке в России было так много горя потому, что не было построено ни одного нового, современного храма. Только восстанавливали старые, продолжали поклоняться нарышкинскому барокко, например, и потому Бог нас не слышал.
- Вы по-прежнему уверены, что пишете не вы, что пишут вами?
- Конечно. Я просто знаю это. Всеми нами пишут, что бы мы ни делали. Не все это понимают, а мы - всего лишь инструмент.
- Скажите, вы тоже получаете за сборники поэзии, за собрание сочинений небольшие сотни долларов по издательскому договору?
- Да. Но я рад, что я ни разу не платил за книгу - сейчас многие издаются за свой счет. Я скромно живу, но много печатаюсь с колес, часто в газетах. Вот сейчас написал новую поэму "Возвращение к цветам", немного декадентская вещь, в виде накладной бухгалтерского бланка: слева название цветка - справа определение: "Хризантема - "Рейган Империал", "Роза - Абракадабра", "Роза - Черная Баккара" и "Роза - Ранняя звезда".
- Вы говорили, что армия оставила в вас прекрасные воспоминания - сложилась гусарская, романтическая компания. Что вы думаете о нынешнем осеннем призыве, забирающем вузовских студентов?
- Это совершенно ужасно. Студенту ломают всю жизнь. Государство должно заботиться не только о сегодняшнем, но и о завтрашнем дне.
- Что с оперой для Ленкома?
- Я написал свой текст, отдал его Рыбникову, теперь пусть они там с Захаровым колдуют. С радостным удивлением заметил, что часть текста Захаров написал от себя. Слушал очень сильные рыбниковские куски. Но как все будет, когда все будет - им решать. Свою работу я сделал. Боюсь, им по-прежнему довлеет "Юнона" и "Авось", но куски новой оперы Рыбникова, повторюсь, чрезвычайно сильные.
- Почему вы не пишете сегодня песен?
- Стихи к песням начались ради спортивного азарта - хотелось, чтобы народ пришел, узнал, полюбил, стадион собрался. Более популярной песни, чем "Миллион алых роз", я уже не напишу - зачем тогда утомляться?
- Когда приходит усталость, как вы отдыхаете?
- Отдыхаю, когда удается в Переделкине побыть. Просто выходишь на тропку - и энергия листвы, пастернаковских кленов отдается тебе, и ты оживаешь сразу - утро ли, вечер. В других местах так не получается, а в Переделкине - точно.
- Вы автор множества графических листов, акварелей, коллажей, инсталляций. Редкий человек одинаково свободен с картинкой и буквой, визуальным и вербальным.
- Сейчас много хорошей рекламы, я с удовольствием смотрю, много интересного промышленного дизайна. Клиповое мышление, присущее молодым, мне понятно и близко, и молодые схватывают мои видеомы не хуже стихов. Я чувствую свою причастность к выворотному, самоигральному слову, торжествующему в журналистике и рекламе. Моя свобода оказалась заразительна.
- На сайте поклонников оперы "Авось" (www.avos111.narod.ru) есть распечатка телепередачи из дворца "Лужники" 70-х годов. Вы говорите там о том, российская муза всегда была общественна, не чуралась прямой публицистики и колокольной набатной ноты. Все так, ничего не изменилось для вас?
- Колокола были запрещены, а потому нужны в 70-х. Сегодня потребность в колоколах стала индивидуальной. В Колумбии ко мне подошла девочка и спросила: "Что для революции более полезно - ваши видеомы или звучащее слово?". Не для революции, конечно, но для человека, для сознания, я думаю, сегодня полезнее видеома.
Сегодня нужна не проповедь, а исповедь. Обращение к конкретному человеку, а не к общей массе, как это делалось в герценовском "Колоколе".
