Как сообщалось, в рамках рубрики «Исторический календарь», мы начали новый проект, посвященный приближающемуся 100-летию революции 1917 года. Проект, названный нами «Могильщики Русского царства», посвящен виновникам крушения в России самодержавной монархии ‒ профессиональным революционерам, фрондирующим аристократам, либеральным политикам; генералам, офицерам и солдатам, забывшим о своем долге, а также другим активным деятелям т.н. «освободительного движения», вольно или невольно внесшим свою лепту в торжество революции ‒ сначала Февральской, а затем и Октябрьской. Продолжает рубрику очерк, посвященный Н.С. Чхеидзе ‒ одному из лидеров меньшевиков, заслужившего от однопартийцев прозвище «папаши революции».
Николай (Карло) Семенович Чхеидзе родился 9 марта 1864 г. в дворянской грузинской семье в селе Пути, входившем тогда в состав Кутаисской губернии. Окончив кутаисскую гимназию (1882), в 1887 году он вольнослушателем поступил в Новороссийский университет, откуда в тот же был исключен за участие в студенческих волнениях. Затем точно такая же история повторилась с Харьковским ветеринарным институтом, откуда участвовавший в беспорядках Чхеидзе был отчислен в 1888 г. Получить высшее образование молодому бунтарю удалось лишь за границей ‒ в австрийской Горной академии.
С 1892 г. 28-летний Николай стал одним из основателей группы «Месаме-даси» («Третья группа») - первой социал-демократической организации в Закавказье, а спустя 6 лет, в 1898 году, вместе со всей группой вступил в только что созданную Российскую социал-демократическую рабочую партию (РСДРП) и стал издавать марксистский журнал «Квали». Чхеидзе принадлежал к умеренному крылу российской социал-демократии, критикуя радикализм некоторых своих однопартийцев, поэтому, когда на 2-м съезде РСДРП (1903) произошел раскол партии на большевиков и меньшевиков, он без колебаний поддержал меньшевистское крыло. По мнению Чхеидзе, большевики были не столько марксистами, сколько бланкистами, последователями якобинской диктатуры, что лично для него было неприемлемо. Вскоре Чхеидзе стал одним из самых известных и авторитетных социал-демократов Грузии. «Здешние кавказцы говорят, что выбранный Чхеидзе ‒ самый образованный марксист на Кавказе», ‒ отмечал лидер меньшевиков Ю.О. Мартов в письме П.Б. Аксельроду. И это действительно было так. В конце 1890-х гг. он впервые перевел на грузинский язык «Манифест Коммунистической партии». Накануне революции 1905 года Чхеидзе работал инспектором муниципальной больницы, был гласным батумской Городской думы и членом Городской управы.
Когда разразилась Первая российская революция, Чхеидзе стал одним из ее активных участников. Но при этом грузинский социал-демократ категорически выступал против тактики крайне левых, сводивших борьбу с монархией исключительно к нелегальным методам. По его мнению, интересы социал-демократии требовали широкой пропаганды марксизма в различных социальных стратах и, прежде всего, среди интеллигенции ‒ врачей, учителей, а также в среде чиновников и мелких предпринимателей, в которых Чхеидзе видел хоть и временных, но попутчиков марксистов на время борьбы с царским самодержавием. Чхеидзе также осуждал террор, направленный против представителей власти. Но причина негативного отношения к террористической деятельности левых крылась отнюдь не столько в неприятии политических убийств как таковых, сколько в том, что они отталкивали от движения менее радикальные слои общества (например, демократическую интеллигенцию) и, тем самым, ослабляли его. Кроме того, Чхеидзе, предпочитавший легальные методы борьбы нелегальным, был убежден в том, что доказать преимущество социализма (а значит и привлечь к нему симпатии широких масс) будет возможно лишь в том случае, если его возможности удастся продемонстрировать на практике, но при этом без всякого насилия.
После поражения революции меньшевик Чхеидзе пришел к выводу, что основной задачей партии должна стать легальная работа в законодательном органе Империи ‒ Государственной думе, так как именно через парламент можно будет вести широкую пропаганду своих идей. Сосредоточив свою активность в этом направлении, в 1907 г. Чхеидзе, получив поддержку, как грузинских левых, так и части кавказских либералов (включая армян), был избран депутатом III Государственной Думы. Став одним из наиболее ярких лидеров социал-демократической фракции, Чхеидзе многократно выступал с думской кафедры с оппозиционными речами. Как отмечает современный исследователь И.Л. Архипов, политический стиль Чхеидзе заключался в следующем: «использовать для безапелляционной критики власти любой пункт повестки дня, не углубляясь в рассмотрение существа проблем». Например, пишет историк, при обсуждении такого далекого от политики вопроса как сооружение канализации и переустройства столичного водоснабжения, «Чхеидзе произнес очередную речь с огульными обвинениями правительства П.А. Столыпина, "разоряющего" трудовое крестьянство», и при этом ни слова не сказал по существу обсуждаемого вопроса. Примерно так же он реагировал и на другие инициативы власти. Так, во время рассмотрения в Думе вопроса о выделении средств на строительство Амурской железной дороги, депутат-меньшевик обрушился с критической речью, суть которой сводилась к тому, что данное строительство отражает лишь классовые интересы дворянства, и является оружием для последующих правительственных «авантюр». Поэтому неудивительно, что большинство депутатов, как пишет Архипов, «скептически, с иронией относились к ораторским подвигам Чхеидзе».
Впрочем, был у левого депутата и любимый конек ‒ борьба с русским национализмом и империализмом. Чхеидзе последовательно критиковал тезис русских правых о господстве русского народа, требуя гражданского равноправия для «угнетенных наций» без различия национальностей и вероисповеданий. Но при этом грузинский меньшевик был категорически против сепаратизма, полагая, что сохранение единого государства в интересах всех народов империи, так как без русских национальным окраинам не удастся достичь высокого уровня экономического и социального развития, и они снова будут ввергнуты в феодальную отсталость.
Выбранную тактику Чхеидзе продолжил и в IV Государственной Думе, в которую был избран в 1912 году, став лидером меньшевистской фракции. Весной 1914 г. депутат-меньшевик оказался в центре громкого политического скандала: после его очередной горячей речи, в которой прозвучали слова, что «наиболее подходящим режимом для достижения обновления страны является (...) режим республиканский», власти попытались привлечь Чхеидзе к ответственности за призыв к ниспровержению государственного строя. Но либеральное думское большинство отстояло левого депутата, спешно приняв закон о недопустимости привлечения парламентариев к ответственности за их высказывания. Шантажируя правительство непринятием бюджета, устроив обструкцию премьеру И.Л. Горемыкину, думские либералы заставили власти отказаться от судебного преследования Чхеидзе, и Император распорядился закрыть дело грузинского меньшевика. Такая солидарность всех оппозиционных сил Думы с социалистом Чхеидзе, возможно, была связана не только с тем, что в ходе инцидента ставился вопрос о свободе слова, но и с тем, что грузинский депутат был видным масоном. С 1909 г. он входил в ложи «Великого Востока народов России», а в 1912‒1917 гг. являлся членом думской ложи и Верховного совета «Великого Востока народов России». Позже Чхеидзе признавался, что в Верховном совете «Великого Востока» было немало видных российских политиков и общественных деятелей, причем троих левых ‒ Чхенкели, Гегечкори и Скобелева, привлек к масонству лично он. «По составу среди членов [масонских лож] были представители всех левых вплоть до прогрессистов, октябристов не было ни одного», ‒ утверждал Чхеидзе.
Летом 1914-го, когда грянула Первая мировая война, Чхеидзе вместе с другими социал-демократами отказался поддержать русское правительство и голосовать за военные кредиты. Наряду с А.Ф. Керенским Чхеидзе стал одним из самых радикальных думских ораторов в период Первой мировой войны. Он заявлял, что правительство «поставило страну на край гибели», требовал, чтобы «народ взял в руки судьбу страны», призывал либеральное думское большинство создать новую государственную власть. Но при этом Чхеидзе разошелся с большевиками, так как выступал против стачечного движения, поддержав вхождение рабочих в военно-промышленные комитеты, организованные представителями либеральной оппозиции.
Тесно связанный с думскими либералами через масонские ложи, Чхеидзе поддержал создание оппозиционного Прогрессивного блока (1915) и накануне Февральской революции был сторонником верхушечного государственного переворота, на который возлагали свои надежды российские либералы. «...После очищения Галиции, после падения Львова и Варшавы, когда выяснилось, в какой тупик заводит страну война, и в ложах, и в Верховном Совете встал вопрос о политическом перевороте, ‒ вспоминал Чхеидзе. ‒ Ставился он очень осторожно, не сразу, - переворот мыслился руководящими кругами в форме переворота сверху, в форме дворцового переворота; говорили о необходимости отречения Николая и замены его; кем именно, прямо не называли, но думаю, что имели в виду Михаила. В этот период Верховным Советом был сделан ряд шагов к подготовке общественного мнения к такому перевороту, - помню агитационные поездки Керенского и др. в провинцию, которые совершались по прямому поручению Верховного Совета, помню сборы денег на нужды такого переворота. (...) Перед самым мартом 1917 г. деятельность организации еще более расширилась. По уставу отдельные ложи между собой общения иметь не могли, - они сносились лишь через Верховный Совет. Но в январе и особенно феврале 1917 г. было признано необходимым в целях влияния на общественное настроение устраивать более широкие собрания, (...) на эти собрания наряду с членами лож приглашались и посторонние, не члены».
На одном из последних думских заседаний, 14 февраля 1917 года, Чхеидзе, недовольный нерешительностью либералов, произнес одну из самых радикальных своих речей, в которой практически открытым текстом призывал к революции. Отмечая, что в России налицо «картина из французской жизни конца XVIII века» (т.е. напоминающая события накануне Великой французской революции), депутат-меньшевик, упрекая либеральную оппозицию в нерешительности, заявлял: «Мы знаем, господа, как буржуазия себя вела в конце того же XVIII века, мы знаем, что эта буржуазия не словесами занималась в свое время... она сметала правительства...». Подчеркнув далее, что «уже начинает говорить улица», Чхеидзе выражал надежду, что Россия уже становится на революционный путь. Откликаясь на подобные речи, видный правый публицист П.Ф. Булацель отмечал в эти дни в своем дневнике: «...Если правительство будет продолжать идти по следам французских жирондистов, унижаясь и заискивая перед думским блоком, то мы доживем и до того, что "блокистов" сметут более искренние и более смелые Керенские, Чхеидзе, Сухановы и Кº...»
С началом революции Чхеидзе стал активным ее участником. Вместе с Керенским он тут же поддержал начавшиеся в столице волнения, предлагая Государственной Думе скорее их возглавить. Оказавшийся в трагические дни Февраля одним из самых востребованных левых вожаков, Чхеидзе энергично включился в революционную работу. Он постоянно делал какие-то «внеочередные заявления» и «экстренные сообщения», выступал с бесчисленными пафосными речами перед собиравшимися толпами народа, осыпал комплиментами питерский пролетариат, обличал старую власть и восхвалял «великую и бескровную» революцию. Разгоряченные толпы горожан рукоплескали Чхеидзе и нередко, в порыве чувств, подхватывали его на руки. Вот как сообщала одна из газет о выступлении плитика в начале марта 1917 года: «Депутат Чхеидзе, восторженно приветствуемый толпой, сопровождаемой солдатами и офицерами, произносит слово о величии подвига революционного солдата, которому жмут руку революционные герои – рабочие. Чхеидзе рассказывает о последних усилиях провокации охранки, выпустившей гнусную прокламацию об убийстве солдатами офицеров и горячо призывает солдат приветствовать офицеров, как граждан, поднявших революционное знамя, и оставаться братьями революции и русской свободы. Толпа рабочих, солдат и офицеров несет Чхеидзе на руках». Однако, по ироничной оценке меньшевика Н.Н. Суханова, Чхеидзе в эти дни представлял собой «самую святую икону Таврического дворца, не творившую чудес, но и никому не насолившую, а просто председательствовавшую».
27 февраля 1917 г. он, вместе с Керенским, вошел в состав Временного исполкома Петроградского совета рабочих депутатов и был избран его председателем. В тот же день Чхеидзе был включен в состав Временного комитета Государственной Думы, но войти в состав Временного правительства в качестве министра труда категорически отказался, видимо, испугавшись взять на себя реальную ответственность. Как утверждал Суханов, «Чхеидзе вообще как огня боялся всякой причастности к власти». «Стоя во главе Совета, Чхеидзе мог, если бы хотел, стать в центре Временного Правительства революции: реальная сила была в руках Совета, ‒ вспоминал лидер партии эсеров В.М. Чернов. ‒ Еще легче ему было встать в центре правительственной коалиции социалистов с цензовиками. Он этого не захотел. Его ум, правильно или неправильно, говорил ему: для социалистической демократии еще не пришло время. И мощную поддержку уму оказывала одна особенность его характера. Когда вопрос о вхождении в правительство был решен, когда уже уклоняться было нельзя, когда болезнь властебоязни в социалистических рядах была сломлена повелительным требованием событий, ‒ надо было видеть, как взбунтовался Чхеидзе против неизбежных личных выводов из новых политических позиций. Он ничего слышать не хотел о своем вхождении в правительство».
Свое расхождение с Временным правительством и цели своей политической программы меньшевик Чхеидзе объяснял в эти дни так: «Мы идем со всеми теми, кто выступает с решительным требованием... чтобы правительства... немедленно отказались от всяких завоевательных и аннексионистических задач. Это... тот шаг, который нас приведет вплотную к вопросу о ликвидации войны... Мы и во внутренней политике идем за теми, которые свою работу направляют... для... разрешения тех задач, которые поставлены революцией». Таким образом, с первых же дней Февральской революции социал-демократ Чхеидзе фактически откололся от своих недавних союзников-либералов, заняв более радикальную позицию. Член ЦК кадетской партии А.В. Тыркова раздраженно отмечала: «От этого грузина ничего хорошего не может исходить. Я признаю только Думу и никаких Советов». Однако решительно порывать с Временным правительством Чхеидзе не решался, предпочитая разрыву умеренную оппозицию и диалог с новой властью.
Ленина, апр. 1917" title="Н.С.Чхеидзе встречает вернувшегося из эмиграции В.И. Ленина, апр. 1917" width="450" height="318" align="left" />После возвращения из эмиграции В.И. Ленина, Чхеидзе осудил его «Апрельские тезисы», полагая, что Россия еще не дозрела до социалистической революции, и призвал большевиков «идти сомкнутыми рядами» с меньшевиками для «победоносного окончания революции» и «защиты свободной России». С резкой критикой Чхеидзе выступил против июльского выступления большевиков, расценив последних как заговорщиков против демократической власти. Но ситуация быстро менялась и бывший всего лишь пару месяцев назад крайним радикалом и героем революции, Чхеидзе превращался в глазах стремительно сдвигавшего влево масс в соглашателя с не оправдавшей надежд властью. Если весной 1917-го ему устраивали овации, то в июле уже освистывали и обвиняли в предательстве рабочего класса. А после принятия в сентябре 1917-го Петроградским Советом большевистской резолюции «О власти», Чхеидзе в знак протеста вместе со всем эсеро-меньшевистским Президиумом сложил свои полномочия, уступив место председателя Л.Д. Троцкому.
Глубоко разочаровавшись в происходящем, Чхеидзе покинул Петроград и уехал в родную Грузию и более в Россию уже не вернулся. К Октябрьской революции он отнесся отрицательно, оценивая ее как незаконный захват власти экстремистами-большевиками. Но вместе с тем, грузинский социал-демократ не поддержал вооруженной борьбы с советской властью. В 1918 году он был избран председателем Закавказского сейма и Учредительного собрания Грузии; в 1919-м вместе с И.Г. Церетели был представителем Грузии на Парижской (Версальской) конференции. После прихода в Грузию Красной армии, Чхеидзе эмигрировал во Францию, где принял участие в работе эмигрантской меньшевистской организации. Жизнь незадачливого революционера трагически оборвалась 7 июня 1926 года: устав от тяжелой болезни (туберкулеза), он застрелился...
Меньшевик Суханов, при всей симпатии к своему однопартийцу, в своих воспоминаниях вынес Н.С.Чхеидзе следующий «приговор», которым мы и закончим этот небольшой очерк об очередном «могильщике Русского царства»: «Об этом "папаше" революции, несмотря на вредные его позиции, я храню самые теплые воспоминания. Чхеидзе не был годен в пролетарские и партийные вожди, и он никого никогда и никуда не вел: для этого у него не было ни малейших данных. Напротив, у него были все данные, чтобы вечно ходить на поводу, иногда немного упираясь. И бывали случаи, когда его друзья заводили его в такие дебри политиканства, где ему было совсем не по себе, и в такие авантюры, которым он не только не сочувствовал, но против которых решительно протестовал, хотя и... не публично. Но, превратив его в икону, его водили, ибо основательно упираться он не имел силы. А зайдя куда не следует, он бесплодно протестовал...»
Подготовил Андрей Иванов, доктор исторических наук
