Одержимая «бабушка» русской революции

Как сообщалось, в рамках рубрики «Исторический календарь», мы начали новый проект, посвященный приближающемуся 100-летию революции 1917 года. Проект, названный нами «Могильщики Русского царства», посвящен виновникам крушения в России самодержавной монархии - профессиональным революционерам, фрондирующим аристократам, либеральным политикам; генералам, офицерам и солдатам, забывшим о своем долге, а также другим активным деятелям т.н. «освободительного движения», вольно или невольно внесшим свою лепту в торжество революции - сначала Февральской, а затем и Октябрьской. Продолжает рубрику очерк, посвященный «бабушке русской революции» - Е.К. Брешко-Брешковской.

Одной из самых колоритных деятельниц февральских событий 1917 года, вне всякого сомнения, была Екатерина Константиновна Брешко-Брешковская - прозванная современниками «бабушкой русской революции». И хотя ей не довелось ни сыграть в революции решающей роли, ни определить ход ее развития, тем не менее, она стала поистине культовой фигурой этой смутной эпохи, ее символом, «эмблемой торжества свободы и социализма» (Н.С. Чхеидзе). Как справедливо отмечал в посвященном ей некрологе другой видный деятель Февральской революции А.Ф. Керенский, «ее общественная биография - история революционного движения за три четверти века... без нее не может уже обойтись сама история...»

Е.К. Брешко-Брешковская, урожденная Вериго, родилась в дворянской семье 13 января 1844 года в селе Иваново Невельского уезда Витебской губернии. Мать ее - Ольга Ивановна Горемыкина, была женщиной очень религиозной и старалась дать детям христианское воспитание. «Мать часто читала нам Евангелие и биографии великих подвижников правды и любви к человечеству», - вспоминала Е. Брешко-Брешковская. Увлекаясь живописью, Екатерина в юности даже писала иконы для местной церкви. Однако, как пишет ее биограф Ю.В. Иванишкина, «несмотря на это, отношение к православной Церкви и обрядовой стороне религии вообще было в семье Вериго достаточно прохладным. Такое мировоззрение целиком передалось и Брешковской, которая в течение всей жизни, сохранив непоколебимую веру в Бога, никогда не была православной в привычном значении этого слова».

По словам будущего единомышленника Брешко-Брешковской, лидера партии социалистов-революционеров В.М. Чернова, «отдавши в юности щедрую дань антирелигиозным дерзновениям молодой мысли», в зрелом возрасте «она опять вернется к религиозным истокам (...) и не будет забывать на прощанье перекрестить тех, кого любит». «Мое влечение ко всему страдающему человечеству росло вместе со мною, а учение Христа служило мне опорой и утешением... - писала о себе Брешко-Брешковская. - Постоянно слышанное суждение, что люди не в силах идти по стопам Христа, меня не трогало. Он учил. Значит, признавал нас способными следовать Его учению. Таким сознанием было полно мое мировоззрение, когда я еще не читала ни одной социалистической книжки. (...) В работе моей учение Христа всегда занимало центральное место (...) ...Учение христианское ставлю несравненно выше социалистического. Последнее имеет глубокое значение лишь тогда, когда оно озарено светом слов Христа: люби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всей душою твоей, всем разумом, всей силой...» Но религиозность Брешко-Брешковской приобрела весьма специфические формы, выражавшиеся в стремлении любыми средствами и способами бороться за «светлое будущее» народа. Считая себя христианкой, она не только не видела ничего преступного в борьбе против православной монархии, но и оправдывала революционный террор, считая политические убийства приемлемым средством достижения будущего «царства правды».

С раннего детства Екатерина выделялась какой-то одержимостью. По ее собственному свидетельству, она всем была недовольна, все ей не нравилось, и она все критиковала,   была нервной и «бешеной», «революционеркой с самых малых лет», не терпевшей отказов ни в чем. А однажды, рассердившись за что-то на мать, ударила ее палкой в глаз. Но при этом, утверждала Брешковская, она «все время страдала и болела сердцем за кого-нибудь: то за кучера, то за горничную, то за работника». В 14-летнем возрасте у нее были следующие планы на будущее: разбогатеть, скупить большое количество деревень с крепостными и устроить в них социалистическую республику.

Получив хорошее домашнее образование и окончив женскую гимназию, Екатерина увлеклась общественной работой: помогала своему отцу - Константину Михайловичу Вериго, имевшему репутацию вольнодумца, в подготовке освобождения крестьян, открытии народной школы, библиотеки. В 1868 году Екатерина вышла замуж за соседа-помещика Н.П. Брешко-Брешковского, но семье себя не посвятила, так как всецело увлеклась революционным движением. «Мужу она предъявляет ультиматум: или идти вместе по предстоящему ей тернистому пути, или разойтись, - писал В.М. Чернов. - Идти ей приходится одной. Муж остается где-то позади. Но у Катерины, кроме мужа, есть еще и ребенок. После многих бессонных ночей принесена и эта, еще более тяжкая жертва. Младенца берет на свое попечение жена брата Катерины, и он вырастает, считая свою тетку матерью, а настоящую мать - теткой...» Брошенный ею сын Николай станет затем популярным журналистом и беллетристом, а после революции и вынужденной эмиграции, оказавшись в Германии, во время Второй мировой войны будет служить в геббельсовском министерстве пропаганды...

Вступив в 1873 году в киевскую коммуну «интеллигентной молодежи», Брешко-Брешковская вскоре познакомилась с членами народнического кружка «чайковцев». «Больше двух лет скиталась я по России, - вспоминала она в 1917 г., - все искала революционной среды, державшейся очень конспиративно. Но постепенно, переходя от одной работы к другой, прошла я в организацию довольно обширную, решившую проникнуть в  народ  лично, а не только посредством книг и листков». Перебравшись осенью того же года в столицу Российской империи - Санкт-Петербург, она установила отношения с целым рядом революционеров-подпольщиков.

Как и многие тогдашние пассионарные молодые революционеры-народники, в 1874 году Брешко-Брешковская под именем солдатки Феклы Косой приняла участие в  «хождении в народ». «Оделась я в крестьянскую одежду, захватила котомку, палку и пошла бродить», - позже вспоминала она. Революционно-настроенные молодые люди переходили из деревни в деревню, пытаясь вести антимонархическую агитацию среди крестьян, рассчитывая поднять их на борьбу с царизмом. Екатерина Брешко-Брешковская направилась со своими товарищами агитировать в сельские уезды Киевской, Херсонской и Подольской губерний. В одной из прокламацией, Брешко-Брешковская, апеллируя к религиозности крестьян, писала: «...противна Богу такая глупая покорность и приказывает Он своему народу взяться за разум... грянуть на врагов своих» и биться «до тех пор, пока не истребят всех, до последнего, пока не останутся на земле только честные труженики, которые одни угодны Богу», «приказывает Господь народу своему напасть на города и жилища купцов, помещиков и жидов и разорять их до основания, поганых же злодеев вешать и резать, а имущество их награбленное делить поровну между собою. Тогда люди будут жить мирно и дружно ...и у каждого будет достаточно своего». Заканчивалась же прокламация следующим призывом: «бейтесь с ними до тех пор, пока ни единого ни оставите в живых... Аминь».

Однако «хождение в народ» оказалось малоэффективным. Крестьяне не доверяли чужакам, пришедшим из городов поднимать их против царя, и нередко сдавали агитаторов властям. «Мы старались объяснить крестьянам, - вспоминала Брешко-Брешковская, - что царь заодно с помещиками и чиновниками, что он-то как раз и является главным угнетателем народа. Но крестьяне не хотели этому верить. (...) Крестьяне верили царю, они были убеждены, что царь - это добрый хозяин всей земли русской, который содержит войско для защиты от врагов, а крестьяне должны обрабатывать землю, платить ему подати на содержание войска. Они думали, что царь любит свой народ и заботится о нем, а если порой чиновник притесняет народ, так это оттого, что он царя обманул». В итоге «хождение в народ» провалилось, и большая часть его участников была арестована властями. Среди них была и Брешко-Брешковская. 

С конца 1874 года для 30-летней революционерки начался период тюремных мытарств. Она последовательно содержалась в Брацлавской, Гайсинской и Киевской тюрьмах. В 1875 году Брешко-Брешковскую перевели в петербургский Дом предварительного заключения, а затем, в 1876-м, в Трубецкой бастион Петропавловской крепости, где она пробыла до начала «Процесса 193-х» - громкого судебного дела революционеров-народников (1877‒1878). Суд приговорил Брешко-Брешковскую, открыто заявившую во время процесса, что она считает честью принадлежать к «социалистической и революционной партии российской», к пяти годам каторги с последующей ссылкой. Таким образом, Екатерине Брешко-Брешковской выпала сомнительная честь стать первой в русской истории женщиной-политкаторжанкой.

 

Оказавшись в 1878 году на Карийской каторге (Восточная Сибирь), Брешко-Брешковская на следующий год была направлена на поселение в Читканскую волость в Баргузин, но надолго здесь не задержалась. Весной 1881 года вместе с другими революционерами она совершила побег, который окончился провалом. Беглецов поймали и осудили на новые сроки. Вместо ссылки, Брешко-Брешковская снова была направлена на каторжные работы сроком на четыре года. После каторги снова последовала ссылка - бывшую дворянку приписали к крестьянскому сословию и в 1891 году предоставили ей право свободного проживания по всей Сибири.

Вернуться из ссылки Брешко-Брешковской удалось лишь в 1896 году, когда она была амнистирована в связи с коронацией Императора Николая II. Каторга и ссылка не исправили революционерку, и она снова вернулась к антиправительственной деятельности. Находясь на нелегальном положении, Брешко-Брешковская занималась организацией революционной работы и распространением социалистических идей среди крестьянства. «Я собирала людей всюду, где могла: в крестьянских избах, в мансардах студенток, в либеральных гостиных, в речных барках, в лесах, на деревенских мельницах», - вспоминала она. «Заграницу шли вести, - вспоминал Чернов, - бабушка витает по всей России, как святой дух революции, зовет молодежь к служению народу, крестьян и рабочих - к борьбе за свои трудовые интересы, ветеранов прошлых движений - к возврату на тернистый путь революции. "Стыдись, старик, - говорит она одному из успокоившихся, ведь эдак ты умрешь со срамом, - не как борец, а на мягкой постели подохнешь, как изнеженный трус, подлой собачьей смертью"».

Познакомившись с Г.А. Гершуни, Брешко-Брешковская вскоре стала одним из организаторов Партии социалистов-революционеров (эсеров). Брешко-Брешковская заявила себя сторонницей политического и аграрного террора, как наиболее эффективного метода борьбы с царизмом и оказывала самую активную поддержку в создании Боевой организации эсеров, совершившей вскоре ряд громких политических убийств. Занимая в эсеровской партии крайне левую позицию, Брешко-Брешковская не довольствовалась избирательностью террора и желала максимально расширить его, превратив в массовый. Требуя от революционеров «личной вооруженной инициативы», Брешко-Брешковская наставляла революционную молодежь: «Иди и дерзай, не жди никакой указки, пожертвуй собой и уничтожь врага!». Как отмечает исследовательница Ю.В. Иванишкина, «горячая пропаганда террора, в котором Брешковская видела не преступление, а подвиг во имя народа, сопровождала ее выступления на протяжении всей революционной деятельности. Не совершив в своей жизни ни одного террористического акта лично (...), Брешковская вдохновила на их совершение многих молодых социалистов-революционеров. Брешковская была уверена в том, что для достижения благих целей любые средства хороши, и распоряжалась чужими жизнями с легкостью и жестокостью».

В 1903 году Брешко-Брешковская, опасаясь очередного ареста, перебралась в Швейцарию. Находясь в эмиграции, она продолжила революционную борьбу, войдя в руководящие органы эсеров, включилась в подготовку партийных пропагандистов, собирала деньги для революционных террористов, совершив с этой целью поездку в США. Встречаясь с российскими либералами, Брешко-Брешковская, как вспоминал кадетский лидер князь Петр Долгоруков, «говорила, что мы, либералы, должны приступить к более решительным действиям», и если «мы сами не способны на террор, то должны, по крайней мере, содействовать террористам».

Когда в 1905-м в России началась революция, как и большинство революционеров-эмигрантов, Брешко-Брешковская нелегально вернулась на родину, чтобы принять активное участие в борьбе против самодержавия. В сентябре 1907 года Брешко-Брешковская снова была арестована. Как выяснилось позже, ее выдал охранке провокатор Е.Ф. Азеф. Продержав революционерку два года в Петропавловской крепости, власти приговорили ее к сибирской ссылке, с которой 70-летняя старушка снова попыталась сбежать. «"Бабушка" Брешковская за год до начала мировой войны опять совершила фантастический побег из ссылки, - вспоминал Чернов. - В пять дней она проделала тысячу верст, но была арестована, просидела около года в тюрьме, а потом была направлена в Булун, вблизи Ледовитого океана. Тут застала ее революция».

Февраль 1917-го вознес Брешко-Брешковскую на вершину славы. 4 марта 1917 года минусинская Городская дума явилась к ней в полном составе, чтобы поздравить «с победой и торжеством ее идей». 73-летнюю революционерку торжественно отправили в Европейскую Россию, выделив ей спецвагон и обставив это возвращение, по словам современника, «сплошным триумфом». Репортеры и «сознательные граждане» с красными бантами с нетерпением ожидали ее приезда. Всюду ее встречали под звуки оркестров и построением воинских частей. Кадетская «Речь» с пафосом писала в те дни: «Свободная Россия бабушку ждет, чтобы поклониться ей низко, поделиться с ней ее великой радостью, счастьем давно желанной свободы». Брешко-Брешковскую бурно чествовали министры Временного правительства, гласные Городской думы, делегаты Совета рабочих депутатов, представители Комитета общественных организаций. Керенский пел ей дифирамбы, называя Брешко-Брешковскую «ближайшим водителем по духу»; она отвечала ему тем же, провозгласив его «достойнейшим из достойнейших граждан земли русской», «гражданином спасшим Россию».

Энергично поддерживавшей Временное правительство бывшей политкаторжанке были оказаны поистине царские почести - по личному распоряжению Керенского она была поселена в комнатах Зимнего Дворца. Последнее обстоятельство глубоко возмутило монархистов. Гвардейский полковник Ф.В. Винберг, пересказывая слухи, согласно которым «бабушка», забравшись во Дворец, поспешила «расхитить гардероб Государыни Императрицы», отмечал, что ей куда больше подходит «арестантский халат с бубновым тузом». А В.М. Пуришкевич отозвался на это событие следующими стихотворными строчками:

Из каторги сибирской
Едет «бабка» в Петроград
Чтобы видеть всероссийской
Демократии парад.
Едет... крики ликованья.
Сам Керенский тут как тут.
И в дворец для проживанья
Дуру старую ведут...
«Бабка» в новом положенье:
Вместо каторги почет;
На народном иждивенье
Во дворце она живет.
Чем-то вроде добавления...
Для Керенского она...
И с ее благословенья
Разрушается страна... 

Как отмечает один из биографов Брешко-Брешковской историк И. Архипов, «политико-психологический феномен Брешковской, ставшей беспрецедентной по степени популярности фигурой, не случаен в условиях "медового месяца революции". Стремительное крушение самодержавия и рождение "Свободной России", превращение в одночасье "верноподданных" в "сознательных граждан", радикальная смена правящей элиты и возникновение невиданной до сих пор политической, социокультурной реальности, - все оказывалось для населения сильнейшим психологическим потрясением. Нужна была новая символика и мифология, новые политические ритуалы, соответствующая "общенациональная идеология". Недостатка  в антигероях и всевозможных "врагах народа" не было (...) - теперь требовались положительные персонажи, олицетворявшие ценности новой России. И в этом контексте миф о "бабушке" удачно вписался в массовую политическую культуру, более того, политическая элита вольно или невольно целенаправленно формировала культ Брешковской и других "святых героев революции"».

 

Находясь на вершине славы, Брешко-Брешковская активно включилась в пропагандистскую работу. Разъезжая по стране, она выступала в защиту нового строя, Временного правительства, популяризировала эсеровскую программу, требовала доведения войны с Германией до победного конца, активно поддерживала формирование женских «батальонов смерти» и феминистическое движение, принимала участие в работе Государственного совещания в Москве.

Октябрьской революции «бабушка русской революции» не приняла. Отношения с «марксятами», как она называла новую поросль революционеров, у нее не сложились еще до революции, а в 1917-м она призвала Керенского сурово расправляться с большевиками, которых, по ее словам, как «зверей диких» «можно и должно уничтожать». Как шутили современники, «бабушка невзлюбила свою внучку». От былой популярности мало что осталось: имение Брешковских в Белоруссии было разгромлено «освобожденным народом» еще в конце 1917-го, а в начале 1918 года революционные солдаты искололи портрет «бабушки» штыками. В итоге, революционерка с полувековым стажем поддержала зарождавшееся белое движение, приняла участие в деятельности Комуча и даже направила «белочехам» воззвание - «Завещание братьям-чехословакам их Бабки Катерины Брешковской», в котором просила их не прекращать борьбы с большевиками.

 

Окончательно разочаровавшись в «свободном народе», который на деле оказался вовсе не таким, каким он грезился ей в утопических фантазиях, в конце 1918 года Брешко-Брешковская покинула Россию, перебравшись через Владивосток и Японию в США. В Америке неугомонная старушка продолжила привычную для нее деятельность, только на этот раз средства она собирала уже для борьбы с большевиками. Однако ее попытки убедить американцев двинуть против советской России 50 тысяч солдат, не увенчались успехом. Перебравшись в 1920-е гг. во Францию, а затем в Чехословакию, Брешко-Брешковская не прекратила политической активности, создав в Ужгороде  «Карпаторусскую трудовую партию». Умерла Екатерина Константиновна 12 сентября 1934 года в 90-летнем возрасте.

Подготовил Андрей Иванов, доктор исторических наук