Ни октябрьские, ни майские праздники, никакие восьмые марты и близко не могут дать впечатление о том, что было 12 апреля 1961 года в России. Это сравнимо только с Днём Победы 9 мая. Демократические митинги, шествия коммунистов или демократов, теперешние многолюдства молодёжи — это всё объединяется под знамёнами и лозунгами какой-то цели, все чем-то недовольны, чего-то добиваются, их охраняют, уже обязательно с дубинками, тут, в общем, не жизнь, а её изнанка. А Юрий Гагарин — это всесветное ликование, это всенародное счастье, это гордость за Отечество, это слава русскому народу.

Москвичи рассказывали мне, что творилось в тот день на улицах. Апрель, сияющее солнце, тёплый ветер, радость! Сами собой прекращались занятия, повседневные труды, душа каждого человека не могла радоваться в одиночку, хотелось единения. Все стали родными друг другу. Царила отрешённость от обыденности: праздник! Наш, русский! человек в космосе! Свершилась историческая справедливость — народ, подмятый ленинской национальной политикой и наиболее ущемлённый в правах, вновь доказал своё несомненное первенство среди других. И понималось, что выражения: русский дух, русский ум — не пустые слова.

О, какое было ликование! Цветы, самодельные транспаранты, дети на руках. Продавщица шаров раздавала свой товар безплатно. Люди, ходившие на демонстрации по разнарядкам и обычно торопившиеся домой, в тот день были на улице допоздна.

Я был в армии в тот день, в сержантской школе. Мы строем шли с занятий. У казармы старшина скомандовал приставить ногу и стал в обычной своей манере читать нотации. А на высокое крыльцо выскочил дневальный и закричал на всё пространство:
— Человек в космосе! Человек в космосе! Человек в космосе! Ура-а-а!
— Ура! — вырвалось из наших солдатских глоток.

Мы сломали строй, ни с того ни с сего схватили старшину и стали качать его. Силёнки были, взлетал он на изрядную высоту, хотя, конечно, не до космоса. Это был такой порыв, который умом не понять. С чего было так чествовать этого зануду, который мог ни за что влепить пару нарядов?

Но что-то же было в этом, это именно было проявление любви, мгновенно вызванной великим событием. А любовь, кто бы он ни был, живёт в русском, надо только вызвать её к жизни. Гагарин вызвал.

К вечеру мы узнали ещё очень радостное, именно для нас, сведение из биографии космонавта: оказывается он учился в Люберецком ремесленном училище, а мы-то как раз служили в Люберецком гарнизоне! Вот как!

Но настала пора сказать и о том, что великим взлётом своим русский Иванушка (а что такое космический корабль как не печка Емели с реактивной тягой затопленной русской печи?) во многом, по простоте своей, послужил врагам Христа, а значит, и врагам России. Гагарина спросили на пресс-конференции, видел ли он Бога? Простодушный, значит, искренний, космонавт по простоте душевной, православной ответил, что не видел. Да и как он мог Его видеть, если в Писании сказано для всех, в том числе и для безбожников, что Бога никто не видел, что царство Божие внутри нас.

Господь хранил раба Божия Юрия и при взлёте и при посадке. Но разве Писание свято для кощунников? Какой крик, какой сатанинский вой подняли слуги дьявола, журналисты и писатели. Помню, как всеми услышались слова одного монаха, хотя и нигде не напечатанные, о том, что достижение Гагарина великое, но его слова о Боге напоминают историю лягушки, которая выпрыгнула из воды и шлёпнулась обратно. А когда её спросили, как там, наверху, она ответила: «Там пусто».

А более всего охамел от полёта в космос Никита Хрущёв, тогдашний первый секретарь ЦК КПСС. Почтение к нашей стране в мире взлетело по вертикали. Хрущёв стал поигрывать мускулами, уже стучал ботинком по трибуне ООН. Мало того, обещал покончить с религией в СССР и вскоре представить на общее обозрение «последнего попа».

И вот это-то время начала космической эры либералы зовут «хрущёвской оттепелью». Им Никита бросал кости в виде публикаций Хемингуэя и разрешения выставок, на которых были произведения «творцов», чьи претензии на известность были много больше размера их дарований.

Гонения на Церковь в начале шестидесятых были страшнее раннехристианских. Слава Тебе, Господи, как раз я был призван в армию и в антирелигиозных кампаниях не участвовал. Только и долетало с воли о повсеместном закрытии церквей. В моём родном селе сожгли церковь на кладбище, в которой я крестился. Церкви превращали в склады, в хлевы, в гаражи, в мастерские. Вину за пожары в церкви возлагали на священников, сажали их в тюрьмы.

Печатали статьи обновленцев нового времени, порвавших со священническим саном. Мало того, публично хвалились умелой работой сапёров, которые уничтожали храмы. Последним взорванным храмом в Москве был Преображенский собор, который подорвали так искусно, что стёкла в домах уцелели. Ужас.

Юрия Гагарина любили. И любили во всём мире. Носили в прямом смысле на руках, заваливали цветами, орденами и званиями. А он оставался всё таким же, смоленским уроженцем, знавшим в жизни и голод, и холод, изведавший крестьянский труд. И под стать ему была великая скромница, красавица, его жена Валентина, его дочки. Когда Юрий Алексеевич погиб, жена, как это повелось на Руси, ушла в затвор. Пусть не монашеский, семейный. И никто ни единым словом не смог опорочить её святую верность погибшему мужу.

...Седьмой десяток идет, какие годы минули... Рушились системы, переоценивались материальные и нравственные ценности, переписывалась история, свергались памятники и возводились новые… Но подвиг Юрия Гагарина нетленен. И, если кто и пытается замолчать его, принизить значение, это не получится: полёт Гагарина — огромная часть нашей великой русской истории.