Нравственная и ценностная дезориентация человека в современном мире

В определении нравственных категорий принято различать три понятия: «этику», «мораль» и саму «нравственность». Примером тому могут послужить рассуждения на эту тему В.С. Библера, который считает, что мораль и нравственность есть две сферы человеческой этики в реальном их сопряжении. «В предлагаемом сопряжении, – пишет В.С. Библер, – я понимаю мораль как устоявшуюся в нормах и предписаниях (как надо себя вести, чтобы жить достойно...) форму нравственности. Моральные догматы отцеживаются, уплотняются, обезличиваются в веках, утрачивают историческое напряжение, культурную изначальность, единственность. Внутренняя освещенность вытесняется свыше нисходящей освященностью. В автоматизме повседневной жизни такие закрепленные извне (кодексы морали) и изнутри (императивы добра) моральные предписания, неукротимо шепчущие мне, в чем состоит единственно правильное поведение, абсолютно необходимы. Но в трагедийные моменты нашей жизни такие нормы отказывают, обнаруживая свою вненравственную закраину. На мой взгляд, нравственность воплощается не в моральные нормы, но в трагедийные перипетии свободного личного поступка. Эти перипетии формируют коренные Образы личности – образы культуры различных исторических эпох... Нравственность есть (это и «настоящее время» и «логическое определение») всеобщее сопряжение, диалог ключевых исторических нравственных средоточий».^[1]

В своем определении нравственности В.С. Библер психологичен, даже литературно психологичен. Он различает, а точнее наблюдает поведение человека в социуме в определенный культурно-исторический момент и в момент личной трагедии, в момент совершения вненормативного уникального и единственного поступка, в котором и заключена личная ответственность человека. «Личностные образы культуры» и являются средоточием любого литературного произведения. Не психологию поведения исследует писатель, а психологию поступка. Трудно согласиться с тем, что нравственность может быть только автономно трагедийной. Поступок может созидать, а может и разрушать ткань культурно-исторической жизни.

Не имея критериев оценки поступка, лежащих вне социума, и не определив силу, которой движется человек в момент трагедийной перипетии; не осознав, ради чего человек готов на самопожертвование, мы остаемся сторонними наблюдателями героизма и предательства, святости и низости. Содрогаясь и восхищаясь, мы не в состоянии определить, на что сами будем способны в момент трагедийного выбора – важно, не как мы поведем себя, а как поступим. А это уже проблема не столько психологическая, сколько антропологическая. Поведение человека чаще всего определяется знанием норм социума или человекоугодием... Российский психолог и философ С.Л. Рубинштейн, изучая формирование и развитие психики человека в процессе и в результате различных видов деятельности, обратил внимание на включенность человека в сложную систему отношений с другими людьми. Когда моральное содержание таких отношений приобретало ведущее значение, Рубинштейн определял в этом случае деятельность как поведение.^[2] Поведение всегда идет от ума, когда мы успеваем подумать, как необходимо поступить. В этом случае совершенно справедлив В.С. Библер, говоря о морали как о внешнем моральном кодексе и внутреннем императиве добра, то есть – рационализированном опыте социального устройства и поведения.

Поступок же, в отличие от поведения, несет в себе иррациональную основу. В момент совершения поступка человек не успевает, или не может осознать происходящего, им движет внутренний порыв, основанный на мире ценностей, принятых и выстраданных, но чаще всего – не осознаваемых. Человек таков, каков он в поступке. В.С. Библер заметил трагедийную ноту поступка. В поступке возможна жертвенность как преодоление закона самосохранения, как преодоление принятых законов и норм бытия; нравственность же, по мнению Библера, созидается поступком, и есть его результат. Очевидно только то, что за источник нравственности принимается человек, а сама нравственность признается ненормативной.

Т.И. Петракова в своей работе «Духовные основы нравственного воспитания» говорит о двух основных подходах к происхождению морали: нравственные требования либо выводятся из наличной действительности (материализм, позитивизм, социальный детерминизм и др.), либо в основании нравственности признается безусловное и внеисторическое религиозное начало. В первом подходе, который можно назвать рациональной этикой, в качестве источника нравственного закона провозглашается сам человек, который в нравственном отношении действует автономно (независимо ни от какого-либо высшего авторитета, ни от высшей цели). Нравственные законы в этом случае могут подменяться законами разума, законами социальной жизни, либеральными свободами (вседозволенностью) автономной личности и т.д. Если исходить из того, что нравственность по своему существу не является независимым самобытным явлением, а ее истоки лежат в сфере иного бытия, мы не сможем обойтись без ответа на вопрос: «Что есть человек по своей природе, по отношению к миру, Богу и другим людям?».^[3]

С.С. Аверинцев дает антропологическое определение нравственности. «Не буду предлагать тысяча первой дефиниции морали, – пишет он, – воздержусь и от попыток глубокомысленно противопоставлять друг другу «этику», «мораль», «нравственность»: этимологически это абсолютно одно и то же слово, только выраженное сначала греческим, потом латинским, и под конец славянским корнем. В латинском слове для русского уха есть привкус «умственности». Я бы сказал так: совесть не от ума, она глубже ума, глубже всего, что есть в человеке, но для того, чтобы сделать из окликания совести правильные практические выводы, нужен ум. Мораль и должна быть посредницей между совестью и умом. Совесть – глубина, ум – свет; мораль нужна, чтобы свет прояснил глубину».

С.С. Аверинцев вводит в обиход непривычное для философии понятие «совесть», как голос, как «оклик» из глубин человеческих – голос, не связанный с социумом, но умом услышанный и осознанный, совесть как проявление естественного нравственного закона. Человек, услышав этот голос, может послушаться его, но может его и отвергнуть. Человек не подчинен голосу совести безусловно: он свободен в выборе, и эта свобода нравственного выбора есть основа личностного бытия человека, его достоинство и привилегия. «Совесть, – пишет архимандрит Платон (Игумнов), – является естественным духовным даром человеческой тварной природы. Она выступает как врожденная способность видеть, оценивать и переживать события личной жизни в свете нравственных понятий и норм. Совесть – это выражение всего нравственно-психологического функционирования личности, а не какая-то изолированная ее способность».^[4]

С 1985 года и по настоящее время в российском обществе происходит коренная ломка системы мировоззренческих установок и ценностей. Распалась целостность господствовавшей ранее идеологии. Процесс становления политического и идеологического многообразия в современной России носит болезненный и противоречивый характер. В результате демонополизации одной идеологии, произошла дезориентация общественного сознания. Благодаря этим процессам совершилась ломка сознания в среде широких слоев интеллигенции, представляющих собою интеллектуально наиболее развитую часть общества и следовательно, способных наиболее объективно оценивать реальную ситуацию, происходящую в стране: интеллигенция оказалась буквально выброшенной из политического процесса. Именно такая ситуация создалась в конце 80-х годов ХХ столетия, когда в обществе появилась политическая, а вслед за ней – экономическая, культурная и нравственная нестабильность, произошли скачкообразные изменения в общественном сознании, и массы людей потеряли жизненную ориентацию.

То было время разрушения идеалов, общественной морали и устоявшихся норм поведения. В таком положении находилось оставленное государством общество. Некоторые идеалы, устои и стереотипы продолжали еще существовать, что-то совсем пришло к краху. Тем не менее, общество продолжало развиваться – и здесь перед ним остро встала потребность в становлении новых жизненных ориентиров, сопряженных с той основой ценностных установок, которая явилась бы на смену прежних, составлявших фундамент бытия. Ведь система ценностей, формирующих человека, является базисом для определения его связи с миром. Ценности отображают сравнительно устойчивое, социально обусловленное избирательное отношение человека к совокупности материальных и духовных общественных благ. «Ценности, – писал В.П. Тугаринов, – это то, что нужно людям для удовлетворения потребностей и интересов, а также идеи и их побуждения в качестве нормы, цели и идеала».^[5]

Ценностный мир каждого человека необъятен. Однако, существуют некие «сквозные» ценности, которые являются практически стержневыми в любой сфере деятельности. К ним можно отнести такие понятия как трудолюбие, образованность, доброту, воспитанность, честность, порядочность, терпимость, человечность. Именно падение значимости этих ценностей в тот или иной период истории всегда вызывает в нормальном обществе серьезное беспокойство. В.П. Тугаринов писал, что в литературе, посвященной классификации ценностей, существует их деление «на ценности жизни и культуры. Различие между жизнью и культурой очевидно: жизнь человеку дана природой, культура же создается людьми. Ценности культуры делятся… на материальные и духовные. Именно разработка теории ценностей жизни позволит ответить на многие вопросы воспитательного характера: о смысле жизни, ее подлинных и ложных ценностях, о жизненном оптимизме, в чем состоит действительное счастье человека и т.д.».^[6]

Жизнь чрезвычайно сложна и динамична, и нам важно зафиксировать и понять те ценности, которыми руководствуются люди и которые во многом определяют обыденное сознание и повседневные представления о настоящем и будущем вступающих в жизнь поколений. Основополагающими являются фундаментальные ценности – те, из которых формируется отношение ко всем сферам человеческой жизнедеятельности, которые в условиях «ломки ценностей» и их переоценки остаются все же наиболее стабильными.

При этом основная часть изменений ценностной шкалы в постперестроечную эпоху относилась к сферам семьи, образования и культуры, где эти фундаментальные установки человеческого сознания присутствуют в наибольшей степени и являются, на наш взгляд, наиболее значимыми в условиях происходящих изменений.

В последнее десятилетие имеют место другие общемировые тенденции, направленные на формирование сознания нового человека и мирового пространства в целом: эти тенденции приняли иные перспективы в сравнении с теми, что были прежде. Происходящий в настоящее время процесс инкультурации, слияния различных взглядов на мироздание и упразднения этнических особенностей народонаселения планеты обусловлен стремлением правящей элиты мирового сообщества созидать глобальное общемировое пространство, в котором, в соответствии с замыслом идеологов концепции нового мира, упразднятся даже внешние факторы, по тому или иному признаку различающие людей. И в данном аспекте значительная роль отводится как раз введению новой терминологии, общей для всего человечества, понятной ему и принимаемой им в качестве «общечеловеческих ценностей», норм поведения в социокультурном пространстве и новых жизненных ориентиров. В этом контексте необходимо затронуть вопрос о введении в обиход новых терминов и понятий, посредством которых формируется постулат «общечеловеческих» ценностей. Среди таких понятий особо отметим «толерантность» и «плюрализм» как основу ценностных категорий человека новой формации.

В представлении современного человека, сформированном на новых, искусственно взращенных и навязанных терминах, толерантная и плюралистически настроенная личность являет собою определённый идеал, чуждый всякого рода неприязни и озлобленности, открытый для общения и обладающий коммуникабельностью в любой социальной среде. Ибо под плюрализмом и толерантностью – терминами, представляющими единый синонимический ряд, понимается не что иное, как терпимость человека по отношению к представителям других взглядов, вне зависимости от расовой, этнической, социальной, культурной, религиозной и иных составляющих жизни другого человека. Казалось бы, что плохого в терпимости как таковой? Гораздо хуже, когда человек нетерпим, агрессивен, озлоблен на кого-либо: ведь именно такие качества делают его существом асоциальным. Однако, толерантность в таком её понимании не следует путать с терпением, и тем паче – с любовью.

Что такое «терпение»? В первую очередь, оно, в отличие от толерантности, предусматривает приятие самой личности в её сокровенной и потаённой глубине, не доступной человеческому взору, а вовсе не её суждения или мнения. В этом и состоит важнейшее различие данных понятий. Толерантное допущение возможности сосуществования и равноценности разных (подчас – доходящих до противоположностей) позиций по существеннейшим вопросам бытия происходит исключительно по причине отрицания самой идеи истинности любого суждения по этим вопросам, а следовательно, и существования истины как таковой. А это, в свою очередь, является причиной и главной составляющей равнодушия по отношению к проблемам человеческой жизни и влечёт за собою неопределённость и дезориентированность в мире – как в окружающем нас, так и во внутреннем, личностном. Терпение же, известное человечеству с глубокой древности, подразумевает принятие самого человека с его немощами и проблемами, стремление содействовать ему в его жизни, помогать, сопереживать, соучаствовать… Толерантность в этом отношении являет собою полную противоположность – отвергая саму личность человека, она рассматривает лишь выражаемые ею позиции и суждения. Более того, если априорно допустить, что различные мнения, выражаемые людьми, имеют равные права на существование – само собою и естественным образом отпадает желание чем-либо помогать или содействовать человеку в разрешении его трудностей: ведь моё представление о жизни ничуть не лучше и тем паче – не правильнее представления другого человека, а следовательно – мой совет вряд ли принесёт ему какую-либо пользу, и даже в определённой мере окажется давлением на него…

В этой связи стоит также упомянуть такой немаловажный фактор как медицинское осмысление термина «толерантность». Изначальный смысл понятия «толерантности» лежит именно в медицинской отрасли знаний, а именно: под толерантностью разумеют иммунологическое состояние организма, при котором он неспособен синтезировать антитела в ответ на введение определенного антигена при сохранении иммунной реактивности к другим антигенам. Иными словами, при нормальном развитии человека, в случае попадания в организм антигена (чужеродного белка или же синтеза белка с химическими соединениями: бактерии, вирусы, токсины, и прочие элементы) иммунная система данного организма вырабатывает специфические антитела (белки, иммуноглобулины плазмы крови), препятствующие размножению антигенов или нейтрализующие вырабатываемые ими токсины. При отсутствии антител или неспособности организма вырабатывать их происходит падение иммунитета человека и ослабление защитной реакции, влекущие за собой заражение тканей и последующее за ним разложение организма и смерть.

Таким образом, медицинское наполнение понятия «толерантности» имеет исключительно негативную окраску и носит характер врождённого или приобретённого иммунодефицита.

Не происходит ли нечто подобное с человеком, переводящим понятие «толерантности» из медицинской сферы жизни в социальную, или – межличностных отношений? Ибо человека, одобряющего и лояльно воспринимающего любое мнение вне его связи с истиной, индифферентного по отношению к последствиям, которые могут иметь место в силу этого его приятия, можно уподобить неразумному существу, без различения принимающему всякую пищу, предлагаемую ему. Отсутствие различения пищи, неразборчивая всеядность такого индивида ведёт к заболеваниям организма, зачастую – невозвратно истлевающего по причине отсутствия в нём антител, способных разложить сознательно и добровольно приобретённые вирусы. В равной мере и поверхностное, бездумное принятие любого мнения или позиции означает элементарно равнодушное отношение к личности, выражающей подобную позицию; отношение, допускающее для неё возможность утверждаться в собственных (зачастую – ложных) оценочных критериях, далеко не всегда приводящих к благополучному исходу и результату. Ибо заблуждение в отношении аксиологической систематики тем и пагубно, что грозит серьёзными деформациями в области психики человека, зарождению внутренних конфликтов и внешних взаимных противостояний между людьми, неизбежно возникающих всегда, когда существует смешение противоположных этических категорий добра и зла и неразличение их. А это, в конечном счёте, приводит человека к восприятию зла в качестве допустимой нормы жизни и добродушному служению ему.

В соответствии с духовными нормами бытия и внутренними закономерностями личностного развития, принятие человеком чуждых идеалу и безнравственных мировоззренческих позиций означает дальнейшее его сопряжение с ними, растворение их в нём самом, вживление ложных перспектив в область внутреннего мира личности, с дальнейшим утверждением самого человека в безразличии по отношению к ним. Как следствие, человек с атрофированными критериями истины, добра и правды, становится неспособным вырабатывать соответствующие своему духовному миру антитела-противоядия, состоящие в направленности и укоренении совести и сознания на пути противления злу в любой его форме.

Следовательно, неразличение истины и лжи, подмена одних ценностных категорий другими, за которой естественным образом следует деполяризация этических категорий и сращивание-идентификация понятий добра и зла, в чрезвычайно короткие сроки приведёт личность к разрушению и сделает её неспособной к духовной жизни и нравственной борьбе по причине общего поражения природы человека, являющегося естественным следствием толерантного сознания.

Сама же толерантность в этом свете предстаёт искусственно разработанной схематизацией, умело манипулирующей человеческим сознанием и противопоставляющей выработанным в продолжение веков критериям развития общества в его уникальном социоэтническим концепте, а также – нормам, законам и особенностям этноконфессионального развития человечества.^[7]

Еще одним поражающим и дезориентирующим фактором в деле нравственного воспитания личности является такой культурный феномен как релятивизм, в настоящее время распространяющийся повсюду и поглощающий все большую и большую часть человеческих умов. Само понятие «релятивизма» представляет собою нравственное направление в философии, утверждающее относительность стандартов научности, а именно относительность опыта, познания и оценивания по отношению к внешним (языковым, культурным или биологическим) факторам жизнедеятельности человека.

Релятивизм не является единой доктриной, а скорее представляет собой нечеткую совокупность убеждений относительно того, что истинность или ложность высказываний зависит от характеристик индивида или социальной группы. Выделяют радикальный релятивизм (П.Фейерабенд), близкий к агностицизму и солипсизму, согласно которому не существует объективного познания, а значит – невозможен и прогресс науки. Умеренные релятивисты (Т.Кун) определяют истинность или ложность теории согласно контексту, времени и месту ее употребления. Наиболее часто релятивистами используется тезис Дюгема-Куайна о недоопределенности теории фактами (или тезис теоретической нагруженности наблюдений) для обоснования принципиальной невозможности установления соответствия между фактами наблюдения и высказываниями о них. Такая критика корреспондентной теории истины приводит к отказу от использования самого понятия «истина», а также таких «рудиментов» как «рациональность», «научное познание», «экспериментальная проверка», «обоснованность знания» и др.

Научную теорию называют релятивистской тогда, когда она не может (или не хочет) представить независимые и внешние по отношению к ней критерии истины. Расцвет релятивизма в философии и социальных науках наблюдался в 70-90е годы XX века. Ведущими лозунгами релятивизма были «все относительно» и «все дозволено» («anything goes» П. Фейерабенда). Последующая за этим критика показывала, что выражение «все относительно» само себе является универсальным, а значит – существует принципиальная возможность делать какие-то универсалистские высказывания (например, Х.Патнема о самоопровержении релятивизма). Методологический принцип «все дозволено» (или «каждый сам себе методолог» Ч.Р. Миллса) расценивается критиками релятивизма (например, К.Поппером) как попытка избежать процедуры критического рассмотрения той или оной теории, и отвергается ими как антисциентистское или даже «антиинтеллектуалистское»^[8] (Л. Лаудан).

Защитники этического релятивизма, сопровождающегося процессом дальнейшего размывания нравственных норм, обычно оправдывают свою позицию защитой прав человека и называют себя гуманистами. Но на самом деле этот путь приводит к обесцениванию человеческой личности, к «обесчеловечиванию» современной цивилизации. Известный общественный деятель и философ XIX века Юрий Федорович Самарин (1819–1876) писал: «Ценность, которую человек придает своей личности, измеряется не тем, чего он требует для себя, а тем, чего он требует от себя».^[9] Современная массовая культура учит от себя не требовать ничего, зато для себя требовать всё. В результате человек нивелируется до уровня прагматического, утилитарного потребителя, желающего одного – соблюсти свой интерес, и потерявшего как способность относиться к чему-либо бескорыстно, так и стремление служить другому.

В настоящее время множество людей придерживаются позиции нравственного релятивизма. Они считают, что не существует объективной системы нравственных ценностей, которая помогла бы определить, что правильно, а что нет. Они утверждают, что «все относительно». Для того чтобы защитить данную позицию, релятивисты выдвигают два следующих довода: 1) поскольку у разных людей и народов разные представления о нравственности, то не существует объективных нравственных ценностей; 2) нравственный релятивизм заставляет нас быть терпимыми к поведению, которое может нам казаться странным или необычным. Эти доводы имеют серьезные упущения, раскрытые в трудах многих философов, психологов и социологов. К тому же приверженец этического релятивизма вряд ли сможет объяснить нравственный прогресс, нравственную реформацию и очевидный факт существования святых и негодяев.

Немаловажно будет упомянуть об одном весьма интересном эксперименте, который проходил в Токио в 1998 году на Всемирном международном конгрессе по биоэтике. На нем была поставлена задача – возможно ли все-таки определить некие общие и принимаемые всеми странами и народами нравственные принципы, которые должны регулировать научную, в частности – медицинскую деятельность? Если встать на точку зрения классического релятивизма – это невозможно по определению. Однако опыт реальной работы доказывает обратное. Вот принципы, единодушно одобренные конгрессом в Токио: «не навреди», принцип автономии личности, принцип справедливости и принцип «твори благо».^[10]

Таким образом, современному человеку, в сознание которого внедрены понятия новой идеологической шкалы и системы ценностей, внешне очень комфортно находиться в окружающем его мире. Такие культурно-нравственные понятия как «релятивизм» и «толерантность» прочно вошли в сознание человека, деформировав его и вместо поиска и принятия истины, вообще отвергнув саму идею ее существования. Человеку больше стало не нужно стремиться к идеалу и вместе с этим стремлением изменять себя – ему внушается, что нужно просто инертно принимать все как есть, бездействовать и ровно относиться к такому же бездействию окружающего мира. Все, что ни происходит, в силу новой системы ценностей, должно существовать, каждое мнение и любая идея имеет право на уважение и развитие. Как уже говорилось выше, и самые гениальные, и самые глупейшие мысли, по этой системе ценностных ориентиров, верны и – что самое главное – стоят на одном уровне приятия.

С одной стороны, можно сказать, что распространение толерантного сознания свидетельствует о недалекости уровня человеческого мышления – ведь, исходя из тех факторов развития общества, которые мы наблюдаем, пораженность сознания, не способного к правильному осмыслению бытия, является реальностью. С другой стороны, что наиболее вероятно, данное культурное направление является программой, целенаправленно внедряемой в общество.

Расшатывается фундамент сущности мировосприятия. В особенности сильнейшим фактором такого разрушения является релятивизм, который, по существу, продолжает и развивает идеи толерантности, внушая мысль о том, что нет абсолютной истины, нет правильного и единого восприятия понятий добра и зла. Что в этом случае получается? Личность, у которой нет идеала и ценностей, у которой размыты понятия добра и зла, нравственности и морали, является раздробленной или дезориентированной; в сознании такого человека нет твердого основания; все, чем он руководствуется, в лучшем случае представляет собою бесформенное и хаотичное восприятие мира. Человек, воспитанный на толерантности и релятивизме, готов к восприятию любой информации и культуры, у него сильно снижен или полностью отсутствует барьер критического мышления, он не имеет возможности взвешивать, сравнивать и принимать решение относительно истинности или ложности жизненных ориентиров.