Солженицын как учитель нравственности

  

Однако, поклонники гения нам возразят: да, допустим со стилем у А.И. Солженицына есть проблемы, но зато какое содержание, какие идеи, какова их значимость для общества!

Вам ответят, что Нобелевскую премию в области литературы он получил не за литературу, а за «нравственную силу в традициях великой русской литературы»[1], т. е. не за форму, а за содержание, иными словами, за идеологию.

Что же. Будем разбираться с идеологией и с «нравственной силой». И с ужасом увидим, что и здесь говорить не о чем. Нравственная сторона большей части солженицынских произведений в целом не возвышается  выше девятого круга Дантова ада. Ледяного колодца, где караются предатели. 

Почему? Потому что, Солженицын не просто оправдал, а воспел и возвеличил предательство. Прежде всего - измену Родине.

Вот перл Солженицыновской мысли: «Иногда мы хотим солгать, а Язык нам не дает. Этих людей объявляли изменниками, но в языке примечательно ошибались - и судьи, и прокуроры, и следователи. И сами осужденные, и весь народ, и газеты повторили и закрепили эту ошибку, невольно выдавая правду, их хотели объявить изменниками РодинЕ, но никто не говорил и не писал даже в судебных материалах иначе, как "изменники Родины".

Ты сказал! Это были не изменники ей, а ее изменники. Не они, несчастные, изменили Родине, но расчетливая Родина изменила им и притом ТРИЖДЫ.

Первый раз бездарно она предала их на поле сражения - когда правительство, излюбленное Родиной, сделало все, что могло, для проигрыша войны: уничтожило линии укреплений, подставило авиацию на разгром, разобрало танки и артиллерию, лишило толковых генералов и запретило армиям сопротивляться. Военнопленные - это и были именно те, чьими телами был принят удар и остановлен вермахт.

Второй раз бессердечно предала их Родина, покидая подохнуть в плену.

И теперь третий раз бессовестно она их предала, заманив материнской любовью ("Родина простила! Родина зовет!") и накинув удавку уже на границе»[2].

 С фактической точки зрения большая часть сказанного - бессовестная ложь. Не одного впрочем, Солженицына, но и хрущевских пропагандистов. На этом мы остановимся ниже. С нравственной точки зрения - это не просто оправдание коллаборационизма и воинской измены, но и  полное извращение понятий: уже не солдат, предавший воинскую присягу и с оружием пошедший  против Родины объявляется изменником, но сама Родина, попавшая в беду, становится изменницей, поскольку будто бы допустила этого солдата попасть в плен и якобы не проявила о нем должной заботы. Соответственно, с точки зрения Солженицына, этот солдат имеет право делать со своей Родиной, т. е. со своим народом что угодно: истреблять, убивать, жечь, насиловать.  И соответственный вывод относительно Власова и власовцев: «Не рабами распрямлялись с той стороны фронта, чтоб хоть замахнуться, чтобы погрозить Отцу усатому». То, что за отцом усатым стояло еще сто  девяносто миллионов жителей Советского Союза, которых собирались истребить немцы и власовцы, автора не интересует. А насчет не рабами - смешно и омерзительно изображать простых подручных СС и подчиненных Гиммлера этакими свободолюбцами. Но об этом - немного ниже.

А в целом, это полное извращение нравственной иерархии. Обиженный индивид ставит себя выше Родины. У нормального русского человека к России, к Родине иное отношение:

«Но русские среди трудов и битв,

хотя порой с отчаянья немеют,

обиды на Россию не имеют:

она для них превыше всех обид»[3].

Квинтэссенция русофобии и антипатриотизма содержится в третьей части «Архипелага Гулага», куда Солженицын включил такие пассажи, которые ужаснули даже многих его советских единомышленников. Например, вот такой, с оправданием коллаборационистов, в частности преподававших при немцах: "Конечно, за это придется заплатить. Из школы придется вынести портреты с усами и, может быть, внести портреты с усиками. Елка придется уже не на Новый год, а на Рождество, и директору придется на ней (и еще в какую-нибудь имперскую годовщину вместо октябрьской) произнести речь во славу новой замечательной жизни -- а она на самом деле дурна. Но ведь и раньше говорились речи во славу замечательной жизни, а она была тоже дурна.  То есть, прежде-то кривить душой и врать детям приходилось гораздо больше..."[4]. Иными словами - какая разница между фашистским режимом и советским. Одинаковые. Советский, впрочем, немного хуже - врать-де приходилось больше!

      А из этого  выковался афоризм (точнее - афонаризм): «Ну и что, если победили бы немцы? Висел портрет с усами, повесили бы с усиками. Всего и делов!".   Не с  этой  ли подлой фразы потом пошли совсем не безобидные «байки» насчёт «баварского пива» и подобные рассуждения?

Как известно, в природе нет абсолютно равных величин. Поэтому, так или иначе, «концепция двух равно преступных тоталитарных режимов», выработанная немецкими историками 60-х-70х годов требует выбора. И Солженицын выбирает фашистов.  Для него Гестапо лучше НКВД, нацистский  режим - более мягкий, человечный и менее долговечный, чем советский. Солженицын рассуждает следующим образом: «Но принцип! Но самый принцип! Но имеет ли право русский человек для достижения своих политических целей, пусть кажущихся ему правильными, опереться на локоть немецкого империализма?!.. Да еще в момент беспощадной с ним войны?
Вот, правда, ключевой вопрос: для целей, кажущихся тебе благородными, можно ли воспользоваться поддержкой воюющего с Россией немецкого империализма?
Все единодушно воскликнут сегодня: нет! нет! нет!
Но откуда же тогда - немецкий пломбированный вагон от Швейцарии до Швеции и с заездом (как мы теперь узнали) в Берлин? Вся печать от меньшевиков до кадетов тоже кричала: нет! нет! - а большевики разъяснили, что это можно, что даже смешно в этом укорять. Да и не один там был вагон. А летом 1918-го сколько вагонов большевики погнали из России - то с продуктами, то с золотом - и всё Вильгельму в пасть! П_р_е_в_р_а_т_и_т_ь _в_о_й_н_у _в _г_р_а_ж_д_а_н_с_к_у_ю - это Ленин предложил прежде власовцев.
- Но ц_е_л_и! но цели какие были?!
А - какие?
А ведь то - Вильгельм! кайзер! кайзерчик! То же - не Гитлер! И в России рази ж было правительство? временное...
Впрочем, по военной запальчивости мы и о кайзере когда-то не писали иного, как "лютый" да "кровожадный", о кайзеровских солдатах незапасливо кричали, что они младенцам головы колют о камни. Но пусть - кайзер. Однако и Временное же: ЧК не имело, в затылки не стреляло, в лагеря не сажало, в колхозы не загоняло, мутью к горлу не подступало. Временное - тоже не сталинское. Пропорционально. [5]

 Пред нами - явная реабилитация нацизма и сотрудничества с ним, а равно и узаконивание измены ссылкой на исторический прецедент большевиков (во многом ложная). Оказывается, с нацизмом можно и должно сотрудничать во имя социального протеста, во имя сокрушения нехорошего Сталина. Чему удивляться недавно отвергнутой ВАКом диссертации Александрова, в которой проводится мысль о том, что власовцы - герои антисоветского социального протеста, если в школах велено изучать ГУЛАГ Солженицына? В целом данные (и иные) солженицынские рассуждения целиком и полностью подпадают под обвинение в реабилитации фашизма и под решения Нюрнбергского трибунала, а равно под закон об уголовной ответственности за уравнивание СССР и Германии, за искажение роли СССР в годы Второй Мировой войны. За реабилитацию Власова и власовцев (как и за многое другое) «Архипелаг Гулаг» достоин быть включенным в список экстремистской литературы, а не в школьную программу. Известно, что Первая дивизия т. н. Российской Освободительной Армии Власова состояла в большей части из бывших карателей - т. н. «Бригады Каминского», которая уничтожала мирных граждан на территории  Брянщины, Белоруссии, Польши, та самая «Бригада Каминского», которую Солженицын силится представить в «Архипелаге» символом освободительного движения России, а ее командира - «почетным великомучеником», якобы замученным красноармейцами (на самом деле - немцами за жестокость, см. о нем ниже).

   Многие обижаются на прозвище «литературный власовец», прилепленное к Солженицыну. Однако на что обижаться, если сам нобелевский лауреат расписался в любви к Власову и власовскому движению?   «Возьму на себя сказать: да ничего бы не стоил наш народ, был бы народом безнадёжных холопов, если б в эту войну упустил хоть издали потрясти винтовкой сталинскому правительству, упустил бы хоть замахнуться да матюгнуться на [Отца родного]. У немцев был генеральский заговор - а у нас? Наши генеральские верхи были (и остались по сегодня) ничтожны, растлены партийной идеологией и корыстью и не сохранили в себе национального духа, как это бывает в других странах. И только [низы] солдатско-мужицко-казацкие замахнулись и ударили. Это были сплошь - [низы], там исчезающе мало было участие бывшего дворянства из эмиграции или бывших богатых слоёв, или интеллигенции. И если бы дан был этому движению свободный размах, как он потёк с первых недель войны - то это стало бы некой новой Пугачёвщиной: по широте и уровню захваченных слоёв, по поддержке населения, по казачьему участию, по духу - рассчитаться с вельможными злодеями, по стихийности напора при слабости руководства. Во всяком случае, движение это было куда более народным, [простонародным], чем всё интеллигентское "освободительное движение" с начала ХХ века и до февраля 17 г. с его мнимо-народными целями и с его октябрьскими плодами. Но не суждено было ему развернуться, а погибнуть позорно с клеймом: [измена].[6]

         Иными словами, власовцы - народные герои, новые пугачевы (правда потенциально), с могучим казацким замахом народно-освободительного движения. Отметим, что именно отсюда вырастают такие опусы, как «Трагедия России» прот. Георгия Митрофанова, где почти дословно воспроизводится этот тезис Солженицына о том, что «власовцам не дано было стать героями, но они могли ими стать». И все это - ложь, ложь и ложь.

    Ложью является тезис Солженицына о том, что Власовское движение было низовым, народным. Власовский проект частично реализовался только потому, что  Власов побывал на приеме у Гиммлера в сентябре 1944 и тот дал добро на создание ...2 дивизий. Будто с ними можно было победить восьмимиллионную Красную Армию! Власов погнал на позорный убой доверившихся ему военнопленных,  чтобы продлить дни Гитлера и Гиммлера.  Каждый шаг Власова контролировался Гестапо, при этом нацисты не стеснялись. Появившийся на политзанятии  власовцев немецкий генерал без всяких церемоний провел указкой по Уралу и сказал: «Что до этих гор - все наше. Ну а дальше на восток - то ваше». Даже навидавшиеся всего власовцы обалдели от подобной наглости[7]. Но ничего, перетерпели и это. При это дело было в феврале 1945 г., когда немцам, казалось, надо было спрятать в карман свои колониальные претензии, далеко и глубоко. А ничего подобного. Этот случай показывает и меру «независимости» власовского так сказать правительства, меру уважения немцев к своим русским пособникам, и меру правдивости в обещаниях Власова о создании России в границах 1938 года, о каковых трепетно пишет Солженицын.  

     К тому же организовывали КОНР и РОА те же советские генералы, бывшие члены ВКП(б) под присмотром СС и СД, те самые, которых Солженицын обвиняет в растленности и своекорыстии. Образовался какой-то противоестественный нацистко-коммунистический симбиоз. Ненавистник советского строя, но временами трезвый наблюдатель, Иван Солоневич справедливо замечает: «Нельзя же объяснить простой случайностью тот факт, что к руководству власовской армии были допущены одни коммунисты, которые в 1943 и в 1948 годах называли себя «бывшими коммунистами». Я не верю в «бывших коммунистов» ибо принадлежность к коммунистической партии вовсе не ограничивается наличием партийного билета, она определяется наличием «партийных навыков», от которых отвязаться не так-то просто»[8]. Солоневичу неведомо было модное ныне слово «ментальность», но в своей работе он показывает потрясающий пример синтеза нацистской и коммунистической ментальности власовских вождей: «Мою книжку «Большевизм и крестьянство», которую я не под своим именем пытался выпустить в Праге, власовская цензура запретила за критику «ликвидации кулака как класса». Об этой ликвидации русского мужика мне Жиленков рассказывал в тонах искреннего партийного энтузиазма...»[9]. Естественно, на большей части оккупированных территорий нацисты оставили колхозы в неприкосновенности: так удобнее им было эксплуатировать русского мужика.

         И конечный вывод Солоневича неопровержим: «Никто не стал бы рекомендовать нести в Россию знамя монархии под прикрытием Гитлера и Гиммлера, Власова и Жиленкова. Все эти четверо были людьми одного и того же порядка: Власову была предоставлена только показательно-строевая часть «армии», а политику этой армии проводил Гиммлер руками Жиленкова. Стал бы я под знамена этакого двуглавого орла, одна голова которого торчала бы из ОГПУ, а другая из Гестапо»[10].  Только добавим: из того ОГПУ, которое проводило неправедные репрессии в 1937 г. и в значительной степени было укрощено Сталиным и Берией в 1939 г.

         Отметим так, что коммунизм был специфический. Троцкистского разлива. Недаром Гитлер уважал Троцкого, а тот считал, что победа Гитлера над Россией дает единственный шанс для торжества подлинного коммунизма.

И как раз коммунистическо-троцкистская ментальность неудержимо прорастает из Солженицына. Он восторгается «несостоявшейся пугачевщиной», прямо в духе коммунистических историков, типа Покровского, забывая и о возможных заграничных пружинах этого мятежа и жестокостях, мерзостях и свинствах, которые сотворили пугачевцы[11]. Так и хочется сказать: с кем вы, мастера культуры? Определитесь! Либо вы против классовой борьбы во всех случаях, либо за нее. А то получается, есть свои бунтовщики и не свои, свои родные «оппозиционеры» и злые талибы... Лицемерие, да и только, какому и Госдеп позавидует.

         С одной стороны, Солженицын ненавидит Ленина и ленинскую идею превращения «империалистической войны в гражданскую», но охотно приемлет ее для власовцев (см. выше). А почему - потому что  они воевали против Сталина. Вместе с Вильгельмом, получается, нельзя, а с Гитлером против Сталина - можно!

Подобная концепция связана с ненавистью к советскому строю, которая неизбежно переходит на историческую Россию. Но ненависть глушит разум. А сон разума рождает чудовищ.

         Похвалами предательству и антипатриотизмом наполнены многие опусы лауреата. Например, «В круге первом». Измену дипломата Володина, стремившегося помешать передаче атомных секретов советским разведчикам, Солженицын стремится оправдать страшилками о тиране, который получит в свои руки сверхоружие. Показательно, однако, что в «Круге первом» нет трех японских слов - Хиросима, Нагасаки и хибакуся. Летчик-метеоролог Изерли, сообщивший о том, что над Хиросимой чистое небо, после войны мучился муками совести и требовал посадить себя в тюрьму, пока его не бросили в сумасшедший дом.
После войны была издана очень показательная брошюрка с документальными воспоминаниями экипажа бомбардировщика «Энола Гей», доставившего к Хиросиме первую атомную бомбу «Малыш». Что чувствовали эти двенадцать человек, когда увидели под собой город, превращенный ими в пепел?
НЕЛЬСОН. Как только бомба отделилась, самолет развернулся градусов на 160 и резко пошел на снижение, чтобы набрать скорость. Все надели темные очки.
ДЖЕППСОН. Это ожидание было самым тревожным моментом полета. Я знал, что бомба будет падать 47 секунд, и начал считать в уме, но, когда дошел до 47, ничего не произошло. Потом я вспомнил, что ударной волне еще потребуется время, чтобы догнать нас, и как раз тут-то она и пришла.
КЭРОН. Я делал снимки. Это было захватывающее зрелище. Гриб пепельно-серого дыма с красной сердцевиной. Видно было, что там внутри все горит. Мне было приказано сосчитать пожары. Черт побери, я сразу же понял, что это немыслимо! Крутящаяся, кипящая мгла, похожая на лаву, закрыла город и растеклась в стороны к подножиям холмов.
ШУМАРД. Все в этом облаке было смертью. Вместе с дымом вверх летели какие-то черные обломки. Один из нас сказал: "Это души японцев возносятся на небо".
БЕСЕР. Да, в городе пылало все, что только могло гореть. "Ребята, вы только что сбросили первую в истории атомную бомбу!" - раздался в шлемофонах голос полковника Тиббетса. Я записывал все на пленку, но потом кто-то упрятал все эти записи под замок.
КЭРОН. На обратном пути командир спросил меня, что я думаю о полете. "Это похлеще, чем за четверть доллара съехать на собственном заду с горы в парке Кони-айленд", - пошутил я. "Тогда я соберу с вас по четвертаку, когда мы сядем!" - засмеялся полковник. "Придется подождать до получки!" - ответили мы хором.
ВАН КИРК. Главная мысль была, конечно, о себе: поскорее выбраться из всего этого и вернуться целым.
ФЕРИБИ. Капитан первого ранга Парсонс и я должны были составить рапорт, чтобы послать его президенту через Гуам.
ТИББЕТС. Никакие условные выражения, о которых было договорено, не годились, и мы решили передать телеграмму открытым текстом. Я не помню ее дословно, но там говорилось, что результаты бомбежки превосходят все ожидания[12].

Кажется, здесь все ясно. Никаких признаков раскаяния. Убийство 200000 человек - аттракцион. Обыкновенный фашизм, еще более страшный в своей циничной пошлости.

А вот, что увидели первые очевидцы с земли. Вот репортаж Бирта Брэтчета, побывавшего в Хиросиме в сентябре 1945 г.: «Утром 3 сентября Бэрчетт сошел с поезда в Хиросиме, став первым иностранным корреспондентом, который увидел этот город после атомного взрыва. Вместе с японским журналистом Накамурой из телеграфного агентства Киодо Цусин Бэрчетт обошел бескрайнее красноватое пепелище, побывал на уличных пунктах первой помощи. И там же, среди развалин и стонов, отстучал на машинке свой репортаж, озаглавленный: "Я пишу об этом, чтобы предостеречь мир..."

"...Почти через месяц после того, как первая атомная бомба разрушила Хиросиму, в городе продолжают умирать люди - загадочно и ужасно. Горожане, не пострадавшие в день катастрофы, погибают от неизвестной болезни, которую я не могу назвать иначе, как атомной чумой. Без всякой видимой причины их здоровье начинает ухудшаться. У них выпадают волосы, на теле появляются пятна, начинается кровотечение из ушей, носа и рта. Хиросима, - писал Бэрчетт, - не похожа на город, пострадавший от обычной бомбежки. Впечатление такое, будто по улице прошел гигантский каток, раздавив все живое. На этом первом живом полигоне, где была испытана сила атомной бомбы, я увидел невыразимое словами, кошмарное опустошение, какого я не встречал нигде за четыре года войны".[13] [1]
После бомбардировки в Хиросиме царил настоящий ад. Вспоминает чудом выживший свидетель Акико Такахура:

«Три цвета характеризуют для меня день, когда атомная бомба была сброшена на Хиросиму: чёрный, красный и коричневый. Чёрный - потому что взрыв отрезал солнечный свет и погрузил мир в темноту. Красный был цветом крови, текущей из израненных и переломанных людей. Он также был цветом пожаров, сжёгших всё в городе. Коричневый был цветом сожжённой, отваливающейся от тела кожи, подвергшейся действию светового излучения от взрыва»[14].

От теплового излучения некоторые японцы моментально испарились, оставив тени на стенах или на асфальте. Ударная волна сметала здания и убивала тысячи людей. В Хиросиме бушевал самый настоящий огненный смерч, в котором горели заживо тысячи мирных жителе

Общее количество погибших только при взрыве составило от 90 до 166 тысяч человек в Хиросиме и от 60 до 80 тысяч человек - в Нагасаки. И это не все - от лучевой болезни скончалось около 200 тысяч человек.
Вот, что ждало бы нас, если бы не советский урановый проект. Безусловно, в сталинское время было совершено немало беззаконий, но атомную бомбу мы никогда не применили на  войне. Ничего подобного трагедии Хиросимы и Нагасаки Советский Союз не совершал. Не будем  также забывать, что сейчас мы живем плодами сталинско-брежневской индустриализации, немыслимой без коллективизации, (тот же нефтегазовый комплекс, например) и если сейчас государство Российское независимо и пока неуязвимо для внешней агрессии, если на наших просторах не повторяется трагедия Югославии и Ирака, то это - во многом благодаря ВПК и ракетно-ядерному щиту, заложенному при Сталине. И если нас после войны не сожгли в ядерном огне американцы, как Хиросиму и Нагасаки, то в определенной мере мы обязаны этим Сталину как инициатору ядерного проекта.
   Но Солженицын как раз сохранение СССР и считает преступлением. Для него это тюрьма во главе с людоедом. Вот ключевая цитата: «Кто прав, кто виноват? Кто это может сказать? - Да я тебе скажу! - с готовностью отозвался просветлевший Спиридон, с такой готовностью, будто спрашивали его, какой дежурняк заступит дежурить с утра. - Я тебе скажу: волкодав - прав, а людоед - нет! - Как-как-как? - задохнулся Нержин от простоты и силы решения. - Вот так, - с жестокой уверенностью повторил Спиридон, весь обернувшись к Нержину: - [Волкодав прав, а людоед - нет]. И, приклонившись, горячо дохнул из-под усов в лицо Нержину:
- Если бы мне, Глеба, сказали сейчас: вот летит такой самолёт, на ем бомба атомная. Хочешь, тебя тут как собаку похоронит под лестницей, и семью твою перекроет, и ещё мильён людей, но с вами - Отца Усатого и всё заведение их с корнем, чтоб не было больше, чтоб не страдал народ по лагерях, по колхозах, по лесхозах?

Спиридон напрягся, подпирая крутыми плечами уже словно падающую на него лестницу, и вместе с ней крышу, и всю Москву. - Я, Глеба, поверишь? нет больше терпежу! терпежу - не осталось! я бы сказал, - он вывернул голову к самолёту: - А ну! ну! кидай! Рушь!! Лицо Спиридона было перекошено усталостью и мукой. На красноватые нижние веки из невидящих глаз наплыло по слезе[15].

Ну да, рушь, чтобы не страдал. Страдать будет некому. Все страдальцы испарятся, как японцы на асфальте.  Солженицын предлагает гильотину, как средство от головной боли... По-моему, подобные высказывания должны подпадать под уголовную статью «Склонение к самоубийству».  И кто на самом деле людоед? Может все-таки Трумэн и экипаж «Энолы Гэй»?

Когда мы читали «В круге первом», то не мог отделаться от ощущения, что это все мы слышали. В поэтической форме. Из прекрасного эмигрантского далека.

«Россия тридцать лет живет в тюрьме.
На Соловках или на Колыме.
И лишь на Колыме и Соловках
Россия та, что будет жить в веках.

Все остальное - планетарный ад:
Проклятый Кремль, безумный Сталинград.
Они достойны только одного -
Огня, испепелящего его».

Это - стихи Георгия Иванова, написанные в 1949 году, «замечательного русского патриота», по словам прот.Георгия Митрофанова. Об этих стихах метко высказался профессор Алексей Светозарский: «Чего же ожидать от сего славного сына Серебряного века? Мечи картонные и кровь для них, особенно чужая, - "клюквенный сок", в том числе и та, что лилась под Сталинградом. Ну а то, что и Кремль, и Сталинград достойны "испепеляющего" огня, то в этом "патриот" сам благополучно пересидевший и войну, и оккупацию в тихом французском захолустье был, увы, не одинок в своем желании. Об "очищающем" огне ядерной войны говорилось в Пасхальном послании 1948 года Архиерейского Синода Русской Православной Церкви Заграницей. Было такое слово. Но, к счастью, не дело. Кстати, может быть, этим посланием и навеяны эти вирши "одного из самых выдающихся поэтов русского зарубежья"? Кто знает?»[16].
   Стоит, кстати, прочесть его внимательней. Вот что писал митрополит Анастасий (Грибановский) в 1948 году: «Наше время изобрело свои особые средства истребления людей и всего живого на земле: они обладают такою разрушительною силою, что в один миг могут обратить большие пространства в сплошную пустыню. Все готов испепелить этот адский огонь, вызванный самим человеком из бездны, и мы снова слышим жалобу пророка, обращенную к Богу: "Доколе плакати имать земля и трава вся сельная исхнет от злобы живущих на ней" (Иерем. 12, 4). Но этот страшный опустошительный огонь имеет не только разрушительное, но и свое очистительное действие: ибо в нем сгорают и те, кто воспламеняют его, и вместе с ним все пороки, преступления и страсти, какими они оскверняют землю. [...] Атомные бомбы и все другие разрушительные средства, изобретенные нынешней техникой, поистине менее опасны для нашего Отечества, чем нравственное разложение, какое вносят в русскую душу своим примером высшие представители гражданской и церковной власти. Разложение атома приносит с собой только физическое опустошение и разрушение, а растление ума, сердца и воли влечет за собой духовную смерть целого народа, после которой нет воскресения» [17]

Иными словами, сожжению обрекались не только Сталин, Жуков, Ворошилов, Рокоссовский но и Святейший Патриарх Алексий I, митрополит Григорий (Чуков), митрополит Иосиф (Чернов), святитель Лука (Войно-Ясенецкий) - тогдашние «высшие представители церковной власти». И миллионы наших соотечественников, в том числе миллионы верующих православных христиан, выстрадавших и гонения, и Великую Отечественную войну. Только митрополит Анастасий весьма деликатно и политкорректно умалчивает о том нравственном разложении и примере, который показывали высшие представители западной гражданской и церковной власти, в том числе и православной, не гнушавшейся сотрудничеством с нацистами в Германии и Югославии. И забывает великие евангельские слова: «Какой мерой мерите, такой и вам отмерят»[18]. Заметим, кстати, что в 1948-49 году слова об испепеляющем огне опирались на солидный военный фундамент - сто атомных бомб США, готовых обрушиться на СССР. Так что данная риторика обслуживала известные военные намерения - уничтожить советскую Россию до основания...
 То, что Солженицын зависим от зарубежных концепций - не новость. Но страшно, что он информационно обслуживал возможное ядерное нападение на СССР, то есть совершал государственную измену. Проще говоря,  предательство своей родины.
 В «Круге первом» для  совершившего государственную измену дипломата Володина появляется удачный эпитет. Князь Курбский. Готовый восстать против «тирана» Грозного. Только Курбский несостоявшийся. И в этом - суть конфликта. Знатный предатель, переметчик, идущий против державца Земли Русской. И, объективно, против своей Родины. Готовый участвовать в ее сожжении ядерным огнем. На почве слепой ненависти к своему благодетелю и отцу, пусть временами суровому и жесткому. Однако, Володин сливается с самим Солженицыным, который стал таким же предателем и переветником, выступившим против грозного Отца народов. Только Солженицын оказался удачливее и Володина и Курбского: благополучно переместился за границу, да еще с помпой, в отличие от беглого боярина, а там, в подражании Курбскому, говоря языком А.К.Толстого,

За безопасным сидя рубежом,

Стал лаяться, как пес из-за ограды[19].

Как говорится, чему посмеешься, тому послужишь. Солженицын не жаловал Герцена,  однако уподобился ему в том, что с «того берега»  звонил в колокол  новой русской революции и, заодно к интервенции,  и призывал даже не к топору, а к атомной дубине против своего Отечества.

При объективном рассмотрении, в образе Володина  все же есть известная доля правды. Сытое безделье подвигло декабристов на их мятеж 14 декабря против благодетеля-царя. Оно же подвигало детей номенклатуры выходить на профашистские демонстрации в начале восьмидесятых. Но тогда какова цена этому подвигу? И если мы рассмотрим жизнь Солженицына в СССР с 1962  по 1974 г. то увидим практически такое же безделье, щедро оплаченное, кстати, не только иностранными, но и советскими источниками финансирования.

И, напоследок еще одно. Иннокентий участвует в предательстве. Не только Российской Державы в целом. В его звонке - судьба разведчика Юрия Коваля и его американских помощников, которых он готов посадить на электрический стул. Ради своей мечты и ненависти. И Солженицын воспевает Иудин грех и, по сути дела пишет литературный донос на свою Родину.  В предыдущей главе мы говорили о художественной и исторической несостоятельности романа «В круге первом», однако, должны сделать важную оговорку. Он неубедителен для здравомысленного читателя, а для того, кто накручен антисоветской пропагандой и не разбирается в советских реалиях и заранее считает СССР и Россию империей зла. «В круге первом» вполне может быть приемлемым, разумеется не как художественное произведение, а как агитка. Все равно, как зов к борзым на охоте: «Ату его. Кусь-кусь». И первоначальный адресат романа - западный читатель, которого  во что бы то ни стало следует убедить в том, что СССР - царство тьмы, достойное только одного - «огня, испепелящего его», то есть атомной бомбардировки. Иначе говоря, Солженицын не только воспевает, но и совершает Иудин грех.

(Продолжение следует)

---

[1]     Солженицын А.И.Лауреаты Нобелевской премии. Энциклопедия М-Я. М., 1987. С. 431.

 

[2]    Архипелаг Гулаг.  Опыт художественного исследования. Ч.1. Собрание сочинений. Т.5 М., 1991. С. 90.

[3]    Евтушенко Е. Штрафбат. Стихотворения. М., 1991.

[4]    Солженицын. Архипелаг Гулаг. Ч. 5. Собрание сочинений.Т. 7. С. 4. М., 1991.

[5]    Там же. С. 21.

[6]    Архипелаг Гулаг. Часть 4. Гл. 1.

[7]    Генерал Власов. Анатомия предательства. Т.2. С.121.

[8]          Солоневич И.Л. Акция генерала Власова // Солоневич И.С. Коммунизм, национал социализм и европейская демократия. - М., 2003. С. 33.

[9]    Там же. С. 35.

[10]        Солоневич И.Л. Так что же было в Германии // Солоневич И.С. Коммунизм, национал социализм и европейская демократия. - М., 2003. С. 94

[11]        Вот один лишь из эпизодов. Пугачев вошел в алтарь, сел на церковный престол и сказал: «Как давно я не сидел на престоле»... Церковь Георгиевская была осквернена даже калом - лошадиным и человечьим. См. Пушкин А.С. История Пугачева. Пушкин А.С. Собрание сочинений. Т.8. С. 100. М., 1977.  Всего пугачевцами было казнено не менее 10000 человек, притом не только дворян, но и священников, купцов и крестьян. Существует версия, согласно которой Пугачев был подготовлен польскими конфедератами.

[12]  Всеволод Овчинников. Горячий пепел. М, 1980. С. 60-61.

[13]  Там же. С. 82. Отметим, что Пентагон поспешил объявить Бэрчетта жертвой японской пропаганды и заявить, что никаких последствий радиации в Хиросиме нет.

[14]  Там же. С. 51.

[15]  В круге первом. Собрание сочинений. Т.3. М., 1991. С.

[16]  Светозарский А. Кое-что о церковной проповеди прот. Георгия Митрофанова. https://pravoslavie.ru/37771.html

[17]        «Святая Русь». Штутгарт, 1948 год. Январь.

[18]  Василик В.В. О Хиросиме, Нагасаки и белой демонии. http://www.pravoslavie.ru/81242.html

[19]  Толстой А.К. Смерть Иоанна Грозного. Толстой А.К. Собрание сочинений. Т. 3. М., 1980.  С. 32.