Гуманитарные проблемы Евразийской интеграции

Доклад, прозвучавший на открытии международной конференции, проходящей в Брянском Государственном Университете, представляет собою Предисловие к сборнику статей "Гуманитарные проблемы евразийской интеграции"

Размышляя о тех или иных тенденциях актуальной политической жизни, аналитики частенько ради усиления эффекта от сказанного любят в качестве иллюстрации проводить аналогии с некими знаковыми событиями мировой или отечественной истории. Например, наблюдая нарастание военного кризиса, люди задаются вопросом: «Что сейчас на дворе? Август 1939? Или уже май 1941-го?»

А наблюдая за тревожными тенденциями во внутриполитической жизни страны, несомненно, никак не отмахнуться от навязчивых аналогий с событиями столетней давности.

В сложившейся ситуации как никогда актуальным становится попытка внимательного взгляда на близких и дальних соседей по планете на предмет определения: кто нам друг, кто нам враг, а кто - «так...»

Являемся ли «мы» субъектом?

На этот вопрос существует три ответа.

1. «Нет, субъектом не являемся, управляемся извне, существуем в качестве сырьевого придатка северо-атлантической цивилизации». Если стоять на этой позиции, то всякие дальнейшие рассуждения оказываются излишними, пустой тратой времени.

2. «В том виде, в котором существует наше государство, учитывая тенденции в финансово-экономической, военно-политической и культурной сферах, мы являемся проявлением некоего консенсуса интересов ключевых игроков мировой геоэкономики».

3. «Да, являемся субъектом, способны выстроить государственное образование, которое являлось бы инструментом воплощения определённых идей, отличных от набора идей, характерных как для либерально-рыночной цивилизации, так и для тех или иных форм экстремизма».

Если согласиться с тем, что у нас существует некое окно возможностей, т.е. государство не является объектом внешнего управления, то можно продолжать.

Кто готов стать нашим союзником в «дружбе против»

Вплоть до недавнего времени можно было рассчитывать на то, что в качестве друзей или потенциальных союзников окажутся те, кто мотивирован, во-первых, антиглобалистскими идеями; во-вторых, те, кто мотивирован поиском союзников в обороне от арабо-исламских форм экстремизма.

Иными словами, Россия, точнее, Евразийское Содружество, потенциально могло быть интересно евроскептикам на западе и умеренным мусульманам на востоке.

Оптимизм относительно евроскепсиса подпитывался, в частности, примером Венгрии, ведь венгры имеют достаточно сложный и неоднозначный опыт сосуществования с нашим государством - обиды 1849 и 1956 годов мадьяры помнят хорошо. И, тем не менее, рост национального самосознания, который сопутствует взращиванию антиглобалистских идей (не левацкого толка), не привёл к росту националистически мотивированной русофобии.

Но, увы. Пример Венгрии не стал правилом.

Никакой миграционный кризис Западной Европы, никакие процессы евроскепсиса, присущие для Европы Восточной, не подтолкнули европейцев в наши объятия. Более того, разговоры о потенциальном неоконсервативном развороте Европы остались просто разговорами. Никакой кризис самоидентификации, поразивший коренные народы Старого Света не конвертируется в реальные политические изменения. Европа, подобно Союзу ССР накануне «перестройки», продолжает провозглашать политкорректные лозунги. Эти лозунги, может быть, и высмеиваются где-то на кухнях, но - как показывают французские выборы - именно они продолжают определять и образ европейской политической мысли, и, соответственно, образ политического действия.

Итак, евроскепсис, присущий как западноевропейским консерваторам, так и самим широким массам восточноевропейцев, отошедших от эйфории первых лет евроинтеграции, не стал тем фактором, который теоретически мог бы сплотить нас с евроскептиками в «дружбе против».

«Междуморье»

Более того, политтехнологи, обслуживающие один из геоэкономических центров силы, пытаются канализировать энергию восточно-европейских евроскептиков в русло формирования идеологии «Интермариума».

(Идея т.н. «Интермариума» - «Междуморья», существует в нескольких версиях - как в экономической версии, так и в радикально идеологической - как потенциально осуществимой альтернативы обезличивающегося «Евросоюза»). Троеморье (этот же проект именуется «Инициатива трёх морей») представляет собой попытку консолидации на антироссийской платформе стран, расположенных между Адриатическим, Балтийским и Чёрным морями, с целью возведения нового «санитарного кордона», отгораживающего Россию от Европы. На балтийском направлении у инициаторов проекта всё нормально - проамериканские русофобские режимы в Прибалтике готовы участвовать в любой антироссийской акции. На черноморском - тоже более или менее; Румыния реализует здесь родственный Троеморью проект «Великая Румыния», Украина превращена в авангард противостояния России.

Конечно, с «Интермариумом» не всё так гладко выходит, как было на бумаге.

Если изначально этот проект охватывал широкую полосу государств востоку от Швеции, Германии и Италии - вплоть до Грузии, то на сегодняшний день из агитационных материалов идеологов Междуморья исчезли Финляндия, Австрия, Сербия, Македония и Грузия. Однако, даже если от всего Междуморья останутся даже только государства, возникшие на обломках Речи Посполитой, мы будем иметь достаточно грозного и опасного врага. Приходится признать, что евроскептики Восточной Европы потенциально могут стать не просто недругами, но штурмовым отрядом, готовым вторгнуться в пределы Отечества.

Речь идёт о том, что идеологи «Междуморья» не просто романтизируют Речь Посполитую, но, активно привлекая, например, хорватских радикалов, надеются выстроить некую «Белую Европу», одинаково чуждую как разлагающейся либерально-демократической Западной Европе, так и «Московской азиатской орде», т.е. нам с вами.

И если лет 20 назад можно было с чистым сердцем сказать, что «у супостата техники много, но с пехотой дела гораздо хуже», то теперь мы видим, как буквально на наших глазах украинская молодёжь превращается именно в такую массу, которая легко может стать ресурсом «пушечного мяса».

Кто бы мог сказать ещё несколько лет назад, что линия разделения между славянами, относящимися к Русскому миру, и теми, кому наши идеалы глубоко чужды, будет проходить не по границе 1939 года, и не в киевских университетах, а на кровоточащем Донбассе и буквально в каждой из тех семей, где кто-то из родни всерьёз воспринял идеологию «Майдана»?

Кто бы мог сказать, что фронты Третьей Мировой будут не только на далёком Ближнем Востоке, но и совсем рядом...

Неоосманизм - как альтернатива арабо-исламского экстремизма

Другой этно-культурной группой наших потенциальных союзников могли бы стать, условно говоря, умеренные мусульмане Средней Азии, озабоченные угрозой, исходящей от тех или иных центров арабо-исламского экстремизма.

И действительно, до тех пор, пока единственной альтернативой подпадания под влияние арабо-исламских экстремистов был умеренно-консервативная идеология Евразийства, можно было быть уверенными в том, что народы Средней Азии так или иначе, вернутся в орбиту Москвы.

Однако, серьёзным вызовом для Евразийской интеграции стал идеологический разворот Казахстана в сторону Турции.

Речь идёт о возможных последствиях тех тектонических изменений, которые связаны с инициативами Эрдогана. Дело в том, что «кемализм» - модель парламентской европоцентричной республики - был навязан в 1922 году Турции представителями либерально-рыночной идеологии. Это обуславливало в течение почти ста лет зависимость Турции от Запада.

Почти 100 лет Турция исповедовала «кемализм» - корпус либеральных идей, определяющих турецкое сообщество как одну из «политических наций». В качестве альтернатив кемализму имели место как те или иные идеи исламского единства, так и идеи пантюркизма - единства кровного и языкового.

Итоги референдума о переходе к президентской форме символически означают, что Турция Эрдогана становится независимым центром силы на карте мира. И в качестве базы идейной будет воспринят неоосманизм - т.е. совокупность идей пантюркизма и относительно умеренного неарабского ислама.

Пантюркизм подкрепляется не только обоснованием языковой и этнической общности, но и общности культурной. Народы, потенциально готовые войти в орбиту неоосманского культурно-идеологического поля, воспринимают эту интеграцию как альтернативу в том числе и «исламизации по-арабски», неприемлемой для выходцев из среднеазиатских республик бывшего Союза ССР.

И теперь у Евразийской мультикультурности появляется серьёзный идеологический соперник - наднациональная традиционная неэкстремистская мусульманская культура новой-старой Османской империи. Символическим шагом на пути сближения станет переход казахов на латинскую графику турецкого образца.

Реанимация неоосманского проекта станет для среднеазиатских стран бывшего Союза реальной альтернативой арабо-исламизации. Следовательно, наша идеология мультикультурности и антиэкстремизма получит очень серьёзного соперника в виде Неоосманского цивилизационного проекта: турки ТОЖЕ против арабского исламизма, но они ТОЖЕ умеренные мусульмане, как и наши среднеазиаты, следовательно, Неоосманский проект будет более привлекателен, нежели абстрактно Евразийский.

Некоторым - временным - препятствием для полного отрыва стран Средней Азии может стать тот факт, что среднеазиатские постсоветские элиты как раз воспитаны в духе либерального кемализма. И хотя турки для них будут всегда ближе русских, а «ислам по-османски» всегда милее «ислама по-арабски», тем не менее, неоосманский политический проект - как проект имперский - будет вызывать в рядах среднеазиатских элит определённую опаску.

Попробуем подвести некоторые выводы

Евразийский интеграционный проект, будучи воплощением идеи построения многополярного мира, теоретически мог быть привлекательным для европейцев, разочаровавшихся в идеологии «воинствующей постхристианской политкорректности», так и для азиатов, справедливо опасавшихся погружения региона в новое Средневековье. Т.е. умеренно консервативная идеология Евразийской интеграции могла быть альтернативой как обезличивающей глобализации, так и радикальной исламизации.

К недостаткам этой идеологии стоит отнести тот момент, что Москва оказалась в двусмысленном положении - с одной стороны провозглашались идеи собирания Русского Мира, но, с другой, вовсю трубили о многонациональности и равноудалённости от того, что составляет ядро любой самодостаточной цивилизации.

Более того, трагические события на Донбассе - в глазах азиатских партнёров, внимательно наблюдавших за развитием событий, - поставили под сомнение то, что «русские своих не бросают».

С другой стороны, восточные славяне, точно так же внимательно наблюдая за тем, что говорят в Москве, и что потом делается, сделали для себя вывод, заключающийся в том, что Евроазиатский союз является разновидностью глобализационного проекта, отличающегося, при этом, от Евросоюза в худшую сторону.

Что же остаётся делать нам?

Если оставлять всё как есть, то есть продолжать «казаться», а не «быть», то это по всей вероятности приведёт к неуклонному умалению авторитета нашей страны - как потенциального ядра альтернативного цивилизационного проекта. Если же в основу идеологии интеграции заложить некие неосторожные моменты типа призывов к построению собственно Русской Республики, то это может быть перетолковано нашими «заклятыми партнёрами» весьма провокационно, уж они-то большие мастера доведения двусмысленных ситуаций до предпогромной кондиции.

Так или иначе, но без нахождения ответов на вопросы о роли России в попытке построения общества, где в основе идеологии лежало бы служение идеалам Правды и Справедливости; без нахождения критериев Правды и Справедливости; в конце концов - без определения роли Русской культуры и самого Русского народа в интеграционных процессах, эти самые процессы так и будут продолжать пробуксовку, а времени сейчас терять нельзя ни в коем случае.

Кто знает: сейчас август 1939-го или уже май 1941-го?

Тихомиров Павел Вячеславович,

помощник главного редактора «Русской Народной Линии»