Змей-Горыныч

Ниже мы публикуем одну из глав самого крупного сочинения - «Народная Русь» - русского бытописателя, поэта, журналиста, переводчика Аполлона Аполлоновича Коринфского (1868-1937).

Публикацию (в сокращении, приближенную к современной орфографии) специально для Русской Народной Линии (по первому изданию: Коринфский А.А. Народная Русь: Круглый год сказаний, поверий, обычаев и пословиц русского народа. - М.: Изд. книгопродавца М.В. Клюкина, 1901) подготовил профессор А. Д. Каплин.

+ + +

LVII.

Змей-Горыныч

О змеях вообще наш пахарь-народ обмолвился не особенно многими словами, занесенными в сокровищницу живучих памятников родной старины. Змея - это пресмыкающееся по земле и жалящее человека в пяту животное, распадающееся на множество видов, не уживается с суровыми свойствами природы тех мест, откуда пошла и стала быть кондовая народная Русь, обогатившая пытливых кладоискателей слова неоценимыми-нетленными богатствами, завещанными позднему потомству исследователей русского народного быта. На русском приволье-просторе, - если обойти молчанием новые неоглядные земли, приросшие к его богатырской основе (Среднюю Азию, Кавказ, Крым, Амурский край), - у себя дома всего только две ядовитых змеиных породы: гадюка да родная сестра ее - медянка.

Уж - совершенно безвредное существо - как будто даже и не змея, а только сродни ей приходится, да и сродни только по виду своему змеиному, а нравом совсем на иной склад: спокойный, уживчивый и даже добрый по-своему. Там, где водятся ужи (по водяным зарослям да по болотине), их даже и за змей не считают. «Прижали - как ужа вилами!» - ходит по людям пословица, относящаяся к пойманным во лжи и вообще поставленным в безвыходное положение людям. «Под мостом, мостом яристом, лежит свинья кубариста!» - загадывает про свернувшегося ужа старая загадка (Казанск. губ.) «Дрон Дроныч, Иван Иваныч сквозь воду проходит, на себе огонь проносит!» - подговаривается к ней другая, подслушанная в тульской округе. И ни в той, ни в другой нет и следа злобного-опасливого отношения к этому смирному представителю ненавистного людям рода змеиного, огулом окрещенного у нас в народе - «гадом ползучим», «змеей подколодною», «проклятой нечистью» и тому подобными именами. Простонародное поверье приписывает ужу даже спасительный для всего человечества подвиг: «Мышь прогрызла Ноев ковчег, а уж - заткнул собой дыру», - гласит оно: «только этим и остался жив на святой земле грешен человек!» На симбирском Поволжье можно еще и теперь услышать такую многозначительную пословицу, относящуюся к этому безобидному обитателю сырых мест, как: «Не присмотришься, так и ужа от змеи не отличишь, - не то что доброго человека от злого!».

Не таким словом поминают на Руси ядовитых гадюк; недаром говорится: «всякий гад - на свой лад!» Про них - и про черную с зубчатою пестриной по хребту, и про медянистую с отливом - вылетела из народных уст такая нелестная родословная: «У змеи-гадюки чертушка - батюшка, нечистая сила - матушка!». О ней же идет по людям и такая молвь крылатая: «Нет хуже гадины, как змей-гадюк!», «Гадюку завидишь - глаза навек изгадишь!», «Не гадюке бы поганой матушку-землю сквернить!», «Завелась гадюка - весь лес нечистью пропах!».

В простонародном воображении змея является живым олицетворением всего нечистого, возбуждающего смешанное с ужасом отвращение, всего злого, лукавого, вредоносного. «Змея умирает, а все - зелье хватает!» -отзывается народ наш о злых, жадных до неправедной наживы людях; «Сколько змею ни держать, а беды от нее ждать!» - о лукавых; «Выкормил змейку на свою шейку!», «Отогрел змею за пазухой!» - о черной неблагодарности. Видит наблюдательный русский краснослов рядом с собой льстеца-притворщика, - и про того готова у него живая речь: «Льстец под словами - змей под цветами!»... «Глядит - что змея из-за пазухи!» - обмолвилась народная Русь про смотрящего исподлобья, не в меру подозрительного человека. Нет для открытого другу-недругу глубокого сердца народного ничего хуже лихой клеветы на белом Божьем свете: «Клевета - змея», - вырвалось из сердца гневное слово: «из-под куста укусит!», «Клеветник змеей лютою извивается!», «У клеветы жало змеиное!» и т.д. Но, по народному же слову, клеветнический навет - больней жала змеиного: «Змею завидишь - обойдешь, клевету заслышишь - не уйдешь!». Сродни этому выражению народной мудрости и такие меткие изречения, как: «Лучше жить со змеей, чем со злою женой!», «Сваха лукавая - змея семиглавая!», «Недобрый сват - змее родной брат!».

Простонародные загадки рисуют «змею подколодную» на разные лады. То она представляется воображению стихийного художника слова «куском железа», лежащим среди лесу (Нерчинск, окр.), то - стоящим «под горой-горой вороным конем», которого «нельзя за гриву взять, нельзя погладить» (Олонецк. губ.), то тем, что - «по земле ползет, а к себе не подпускает» (Вологодск. губ.). Курская загадка - под стать нерчинской: «Среди леса-леса лежит шмат железа, ни взять, ни поднять, ни на воз положить!» - гласит она. В новгородском залесье ходит такое загадывающее про змею слово: «Под мостом, под яростом, лежит кафтан с яростью; кто до него дотронется - тот кровью омоется!». Общая всей словоохотливой деревенщине-посельщине загадка зовет змею «из куста шипулей, за ногу типулей». В некоторых местностях загадку о змее представляют в трех лицах (змея, сабля и муравейник) - говоря: «Зло во зле горело, зло злу покорилось, зло по злу и вышло!» (Псковск. губ.), или: «Иду я путем-дорогой, ползет зло; я это зло злом поддел, во зло положил, злом попользовался!» (Самарск. губ.). Перехвачена по пути из уст в другие я такая загадка: «Ползло зло (змея); я зло (ружье) схватил да злом злу жизнь прекратил!».

В стародавние годы, - гласит севернорусское предание - было по всей Двинской (северной) округе всякого гада ползучего многое-множество: кишмя-кишели змеи-гадюки; ни проходу, ни проезду по дорогам от их змеиной лихости не было. Давно это было, - не запомнят и деды наших прадедов. Лютовал змеиный род, нагонял страхи и на Русь, и на нерусь - чудь белоглазую; да послал Бог доброго человека знающего: заклял он их единым словом на веки вечные. В житии св. Александра Огневенского, подвизавшегося на реке Чурьюге, близ Каргополя, имеются такие - близкие к упомянутому изустному преданию - слова: «молитвами его ползающие змиеве с Каргопольской земли изгнани, и о памяти его во второ-первую неделю Петрова поста в житии не написано, но в не всенародное множество праздновати венечника Александра память молитвоприношением: за умервщление чувственных змиев».

Знает народ-пахарь и такие средства, если не исцеляющие, то утоляющие боль при укушении змеею, как ведомые лечейками травы, посеянные по лесным полянам рукою Творца-сеятеля на потребу-цельбу человеческую; но не прочь он - по примеру дедов - и в наши дни оборониться от змеиной лихости завещанным пращурами заговорным словом. <...>

Суеверные люди приписывали змеям силу чар в различных случаях жизни, но более всего верили в «любовный приворот» с помощью этих чар. <...>

В любопытном памятнике русской письменности первой половины XVII века - «Лексикон славенорусский, составленный всечестным отцем Кир Памвою Берындою» (иеромонахом, заведовавшим исправлением книг в Киево-Печерской лаврской типографии), - к слову «змий» относится пояснение: «уж, гадина, змея, земный смок, морской смок». Что составитель разумел под словом «смок» - пресмыкающееся, это вполне ясно, - недаром он в предисловии своем «ко любомудрому и благочестивому читателю» говорит: «Читать, а не разуметь, глупая речь есть!» По общепринятому у всех народов поверью, змеям приписывается не только лихость злая («кусает змея не для сытости, а для лихости!»), а и мудрость; но мудрость эта - от лукавого, идет на погубу.

Если бы речь шла о видимых всем змеях, то народ-сказатель прибавил бы ко всему сказанному очень немного. Но шагающее семиверстными шагами, залетающее в заоблачную высь поднебесную воображение завещало ему безконечную цепь других сказаний, связанных с этим ползучим гадом, пресмыкающимся по лицу земли-кормилицы. Мудрый змий - образ воплотившегося врага рода человеческого, дьявола, заставившего истинного праотца людей - по словам глубоко трогательного стиха духовного - плакать у врат потерянного рая и восклицать: «Увы мне, увы мне, раю мой, прекрасный мой раю!» и повторять, обливаясь слезами раскаяния: «Меня ради, раю, таков сотворен бысть! Прельсти мяЕвва, из рая изгнала, рай заключила запрещенным делом. Увы мне коль грешну, увы окаянну!»...

Лукавый соблазнитель прародительницы человечества, проклятый Богом и людьми дьявол-змей, навеки осужденный пресмыкаться и жалить человека в пяту, воплотился в пылком народном воображении в крылатого змея, прародителя не только обитающей в преисподней нечисти, но и всех сказочных огнедышащих драконов, о которых пошла гулять вдоль по народной Руси изукрашенная пестрядью сказаний молвь, для которой нет на свет никакого удержу. Из рода в род, из века в век переходят древние предания о драконах-змеях - одно другого цветистее, ведущие простодушную речь о самых мудреных вещах. Подобные сказания, очевидно, завещаны прадедам современных сказателей от времен глубокой древности, бесследно затонувших в бездонном океане забвения. Они свойственны и не одной народной Руси, и не одним единокровным с последнею, когда-то жившим одною с ней жизнью, славянским племенам, но и таким, праотцам народов - как китайцы. У них крылатый огнедышащий змей русских сказок до сих пор является предметом особого суеверного почитания, граничащего с обожествлением. Как и русский Змей-Горыныч, он представляет собою сказочное чудище, похожее и на крокодила, и в то же самое время на удава -эту «змею, всем змеям бóльшую». Хотя он, волею воображения сынов Небесной Империи и лишен крыльев (у русского сказочного змея - их не то шесть, не то двенадцать), но также может взлетать выше облака ходячего, также дышит огнем-пламенем. Ему повинуются и земля, и воды, и самые светила небесные. Так и в русских стародавних сказаниях, - память о которых осталась в народе только невнятным отголоском смутных пережитков преданного забвению прошлого, - подобный китайскому дракону «огнеродный змей Елеафам», из уст которого исходят «громы пламеннаго огня, яко стрелено дело», а из ноздрей - «дух, яко ветр, воздымающий огнь геенский», сотрясает по своей воле основы Матери-Сырой-Земли, производя «трус» и «потоп». Как во власти созданного суеверием китайцев дракона производить лунное и солнечное затмения, - так и сказочный Змей-Горыныч порою скрадывает с небесного свода пресветлое светило светил земных - солнце - и, налегая чешуйчатой грудью на ясный лик кроткой луны, заслоняет трепетный свет ее от взора человеческого и повергает в ужас всю живую природу. По мнению китайцев, дракон держит в своей властной руке орошающие землю дожди, - как держала их поселенная полузабытым в народе словом в лоне небесного моря-океана на острове Буяне «змея, всем змеям старшая и большая». Подобно Змею Горынычу древнерусских сказочных былей, сложившихся в сердце песнотворца-народа, этот грозный дух, до сих пор не переживший преданий о себе среди четырехсотмиллионного населения бывшей для всех столь таинственною страны, может «залегать дороги прямоезжия». Многое-множество других, уже совсем не присущих духу русского народа свойств приписывает суеверие желтолицых сынов Неба созданному ими гению земного зла, иногда даже и совершенно искренне покровительствующему им, - таким образом порождая злом добро, как ни противоречит последнее обстоятельство простому здравому смыслу. Но, в свою очередь, наделен совершенно особыми качествами и русский дракон Змей Горыныч, по всей вероятности, зародившийся из одного и того же источника преданий, в одинаковой степени свойственных всем народам, вышедшим из «колыбели человечества» - Азии. Вероятно, в могучем складе русского пахаря-народа, породившего стольких богатырей, не было - на счастье родной ему земли - тех тлетворных задатков духовного разложения, которые к концу XIX столетия оставили Китай все под тою же властью созданного шесть тысяч лет назад пугала. Если и было когда-нибудь, в позабытые всеми времена суеверное обожествление змея-дракона в народной Руси (что очень сомнительно для знакомых с развитием древнеславянского языческого богословия!), - то еще в незапамятные годы успел несокрушимый дух русского народа «стереть главу змию» этого обожествления. Ни Белбог с Чернобогом, ни Небо-Сварог с Матерью-Сырой-Землею, - не говоря уже о позднейших божествах еще не просвещенного Тихим Светом веры Христовой народа (Белбожичах со Сварожичами) не напоминали своим общением с народным духом ничего китайского. Они были совершенно самобытным явлением в летописях постепенного саморазвития русского миропонимания. Змей же Горыныч - хотя и существовал в нашем народном суеверии и до сих пор не совсем чужд воображению народа-пахаря, - всегда был ярким созданием одних только сказок, представлявшимся порождением нежити-нечисти, не заслуживавшей никакого поклонения-почитания, хотя и вынуждавшей своим лукавством ограждаться от нее всякими причетами-заговорами. И Лесовик со Степовым, и Водяной, и Полевик, - не говоря уже о покровителе домашнего очага «дедушке» Домовом, - все вместе и каждый наособицу - пользовались в русском народе несравненно бóльшим почитанием, чем это чудище, несмотря на всю его силу-мочь. И это явления вполне объяснимо. Стоит только вспомнить, что в лице названных созданий народного суеверия воплощаются любовно льнущие к суеверному сердцу помышляющего и не об одном только хлебе насущном верного сына земли-кормилицы предания о духах-покровителях, имеющие осязательную связь с древним верованием в загробное покровительство предков, витающих вокруг поселений своего потомства, что ни день поливающего родную землю трудовым потом, порою слезами, а в годы Божьей немилости - и кровью.

Змеепоклонство, распространенное и не в одних пределах неподвижной Срединной Империи, а и у многих других народов, все еще находящихся под властью язычества, никогда не было свойственным духу русского народа. Народная Русь и на самой первобытной стадии развития всегда относилась к змеям как к низшему (хотя и одаренному лукавой мудростью) существу, не позволявшему ее могучему, рвущемуся от земных пределов к небесным нивам духу искать в пресмыкающемся предмет обожествления. Летучий огнедышащий дракон, и устрашая своим видом трепетавшего перед ним сына матери-земли, оставался все тем же змеем. В то время как другие народы видели в драконе предмет поклонения, наш пахарь выходил на борьбу с этим грозным чудищем, высылая против него своих могучих сынов. Драгоценнейшие памятники русского народного слова - былины киевского периода сохранили от забвения могучие образы богатырей, выступавших на единоборство с грозным воплощением всего лукавого, порабощающего. Эти богатыри - плоть от плоти, кость от кости народной: в их, выходящих изо всяких границ обыденного обликах чувствуется мощное биение стихийного народного сердца. В них восстает перед взором современного читателя-слушателя одуховоренный верою в торжество светлой-праведной свободы Земли Русской могучий своею тысячелетней самобытностью дух русского народа, которому - все по плечу, для которого нет на белом свете ничего невыполнимого-непосильного. Перед высокой силою воли созданных народом-пахарем богатырей, одушевленных неугасимым пламенем нелицемерной любви к воскормившей-воспоившей их родной земле, в позорном безсилии никнет кичащаяся своим дородством сила залегающих пути-дороги, облегающих города православные, требующих данью в свои пещеры змеиные дочерей и жен русских - на съедение и поругание Змеев Тугариных, Тугаринов Змеевичей, Змеищ Горынчищей. Меркнет перед светом их горящего своею действенной верою сердца чадное полымя дракона лютого.

Змей-Горыныч, как и китайский прообраз его, является обитателем пещер, уходящих в неизведанные глубины гор, - оттого-то, по объяснению исследователей древних сказаний, и звался-величался он «Горынычем». «Змия лютая пещерная», - прозывают это чудище народные стихи духовные. В «Очерке домашней жизни и нравов великорусского народа» Н. И. Костомарова - в главе о народных верованиях - приводится любопытная выписка из памятника русской отреченной письменности, относящаяся к описанию русского дракона, именующегося здесь «змеей-аспидом». Он, по словам этого сказания, обитает в «печорских горах» - на крайнем севере светлорусского простора. «Аспид, змия крылата, - гласит сказание, - нос имеет птичий и два хобота, и в коей земле вселится - ту землю пусту учинит; живет в горах каменных, не любит ни трубнаго гласа; пришедше же обаянницы обаяти ю и копают ямы и садятся в ямы с трубами и покрываются дном железным и замазываются сунклитом и ставят у себя углие горящее: да разжигают клещи, и егда вострубят, тогда она засвищет, яко горе потрястися, и, прилетевши к яме, ухо свое приложит на землю, а другое заткнет хоботом и, нашед диру малу, начнет битися; человецы же, ухвативши ю клещами горящими, держат крепце; от ярости же ея сокрушаются клещи не едины, не двои и не трои, и тако сожжена - умирает; а видом она пестра всякими цветы и на земли не садится, только на камень»...

Есть сказания, по которым пещеры Змея-Горыныча находятся на берегах рек - то Днепра, то Волги, то сказочных «Сафат»-реки и «Израй»-реки. Летит Змей пó-небу, - сам чернее тучи, а изо рта огонь пышет, искрами по всей поднебесной-»подселенной» рассыпается. Где опустится он на землю, - все огнем спалит. Вздумает поселиться где поблизости от людского жилья - запрет-отведет воды речные, если не дадут ему, Змею, даней-выходов, а дани его - не злато, не серебро, а живая плоть-кровь человеческая. Истребит он всех людей до единого, если не сделать по его: не приводить к нему на съедение-поругание жен-дочерей, детей малых!..

По иным сказаниям, позднее сложившимся в народной Руси и примкнувшим к более ранним, летает чудище-Змей из своих неведомо где затерявшихся пещер только к приглянувшимся ему красавицам. Летит он по небу - змей-змеем: только искры наземь сыплются. Подлетит к тому дому, где живет зазнобушка, рассыплется весь над трубой в мелки искорки, встанет-обернется в избе добрым молодцем, - ни в сказке сказать, ни пером описать красоты его!.. Сядет с любушкой за стол, начнет речи вести молодецкие, сожигать огнем-полымем своих змеиных очей разгарчивое сердце: и склонять на любовь не надо, сама - на шею к нему кинется и красна-девица, и жена чужемужняя... Знает Змей, когда придти, - когда никого другого и дома нет... Много рассказов и до сих пор ходит по людям в захолустной глуши про летающих огненных змеев да про девиц красных, полюбившихся им; а в стародавние годы и того больше говорилось... Бывали, по словам седой старины, и такие случаи, что родились от такой любви сразу по двенадцати змеенышей, до-смерти засасывавших порождавшую их на белый свет красавицу. Сохранил народ в своих сказаниях вещую память и о таких детях Горынчища, как Тугарин Змеевич, на которого перенесены были многие черты чудовищного отца. Русский народ-сказатель наделил его почти всеми качествами Змей-Горыныча - этого представителя темной стихийной силы. Есть основания предполагать, что под Змей-Горынычем подразумевались прежде всего грозные-темные тучи, залегающие на небе пути-дороги солнцу красному и лишающие тем весь согреваемый его лучами живой мир главного источника жизни. С течением времени дракон-змий является уже не в виде самой тучи, а вылетающих из этой «небесной горы» молний. Змеевидность последних сама говорит об этом воплощении. Впоследствии перенеслось представление о Змей-Горыныче с молний на метеоры, проносящиеся над землею и рассыпающиеся на глазах у всех. Летит такой «змей», - по словам народа, - что шар огненный, искрами - словно каленое железо - рассыпается. «Из рота яво огонь-полымя, из ушей яво столбом дым идет»...- гласит про него сказание, повествующее о битве Егория Храброго со «змеем лютым, огненным». В былинном сказе про Добрыню Никитича в таковых словах описывается появление «лютаго зверя Горынчища»:

«Ветра нет - тучу наднесло,

Тучи нет - а только дождь дождит,

Дождя нет - искры сыплются:

Летит Змеище-Горынчище,

О двенадцати змея хоботах»...

Ревет он таким зычным голосом, что дрожит от змеиного рева лес-дубровушка; бьет хвостом он по сырой земле - реки выступают из берегов; от ядовитого дыханья змеиного сохнет трава-мурава, лист с дерев валится. Кажись, нет и спасения встречному человеку от такого чудища грозного! Но не таков дух русского народа, чтобы трепетать в безсильном страхе даже и перед подобным порождением темного зла. Ведет он в старых сказаниях смелые речи про своих сынов, не только не страшившихся Змея-Горыныча, но и побеждавших его то силой-удалью богатырскою, то силой-верою в Поправшего смертию смерть.

Исконный пахарь, всю жизнь и все свои силы полагающий на труд ради хлеба насущного, русский народ-сказатель сумел не только победить Змея, но и запрячь его в соху. Среди особо чтимых на Руси святых угодников Божиих не последнее место занимают святые Косьма и Дамиан, слившиеся - в представлении суеверной деревни - в один облик «Божьяго кузнеца - Кузьмы-Демьяна». О том, как запряг он Змей-Горыныча («великаго змея») в выкованный им плуг и распахал на чудище глубокой бороздою всю Землю русскую, - говорилось уже выше (см. гл. «Ноябрь-месяц»). До сих пор показывают в приднепровских местах борозды, проведенные плугом, в который был запряжен русский дракон. Тянутся эти «Валы Змеиные» с малыми перерывами на целые сотни верст (в Киевской, Подольской, Волынской и Полтавской губерниях) по лесам, по полям, по болотине. По объяснению ученых исследователей старины, были проведены эти валы в защиту от набегов степных кочевых племен, нападавших на русские города в отдаленные времена, близкие к язычеству (в IX-X веке). Народ же приписывает происхождение их преданию о «Божьем кузнеце», отождествляя его с другим, - о киевском богатыре Никите (Кириле) Кожемяке.

Во втором томе афанасьевских «Поэтических воззрений славян на природу» приводится сохранившееся и до наших дней в Малороссии сказание об этом богатыре и его подвигах, имеющих немало общего с подвигами упоминаемого в летописях Земли Русской богатыря-отрока Владимировых дней Яна Усмошвеца, вышедшего на единоборство с вызывавшим на бой печенежским великаном[i] и победою над ними положившего залог победы русской дружины над ордой печенежскою. В 992-м году на том месте был поставлен князем Владимиром город Переяславль - в память того, что здесь русский отрок «переял славу» богатырей. В давнее время, - гласит приводимый А.Н. Афанасьевым сказ, - проявился около Киева Змей; брал он с народа поборы немалые - с каждого двора по красной девке; возьмет да и съест! Пришел черед - послал и князь свою дочь, а она была так хороша, что и описать нельзя. Змей потащил ее в берлогу, а есть не стал - больно она ему полюбилася. Приласкалась она к Змею и спрашивает: «Чи есть на свити такий чоловик, щоб тебе подужав?» - Есть такий у Киеви над Днипром: як затопить хату, то дым аж пид ниби сами стелецця; а як вийде на Днипр мочить кожи (бо вин кожемяка), то не одну несе, а двенадцать разом, и як набрякнуть вони водою в Днипри, то я возьму да-й учеплюсь за их, чиви тягне-то вин их? А ему-й байдуже: як поцупить, то-й мене з ними трохи на берег не вытягне! От того чоловика тильки мини й страшно!» Княжна вздумала дать про то весточку домой, а при ней был голубок; написала к отцу грамотку, подвязала голубю под крыло и выпустила в окно. Голубь взвился и полетел на княжье подворье. Тогда умолили Кирилу Кожемяку идти против Змея; он обмотался куделью, обмазался смолою, взял булаву пудов в десять и пошел на битву. «А що, а Кирило, - спросил Змей, -пришов битьця, чи миритьця?» - Де вже миритьця! Битьця з тобою, з Иродом проклятым!» Вот и начали биться, аж земля гудит; что разбежится Змей да хватит зубами Кирилу, так кусок кудели да смолы и вырвет; а тот его булавою как ударит, так и вгонит в землю. Жарко Змею, надо хоть немного в воде прохладиться да жажду утолить, и вот, пока сбегает он на Днепр, Кожемяка успеет вновь и коноплей обмотаться, и смолою вымазаться. Убил Кирило Змея, освободил княжну и привел к отцу. Сказка кончается следующими словами: «Тот же Кирило зробив трохи и неразумно: взяв Змея - спалив, да и пустив по витру попел, то з того попелу завелась вся та погань - мошки, комари, мухи. А як бы вин узяв да закопав той пепел у землю, то ничего б сего не было на свити»...По другому (великорусскому) разносказу дело подходит ближе к сказанию о «Божьем кузнеце». Никита, - гласит этот разносказ, - опрокинул Змея-Горыныча наземь; и взмолилось к Кожемяке чудище: «Разделим, - говорит, - с тобой всю землю, только отпусти!» А тот молод да горазд, был. «Давай, - говорит, - разделим!» Взял он соху в триста пудов, запряг в нее Змея и погнал его «от Киева-города до синего моря». Догнал до моря, зачал и море делить да и потопил в его волнах Горынчищу- во славу Божию да на радость всему миру-народу крещоному.

(Продолжение следует)

[i]Печенеги - древний, исчезнувший с лица земли народ тюркского происхождения, некогда кочевавший (вместе со своими родичами, половцами) в степях Средней Азии. IХ-й век по Р.Х. застал их населяющими пространство между Волгою и Уралом; затем они подвинулись - под давлением хазар - западнее и, вытеснив из теперешних южнорусских степей венгров, заняли кочевья от Дона до Дуная. У них были свои князья; в Х-ом веке среди их кочевий стала развиваться торговля; в начале XI-гo века многие печенежские роды приняли магометанство. С 60-х годов Х-го века они начали теснить русских, осмеливаясь нападать даже на Киев. Русь вела с ними упорную борьбу. В одну из войн с печенегами погиб князь Святослав Игоревич. При Владимире Святославовиче был сооружен на русском рубеже целый ряд укрепленных городов - для защиты от печенегов. Последнее нападение их на Киев было в 1034-м году, когда они были совершенно разбиты и бежали в свои кочевья. Из последних вскоре вытеснили их новые среднеазиатские выходцы - торки, которых сменили половцы. Слабея с каждым десятилетием, печенеги подвигались все дальше, перешли за Дунай и, наконец, безследно исчезли на Балканском полуострове.