26 апреля 2016 года исполняется тридцать лет со дня Чернобыльской катастрофы. Ликвидируя ее тяжелейшие последствия, тысячи патриотов проявили мужество и героизм. Одним из них был Николай Николаевич Кузнецов, сын легендарного адмирала Николая Герасимовича Кузнецова.
1.
О том, что летней порой в Козловом Селе живет сын адмирала Николая Герасимовича Кузнецова, я прослышал в начале 2000-х от старожила тамошних мест, весельчака и балагура Арсеньева:
- Ка-апитальный мужик! Гостинцев навезет, чая, консервов... Ни черта, говорит, вы не понимаете, в какой красоте живете. Это ж надо, а? Такой человек, а в глухомань нашу катит...
И вот выпал случай встретиться с этим человеком...
Древняя изба и подворье Кузнецовых выглядели экзотически. Компьютер и музыкальный центр соседствовали с неприхотливыми элементами крестьянского быта: чугунами, горшками, ухватами. В задах постройки, где сельский житель обычно держит скотину, разместились столярная и слесарная мастерские с набором инструментов. В коридоре прислонился к стене виндсерфер, судя по всему, самодельный. Но особенно впечатлял огромный круглый стол в зале.
- Диаметр у него тысяча пятьсот двадцать четыре миллиметра. Такой по размеру была наша первая атомная бомба, - заметил высокий, с мягкими чертами лица Николай Николаевич.
Теперешних жителей Козлова Села подобным сходством не удивишь. Большинство из них, как и супруги Кузнецовы, работали в научном Центре «Курчатовский институт», который в первые годы после своего создания занимался не только мирным атомом. Николай Николаевича был старожилом этого института. Придя сюда после окончания МЭИ в середине 60-х, он довольно быстро вырос до главного инженера. Но когда создавался отдел видеоинформации, анализа и прогнозирования техногенных катастроф во главе с академиком Валерием Легасовым, упросил директора института Анатолия Петровича Александрова отпустить его в этот отдел. Тот поворчал-поворчал и просьбу удовлетворил.
- Главным инженером после меня стал Евгений Адамов, будущий руководитель Минатома, а я пошел к Легасову. Большая умница был Валерий Алексеевич! Задолго до Чернобыля он предвидел возрастание техногенных катаклизмов. Причина этого в том, что мир становится более энергонасыщенным. А происходят они от совпадения различных факторов, порождающего так называемый принцип «домино», - рассказывал Николай Кузнецов. - Будучи предшественниками российского МЧС, исследованием этой проблемы мы и занимались. Делали видеосъемку катастроф в стране, анализировали зарубежные ЧП. Например, в Мексике в 1984 году взорвался завод сжиженных газов, моментально погибли тысячи человек. Нелепая, казалось, ситуация. Подъехал к заводу грузовик, выскочила из его глушителя искра, произошел страшной силы взрыв. Случайно ли? Нет. Занимаясь этим направлением исследований, Легасов пришел к выводу, что должна существовать наука размещения предприятий, позволяющая предупредить совпадение факторов, порождающих техногенные катастрофы.
Многогранный интеллект Легасова простирался и в сферу этнической, государственной безопасности. Валерий Алексеевич предощущал те проблемы, с которыми столкнется наша русская нация. Когда 26 апреля 1986 года случился Чернобыль, телевидение, как мы теперь знаем, не показало всей трагичности катастрофы. Обыватель думал: все обойдется. Но специалисты - ядерники сознавали масштаб катастрофы. В общих чертах она развивалась так. На 25 апреля была запланирована остановка четвертого энергоблока на планово-предупредительный ремонт. В это же время было решено провести эксперимент для выяснения объема энергии, который может дать работающий некоторое время по инерции электрогенератор отключенного реактора. Если точнее, сколько ее можно использовать в такой ситуации на собственные нужды станции. Сбросили мощность реактора с 3200 мегаватт до 1600. «Киевэнерго» бьет тревогу: «Подождите! У меня не хватает энергии!». Оператор реактора делает остановку, а спустя некоторое время продолжает сброс и сбрасывает ниже, чем нужно.
Реактор этот в силу его конструктивных особенностей, не маневровый. Если он выключается, его надо выключать до конца. Оператор же попытался, в нарушение регламента, увеличить мощность. В результате образовалась «йодная яма». Поднимают поглощающие стержни, а мощность не растет. В результате реактор вошел в неуправляемое состояние. Дается команда нажать кнопку аварийной защиты, но это ничего не решает. Реактор в любом случае разогнался бы... Две тысячи тонн чугунных плит, из которых состояла биологическая защита реактора, начали подпрыгивать, как игрушечные. Усилилась вибрация, зашатались стены и, наконец, разрушительный финал.
Написал я «бумагу» Легасову, чтобы отпустил меня ехать на станцию. Он говорит: «Подожди, пусть там немного успокоится». Работу мы начали в июне. Первое впечатление заставляло вспомнить «Апокалипсис» Иоанна Богослова. Сначала Кабанов Володя, Костюков Михаил Сергеевич, Слава Смирнов, Костя Чечеров, Володя Шикалов, Валерий Ободзинский и я провели видео-фотосъемки с вертолета, потом начали обследовать разрушенный энергоблок изнутри. Темень непроглядная, нависающие глыбы арматуры, радиация. Слава шел впереди, с дозиметром, я - сзади, с камерой. Прибор часто зашкаливало. Не был он рассчитан на такой уровень радиации. Мы обматывали датчик тонкими свинцовыми листами и по их толщине делали приблизительный расчет уровня.
Замечательные мужики из нашего института были рядом со мной! Некоторых, к сожалению, уже нет в живых... Вот о ком надо писать! Или о специалисте ЧАЭС Паламарчуке Петре Романовиче. Сразу после взрыва он бросился внутрь разрушенной станции, где остался его друг Шашенок. Представляете, прошел теми коридорами, по которым наши специалисты смогли пройти лишь через год. Спас он друга, но утром Шашенок скончался от термических и радиационных ожогов. О героизме пожарных разговор особый. Они заведомо знали, что идут на смерть, но шли. Двадцать восемь человек умерли в Москве, двое в Киеве. Вместе со Славой Смирновым мы делали в 6-й клинической больнице съемки погибших. Сохранили их трагический облик для истории, для медицинской науки.
Легасова пригласили на сессию МАГАТЭ выступить с докладом. Для него смонтировали специальный фильм, в котором было показано, если не все, но многое об аварии в Чернобыле. Коллеги спрашивали Легасова, о чем говорить на секциях. Как бы, мол, не получилось противоречий. Он отвечал: «Говорите, мужики, правду. Тогда не будет противоречий». Пятичасовой доклад академика на сессии своей откровенностью привел аудиторию в незапланированное состояние. Встречали его осторожно, провожали аплодисментами.
В декабре был готов саркофаг. Снимали его изнутри. Работа была не из легких. Представьте себе: станция высотой 75 метров, плюс труба - столько же. Огромное сооружение! Руководил строительством саркофага заместитель министра среднего машиностроения Усанов Александр Николаевич, его тоже нет в живых. Сделали строители свое дело как надо. Тем более что прежде ничем подобным заниматься им не приходилось. Съемки должны были помочь проектированию, обеспечить надежность конструкции, помочь спрогнозировать «поведение» саркофага в будущем, - заключил Николай Николаевич...
2.
С приходом «демократических реформ» видеосъемки техногенных катастроф потеряли в институте свою актуальность. И тогда Кузнецов и его жена Раиса Васильевна, директор Мемориального Дома-музея И. В. Курчатова, семейный союз решил объединить творческие усилия в другом направлении. Они сняли серию уникальных документальных видео-интервью с академиками Александровым, Зельдовичем, Флеровым, Славским, Харитоном, бывшим руководителем научно-технической разведки Квасниковым, адмиралом Котовым, курировавшим от ВМФ создание первой атомной подводной лодки «Ленинский комсомол», другими участниками проектов, умноживших силу и могущество нашего государства в 40-50-е годы.
- Дело было трудоемкое и щепетильное, - оторвавшись от компьютера, включилась в разговор Раиса Васильевна. - Беседуем с Харитоном, а он фразу произнесет и начинает мучительно думать, можно было это сказать или нельзя. Из него приходилось буквально клещами все вытаскивать. Они работали в условиях строжайшей секретности. Государство о них заботилось, но и спрашивало строго, приучило к дисциплине. Это сейчас на людей науки смотрят, как на второсортный материал. Конечно, кто работает по контрактам, тем, можно сказать, повезло. Но это скорее исключение из правил.
- Но у Евгения Адамова, насколько известно, все сложилось иначе, - сказал я. - Газеты писали о его фирмах в Америке, миллионах долларов, которые он якобы заработал, зарубежных виллах...
- Никогда этим не интересовался. Да и неизвестно, кому больше повезло, - добродушно улыбнулся Николай Николаевич. - По-моему, каждый не должен прыгать выше собственной головы. Если человек сумеет найти свое место в жизни, он счастлив, его уважают люди. А если нет... У меня были два приятеля с завышенными самооценками. Страшно рассказывать, как сложилась их жизнь. Почему я не люблю олигархов? Они дали повод и другим пытаться жить подобным же образом. Это привело к нравственному Чернобылю. Вы думаете, эти люди счастливы, уважаемы? Думаю, что нет. Зато здесь, в Козловом Селе, я не сомневаюсь, живут, хоть и небогатые, но достойные люди.
- Мы до этого отдыхали в основном на колесах, - подчеркнула Раиса Васильевна. - А тут Коля, радостный, бежит: «Рая, я дом купил». Я тоже поначалу обрадовалась. А когда приехали в деревню, поглядела на приобретение и за голову схватилась. Пола нет, небо в крыше светится. Как можно в таком доме жить? Коля отшутился: «С милым рай и в шалаше». Полы сделал, крышу залатал. Так новая беда: в три часа ночи загорелась печь. Оказалось, она на деревянной основе стояла.
- У меня огнетушители были заряжены, - тихо засмеялся Николай Николаевич. - Потушил я огонь, реконструировал печь. Крушить было жалко. Реликтовая вещь, из одной глины изваяна. Так теперь никто не делает. Вот и живем здесь в отпусках уже девять лет. Красиво. Лес, озеро, поле - вот оно, не заросло еще... Однажды я добрался сюда в середине зимы, а снег на поле под солнцем голубой-голубой. Как океан... Вере Николаевне, маме моей, это место нравилось.
- Великая была женщина, умела подставить крыло, - жизнерадостные глаза Раисы Васильевны запечалились. - Для Николая Герасимовича она была его и Верою, и Надеждою, и Любовью. Разделяла с ним его тяжелую ношу, счастье и радости, боли и печали. Все 29 лет без него она работала над опубликованием и переизданием его трудов, направляла меня своими мудрыми советами. Уходила она у меня на руках. Коля в это время лежал с инфарктом в больнице. Не до отдыха было, не до Козлова Села, хотя без него наша жизнь представляется теперь немыслимой. По большому счету надо бы здесь новый дом ставить. Не знаю, хватит ли сил. Если приобрести сруб, пиломатериалы, Коля многое сделал бы сам. Рукодельный он, сами видите...
- Чем больше вместе мы живем, тем сильнее она мне нравится, - прокомментировал ее слова Николай Николаевич. - Рая пришла к нам в Центр после окончания историко-архивного института. В очереди в столовой стояла, я взглянул, и сердце мое екнуло. Потом, когда в волейбол они играли, набрался смелости, подошел. Взялся цветы дарить. Отец мой все понял и говорит: «Какой ты мужик, если твоя любимая женщина живет в общежитии? Приводи домой!». Ну я и привел на всю оставшуюся жизнь...
3.
- Каким он был? - спросил я, совершенно отчетливо сознавая, что о Николае Герасимовиче Кузнецове можно рассказывать бесконечно, ибо нет в истории отечественного флота фигуры более яркой и драматичной.
- Я критически отношусь к телепередаче «Большие родители», - заметил Николай Николаевич. - Когда родители рассказывают о своих детях, или, наоборот, выросшие дети о родителях, трудно рассчитывать на объективность. Как правило, говорят однозначно хорошее. Кроме того, если у родителей были высокие посты, связанные с государственными секретами, дети, скорее всего, не знали, чем они занимаются. Так что, с этой позиции я вам не большой помощник. Книги отца и воспоминания о нем его современников дадут более беспристрастную картину.
- И все же, чем запомнился Вам отец?
- Он был человеком высокой ответственности, - сказал после некоторого раздумья сын адмирала. - Ответственности за все. За судьбу государства, Флота, за воспитание своих детей... Нас было трое. Старший, Виктор, от первого брака отца, 1932 года рождения, я, родившийся в 1940 году, и Владимир, который на шесть лет моложе меня. С той поры, как началась война, Виктор жил в нашей семье. Отец говорил нам: «Настоящий мужчина должен уметь стрелять, плавать, знать хотя бы один иностранный язык». Сам он владел четырьмя языками: немецким, английским, испанским, французским. Ну и, разумеется, отлично владел русским языком, что видно по его книгам. Их он писал сам, не имея никаких литературных обработчиков или историков-помощников, услугами которых по обыкновению пользовались наши великие маршалы и генералы. Наказ отца мы выполнили. Я даже завоевал звание чемпиона Ленинграда по плаванию. Соревновались в гребле на шлюпках, познали парусный спорт. Окончив поочередно Нахимовское училище, мы поступили в вузы, чтобы стать морскими офицерами. Виктор после «Дзержинки», дослужился до капитана первого ранга, занимается научной работой. Володя получил военное радиотехническое образование. Сейчас он руководит Фондом имени нашего отца. А вот я, когда Никита Сергеевич Хрущев начал сокращать армию и флот, ушел из «Дзержинки» после двух курсов. Объясняю отцу причину своего решения, говорю о намерении поступить в Московский энергетический институт. Отец хмурит брови: «Поступай, если решил. Но помогать не буду». Ответить иначе он не мог. Наверное, сожалел, что не получилось морской династии, понимая, что во времена Хрущева это было невозможно.
- Скромный был Николай Герасимович, очень скромный... Коле это передалось, - добавила Раиса Васильевна. - До нашей свадьбы и словом не обмолвился, что отец у него адмирал, да еще какой! Сама-то я родилась в простой семье, в городе Алексине Тульской области. Правда, один дедушка был из духовного сословия. Приход в Москве имел и высокое звание. По рассказам родственников, умер он в пути на Соловки, куда его сослали... Отец мой воевал с первого дня войны. Покидая дом, обнял маму с тремя ребятишками малыми и сказал: «Не выходи, не провожай, не смотри». Не хотел видеть ее слезы. Мама протянула ему на прощание мешочек с молитвой «Живые помощи», обняла троих своих малых ребятишек, словно крыльями их накрыла, и молила Бога, чтобы уберег он ее Василия Никоноровича. На станцию, как он просил, не пошла. Вернулся отец с фронта в 1943-м, за год до моего рождения. Было страшно слушать и смотреть на него в кругу соседей или родственников, по просьбе которых он вспоминал картины боев. Запомнилось мне, как он извлекал из руки начавший двигаться стальной осколок. Обработал руку водкой, надрезал ее, подвел магнит к ране и вытащил.
Они с Николаем Герасимовичем были очень дружны. Интересные вели разговоры. О Петре первом, Сталине, войне. Находили общие интересы, казалось бы, два разных человека. Один - морской маршал, другой - старшина. Надо же так случиться - умерли оба в один день и год.
4.
Перу Раисы Васильевны, защитившей кандидатскую диссертацию по архиву Игоря Васильевича Курчатова (ныне она доктор исторических наук, член Союза писателей России), принадлежат несколько книг о флотоводце Н.Г. Кузнецове. Фундаментальный труд «Адмирал Кузнецов» выходил уже неоднократно. С волнением перелистываю его страницы. В предисловии отмечается, что помещенные здесь материалы семейного архива открывают читателю «другую сторону жизни» Николая Герасимовича, позволяют узнать о его характере, обстоятельствах выбора жизненного пути, первых шагах в морской службе, о «кузнецовском стиле» руководства флотом. Специально для этого издания подготовлены фрагменты воспоминаний жены Н.Г. Кузнецова - Веры Николаевны.
Из помещенных в книге документов видно, что Вера Николаевна, которой посчастливилось быть рядом с Николаем Герасимовичем 36 лет, вместе с мужем упорно боролась за восстановление его поруганного достоинства. Выявить новые факты и обстоятельства, важные с точки зрения установления истины, позволяет и публикуемая переписка Н.Г. Кузнецова с бывшими сослуживцами- адмиралами В. А. Алафузовым, Ю. А. Пантелеевым, Л. А. Владимирским. В. Трибуцем, И. С. Исаковым.
Роль адмирала Н. Г. Кузнецова в годы Великой Отечественной войны, особенно в начальный ее период, представлена в исторической литературе достаточно полно. Менее был исследован период его деятельности в предвоенный период. Понять напряженность пронизанных ощущением близкой войны будней главкома позволяют обобщенные Раисой Васильевной Кузнецовой в книге «Флотоводец» документы и распоряжения Н. Г. Кузнецова.
В январе он приказывает открывать огонь зенитных батарей при появлении иностранных самолетов над нашими базами в связи с полетами немецкого самолета-разведчика.
В середине февраля издается директива N 475, где флотам были поставлены задачи по составлению боевого ядра флота для отражения удара противника и прикрытия побережья. В конце февраля Флотам приказано разработать к 15 апреля оперативные планы, которые легли в основу действия флотов в начальный период войны. Издается согласованная с НКО директива о совместных действиях армии и флота на случай вторжения врага. Вступает в действие распоряжение о принятии мер к обороне побережья и баз. В нем ставится задача «не допускать высадки десанта и захвата противником баз с моря, воздуха, а также проникновения его в Рижский и Финский заливы».
В начале марта по приказу Н. Г. Кузнецова Главный Морской Штаб дает распоряжение Флотам открывать огонь по самолетам-нарушителям наших границ без всякого предупреждения. Николая Герасимовича вызывают к И. В. Сталину, где в присутствии Л. Берия, он получает выговор и приказание отменить это распоряжение.
29 марта Н. Г. Кузнецов приказывает Главному Морскому штабу дать директиву на флоты: «огонь не открывать, а высылать свои самолеты-истребители для посадки иностранных самолетов на аэродромы». 1 апреля приказывает командующим Дунайской и Пинской флотилиями усилить разведку.
В начале апреля разрабатывается Положение о тыле флота, в соответствии с которым признано, что «тылом флота является совокупность органов, осуществляющих материально-техническое обеспечение боевой деятельности кораблей, Военно-воздушных Сил, береговой обороны и сухопутных частей флота».
6 мая, получив донесение военно-морского атташе в Берлине М. А. Воронцова о готовящемся вторжении немцев, назначенном на 14 мая, Главком ВМФ направляет записку И. В. Сталину. На следующий день приказывает установить дозоры в устье Финского залива, минные заграждения на подступах к Таллину и Ханко - силами ОВРа.
7 мая и 10 июня Председатель ГВС ВМФ, нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов утверждает решения ГВС. Они определяют организацию работ по защите кораблей, предписывают установку размагничивающих устройств на всех боевых кораблях в течение 1941 г., ускорение проектирования и создания на флотах испытательных стендов, оснащенных неконтактными минами и стационарной измерительной аппаратурой, подготовку выделяемых флотам специалистов по размагничиванию кораблей и мин.
5 июня Н. Г. Кузнецовым издается приказ, обязывающий «об обнаруженных недочетах фактической оперативной готовности корабля, части, соединения флота доносить мне как о чрезвычайном происшествии, выявлять лиц, проводивших последнюю проверку, и строго наказывать за случаи притупления внимания и очковтирательские заключения».
13 июня Николай Герасимович докладывает И. В. Сталину факты, о которых он ранее докладывал в Генеральный Штаб и Наркомат обороны, а также о выводе немецких кораблей из советских портов, просит разрешить вывести все советские корабли из немецких портов, чем вызывает крайнее неудовольствие вождя.
После опубликования 14 июня сообщения ТАСС, опровергающего слухи о нападении Германии на СССР, приказывает всем флотам перейти на боевую готовность N2, базам и соединениям - рассредоточить силы и усилить наблюдение за водой и воздухом, запретить увольнение личного состава из частей и кораблей. Корабли принимают необходимые запасы, приводят в порядок материальную часть. Весь личный состав остается на кораблях. Главком Кузнецов направляет начальника ГВШ ВМФ И. С. Исакова на Черноморский флот, где проводятся военные учения с целью отработки высадки десанта и его отражения.
20 июня ГВС ВМФ (председатель Н. Г. Кузнецов) принимает решение об ускорении строительства военно-морских баз, особенно для Северного флота, об усилении противовоздушной обороны флота, разведки и дозорной службы, об увеличении состава Северного флота. До начала войны вводятся в действие на всех флотах Наставления по организации боевой деятельности Военно-воздушных Сил, подводных лодок и различных классов надводных кораблей.
21 июня (в 21. 50) Н. Г. Кузнецов связывается с флотами, узнает обстановку и приказывает по телефону действовать без промедления при получении приказа о переходе на высшую боевую готовность. Приказ подтверждает телеграммой флотам. Следом уходит вторая телеграмма: «В течение 22-23 июня возможно внезапное нападение немцев. Нападение немцев может начаться с провокационных действий. Наша задача не поддаваться ни на какие провокационные действия, могущие вызвать крупные осложнения. Одновременно флотам и флотилиям быть в полной боевой готовности встретить возможный внезапный удар немцев или их союзников. Приказываю перейти на оперативную готовность N1. Тщательно маскировать повышение боевой готовности. Ведение разведки в чужих территориальных водах категорически запрещаю. Никаких других мероприятий без особого распоряжения не проводить. Кузнецов».
Таким образом, высшая боевая готовность N1 была объявлена на флоте в 23 часа 50 минут.
5.
Первый раз наветы на адмирала Кузнецова, вызвавшие его отстранение Сталиным от должности, были вызваны тем, что, исходя из союзнических отношений, моряки передали военным миссиям союзников открытые морские карты отдельных акваторий восточного побережья, организовали осмотр представителями английской военной миссии трофейной подводной лодки и ознакомление с имевшимися в ней акустическими торпедами. Пройдет время, и бывший начальник отдела военных трибуналов ВМФ Ф. Д. Титов напишет: «После смерти Сталина Председателем Верховного Суда СССР был принесен протест в Пленум Верховного суда в порядке судебного надзора, и Пленум Верховного Суда 11 мая 1953 г. отменил приговор Военной коллегии в отношении всех четырех адмиралов, а дело в уголовном порядке прекратил за отсутствием состава преступления.
Во-первых, бесспорно, было известно, что в процессе Великой Отечественной войны существовали союзнические отношения между нашими, английскими и американскими военными представительствами и что Советский Союз получил значительно больше сведений о вооружениях союзников, чем дал им. Например, британское адмиралтейство передало нам все необходимые данные об артиллерии главных калибров линкоров «Нельсон», «Георг V», крейсера «Ньюкасл», описание орудий иных типов и калибров, а также техническую документацию по производству артприборов. Советские военные специалисты посетили ряд военно-морских баз, заводов и конструкторских бюро США, а также получили от союзников около 6 тыс. морских карт. Простое сравнение этих данных с теми, которые были переданы союзникам нашим морским ведомством, убедительно подтверждают сделанный выше вывод. Во-вторых, то, что было передано нами военным миссиям союзников, не нанесло никакого ущерба боеспособности советского Военно-Морского Флота».
Вторичная опала адмирала Кузнецова, явилась, как принято считать, наличием разногласий с политическим руководством страны по перспективам развития флота, недооценка Хрущевым роли авианосцев и авианесущих крейсеров. Но не только в этом дело. У Николая Герасимовича не сложились со временем отношения с Г. К Жуковым. Кузнецов считал, что «Г. К. Жуков при всех его неоспоримых полководческих способностях не очень подходил для роли начальника Генерального штаба. Штабная работа была не в его характере». В воспоминаниях Н. Г. Кузнецова есть и такой эпизод. Когда после войны на пост министра обороны был назначен Жуков, спрашивали мнение маршалов - одобряют ли они кандидатуру. «Такой вопрос, - вспоминал Н. Г. Кузнецов, - был задан и мне на беседе у Н. А. Булганина.
Я ответил:
- Товарищ министр, мы, моряки, не претендуем на такой общевойсковой пост. Я не берусь даже высказывать свое мнение по этому вопросу. Однако если будет назначен Жуков, то мне казалось бы правильным указать ему на необходимость впредь более объективно относиться к флоту.
Я не знал, что моя конфиденциальная беседа стала буквально в тот же день известна Жукову, но вскоре я имел все основания полагать, что судьба моя уже решена...
Я чувствовал существующую неприязнь, как со стороны Хрущева, так и со стороны Жукова. Боюсь утверждать, кто из них был инициатором, но в любом случае суждения обо мне у них основывались либо на мнении других, либо на личной неприязни. Ни с Хрущевым, ни с Жуковым я не имел удовольствия ни разу беседовать и серьезно обмениваться взглядами по вопросам флота. Значит, они не могли обстоятельно знать мою точку зрения по кругу моих обязанностей...»
Впрочем, причина опалы, видимо, была глубже личной неприязни. Кузнецов был слишком самостоятельной фигурой. Он мог публично не согласиться со И. В. Сталиным - подобное позволял себе, кажется, еще лишь маршал Г. К. Жуков, мог сказать резкую правду в глаза Н. С. Хрущеву. Рассказывают, на одном из совещаний, когда обсуждалась судьба тяжелых крейсеров, а они были детищем Сталина, Иосиф Виссарионович не на шутку разгневался: «Почему, Кузнецов, ты все время ругаешься со мной? Ведь органы уже давно просят у меня разрешения тобой заняться...». На другом совещании, когда Кузнецов докладывал программу развития флота, Хрущев начал бросать язвительные реплики. Кузнецов осадил его: «Послушайте, Никита Сергеевич, вы мне мешаете докладывать, ведь вы ничего не понимаете в этом вопросе». Адмирал Ю. А. Пантелеев вспоминает: «Близкие к Николаю Герасимовичу адмиралы Алафузов, Зозуля, Владимирский и я, обсуждая это между собой, с грустью пришли к выводу, зная злопамятность Хрущева, что это для Николая Герасимовича даром не пройдет». Сам же Никита Сергеевич в «Воспоминаниях» приводит случай, когда Кузнецов обратился к нему с довольно грубой фразой: «До каких пор сохранится такое отношение к Военно-Морскому Флоту?». «У нас сложилось впечатление, - пишет Н. С. Хрущев, - что Кузнецов решил, что раз Сталина нет, то с существующим руководством можно всерьез не считаться. Это нас возмутило».
По воле Хрущева выдающийся флотоводец Н. Г Кузнецов в 52 года оказался не у дел. Произошло это при следующих обстоятельствах. В мае 1955-го года у Николая Герасимовича случился инфаркт. Адмирал письменно попросил руководство освободить его от должности. Рапорт был проигнорирован. Через полгода, когда обязанности Главкома ВМФ исполнял другой человек, погиб линкор «Новороссийск» (по одной из версий, он был подорван итальянскими диверсантами). Повод был найден, и последовало решение.
В своем обращении в Президиум ЦК КПСС Н. Г Кузнецов написал:
«15 февраля 1956 года я был вызван министром обороны (Г. К. Жуковым). Аудиенция длилась не более 5-7 минут. В исключительно грубой форме мне было объявлено о решении снизить меня в воинском звании и уволить из армии без права на восстановление. После этого меня никто не вызывал для формального увольнения. Какой-то представитель управления кадров (даже без меня) принес и оставил на квартире мои увольнительные документы... Не будучи совершенно осведомленным в причинах своего увольнения, я просил ознакомить меня с документами и не получил этой возможности».
Долгие годы Николай Герасимович добивался восстановления своего доброго имени. Он был не одинок. В защиту флотоводца выступали ветераны флота, в том числе большая группа адмиралов, маршал Советского Союза А. М. Василевский, генералы армии Д. Т. Язов, С. В. Ахромеев, общественные организации. Справедливость восторжествовала через четырнадцать лет после смерти Николая Герасимовича, когда по инициативе адмирала флота В. Н. Чернавина было направлено официальное ходатайство Главного командования ВМФ руководству страны. 26 июля 1988 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР «О восстановлении вице-адмирала Кузнецова Н. Г. в прежнем воинском звании Адмирала Флота Советского Союза».
...В изданной Р.В. Кузнецовой книге «Флотоводец приведены высказывания, о точнее наказы Н. Г. Кузнецова из его рукописей трудов, записных книжек и книг, позволяющие военным морякам глубже познать сущность флотской службы и оценить свой нравственный долг перед Отечеством:
«Учиться надо на ошибках других, но и из собственных ошибок надо извлекать пользу для себя, и в поучение другим.
Подлинный патриотизм неотделим от культуры.
Тем, в чьих руках дело патриотического воспитания искусством, я бы советовал приглядываться к тому, что делают битые наши противники.
Готовность флота к войне - это, прежде всего, готовность его людей.
Нельзя освобождать от ответственности тех, которые должны отвечать. Иначе безответственность будет расти и расти... Вот пример. Внес Хрущев неправильное предложение о школах. Его приняли. Сидел в это время ответственный за школы человек. Теперь он кричит (да еще громче всех): «Виноват Хрущев!» А я бы вытащил этого деятеля, снял штаны и всыпал, поговаривая: «А ты? А ты где был?» Это дало бы хороший урок на будущее. Иначе он отсидится, будет делать и дальше глупости, не задумываясь, что его долг либо настоять на своем, либо уйти. Ошибка, допущенная однажды, - это плохо, повторенная - уже преступление».
Помнится, когда мы возвратились к судьбе адмирала Кузнецова, Раиса Васильевна коснулась поездки в Москву, где отмечалось столетие со дня рождения Николая Герасимовича.
- Запомнилось мне, как на вечере подошел к Николаю Николаевичу старый моряк, крепко расцеловал его и говорит: «Вылитый батька». Они с отцом, действительно, очень похожи, и я думаю, если бы Коля пошел по стопам Николая Герасимовича, он тоже многого добился бы. Душа у него все-таки морская. Бывало, всю квартиру займет парусами для яхты. Сам их шил, монтировал, сам первые доски для виндсерфинга конструировал, клеил...
Перелистываю книгу. Взгляд упирается в одну из последних записей адмирала: «Живем тихо. Все чаще посматриваю на укороченный конец жизненного пути. Важно его закончить, сохранив присутствие духа...», - написал он 16 августа 1974 года, а 6 декабря скончался. Вера Николаевна пережила его на двадцать девять лет. «Каждую прожитую вместе минуту я вспоминаю с благодарностью. Я была счастлива», - подытожила она свою жизнь с Николаем Герасимовичем. Последний приют Вера Николаевна нашла рядом с мужем у церкви Николая Морского, под стенами Новодевичьего монастыря.
6.
Отчетливо помню нашу последнюю встречу с Николаем Николаевичем в Козловом Селе в конце июня 2005-го. То, как вновь говорили о Чернобыле. Как жаловался мой собеседник «боли в грудине» и все же собирался участвовать в деревенском празднике, посвященном Дню ВМФ. Когда фотографировались на память, он попросил, чтобы «было с видом на озеро». Так и сделали...
А вскоре обухом по голове огорошило известие о том, что Николай Николаевич умер. Я позвонил Раисе Васильевне.
- Да, это - правда, - раздался в трубке ее сдавленный голос. - После морского праздника в Козловом Селе Коле стало плохо. Привезли его домой, в Москву, вызвали «скорую», но ничего сделать было нельзя - инфаркт.
Похоронили сына легендарного адмирала рядом с отцом и матерью у стен Новодевичьего монастыря.
За истекшее с той поры время образ этого человека не погас в моей памяти, а, наоборот, наполнился новыми чертами. Я узнал немало такого, о чем Кузнецов из-за скромности во время наших бесед не сказал.
Раиса Васильевна Кузнецова прислала мне газету «Курчатовец», в которой рассказывалось о ее муже:
«Николаю Николаевичу было 46 лет, когда в Чернобыле взорвался реактор. Он выехал туда в командировку в самые тяжелые июньские дни 1986 года (работал там и в октябре 1986-го, в 1987, 1990 и 1991 годах). Отправился потому, что обладал высокой квалификацией, высокими личностными качествами - смелостью и храбростью. Таким было его жизненное кредо: если в семье случалась беда, он первым бросался на помощь. А институт он считал своей семьей, страну - своей Родиной. Работал на ЧАЭС самоотверженно, не считаясь ни со временем, ни с усталостью, ни с риском для здоровья и жизни».
Отснятые Николаем Николаевичем кадры прошли по всем телеканалам мира - их видели миллионы. Вот как об этом рассказывал член ВПК Костенко:
«Уже утром 23 июня 1986 года, выполняя работу по радиационно-технической разведке с 20 июня, Николай Николаевич отснял места внутри четвертого блока непосредственно у развала и развал снаружи, технологический люк и повреждения внутри него, вызванные взрывом, где радиация достигала 1000 рентген/час. Со второй половины 23,24,25 и 26 июня Николай Николаевич продолжил работу на ЧАЭС. Значительная часть объектов находилась за территорией станции в 30-километровой зоне. На выделенном вертолете с капитаном Карташевым, лейтенантом Спицыным и прапорщиком Ерзиковым, прошедшими войну в Афганистане, Николай Николаевич, оценив обстановку как оперативную и рассказав о своем замысле командиру, провел съемку в сложнейших условиях на бреющем полете. Из кабины самолета выглядывал не ствол пулемета (как бывало в Афганистане), а объектив видеокамеры Николая Николаевича. Вернувшись в Москву в субботу 28 июня, Николай Николаевич 29 июня в воскресенье смонтировал фильм, который в понедельник 30 июня был показан в Кремле в оперативной группе Политбюро по Чернобылю».
Из публикации следовало, что Кузнецов получил в Чернобыле «предельно-допустимую дозу радиации... и в связи с этим не допускается для дальнейшей работы в III, II и I зонах опасности». Николай Николаевич стал инвалидом третьей, а затем второй группы.
За самоотверженную деятельность во благо Курчатовского института он был награжден орденами «Дружбы народов» и «Мужества», медалью «300 лет российскому флоту, международной медалью имени академика В.А. Легасова, правительственными грамотами и благодарностями. Им был разработан ряд уникальных электронно-автоматических установок, получивших авторские свидетельства. Его имя, как выдающегося инженера-изобретателя, члена творческой группы «Движение», стоящего у истоков кинетического искусства, вписано во Французскую энциклопедию искусств. Николай Николаевич хорошо знал живопись, любил цирк, играл на фортепьяно, гитаре, аккордеоне. Ведь он имел еще и музыкальное образование - окончил музыкальное училище имени Гнесиных...
Дом в Козловом Селе Раиса Васильевна не оставила без пригляда. Недавно на нем появилась красивая новая крыша. А Николая Николаевича местные жители продолжают вспоминать добрым словом.
Валерий Кириллов, г. Тверь
Николай Кузнецов с отцом Н.Г. Кузнецовым. 1947 г.
Н.Н. Кузнецов в Козловом Селе. 2004 г.
