Опыт изъяснения русской идеологии

От редакции. Необходимость выработки государственной идеологии становится сегодня не только первоочередным вопросом политической повестки дня, но, по сути, вопрос выживания России как самобытного государства-цивилизации, имеющего определенную миссию в мире. Для обсуждения основ будущей идеологии мы создали более года назад общественную организацию «Русское Собрание», одним из учредителей которой является автор настоящего труда. Следом за трудом отца Серия мы намереваемся опубликовать еще два важных текста на эту тему. Необходимо начать широкую дискуссию в обществе по вопросу русской идеологии, которая, даст Бог, завершится принятием от имени государства нужного стране и народу документа.

Гл. редактор РНЛ, председатель «Русского Собрания А.Д.Степанов

***

В последние годы многие русские патриоты говорят о губительности дальнейшего существования России в условиях идеологического вакуума, который провозглашен Конституцией РФ 1993 года в качестве одного из основных принципов. Хотя такой вакуум существует лишь на бумаге, т.к. 2-3 статьи Конституции постулируют принципы либерализма. Приведем в качестве примера лишь одно небольшое отсюда положение: «Человек, его права и свободы являются высшей ценностью».

В реальной жизни в настоящее время идет жесткое противостояние возрождающейся исконной русской идеологии с издыхающей идеологией либеральной, окопавшейся в Конституции, ряде законов и подзаконных актов, в некоторых органах власти, в министерствах и ведомствах, в ряде средств массовой информации. Либеральная идеология подобна Гидре, которая с завидным постоянством производит новые свои хищные головы взамен только что отсеченных. Поэтому важно поразить самое сердце змеи. Для этого мало только отрицать - важно утверждать, что мы и попытаемся ниже сделать.

 

1. Что есть идеология.

 

В.И.Даль представляет идеологию как «мыслесловие», т.е. как некие скрытые от обыденного взгляда мысли, ищущие для себя словесного выражения. И тут же выдающийся русский писатель называет идеологию частью метафизики или психологии.

Всё это говорит о том, что изъяснить национально-государственную идеологию - задача крайне сложная, т.к. понуждает исследователя проникать в глубины национального самосознания, чтобы тем самым выявить пути его воздействия как на души отдельных представителей народа, так и на внешний мир.

Некоторые отождествляют идеологию с пропагандой. Это неверно, потому что идеология - предмет творческого исследования, тогда как пропаганда - инструмент, с помощью которого с различной степенью успеха оказывается влияние на общественное сознание.

Идеология существует объективно, а пропаганда - плод субъективного целеполагания. В идеале пропаганда должна быть совершенным производным идеологии, ее проводником. В реальности же такое случается нечасто, потому что занимающиеся пропагандой обыкновенно вместо целей всего общества ставят во главу угла цели свои, частные, как они их понимают. Подобные операции, основанные на неискренности, могут привести к разложению общественного организма.

Поэтому крайне важно: 1) правильно выразить идеологию, 2) по возможности в совершенстве ей следовать в вопросах пропаганды.

Идеологию не нужно и даже крайне вредно изобретать - её следует открывать, используя как материал для исследования политическое, социальное, художественное творчество народа. Стержнем идеологии служит религиозная составляющая народного духа.

В то же время идеология не тождественна религии. У них разное назначение. Ибо религия есть осуществление связи человека с нездешним миром, идеология же - не столько связь, сколько воля человека и целого народа, направленная, как на внутренний (душевный), так и на внешний (земной) мир, с целью их преображения.

Отличие идеологии от мировоззрения, мироощущения, мировосприятия и т.п. заключается в том же, в чем и отличие логического мышления (пожалуй, вкупе с интуицией) от более простых, элементарных явлений психической природы (каковы зрение /откуда - мировоззрение/, созерцание /откуда - миросозерцание/, ощущение /откуда мироощущение/, восприятие /откуда мировосприятие/). Идеология призвана быть строже, определённее, чем мировоззрение, хотя связь между ними, разумеется, очень тесная.

Чтобы как следует выразить мировоззрение народа, нужны целые тома. Идеология же представляет собою, так сказать, квинтэссенцию мировоззрения. Притом, если мировоззрение вполне может заключать в каких-то своих частях противоречия (например, в русском мировоззрении вполне уживаются представления о Степане Разине как герое с представлениями о законности его церковного анафематствования), - в идеологии это неприемлемо.

Исходя из выше сказанного, мы предлагаем следующее рабочее определение национально-государственной идеологии. Это система идеалов и установок народного духа. Ее стержнем (доминантой) является религиозный идеал. Идеология раскрывается в политическом, социальном и культурном творчестве народа, выступая своего рода квинтэссенцией народного мировоззрения. Она заключает в себе волевую составляющую, которая побуждает отдельную личность и народ преображать мир так, чтобы он, насколько это возможно, полнее соответствовал их идеалам.

 

2. Вызревание русской идеологии.

 

Первым литературным произведением, представляющим русскую идеологию, является «Слово о законе и благодати» преподобного Илариона, митрополита Киевского (середина XI века).

Здесь Божий святитель разворачивает перед своими современниками рассуждение о свободе и рабстве, где под рабством разумеется Ветхий завет, под свободой же - Новый. Рассуждение очень своевременное, ибо Русь сравнительно недавно, при отце равноапостольного Владимира Святославе, освободилась от хазарского ига, чтобы обрести одновременно и внешнюю, и внутреннюю (духовную) свободу.

Вот речь боговдохновенного писателя: «Благодать, увидев чад своих христиан притесняемыми от иудеев, сынов рабского Закона, возопила к Богу: «Удали иудейство и Закон (его), расточи по странам - ибо какое общение между тенью и Истиною, иудейством и христианством!».

Только что (по историческим меркам) приобретенный суверенитет позволил Руси склонить свою выю под благое иго Христово, дающее духовную свободу, одновременно избавившись от какого бы то ни было политического подчинения, безусловно, на тот момент более политически развитой Византии. Такое уникальное положение предоставило Руси возможность сформироваться суверенной нацией, но в лоне святой Церкви, которая направляла могучую энергию молодого народа, помимо военно-героических и экспансионистских начинаний, в область аскетики.

Здесь следует заметить, что историческое бытие русской нации совпало с Крещением Руси, а затем - и других подчиненных ей племен. До Крещения не было единого народа, имелись различные, пусть и родственные друг другу, племена, каждое со своим языческим культом. Попытка князя Владимира, когда он был еще язычником, насадить единый для всех культ не увенчалась успехом. После Крещения для представителей обитавших на Восточно-Европейской равнине племен понятие «стать христианином» постепенно приобрело значение «стать русским».

Воздав славу Богу за освобождение Руси одновременно от идольского и иноплеменного гнета, митрополит Иларион прославляет подвиг святого Владимира, тем самым утверждая идеалы монархического строя.

Святитель Божий пишет: «Похвалим же и мы, по силе нашей, малыми похвалами, великое и дивное сотворившего, нашего учителя и наставника, кагана земли нашей Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святослава, которые во времена своего владычества мужеством и храбростью прослыли в странах многих и ныне победами и силою поминаются и прославляются. Ибо не в худой и неведомой земле владычество ваше, но в Русской, о которой знают и слышат во всех четырех концах земли».

То, что Христос излил благодать Свою на Русь не через кого другого, как через Великого Князя, есть знак свыше богоугодности в ней монархического правления, о чем и пишет наш древний вития: «Сей славный, рожденный от славных, благородный - от благородных, каган наш Владимир возрос, окреп от детской младости, паче же возмужал, крепостью и силой совершенствуясь, мужеством же и умом преуспевая, и единодержцем стал земли своей, покорив себе соседние народы, иных - миром, а непокорных - мечом. И вот на него, во дни свои живущего и землю свою пасущего правдою, мужеством и умом, сошло посещение Вышнего, призрело на него всемилостивое око благого Бога. И воссиял разум в сердце его, чтобы уразуметь суету идольской лжи, взыскать же Бога Единого»...

Далее митрополит Иларион пишет о дивном преображении Русской земли во Христе. Поэтому без всякого стеснения уподобляет равноапостольного Владимира равноапостольному же Царю Константину: «Подобный Великому Константину, равный ему умом, равно христолюбивый, равно чтущий служителей Его! Он со святыми отцами Никейского Собора положил закон людям (всем), ты же с новыми нашими отцами, епископами, собираясь часто, с большим смирением совещался, как среди народа этого, новопознавшего Господа, закон уставить. Он царство эллинов и римлян Богу покорил, ты же - Русь».

Обозначив монархическое правление как богоугодное, как наилучшее из возможных, Божий святитель хвалит святого Владимира за его обычай вершить государственные дела в совете с епископами. Это утверждение принципа симфонии Церкви и государства. Он был воспринят русским национальным сознанием как несомненное благо, хотя бы современная византийская практика и являла его многочисленные нарушения.

 

3. Византийское наследие.

 

Выдающийся русский мыслитель Л.А.Тихомиров писал: «Русь усваивала самодержавную власть как выход из общего религиозного миросозерцания, из понятий народных о целях жизни. С этой точки зрения, у нас не столько подражали действительной Византии, сколько идеализировали ее, и в общей сложности создавали монархическую власть в гораздо более чистой и более строго выдержанной форме, нежели в самой Византии».

На это замечание следует обратить особое внимание, чтобы определить, в чем же именно в свое время заключались преимущества русского социально-политического строя в сравнении с другими государствами (разумеется, не закрывая глаза и на его недостатки), дабы, по возможности, воспроизвести их в настоящем и будущем.

Тот же Тихомиров отмечает, что в Византии существовало пагубное для социально-политического строя смешение понятий «Церковь» и «нация». Константинополь воспринял идею власти Императора, как она была сформулирована на закате Римской республики и согласно которой власть Императору делегирована народом Рима. Когда в Византии понятия «народ» и «Церковь» стали в значительной мере совпадать своими объемами, к сожалению, начало теряться различие их содержаний. Появилось представление о Церкви (по аналогии с республиканским пониманием нации) как об источнике политической власти. Явилась смесь христианской идеи (утверждающей, что источник власти - Бог) с республиканской (утверждающей, что источник власти - народ, пусть даже объединенный Церковью).

Указанный взгляд возобладал в славном своими древними республиканскими традициями Риме (на который первоначально распространялась власть Константинополя, этого Нового, христианского, Рима). В то же время на Востоке некоторые императоры, видя в Церкви иерархически организованную нацию, почитали для себя возможным давать ей свои предписания, таким образом смешивая понятия «глава народа» и «Глава Церкви» и посягая на то, что им никак не могло принадлежать. От противоречивой в своем существе смеси христианской идеи теократии с республиканской Византию мог оградить принцип соборности, если бы он из сферы церковной распространился на социальный строй империи. Но, к сожалению, в реальности социальные силы были последовательно подавляемы бюрократией.

Византийское государство игнорировало социальный строй и препятствовало его нормальному развитию, функции же его (и в первую очередь, местное самоуправление) передавало, с одной стороны, бюрократии, с другой - церковным структурам, тем самым даже их погружая в бюрократическую стихию.

Подобная система в конечном итоге, как замечает Тихомиров, превратила Императора из главы народа в главу бюрократии. Это сообщило толчок политическому разложению нации. Лев Александрович рисует перед нами такую мрачную картину: «Презирая «толпу», в Византии не сознавали необходимости и не видели возможности организовать... /ее/ в народ, связанный иерархией социальных авторитетов, которые способны вводить разум в нестройную толпу».

По необходимости, отметив эти недостатки социально-политического строя Византии, скажем и о главном его достоинстве. Оно заключается в величественной формуле симфонии властей - государственной и церковной, которые исходят из единого источника - Бога, поэтому, не подменяя друг друга, не мешая друг другу, а помогая друг другу, призваны устроять жизнь человека на земле в качестве преддверия небесного Царства.

Этот взгляд нашел прекрасное выражение в 6-й новелле кодекса Императора Юстиниана Великого (VI век): «Величайшие блага, дарованные людям высшею благостью Божией, суть священство и царство, из которых первое заботится о божественных делах, а второе руководит и заботится о человеческих, оба же, исходя из одного и того же источника, составляют украшение человеческой жизни... И если священство будет во всем благоустроено и угодно Богу, а царская власть будет по правде управлять вверенным ей государством, то будет полное согласие между ними во всем, что служит пользе и благу человеческого рода».

 

4. Принцип соборности как одна из основ русской идеологии.

 

В отличие от Византии, постоянно изнуряемой червем бюрократии, общественная жизнь древней Руси била ключом. Свободное и мобильное население в ходе колонизации обширных пространств легко создавало органы местного самоуправления, которые впоследствии, пусть и не без борьбы, вплетались в систему государственных отношений. Поэтому Русь явилась не толпой с бюрократической надстройкой, но живым государственно-общественным организмом, одухотворяемым и объединяемым Церковью.

В постоянном соперничестве аристократического и демократического начал примиряющей и равнодействующей силой выступило начало монархическое. Великий Князь, и затем Царь, становился общепризнанным главой народа.

Таким образом, основными постулатами русской идеологии стали: 1) духовное руководство Церкви, понимаемой не как иерархически организованный клир (т.е. не в духе папизма), а как вся совокупность верующих под Главою-Христом, направляемая Святым Духом; не ограничивающаяся одним лишь поколением живущих на земле людей, но вбирающая в себя всех верных от самого сотворения мира; 2) верховное политическое руководство Монарха, выстраивающего вертикаль власти; 3) соборное начало нации, выступающее как сила, способная преодолевать социальные противоречия и поэтому превращающая народ в единое структурированное целое под главою-Монархом.

Нетрудно заметить, что в этом случае Монарх носит образ Христа, а соборное начало Церкви наполняет жизненной силой соборное начало народа. Как в Церкви Святой Дух действует не только через священноначалие, но и через людей, не облеченных никакой внешней властью (например, юродивых), так и на уровне нации сила центростремительная действует порой через людей, имеющих самый низкий социальный статус.

Здесь будет уместным привести рабочее определение народа (нации): это вся совокупность живших, живущих, а также имеющих жить в будущем, людей, объединенных общими верой, языком, культурой, территорией, мировоззрением и тяготением к определенному социально-политическому строю.

Возможно, кому-то будет понятней и ближе определение, данное И.В.Сталиным: «Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры». Если в «психический склад» включить веру, противоречий с первым определением не будет. Что касается «экономической жизни», она изменчива и вообще вторична в сравнении с социально-политическим строем. Впрочем, если рассматривать экономику в древнерусских традициях (в буквальном переводе это слово значит «домострой», именно так называется наш замечательный литературный памятник XVI века), с товарищем Сталиным вполне можно согласиться.

Если мы рассматриваем народ не во всей совокупности его поколений, а применительно к одному из них, тогда о самодержавном строе можно сказать следующее: Царь есть глава народа и одновременно - его органическая часть. Дифференцирующим началом народа служит его социальная структура. Интегрирующим - начало соборности, на основе которого можно достигнуть единения в истине. Своего рода каркасом, скелетом нации служит система государственной власти, не позволяющая нации, что называется, расползаться в разные стороны, превращаясь в бесформенную массу.

Принцип соборности требует дополнительных пояснений, потому что некоторые путают его с демократией, хотя разница между ними не меньшая, чем, скажем, у самодержавия с тиранией.

Приведем в этой связи замечательные слова Л.А.Тихомирова: «Соборное начало имеет своим смыслом целостное действие какой-либо органической коллективности. Так, соборное начало в Церкви стремится дать целостное выражение мнения и действия всей Церкви, т.е. всех миллионов ее членов, как духовных, так и мирян. В земских соборах это начало имеет целью выразить мнение всей нации. Соборное начало, таким образом, ищет всеобщего объединения».

Качество соборности стало характеристичной глубинной чертой русского народа. И это одна из причин того, что ему не свойственно воздыхать о демократии. Н.Я.Данилевский в своем трактате «Россия и Европа» делится очень тонким замечанием относительно капитальной разницы национальной психологии западноевропейских народов и народа русского. Движущая сила первых заключается в эгоистичном интересе какой-либо части общества, достигаемого за счет других его частей, что выливается в партийность, второго же - в объединяющей силе нравственного идеала.

Данилевский пишет: «Из выставленной здесь черты русского народного характера, проявлявшейся при самых важных торжественных мгновениях его жизни, выводится то заключение, что вообще не интерес составляет главную пружину, главную двигательную силу русского народа, а внутреннее нравственное сознание, медленно подготовляющееся в его духовном организме, но всецело охватывающее его, когда настает время для его внешнего практического обнаружения и осуществления».

Указанная особенность, заключающаяся в том, что русский народ в значительнейшей мере представляет собою ярко выраженную коллективную личность, дает ему важное преимущество: он способен интегрировать в себя как отдельных представителей других народов, как бы охватывая их своим полем, своей атмосферой (ведь малой личности свойственно притягиваться к большой, это своего рода закон гравитации в применении к психологии), так и целые этносы, - без насилия и унижения по отношению к ним.

Несколько выше в том же трактате Данилевским был описан механизм, с помощью которого происходит едва уловимая извне внутренняя работа этой коллективной личности: «Старый порядок вещей или одна из сторон его, не удовлетворяет более народного духа, ее недостатки уясняются внутреннему сознанию и постепенно становятся для него омерзительными. Народ отрешается внутренне от того, что подлежит отмене или изменению; борьба происходит внутри народного сознания, и когда приходит время заменить старое новым на деле, эта замена совершается с изумительной быстротой, без видимой борьбы, к совершенному ошеломлению тех, которые думают, что все должно совершаться по одной мерке, считаемой ими за нормальную. В народном сознании происходит тот же процесс внутреннего перерождения, который совершается в душе отдельного человека, переходящего из одного нравственного состояния в другое...»

Указанная здесь особенность позволяла русскому народу развиваться более плавно и последовательно, эволюционно, не губя своих сил в кровопролитных революциях.

Данилевским представлен взгляд, проникающий в глубины народного самосознания. Другой выдающийся русский мыслитель, принадлежавший к предыдущему поколению, И.В.Киреевский в труде «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России» представил взгляд вширь, удачно сравнив русский социальный строй с западноевропейским.

«Если бы кто захотел вообразить себе западное общество феодальных времен, то не иначе мог бы сложить об нем картину, как представив себе множество замков, укрепленных стенами, внутри которых живет благородный рыцарь с своею семьею, вокруг которых поселена подлая чернь. Рыцарь был лицо, чернь - часть его замка. Воинственные отношения этих личных замков между собою и их отношения к вольным городам, к королю и к церкви составляют всю историю Запада.

Напротив того, воображая себе русское общество древних времен, не видишь ни замков, ни окружающей их подлой черни, ни благородных рыцарей, ни борющегося с ними короля. Видишь бесчисленное множество маленьких общин, по всему лицу земли Русской расселенных, и имеющих каждая на известных правах своего распорядителя, и составляющих каждая свое особое согласие, или свой маленький мир: эти маленькие миры, или согласия, сливаются в другие, большие согласия, которые, в свою очередь, составляют согласия областные и, наконец, племенные, из которых уже слагается одно общее огромное согласие всей Русской земли, имеющее над собою Великого Князя всея Руси, на котором утверждается вся кровля общественного здания, опираются все связи его верховного устройства».

Изобразив широту русского социального строя, представив его в виде естественного организма под единою главою, Киреевский затем вглядывается в глубины русского самосознания, чтобы сделать важный вывод: на Руси в основе общественно-правовых отношений лежало понятие личности, тогда как на Западе - понятие собственности: «Общество слагалось не из частных собственностей, к которым приписывались лица, но из лиц, которым приписывалась собственность».

Перерастая тесные рамки общественных отношений, личность на Руси стала главным интегрирующим началом разных уровней, находя свое естественное завершение в личности Монарха. В то же время на Западе универсальным интегрирующим началом стал вопрос сохранения или перераспределения собственности, лучшими памятниками чего стали «Капитал» Маркса и ФРС США.

Однако мы отвлеклись от темы. Далее, Киреевский говорит о более цельном развитии души русского человека, о всё том же проникающем ее духе соборности, в отличие от человека западного, в котором раздробленность социального строя, проецируясь на личность, производит ту же раздробленность душевных сил. Отсюда закономерно, что в социально-политическом строе Запада прекрасно развилось механическое начало со своей системой сдержек и противовесов, тогда как на Руси - органическое, идущее от отдельной личности (от спектра ее психических качеств) через разные уровни общественности - к личности же, теперь верховной. Киреевский дал прекрасную формулу соборности: «единодушная совокупность при естественной разновидности».

Можно рассмотреть эту таинственную связь на еще более глубоком уровне: отдельно взятая личность, имея живую молитвенную связь с Богом-Троицей (представляющим Единство трех Ипостасей, т.е. первообраз Соборности), начиная с семьи, пропускает ее через всю социальную структуру, вплоть до личности Монарха, чтобы опять прийти к поклонению Богу-Троице. Разницу в основаниях общественности Киреевский видит в том, что на Руси это сила убеждения, тогда как на Западе - сила мнения. Убеждение обще для всех, тогда как мнение выражает интерес какой-либо партии.

Следует заметить: художественно выписанная Киреевским картина русского социального строя закономерно увенчивается личностью Монарха, т.е. соборная личность нации для полноценной собственной деятельности нуждается в интересах своего совершеннейшего выражения в личности конкретной и верховной.

Действительно: если русский народ - личность, движимая своими нравственными идеалами, из данного утверждения следует, что наилучшим живым центром его единения будет самодержавный Монарх (личность же, но особенная, священная), несущий ответственность лишь перед Богом и долженствующий быть идеалом своего народа. Это власть, основанная не на договорах, не на выборах, не на паритете интересов социальных групп или политических партий, - это власть этического начала, в основе которого - вера в Бога.

Здесь представляется уместным привести слова выдающегося русского правоведа М.В.Зызыкина из его работы «Царская власть и Закон о престолонаследии в России»: «В самодержавии монархическое начало есть выражение того нравственного... /идеала/ Православия - смирения перед промыслом Божиим, указующим носителя власти и подвига, которому народное миросозерцание усвояет значение верховного принципа жизни. Только власть Монарха, как выражение силы этого самодовлеющего нравственного начала, является верховной. Эта монархическая власть - не власть сословного феодального монарха, основанная на его привилегии, а власть подвижника Церкви, основанная на воплощении народной веры, народного идеала; через это власть его становится властью самого нравственного идеала в жизни, который не может быть и понят без проникновение в учение Православия о смирении и стяжании благодати через самоотречение и жертвенность подвига жизни».

Мы показали здесь, что принцип соборности, ставший природным качеством русского народа, наиболее гармонично уживается с принципом самодержавия. С другой стороны, оба они имеют совершенную основу в святом Православии. Таким образом, мы получили классическую формулу русской идеологии, в свое время столь удачно выраженную графом С.С.Уваровым: Православие - Самодержавие - Народность. И хотя была так чеканно выражена в XIX веке, действовала она изначально - с века Х-го, то как бы теряясь в глубинах русского национального самосознания, то воскресая с новой всепобеждающей силой.

 

5. Тернистый путь к осуществлению национального идеала.

 

Когда монархическое начало ослабло, когда на смену единению во Христе пришли распри, в «Слове о полку Игореве» (XII век) зазвучал призыв к единству Руси, которая лишь всеми своими совокупными усилиями может отстоять собственную свободу.

Основанием этой свободы должно было стать достигаемое подвигом единение в истине. Поэтому в годы татарского ига Русь перед лицом еретического соблазна Запада утвердилась в Православии, точь-в-точь по Пушкину:

Но в искушеньях долгой кары,

Перетерпев судеб удары,

Окрепла Русь. Так тяжкий млат,

Дробя стекло, кует булат.

Причем Господь вновь избрал, как ранее для насаждения веры, так теперь для ее утверждения в душе русского народа, Монарха, на сей раз - благоверного Великого Князя Александра Невского.

Этот святой не поднимал своего меча против татар, стеснивших Русь лишь внешним образом. Однако поднял его против шведов и немцев, которые через насилие над духом народа грозили Руси окончательной гибелью. Он же, Великий Князь Александр, дал жесткую отповедь Римскому папе, который через своих, снабженных чрезвычайными полномочиями, легатов стремился, теперь уже лестью, поработить дух русского народа.

Линию святого Александра продолжил в Москве Великий Князь Василий, по прозвищу Темный. Когда греки на Флорентийском соборе продались папистам, Великий Князь, исполнившись дерзновения, отдал приказ арестовать митрополита-иуду (грека Исидора) прямо в храме за его отступничество от святого Православия в ересь папизма. Вот ярчайшее подтверждение того, что благодать Божия обильно действовала на Руси, используя монархическую систему власти.

Тогда же Русская Церковь стала автокефальной, независимой от впавшего в ересь Константинополя, что, несомненно, дало новый мощный толчок развитию русского национального самосознания, сообщив ему высшую степень собственной духовной ответственности.

В судьбоносные моменты истории отчетливо звучал соборный голос русского народа, например, при разгроме ереси жидовствующих. Благодаря самоотверженным усилиям святителя Геннадия Новгородского и преподобного Иосифа, игумена Волоцкого, ересь, уже свившая себе гнездо в священных стенах Кремля, была удалена, точно смертоносная зараза, из сознания русского народа.

Несколько ранее старец-монах Филофей, вдохновленный свыше, выдвинул крайне смелую, но как показал исторический опыт, истинную мысль, что Москва есть Третий Рим, и высказал пророчество, согласно которому все христианские царства должны сойтись в Русскую землю. Тот факт, что слова простого монаха, произнесенные полтысячелетия назад, теперь известны едва ли не во всем мире, свидетельствует о духовной чуткости русских правителей, проникнутых тем же соборным началом, что и весь остальной народ.

В те, уже давние от нас, времена Русь стала осознавать себя силой, удерживающей мир от «тайны беззакония», о которой пророчествовал апостол Павел (1 Фес., 2, 7-10). Это осознание не надмевало Русь, но напротив, внушало страх Божий, побуждающий к державному строительству в режиме постоянного духовного бодрствования.

Первый русский Царь Иоанн Грозный выразил высокое понимание собственного служения Божию промыслу: «Земля правится Божиим милосердием, и Пречистыя Богородицы милостью и всех святых молитвами и родителей наших благословением, и последи нами, государями своими...»

Царь, столько сделавший для утверждения самодержавия и ослабления аристократии, ставит себя, в отличие, скажем, от Людовика XIV, в деле управления государством не на первое, а на последнее, место, правда, не среди земных людей, а среди представителей Церкви, торжествующей на Небе. В этом раскрывается коренное отличие самодержавия от абсолютизма.

Здесь явлена связь земной Церкви в ее внешней ограде (государстве) с Церковью небесной, связь, позволяющая взирать на земные дела при свете вечности. Такой взгляд, несомненно, является наиболее объективным, не зависящим от личных пристрастий.

Тот же Иоанн Грозный писал изменнику князю Андрею Курбскому: «Верую, яко о всех своих согрешениях, вольных и невольных, суд прияти ми яко рабу, и не токмо о своих, но и о подвластных мне дать ответ, аще моим несмотрением согрешают». Здесь утверждается нравственная ответственность Царя за вверенный его попечению народ.

Царь Иоанн, в ходе своего правления неоднократно созывавший церковные и земские соборы, осознавал потребность слышать соборный голос Церкви с нацией. В этом смысле характеристично его обращение к членам Стоглавого собора (1551 г.): «Если я буду вам сопротивен, вопреки божественных правил, вы о том не молчите; если буду преслушником, воспретите мне без всякого страха, да жива будет моя душа, да непорочен будет православный христианский закон и да славится пресвятое имя Отца и Сына и Святого Духа».

Отношения между Царем и народом ценны своей взаимностью, обратной связью. Если она теряется, самодержавный строй становится невозможным. Эта связь, несомненно, была, и она составляла сокровище души русского народа, что мы видим в тщательно собранных В.И.Далем пословицах: «Сердце Царево в руке Божией»; «Народ тело, а Царь голова». Высокое дерзновение Царя перед Богом и его неразрывная нравственная связь с народом представлена, например, здесь: «Народ согрешит - Царь умолит, а Царь согрешит - народ не умолит». Совершенная необходимость для Руси Царя в качестве верховной власти является в следующих пословицах: «Народ думает, а Царь ведает»; «Царёво око видит далёко»; «Без Бога свет не стоит, без Царя земля не правится»; «Без Царя земля вдова»; «без Царя народ сирота».

Иоанн Грозный, которого можно назвать выдающимся теоретиком самодержавного строя (в этом плане сравнить его можно разве с Юстинианом Великим, правившим как раз тысячелетие назад), отчетливо видел разницу между русской (подлинной) монархией и ущербными западноевропейскими. Поэтому, возражая в полемике с князем Курбским - «како и самодержец наречется, аще не сам строит?!», проникшимся польскими «идеалами» государственного строительства, не без иронии писал и шведскому королю Юхану, что он напоминает сельского волостного старосту (выборное лицо). Подобным образом Грозный Царь воспринимал власть польского короля Стефана Батория, которому писал: «Мы, смиренный Иоанн, Царь и Великий Князь всея Руси, по Божьему изволению, а не по многомятежному человеческому хотению». Равно английскую королеву Елизавету русский Царь уподобил «пошлой девице» по той причине, что в Англии государством не она сама, а «торговые мужики» управляют, - этими словами Царь обозначил лордов, уничижив их таким образом за страсть к торгашеству. Власть западноевропейских монархов, которых и монархами можно было называть лишь условно, была ограничена властью папы или же аристократии, т.е. по сути представляла собой разновидности республиканского строя.

Перед представителями иностранных государств Царь выступал как глава всего русского народа. Его суверенитет был суверенитетом русского народа. Ограничение же царского могущества было ограничением могущества всего русского народа. О выдающемся значении царской власти прекрасно сказал Л.А.Тихомиров: «Царская власть - это как бы воплощенная душа нации, отдавшая свои судьбы Божьей воле. Царь заведует настоящим, исходя из прошлого, и имея в виду будущее нации».

Здесь будет уместным привести рабочее определение государства. Мы заимствуем его у Н.Я.Данилевского: «Оставляя всякие мистические, ничего ясного уму не представляющие определения государства (как, например, то, которое мы во время оно заучивали на школьных скамьях: что государство есть высшее проявление закона правды и справедливости на земле), мне кажется, надо остановиться на более удовлетворительном, в сравнении с прочими, английском понятии, что государство есть такая форма или такое состояние общества, которое обеспечивает членам его покровительство личности и имущества, понимая под личностью жизнь, честь и свободу. Такое определение кажется мне вполне удовлетворительным, если жизнь, честь и свободу личности понимать в обширном значении этого слова, то есть не одну индивидуальную жизнь, честь и свободу, но также жизнь, честь и свободу национальную, которые составляют существенную долю этих благ». Иными словами можно сказать, что государство - способ существования нации, крепостные стены, которые ни в коем случае нельзя позволять разрушить.

(Продолжение следует)