Днестровская трагедия 1920 г.

 Свои дневники Д.В. Краинский (см. о нем: Олег Григорьев, Александр Каплин, Ирина Корсакова, Сергей Мущенко «Хотелось бы вернуться домой, увидеть своих и послужить Родине. Памяти Дмитрия Васильевича Краинского (23.10/5.11.1871-13.03.1935)»)  вел непрерывно с 1903 г. Из-за болезни автора они прервались 9 (22) октября 1934 г.

Записки в переплетенном виде остались у старшего брата, Николая Васильевича (см. о нем: здесь). 

Впереди их ждала непростая судьба. Но дочери, Ольге Дмитриевне, которой они и завещались, их увидеть не довелось.

 

 

 

 Спустя свыше 60-ти лет, самым чудесным образом записки Дмитрия Васильевича и часть архива Н. В. Краинского вернулись к их наследнице, проживающей в Бразилии - внучке Дмитрия Васильевича - Ирине Константиновне Корсаковой. В 1996 году, она, путешествуя по Европе со своим супругом, потомком белой эмиграции и выпускником Кадетского Корпуса Великого Князя Константина Константиновича в Белой Церкви, Олегом Владимировичем Григорьевым, оказались в Сербии, в Белграде, где в силу Божьего Провидения при невероятном стечении обстоятельств, практически посреди города, в многолюдной толпе, и был обретен этот замечательный Памятник русской души, русской мысли и русской истории.

+ + +

Ниже мы публикуем фрагмент из XI тома записок Дмитрия Васильевича Краинского, в котором речь идёт об отступлении из Одессы в феврале 1920 г.от 12 до 16 тысяч человек, направившихся к румынской границе, которая, после аннексии Бессарабии Румынией в 1917 г., располагалась по берегу Днестровского лимана.

Вместе с отрядом полковника А.А. Стесселя, остатка­ми Добровольческой армии и беженцами, Д.В. Краинский 10 февраля прибыл в Овидиополь, напротив города Аккермана, который был уже на румынской стороне.

В течение последующих трёх суток ими было совершено несколько попыток перейти по льду лимана на румынскую сторону. Однако румынские власти не только отказались принять русских беженцев и военнослужащих, но и встретили их пулеметным и ружейным огнем. Поход проходил в очень тяжёлых условиях - без отдыха, горячей еды и достаточной одежды.

В ночь с 15-го на 16-е февраля 1920 г. в плавнях Днестра собралось до 6000 военнослужащих и беженцев - всё что осталось от той колонны, что собралась в Овидиополе. К вечеру 16-го февраля отряд перешёл румынскую границу в районе села Раскаецы.

+ + +

Свои записи Д.В. Краинский вел в соответствии с досоветской орфографией и по юлианскому календарю.

В нашем издании орфография приближена к современной и выделено гораздо большее (чем в рукописи) число абзацев.

Название, краткий биографический справочник - составителей. Карта - автора.

+ + +

 

Дмитрий Краинский

Днестровская трагедия 1920 г.

(Фрагмент из записок)

 

К утру прошел слух, что всем приказано немедленно оставить Раскаец и возвратиться на русский берег. Румынские власти категорически требовали оставления добровольцами румынской территории. Тот, кто не подчинится этому распоряжению будет расстреливаться. Это было 3 февраля ст.ст. Я вышел на улицу, чтобы проверить этот слух. С горы продолжали стрелять пулеметы. На улице была масса народа. С котомками на плечах и с ручными вещами военные, статские с женщинами и детьми торопились на сборный пункт к штабу. Конный чеченец ездил по улицам и передавал приказание генерала Васильева о немедленном оставлении всеми с. Раскаец.

Возвратившись в хату я взял свою котомку и вместе со своей невесткой мы направились к штабу. Здесь я распрощался с полковником Ясновским. Он сказал мне, что ни в коем случае не пойдет дальше, хотя бы это ему угрожало расстрелом. У него был заграничный паспорт, на который он сильно рассчитывал. Мы шли, как и другие, пригнувшись возле заборов, чтобы не быть ранеными шальной пулей и совершенно не понимали, что происходит вокруг нас. По общему мнению, румыны стреляли в воздух, чтобы этой угрозой заставить добровольцев покинуть Раскаец, но по мере приближения к штабу выяснилось совершенно иная обстановка.

На улицах все чаще и чаще встречались раненые. Толпа становилась гуще. Все шли к сборному пункту. Около штаба уже выстраивались колонны войсковых частей, возле которых группировались беженцы. Мы подошли к этому месту в тот момент, когда масса дрогнула. Румыны направили пулеметы в это место. Несколько человек было убито и ранено, часть публики начала разбегаться, а воинские части быстрым шагом двинулись к Днестру. Генерал Васильев уже выехал. Стессель собирал возле себя отряд, чтобы прорваться на Тирасполь на соединение с армией генерала Бредова. Мы хотели присоединиться к этому отряду, но Стессель принимал только способных к бою, предупреждая, что ни обозов, ни женщин он с собой не берет и не будет даже подбирать раненых.

Что было делать и как поступить никто не знал. Каждый был предоставлен самому себе. Общего руководства уже не было. Мы встретили здесь наших сослуживцев Солонину и Тарновского, которые тоже не знали, как поступить и на что решиться. Стоя на углу площади, мы пропускали проходивших мимо нас группы воинских частей. Медлить было нельзя. Румыны направляли огонь на эти группы. Люди и лошади падали на наших глазах. Стоявший возле нас солдат упал и крикнул, что он ранен. Мы залегли. Пули визжали над нами. Легли все, кто стоял на этом месте. Несколько раз мы подымались, но каждый раз визжание пуль заставляло нас вновь ложиться.

Это проклятое место было роковым для многих. Ряды отступающих добровольцев редели. Более ста человек было убито и ранено на этом пути отступления. Здесь были и женщины, и дети, и гражданские люди, которые растерявшись шли туда, куда идут все. Другого выхода из положения не было. Всем стало ясно, что румыны расстреливают уходящих добровольцев. Мы решили идти, чтобы не отставать от других. На ближайшем перекрестке улиц мы свернули налево, чтобы зайти в хату, где помещались Пастернацкий с женой и Борткевич с тюремными надзирателями. Мы не нашли здесь только одного Шрамченко, который неизвестно куда подевался. Они вьючили своих лошадей и собирались уходить. В хате скопилось много людей, в большинстве интеллигентной публики, выжидавшей момент, когда утихнет стрельба. Пуля попала в окно и, пробив стекло, засела в печке. Совершенно также попала пуля в помещение, где был полковник Стессель. Пуля пролетела над его головой. Мы решили идти, не ожидая других.

Пулеметная стрельба не прекращалась. На улицах лежали убитые и раненые. На площади лежала убитой сестра милосердия, личность которой нам удалось установить несколько позже. Это была Зинаида Михайловна Мальчевская из Чернигова. Возле нее лежала убитая лошадь, а несколько дальше ничком лежал убитый кавалерист со шпорами. На этом месте была убита жена командира Винницкой уездной стражи А.М. Крыжановского, ехавшая с сыном 4-х лет на повозке. Сзади ехал верхом сам Крыжановский, под которым была убита лошадь. Пока Крыжановский возился с женой, перенося ее в хату, ребенок с повозкой затерялся и отец больше уже своего сына не видел. Мы видели потом г. Крыжановского и много с ним беседовали. После тяжкой формы сыпного тифа, он был почти невменяемым. Это был живой труп.

Мы шли по этому открытому месту. Пули беспрестанно визжали над нами, и мы не рассчитывали благополучно дойти до Днестра. Мы встретили здесь трех раненых офицеров, сидевших на земле в беспомощном состоянии и стонавших. Молча мы прошли мимо них. Было как-то стыдно и отвратительно на душе. Чувствовалось, что нужно было что-то сказать, но что именно...

При выходе из деревни дорога к Днестру была окаймлена канавами. Пригнувшись мы шли по канавам. Здесь шли отставшие и больные, которые, как и мы, шли нагнувшись за насыпью.

Временами пулеметная стрельба усиливалась и мы ложились, прислушиваясь к визжанию пуль. Мы встретили по дороге полковника Г.А. Товастшерна, который сидел в канаве под деревом, поджидавший своих компаньонов. Мы вспоминали с ним потом, что он заставил нас выйти из канавы и таким образом он косвенно был причиной тому, что мы подверглись обстрелу на открытом месте. Несколько дальше в канаве, согнувшись сидел пожилой офицер, видимо тяжело раненый. Проползая мимо него в тот момент, когда пулеметы трещали особенно яростно, я спросил офицера, куда он ранен. Рана была в животе, и офицер как-то безразлично смотрел перед собой. Мимо него ползком пробирались десятки и сотни людей, и офицер сидел молча. Мы встретили еще несколько раненых, сидевших в канаве, и все они молча переносили свои страдания. С ними никто не заговаривал.

Румыны обстреливали и переправу через лед на Днестре, где скопились вышедшие из с Раскаец. В числе прочих мы поэтому свернули налево и решили идти без дороги. Скоро мы вышли из сферы обстрела и подошли к Днестру. Нас было пять человек: сестра милосердия М.К. Воздвиженская, Солонина, Тарнавский, Андреев и я. Мы перешли Днестр и сели на русском берегу, чтобы отдохнуть и обдумать свое положение. Мы решили ни в коем случае в Одессу не возвращаться. Мы знали, что генерал Васильев группирует публику, чтобы идти обратно в Одессу и сдаться на милость победителя. Потом мы узнали, что из этого ничего не вышло. По слухам, генерал Васильев застрелился на льду.

Масса народу очутилась в плавнях реки Днестра в безвыходном положении. Но едва ли ни в худшем положении были те, кто остался в с. Раскаец. Когда все воинские части ушли из деревни, стрельба прекратилась. Патрули Румынских солдат вошли в Раскаец и стали выгонять оставшихся. Врываясь в хаты, где оставались еще русские, они грубо выгоняли их, выкрикивая по своему «nароi» (назад). При этом румыны требовали выдачи оружия и производили обыск. При обыске они отбирали у русских все, что было при них, снимая даже верхнюю одежду и отбирая силой кошельки с деньгами, часы, кольца и прочее.

Одурманенные этим грабежом, румыны уходили дальше. Изгнанные из хат больные возвращались обратно. Но через некоторое время в хату врывался другой такой же румынский патруль и вновь начинался грабеж и выселение. Я имел беседу со старшим врачом первого запасного госпиталя Николаем Николаевичем Докучаевым, который расположился со своим госпиталем в двух хатах с. Раскаец, выкинув флаг Красного Креста. Мы с вечера искали этот пункт, но не нашли его вследствие позднего времени. Доктор был уверен, что распоряжение румынских властей об оставлении русскими румынской территории не касалось больных и раненых, так как среди них была масса тяжело раненых и сыпнотиффозных и потому еще, что Красный Крест пользуется международным покровительством.

Выслав санитаров с старшими сестрами милосердия для подбирания раненых во время обстрела румынами уходящих добровольцев, доктор Докучаев открыл перевязочный пункт, ошеломленный действиями румын по отношению к русским людям. В течение двух-трех часов на перевязочный пункт было доставлено более 150 раненых. Убитые не подбирались. В разгар работы, когда уже прекратилась стрельба, на перевязочный пункт явился румынский патруль и предложил врачу немедленно покинуть с. Раскаец. При этом румынские солдаты потребовали выдачи оружия и бесцеремонно брали лежащие в хате котомки и чемоданы с вещами. В других хатах патруль держал себя еще более дерзко и просто снимал с больных одежду и отбирал у них кошельки с деньгами, кольца, часы, портсигары и прочие ценные вещи.

Врач Докучаев и сестра милосердия Вера Абалкина (из Бессарабии), говорившая по-румынски, объясняли патрулю, что здесь помещается госпиталь Красного Креста, который пользуется международным признанием, но румыны настойчиво требовали оставления с. Раскаец. Патруль за патрулем приходили в эти хаты и оббирая больных, требовали, чтобы больные немедленно уходили из хат. Доктор указывал, что среди раненых и больных есть такие, которые не могут стоять на ногах и находятся в бессознательном положении, но румыны упорно повторяли одно и то же (naid и napoi). Доктор колебался. Больные в нерешительности то выходилииз хат, то вновь возвращались.

Наконец, около 4-х часов дня к госпитальным хатам подошла толпа местных крестьян человек в 30 во главе с местным старостой. Староста был пьян и требовал немедленного оставления деревни, угрожая в противном случае применить оружие. Многие крестьяне были вооружены тесаками, которыми был вооружен и староста. Румынский патруль стоял в стороне и как-бы не принимал в этом участия. Староста предъявлял это требование в категорической форме и при малейшей заминке хватал больных за шиворот и выталкивал во двор. Входя постепенно в азарт, староста сорвал флаг Красного Креста и начал применять физическое воздействие. Офицер Иван Андреевич Гиренко рассказывал нам, что его, совершенно больного, лежавшего на печи, схватили под руки и вытолкали из хаты. Кто возражал, того били.

Священник отец Сергий Калита (из. г. Конотопа) говорил нам, что душа содрогалась при виде такого обращения с больными русскими воинами. В присутствии врача Докучаева и сестер милосердия староста нещадно избил по лицу тяжело раненого в то же утро солдата Баушанова (Авксентия Ивановича из г. Херсона). Пуля прошла ему в затылок и через небо вышла возле правого глаза. Из горла и носа у Баушанова шла кровь. Тем не менее, его били по этому окровавленному лицу. Мы видели потом в городе Варне Баушанова и он рассказывал нам этот эпизод. Староста ни с чем не считался и в присутствии врача Докучаева сорвал в споре косынки с сестер милосердия Абалкиной и Пассовой.

Нам рассказывал затем командир Винницкой уездной стражи полковник Крыжановский, что румыны били его так жестоко, что выбили зуб. Пришлось уходить. Больные и раненые построились в ряды и предшествуемые медицинским персоналом оставляли Раскаец. К ним присоединились оставшиеся в Раскойцах и вынужденные тепер уходить полковники: Л.Н. Николаенко, барон Нольде, А.П. Кочуков, А.Я. Ольховиков и Янковский, поручик Антонович, корнет Демченко, поручик Котлубай и много других. К этой процессии присоединялись и те, кто в одиночку уходили из с. Раскаец.

Число отступающих возросло до 400 человек. Тяжело раненые и умирающие, конечно остались и что с ними стало - неизестно. По объяснению врача Докучаева в этой группе было много таких, которым нужно было лежать на койке. Тут были и с высокой температурой и сыпнотиффозные. Они еще двигались и могли идти только при поддержке других. Несколько человек отстали и, вероятно, были подобраны румынами. На берегу Днестра возле румынского кордона эта партия больных встретила другую партию военных, которые также были изгнаны румынами из с.Раскаец. Они встретили врача Докучаева заявлением, что нашли двух румын-пограничников, которые берутся за деньги провести их в с. Пуркары на румынской территории, где есть больница.

Докучаев с сестрами милосердия вступил в переговоры с этими сержантами. Сестра Варя Абалкина собирала «царские деньги» и золотые вещи, чтобы заплатить румынам. Получивши большой куш, румыны приняли под свое покровительство всех прибывших и указали для ночлега две хаты на русском берегу, медицинскому персоналу разрешили переночевать у себя на румынском посту. Не обошлось без недоразумений. Один из румын оказался обойденным и требовал золотые часы и кольцо. Сестра Абалкина просила присутствующих пожертвовать на общее дело эти вещи, но никто на это приглашение не отозвался. Тогда врач Докучаев отдал свои часы, а кольцо дала сестра милосердия. Румыны просили никому не говорить об этом. В сопровождении пограничника сестры Докучаева и Абалкина отправились сейчас же в с. Пуркары для переговоров о принятии больных и раненых в местную больницу.

Между тем наступила ночь. Разместившись частью в двух полуразрушенных хатах бывшего русского поста, частью во дворе, больные провели ночь в холоде и голоде, не евши ничего существенного уже несколько дней. С рассветом возле хаты появились группы бедных крестьян в большинстве мальчишек, которые, вступая в разговор с добровольцами, уговаривали их переходить на сторону большевиков, разъясняя, что большевики никого не расстреливают, а больных отправляют в Одессу. Вслед за мальчишками стали появляться взрослые и весьма пожилые крестьяне, которые уже требовали, чтобы добровольцы сдались и шли к большевикам.

Они держали себя дерзко и под видом обыска начали грабить и снимать с присутствующих верхнюю одежду, угрожая в случае сопротивления применить оружие. Мужики были вооружены в большинстве топорами, но были и с винтовками. Остальные держали в руках колья. Было ясно, что крестьяне пришли грабить. Полковник А.Я. Ольховиков заявил нам, что крестьяне сняли с него шинель и отобрали сумку с вещами и часы. Полковника Янковского ограбили дочиста. И.А. Гиренко рассказывал нам, что с него сняли шубу и силой заставили выйти из хаты, чтобы следовать к большевикам. Мужики говорили, что сейчас придут крестьяне села Завертаевки всем селом и все равно всем присутствующим придется сдаться большевикам.

Еще в самом начале полковник Сергей Михайлович Гегелло, вспомнив вчерашнее обещание румын помочь, если бы их пришли бы грабить, быстро направился с двумя офицерами на румынский пост и сообщил румынам, что крестьяне грабят и заставляют идти к большевикам. Румынские пограничники в числе пяти человек схватили винтовки и, перебежавши Днестр, неожиданно появились среди грабителей. Большинство крестьян бросилось бежать. Остальных румыны застали на месте преступления. Крича что-то по-румынски, один из румынских солдат замахнулся прикладом винтовки на пожилого крестьянина с окладистой бородой и ударил его в бок. Мужик поднял обе руки вверх, желая, по-видимому, защититься и упустил награбленные им вещи (желтый чемодан и солдатскую шинель). Другой крестьянин, к которому подбежал румын и целился ему прямо в грудь, бросил вещи, ограбленные им у полковника Ольховикова, и как бы защищаясь руками, молил о пощаде, выкрикивая, что у него пять душ детей. Румын выстрелил и мужик упал навзничь, умирая на глазах всех окружавших его. В это время штабс-капитан Котлубай (сын расстрелянного в г. Николаеве генерала Котлубая) гнался за убегавшими грабителями и стрелял по ним из оставшегося при нем револьвера. Котлубай догнал пожилого мужика и почти в упор убил его двумя выстрелами.

После этого румыны пригласили всех бывших на русском берегу перейти на румынскую сторону к румынскому кордону. Почти до вечера больные и раненые сидели на румынском посту озябшие и голодные, пока, наконец, сестры Докучаева и Абалкина не вернулись из Пуркар. Румынский комендант и врач в Пуркарах согласились принять больных, но в числе не более 50 человек. Врач Докучаев начал выбирать наиболее серьезных больных. На этой почве произошло много недоразумений и ссор. Доктор обещал остающимся лично попросить коменданта и высказывал уверенность, что завтра все будут пропущены в Пуркары, но публика на это не соглашалась и когда партия в 50 человек двинулась в путь, все остальные последовали за ними.

Никакие угрозы на них не действовали. Каждый понимал, что остаться - это значило погибнуть. Сестра Абалкина возмущалась этим и кричала, что скажет по-румынски сержанту и их отправят на «тот берег». Выхода из положения не было. Вся эта группа людей шла вперед, но не успели они отойти и сотни шагов от румынского пикета, как с горы по ним начали крыть пулеметы. Вся партия легла на землю. Румынский сержант, сопровождавший партию, махал шапкой и руками, показывая пулеметчикам, чтобы они прекратили стрельбу, но это было безрезультатно. Румын побежал на пост и верхом на лошади поехал на гору, чтобы переговорить с пулеметчиками. Более четырех часов вся эта группа людей больных, голодных, иззябших и страдающих, лежала на снегу при морозе до 12 градусов и никто не мог приподняться, так как румыны тотчас открывали огонь. Доктор говорил нам, что именно здесь, на этом месте многие поотмораживали себе конечности и застудили болезни.

Румынский офицер, прибывший с горы, уладил этот инцидент и разрешил всем, как больным, следовать в Пуркары. Местные жители в Пуркарах (бывшие русские) знали уже о трагедии добровольцев и выслали навстречу больным подводы. В Пуркары к тому времени привезли раненых и больных, оставшихся в с. Раскаец. Многие из них по дороге умерли и замерзли. Их везли в десятиградусный мороз почти голыми. Некоторые были в бессознательном состоянии и среди них были сыпнотиффозные. Больница в Пуркарах была переполнена, поэтому прибывших разместили в школе. Школа была неотапливаемая и здесь в этом холоде нашли себе наконец покой эти исстрадавшиеся люди.

Местное население, конечно, отнеслось очень сочувственно к прибывшим и тотчас снесли в школу массу съестных припасов и вина, которыми накормили изголодавшуюся публику. Румыны ничего не сделали для русских. Впрочем, явившийся в школу комендант был любезен и распорядился выделить особо тяжело раненых и отправить их в больницу. Возле школы был сначала поставлен румынский караул, но через два дня он был снят. Румынский комендант Пуркар говорил потом врачу Докучаеву, что в плавнях реки Днестра лежит свыше 500 трупов русских, погибших при переходе румынской границы.

Это подтверждали также привезшие из с. Раскаец в Пуркары раненых и больных. Они рассказывали, что их по наряду заставляли подбирать на льду раненых, которых они возили целый день в Раскаец. Они видели на льду и в плавнях массу замерзших и убитых. Они же - эти прежде русские-бессарабцы, а теперь румынские подданные говорили нашим офицерам, что они приняли бы добровольцев в село Раскаец, но румыны не позволяли дружелюбно относиться к добровольцам. Из медицинского персонала кроме Мальчевской погибла сестра милосердия Васта Никифоровна Толмачева. Судьба ее точно не известна, но по слухам, сказал мне Докучаев, она была ранена в с. Раскаец, а потом кто-то видел будто бы ее мертвой. Обе сестры погибли при исполнении своего святого долга. Кроме того, пропал без вести чиновник П.А. Берзин - помощник заведующего хозяйственной частью при госпитале.

Таково было отношение к русским людям, спасавшимся от смерти на том берегу, где бандиты, как шакалы, хватали выбрасываемых румынами им в пасть обессиленных страданиями русских людей. Впрочем, было бы несправедливо не отметить, что и среди румын попадались порядочные люди. Сестра милосердия Тамара Моисеевна Кирпотенко рассказывала нам, что оставшись в хате с пятью почти умирающими, она не знала, как нужно было ей поступить, когда румыны гнали этих больных из хаты. Больные вовсе не реагировали на выкрики свирепых румын и вряд ли даже слышали их крики. Тем тяжелее было ее положение. Она должна была решить вопрос, как поступить и что отвечать румынам. Она плакала, а больные относились уже безразлично к присутствию посторонних людей.

По-видимому, и на румын действовало это гробовое молчание и безразличие людей, сводящих последние счеты с жизнью. Патруль уходил, не добившись ответа. Тотчас после него к этим несчастным врывался другой и третий патрули и все они должны были уходить как из склепа, сознавая, что их крики «naid» и «napoi» не смогут воскресить человека. Сестра заливалась слезами и ломала себе руки. У больного рана была выше груди, почти у самого горла. При кашле из раны были брызги и сгустки крови. Больной хрипел и силился говорить. Сестра затыкала ему эту рану томпоном и только тогда больной успокаивался. Томпон вырывался со свистом каждый раз, когда приходили румыны. Сестра начинала плакать.

Последний патруль наткнулся на этот момент и старший из них как-бы окаменел от этого ужаса. Сестра плакала и приговаривала: «Боже мой». Унтер-офицер подошел к сестре, но сестра Кирпотенко была занята. Больной хрипел и сестра затыкала ему томпон. Румын схватил себя за голову и взял сестру за руку, спросил не нужно ли ей чего-нибудь. Он говорил по-русски. Сестра разрыдалась и не могла ничего ответить. Румыны исчезли. Минуту спустя унтер-офицер явился с большим хлебом и сказал сестре, что он приказал хозяйке сейчас же приготовить для нее и больным суп. Он спросил сестру Кирпотенко, хочет ли она есть и как долго она ничего не ела. Сестра ответила, что последний раз ела в Канделе, а больных она посетила вчера утром и потому не знает, когда последний раз они ели.

Фельдфебель (или унтер-офицер) приказал солдатам не трогать больных и лично проявлял заботу о них. К вечеру к хате подъехали две подводы, запряженные волами и больные были отправлены вместе с ней в Пуркары. Сестра рассказывала нам, что этот румын был видимо очень добрый. Каждый раз, когда больной начинал кашлять он как бы хватался за голову и на глазах его наворачивались слезы. Своими заботами он старался, по-видимому, нейтрализовать тот кошмарный ужас, который предстал перед ним. Человеческие нервы не выдержали, и свидетель международного преступления схватился за голову.

Излагая эти события, мы совершенно забыли тех несчастных, которые не попали с вечера в Раскаец. Они были забыты. Дело в том, что когда было отдано распоряжение идти на ночевку в с Раскаец, кто-то объявил, что за тяжело ранеными и теми, кто не может идти будут высланы подводы. Между тем никаких подвод за ними выслано не было, и они пролежали на снегу всю ночь. Утром, рассказывал нам полковник Павел Емельянович Булгаков появились одиночками и группами крестьяне из с. Коротное и грабили раненых. Одни за другими группы грабителей отбирали у раненых все, что было при них. Что не взяли одни, отбирали другие. Некоторых грабили по 7-8 раз. Лично полковник Булгаков видел двух-одного офицера и солдата, идущими в одном нижнем белье при 10-12 градусах мороза. При нем был ограблен командир Конотопской стражи Шкуратов и его помощник Степаненко, которому впоследствии ампутировали обе отмороженные ноги.

Свидетелями этого грабежа были полковник Ульянов и капитан Куприянов. Еще в самом начале, когда появились первые грабители, раненые начали расползаться и прятаться в камышах. В группе полковника Булгакова было 15 человек, но они тоже расползлись, а полковник, раненый в ногу в бою при Канделе, решил пробираться в направлении к с. Раскаец. Было холодно, рассказывал полковник. Оставаться в плавнях было невозможно. Нужно было на что-нибудь решиться, но стать на ногу он не мог. Он полз. На своем пути Булгакову встречались группы военных и статских, которые говорили еще, что из с. Раскаец румыны всех выгнали и расстреливают тех, кто переходит границу. Полковник в свою очередь предупреждал, что здесь грабят.

Одиночным порядком полковник Булгаков полз с больной ногой более двух верст и дополз к вечеру до ближайшей хаты. Там было уже 6-7 офицеров совершенно ограбленных. Здесь полковник узнал, что из Бухареста получено распоряжение, чтобы раненых и больных обратно не возвращали на русский берег. Приходившие патрули искали только здоровых, а больным объявляли, что они будут отправлены в Пуркарскую больницу. Любопытно, что хозяин этой хаты по фамилии «Лазарт» оказался очень гостеприимным и в изобилии снабжал офицеров пищей, объясняя, что вчера крестьяне не могли проявить своих симпатий русским, так как румыны предупредили их, что все село будет ими сожжено, если они примут русских с того берега.

_____________

 

Мы сидели на русском берегу реки Днестра и обсуждали свое положение. Несмотря на сильный мороз было жарко, вероятно от того подъема настроения, которое было вызвано нашим отступлением из с Раскаец. Во всяком случае мы решили отделиться и действовать самостоятельно. Публика шла в разных направлениях. Многие в одиночку и группами подходили к нам и спрашивали, что мы решили предпринимать. Мы отвечали, что сами еще не знаем, но в группу генерала Васильева мы не пойдем. Они шли дальше, по-видимому, сами не зная, куда и зачем они идут. Мы решили идти на север по берегу вдоль Днестра и пробираться на Каменец-Подольск. Мы карты не знали и не знали того расстояния, которое нам предстоит сделать. Вероятно, это было верст 600. Нам казалось, что возле самого берега большевиков не будет и нам удастся благополучно миновать опасные места. В крайнем случае мы перейдем где-нибудь выше Днестра и будем пробираться по ночам по румынской территории. Мы не сомневались, что нам придется претерпеть большие лишения и, может быть, нас по дороге ограбят, но выбора не было. Идти сдаваться большевикам было безумием.

К нам присоединился некто А.А. Мельников, помещик Гомельского уезда, правовед, который умолял нас принять его в компанию. У нас у всех была только одна тревожная мысль. Мы боялись замерзнуть и умереть с голоду, если крестьяне отнесутся к нам враждебно. Но в таком положении как мы были многие. Из с. Раскаец вышли тысячи людей с женщинами и детьми, которые так же, как и мы находились в плавнях реки Днестра. Большинство, конечно, попадет в руки большевиков, но мы хотели избежать этого. Еще в с. Раскаец мы видели эту ужасную трагедию. Отдельные группы военных, целые воинские части, статские с женщинами и детьми в диком ужасе под пулями в мороз шли голодные и усталые обратно на русский берег на полную неизвестность. Многие не выдержали и лишили себя жизни. Между прочим, на глазах жены и некоторых офицеров застрелился полковник Майдель, тот, который подвез мою невестку до с. Коротное.

Очутившись на льду в камышах, люди не знали на что решиться. Потом мы узнали, что многим удалось все-таки остаться на румынской территории, а некоторые перешли тотчас границу выше и ниже с. Раскаец и удачно скрылись от румын. Румыны выискивали укрывающихся и отправляли на русский берег тех, кого задерживали. Конечно, громадное большинство осталось в камышах. Часть их замерзла, часть попала в руки большевиков, а что сталось с остальными мы не знаем. Несомненно было только одно - все были ограблены румынами, крестьянами и большевиками отряда Котовского, который специально занимался ловлей остатков Добровольческой армии и грабил всех тех, кто очутился в плавнях реки Днестра.

Потом уже, проходя Бессарабию, мы узнали, что повсюду в деревнях и селах Бессарабии (ныне Румынии) лежит масса больных русских, причем в одном только селе Пуркарах в 18 верстах от с. Раскаец находится свыше 80 человек с отмороженными конечностями. Большевикам и местным крестьянам досталась громадная добыча. Все то, что было оставлено в плавнях при переходе Днестра, вместе с громадным количеством повозок, упряжью, сундуками и прочим имуществом досталось прежде всего крестьянам, затем румынам и потом большевикам.

 

Краткий биографический справочник

 

Бредов Николай Эмильевич (1873 - после1945) - генерал-лейтенант (12 октября 1917 года). Участвовал в создании добровольческих отрядов в Киеве (ноябрь 1918-январь 1919 года). Командир 7-й пехотной дивизии (13 июня - октябрь 1919). Совершил известный т.н. «Бредовский поход» (январь - февраль 1920). Отступив к Тирасполю, вследствие отказа Румынии пропустить его войска через границу, был вынужден совершить переход в Польшу через Украина">Западную Украину, ведя бои с многократно численно превосходившими его частями Красной армии. Польскими властями был интернирован со всем отрядом. С частью солдат сумел вернуться в Русскую армию генерала Врангеля в Крым (около 7 000 бойцов). 11 августа 1920 через Румынию войска Бредова прибыли в Феодосию. Из этих войск были сформированы новые 6-я и 7-я пехотные дивизии.

Васильев (Васильев-Чечель) Петр Гаврилович(1870-1920) - генерал-майор. Окончил Николаевскую академию Ген. штаба. Участник Русско-японской, Первой мировой войн. Командир Овидиопольского отряда войск Новороссийской обл. (08.02-17.02.1920), который отступал к румынской границе, однако попытки перейти границу встречали вооруженный отпор румынских войск. Покончил с собой у с. Раскаец (ныне Приднестровская Молдавская республика).

Стессель Александр Анатольевич(1876-1933) - полковник. Декабрь 1919 - начальник внутренней обороны и комендант Одессы. Январь 1920 -фактический командир Овидиопольского отряда при походе из Одессы на румынскую границу. Эвакуирован в Зеленик (Королевство сербов, хорватов и словенцев). 8 сентября 1920 - прибыл в Русскую армию в Крыму. 1921 - эмигрировал во Францию.

Товастшерна Георгий Александрович - полковник. В 1919-1920 был штаб-офицером для поручений при начальнике обороны г. Одессы.