«Они - русские и православные. В этом вся вина подсудимых».
На днях в Горлице (Горлицах) с участием Митрополита Варшавского и всея Польши Саввы и сонма польских православных Архиереев прошли торжества 100-летия мученического подвига священника Максима Сандовича (1882/+1914). В Троицком соборе Горлиц был прочитан акафист Священномученику, а также состоялся крестный ход с его мощами. С 2012 года Св. Максим является небесным покровителем Горлиц.
Подвиг Св. Максима удивительно созвучен нынешнему времени. Его кровь запечатлела верность праотеческому Православию и общерусскому наследию русинов Галиции, Буковины и Закарпатья - так же, как кровь священника Владимира Креслянского запечатлела верность Христу жителей Новороссии. Так же, как и 100 лет назад, православных христиан обвиняют в «зраде», государственной измене только потому, что они хотят остаться со Христом и родной Святой Русью. Тогда в роли платных клеветников выступали Трилевские, Левицкие, Василько - сейчас потоки лжи обрушивают на головы киевлян медиа-империи Порошенко и Коломойского. «Иисус Христос вчера и днесь, Той же и во веки» (Ев. 13,8), и мученический венец, полученный о. Владимиром Креслянским, столь же драгоценен, как и венец о. Максима Сандовича.
Наш долг сейчас состоит в том, чтобы как можно усерднее почтить память Священномученика Максима, чтобы его молитвами Новороссия сохранилась от внешнего нападения и внутренней крамолы.
...В первой половине 1914 года Австро-Венгрия напоминала просыпающийся вулкан. По всей стране шли судебные процессы, на которых в «государственной измене» обвиняли хорватов, словенцев, словаков, сербов, румын, русинов. Общественные организации славян, даже самого невинного свойства, вроде сельских артелей или певческих обществ, подвергались обыскам и закрытию.
Поводом для ареста могли стать найденная в доме русская газета или томик Пушкина.
На этом фоне во Львове, тогда носившем название Лемберг, начались слушания в рамках процесса Семёна Бендасюка, о. Максима Сандовича и его единомышленников.
Задача настоящей статьи - напомнить современным читателям содержание «мученических актов» процесса о. Максима, которые свидетельствуют о том, как «апостолическая» Австро-Венгрия превращалась в тиранию новых Неронов и Диоклетианов.
В начале весны 1914 года читатели российских центральных и провинциальных ежедневных газет прочли следующее сообщение: «Львов. Началось с участием присяжных слушание дела Бендасюка и других. Председательствует Левицкий, судьи - Ясинский и Гебултовский. Обвиняет прокурор Сиволяк. Защищают Дудыкевич, Алексеевич, Клюшкевич, Черлюнчакевич и Солянский. В суде выступают два представителя генерального штаба и представитель жандармерии. Суд отказывает в удовлетворении требования подсудимых о предоставлении возможности защищаться по-русски. Дудыкевич заявляет, что подсудимые будут говорить на галицко-русском наречии. Подсудимый Сандович заявляет, что был осуждён за то, что при его богослужении в алтаре горели свечи» (1).
До начала процесса ожидалось, что самым ярким его участником станет Семён Юрьевич Бендасюк, деятель Русского Народного совета, секретарь Общества имени Михаила Качковского. Бендасюк принимал участие в снабжении литературой русских бурс на Галичине, а также в вербовке учителей для преподавания русского литературного языка во Львове и других городах. Осуждение Семёна Юрьевича по обвинению в «измене» могло стать удобным поводом для «легального» физического уничтожения Общества им. Качковского и всей просветительской сети галицких русофилов.
Бендасюк действительно защищался блестяще, каждая его речь содержала весомые контрдоводы. Однако взоры присутствующих невольно обращались на о. Максима, вид которого напоминал здравой совести «Цененнаго, Егоже цениша от сынов Израилев» ((Мф.27:9).
Прокурор всячески старался подчеркнуть, что о. Максим «возмущает народ» ( Лк. 23,5).
«Во Львове государственный прокурор составил обвинительный акт против журналиста Семёна Бендасюка, православных священников Максима Сандовича и Игнатия Гудимы и студента юридического факультета Львовского университета Василия Колдры. Они обвинялись в том, что с 1909 года и до марта 1912 года по взаимному соглашению предпринимали во Львове и других местностях ряд действий, направленных к отторжению Галиции или части её от Австрийской империи... Максим Сандович, сын церковного певчего из Ждыни, Горлицкого уезда, окончил в 1903 году 4 класса Гимназии в Новом Сонче и поступил в Почаевский монастырь, где пробыл полтора года. Затем он поступил в духовную семинарию в Житомире и провёл в ней 6 лет. В августе 1911 года он был рукоположен во священники, а второго декабря того же года поселился в Грабе близ Ждыни. Свою деятельность по распространению православия он начал немедленно проповедью, произнесённою в присутствии нескольких десятков крестьян. В ней он выражал своё презрение к католическому вероисповеданию, одновременно подстрекая тёмные массы протестовать против существующего общественного порядка...» (2).
Впрочем, с объективными доказательствами «вины» Св. Максима дело обстояло туго.
«Как внимательно не вчитываться в обвинительный акт Львовской прокуратуры, в нём нельзя найти никаких фактов изобличающих преступность обвиняемых: этот акт построен не на фактах, а на предположениях и умозаключениях. Однако, ясно из этого факта: австро-польские власти Галичины хотят жестоко наказать протомившихся уже полтора года в тюрьме людей за то, что они - русские и православные. В этом вся вина подсудимых»(3).
Положение точно охарактеризовал публицист «Нового времени»: «Не удивительно, что австрийские власти всюду и везде видят государственных изменников, особенно среди входящих в состав империи славян, и тем более среди русских. Достаточно, например, румыну, сербу или русскому заявить свою национальную связь с таким же, как он, румыном, сербом или русским, соседней державы, как уже австрийские правящие круги усматривают в этом государственную измену; достаточно нескольким русским галичанам, прозревшим от тумана, навеянного католическим Римом под именем унии, заявить себя настоящими православными, какими были их предки, как австрийские власти сейчас же увидят в этом опасность для целой империи и начнут политический судебный процесс.
Процесс этот приковал к себе ещё большее внимание столичных газет и даже Западной Европы, чем Мармарош-Сигетское судилище. Уже теперь из Вены съезжаются корреспонденты главнейших западноевропейских газет, чтобы осведомить читателей об этом новом судбище, которое все объясняют не чем иным, как новым желанием Австрии задеть великодержавное достоинство России» (4).
Впрочем, «великодержавное достоинство России» было лишь промежуточной целью. Словенские католические клерикалы, выступавшие на стороне немецко-венгерской элиты, считали главной опасностью и главной мишенью для атаки именно Православие.
По мнению словенских клерикалов, «Православная церковь обладает притягательной силой для интеллигенции, почему вопрос о православии вместе с юго-славянским вопросом приобрёл жгучий характер».
Ещё более опасным клерикалы считали церковно-славянский язык, «оказывающий могущественное влияние на широкие массы, но ещё большее влияние проявил бы на молодёжь среди южно-славянских католиков связанный с русским и сербским православием славянофильский мессианизм» (5).
Не отставали от лайбахских поклонников Габсбургов и тогдашние «щирые украинцы».
«Украинец (Кость) Левицкий заявляет, что распространение православия в Галиции является подготовительным средством для отторжения Галиции и Буковины от Австрии» (6).
Да, не зря Пётр Великий некогда придумал для одного сторонника европейского выбора «Орден Иуды»...
Свидетельство.
А теперь предоставим слово самому Священномученику.
«Львов, 17 (4) марта. Производится допрос священника Сандовича. Обвиняемый показывает, что с раннего детства он имел влечение к церковному обряду и мечтал о духовном сане. Родители его не имели средств. Потом уже из гимназии он перешёл в униатский монастырь в Крехове. В церкви обратили на себя его внимание иконы учредителей монастыря - православных святителей. В детском воображении он удивлялся, почему в церкви находится икона еретиков. Он начал знакомиться с православием и полюбил его до увлечения. Когда он принуждён был уйти из Крехова, он мечтал поступить в православный монастырь. Поехал в Почаев и был здесь принят; желал присоединиться к православию, но архимандрит, не зная, насколько твёрдо его решение, отказал ему. Только после 8 месяцев он присоединился и, принятый в духовную семинарию, переселился в Житомир, так как родители не желали, чтобы он был монахом. На каникулы он приезжал домой и тут узнал о желании жителей Граба перейти в православие...». Вначале он обратился к буковинскому митрополиту Владимиру (де Репта), но он сослался на то, что не имеет епископских прав на Галицию. Это утверждение оказалось ложью, поскольку единственный во Львове православный храм принадлежал именно буковинской мирополии. Дело в том, что руководство Черновицкой митрополии не хотело портить отношения с Габсбургами, а сам Владимир (де Репта) был убеждённым германофилом.
В всяком случае просители обратились к Константинопольскому Патриарху Иоакиму III и архиепископу Антонию (Храповицкому). «Из Царьграда архиепископом Антонием был получен ответ, что Патриарх не отказывался от своих верховных прав в Галиции и назначает Антония экзархом с правом рукополагать и посылать священников в Галицию. Архиепископ Антоний при рукоположении принял от Сандовича клятву верности Императору Францу-Иосифу. Получив от архиепископа и Патриарха Иоакима облачение и церковные книги, Сандович поехал к родителям, а затем, по желанию крестьян, переселился в Граб. Уездное начальство в Ясле встретило его упрёком в агитации. Он отвечал, что в политику не вмешивается, но служить будет и вопреки запрету. Начались штрафы и аресты. Он никого не уговаривал к переходу в православие. Жители присоединялись добровольно. Не хвалил он и России. Единственной его политикой было Евангелие» (7).
«Свидетель Кусайло показывает, что всегда считал себя православным, ибо все русские - православные. Богослужение вместе со всеми жителями села Долгова посещал в Грабе. После арестования Сандовича православные собираются на молитву в частных домах. Православные Галиции верны своему монарху, верен ему и Сандович... Через 4 дня после первой отслуженной Сандовичем литургии его оштрафовали на 200 крон. Вскоре его арестовали. Жители Грабы готовы сейчас построить церковь, когда им разрешат иметь священника» (8).
«Вне очереди допрашивается свидетельница Мария Нацык из Граба. Нацык является с ребёнком на руках и показывает, что перешла в православие по собственному побуждению после приезда Сандовича в Граб. Сандович проповедал только евангельское учение и объяснял разницу между униатским и православным Символом Веры. Сандович жил бедно, прихожане снабжали его средствами. Жандармы сторожили Сандовича»(9).
Жандарм Свобода.
Но были и другие выступавшие. Основные обвинения в адрес Святого Максима звучали из уст людей, которые так или иначе состояли на государственной службе и за «неправильные показания» могли поплатиться должностями. Таковы были жандармский вахмистр Пушкарь, сторож моста Бойчук, гминный комиссар Воеводка, жандармский вахмистр Вятер и его помощник Рубич, жандарм по фамилии Свобода.
Сторожу, впрочем, обещали 1000 марок за то, чтобы подтвердить под присягой чудовищный вымысел - будто бы о. Игнатий Гудима ночью измерял мост. Когда сторожа попросили опознать о. Гудиму, тот показал на о. Сандовича....
Позвали в лжесвидетели и представителя «свидомых» - лидера украинских радикалов Трилевского. Среди прочих выделялся осуждённый за убийство, который в момент дачи показаний находился под следствием по подозрению в лжесвидетельстве. Стоит сказать ещё о двух. Первый, кто донёс на Святого Максима - некий Янкель Шафер, который стал известен как аферист и крупный шантажист, за деньги писавший доносы на известных политиков и общественных деятелей. Второй «коронный» свидетель - полицейский провокатор Арнольд Дулишкович, разоблачённый как безнадёжный лгун ещё на предыдущем, Мармарош-Сигетском процессе.
Священномученик Максим страдал не только от врагов, но и от лжебратий. Священник Дигон, представлявший буковинскую митрополию, заявил в суде, что отказывался крестить детей униатов и при возможности не дал бы это сделать и отцам Сандовичу и Гудиме. Раболепство перед Габсбургами заставило этого священника забыть о своей главной обязанности (10)...
Здравомыслящие славянские политики, - такие, как Карел Крамарж и Вацлав Клофач, - нашли в себе мужество выступить в защиту Св. Максима. Крамарж недоумевал, как переход в Православие двух сёл может подорвать целостность Австро-Венгрии, если в составе империи и так находятся целые православные области (Буковина, Славония).
По словам Вацлава Клофача, «бессмысленные в политическом отношении процессы в Мармарош-Сигете и Львове ухудшили отношение к России. За последнее время Австро-Венгрия сделалась в глазах балканских народов традиционной гонительницей православия. Оба процесса очень взволновали русское общественное мнение». Вацлав Клофач вступил в яростную полемику с представителем украинофилов Клаусом фон Вассилко (Мыколой Василько). Фон Вассилко утверждал, «что Россия охотно захватила бы охотно восточную Галицию и Буковину», и задал вопрос, надо ли дожидаться, когда Россия нападёт. Клофач категорически отрицал существование агрессивных намерений со стороны России (11).
И прав оказался Клофач, а не барон Вассилко. Не Россия напала на Австро-Венгрию, а Четверной союз объявил войну России. Кстати, о «миролюбии» австрийской элиты можно было прочитать в той же прессе: «Граф Тисса храбро отступает, его статья звучит иначе, чем прошлогодняя кровожадная речь, призывающая болгар к войне с сербами. После аудиенции у германского императора Тисса пел хвалебные гимны Тройственному Союзу и угрожал России половиной германской армии...» (12).
Русский дух был так же ненавистен для элиты Австро-Венгрии, как и для одного малосимпатичного сказочного персонажа.
Св. Максима обвиняли «в стремлении к отторжению Галиции посредством распространения русского духа среди народа, главным образом, распространением православия» (13).
При прочтении материалов процесса приходит в голову мысль, что идеальным выходом из положения для Вены была бы массовая эмиграция русинов или вообще какое-нибудь их внезапное исчезновение из подлунного мира.
Вот пример: «Председатель оглашает по предложению прокурора сообщение школьного совета, в котором приводятся мотивы закрытия общежития (русинской бурсы - А.П.). Мотивы сводятся к следующему: воспитанникам общежитий прививалась идея культурного и национального единства русского народа, их обучали русскому языку, как языку родному... В общежитиях находились карты России, портреты русских деятелей, в общежитиях чествовали память русских писателей» (14).
Обучение русскому языку как повод для закрытия учебного заведения... И Австро-Венгрия почему-то считалась правовым государством...
Другие славяне, чувствуя, что с ними скоро могут поступить так же, протестовали.
В начале апреля 1914 года в Праге, при участии всех чешских партий состоялся митинг протеста против преследования отца Максима (15).
Голгофа.
Оправдание присяжными о. Максима стало для него первым шагом на Голгофу. Когда началась Отечественная война 1914 года и австрийская армия побежала из Галиции под богатырским натиском русского солдата, карательные тыловые команды на Львовщине начали без суда и следствия расстреливать всех, кого подозревали в сочувствии Святой Руси.
22 июля (4 августа) каратели арестовали о. Максима и нескольких его родственников и бросили в горлицкую тюрьму. 24 августа (6 сентября) 1914 года о. Максима вывели якобы «на прогулку». «О. Максиму связали сзади руки и завязали глаза полотенцем, после чего двое солдат взяли его под руки, вывели на площадь перед тюрьмой и поставили под каменной стеной. Напротив него стали на расстоянии четырёх шагов два жандарма с заряженными ружьями, а в стороне ротмистр Дитрих и начальник патруля... вокруг же площади собралась большая толпа зрителей... О. Максим, зная уже, что будет расстрелян, выпрямился и сказал отчётливо: «Господи, благослови!». Раздалась команда - и две пули пронзили грудь отца Максима. Однако, он не упал, а только покачнулся на стену. Ослабевшим уже голосом он произнёс: «Да живёт Русский народ и Святое Православие!». Тогда подошёл к нему начальник патруля, вынул револьвер и выстрелил в него в упор - в голову» (16).
... 21 августа (3 сентября) 1914 года Русская Императорская армия освободила Львов от австрийцев.
6 сентября нового стиля Архиепископ Евлогий «выбыл в Почаев и Львов для присоединения к православию галичан. Из Львова сообщают об освобождении из тюрьмы множества галичан, заточенных австрийцами за исповедание православия» (17).
«Во Львове, в подвалах дома бывшего наместника, найдены 26 сентября Дароносица, Святое миро, антиминс, выданный Константинопольским Патриархом Иоакимом Третьим и священническое облачение. Служитель бывшего наместничества объяснил, что эти священные предметы были отобраны у православного священника отца Максима Сандовича, арестованного в своё время на Лемковщине. Предметы эти с должным благоговением приняты были протоиереем Туркевичем и членом Государственной думы отцом В.М. Митроцким и перенесены в православную церковь Св. Георгия» (18).
Судьба о. Максима всё ещё оставалась неясной. Лишь в декабре 1914 года сведения о его мученической кончине подтвердились. «Прибывший из Горлиц гимназист сообщает, что был очевидцем расстрела Сандовича» (19).
Почитание убиенного священника не прерывалось с 1914 г. После 1921 г. на его могиле ежегодно совершались многолюдные паннихиды.
В 1994 году Польская Православная Церковь, а в 1996 - Русская Православная Церковь Заграницей причислили Максима Сандовича к лику Святых.
Молитвами Священномученика Максима да укрепится Новороссия, да возрастает и крепнет Православие по всей Русской земле!
Алексей Поповкин, кандидат исторических наук
Примечания:
1. Телеграммы.// Сибирь, 1914, N47.
2. Дело Семёна Бендасюка (по телеграфу от Санкт-Петербургского телеграфного агентства). //Московские ведомости, 1914, N47.
3. Волков Л. Львовский процесс.// Московские ведомости, 1914, N54.
4. Свояк. Львовский процесс против русских в Галиции (из «Нового времени»)// Холмская церковная жизнь, 1914, N6. С. 231-232.
5. Телеграммы.// Сибирь, 1914, N75.
6. Телеграммы.// Сибирь, 1914, N97.
7. Процесс Бендасюка.// Московские ведомости, 1914, N53
8. Телеграммы. Процесс Бендасюка. //Сибирь, 1914, N88.
9. Телеграммы. Дело Бендасюка. //Сибирь, 1914, N68.
10. Телеграммы. Дело Бендасюка и других.
// Сибирь, 1914, N72.
11. Австрийская делегация.// Московские ведомости, 1914, N107.
12. Телеграммы.// Сибирь, 1914, N75.
13. Телеграммы.// Сибирь, 1914, N51.
14. Телеграммы. Процесс Бендасюка.// Сибирь, 1914, N62.
15. Телеграммы.// Сибирь, 1914, N71.
16. Талергофский альманах. Пропамятная книга австрийских жестокостей, изуверств и насилий над карпато-русским народом во время всемирной войны 1914-1917 гг. Том 1. Львов, Изд-во Ставропигийского института. 1924. С. 181.
17. Телеграммы. //Иркутская жизнь, 1914, N4.
18. Поругание святыни. //Холмская церковная жизнь, 1914, N21, С. 815.
19. Телеграммы Петроградского Телеграфного агентства.// Олонецкие губернские ведомости, 1914, N261.
