Святой патриарх Фотий и судьба Православия в XXI веке

От редакции: Сегодня мы начинаем публикацию глав книги постоянного автора «Русской народной линии» священника Сергия Карамышева «Святой Патриарх Фотий и судьба Православия в XXI веке». Книга представляет собой переработку его дипломной работы «Святой патриарх Фотий в связи с проблемой разделения церквей», защищенной в 2013 г. в Костромской духовной семинарии.

Стоит ли говорить, что судьба Православия и судьба России неразрывно связаны? И что в силу этого книга, выводящая перспективы ближайшего будущего из далекого прошлого, может оказаться весьма полезной для нашего времени? К тому же личность великого иерарха Православной Церкви IX века святителя Фотия мало известна современникам. В книге отца Сергия на основании авторитетных исследований русских и зарубежных авторов его облик предстает вполне отчетливо и живо. Этот святой явился деятелем, остановившим в свое время западную агрессию против Православия, понявшим ее сущность и не вступавшим ни в какие компромиссы с врагами истинной веры. Его пример способен вдохновить современных ревнителей святого Православия в их стоянии за истину.

К сожалению, автор не располагает средствами для издания книги. Поэтому мы обращаемся к читателям «Русской народной линии» с просьбой помочь о. Сергию в подготовке издания книги. Свои предложения можно направлять в адрес редакции info@ruskline.ru или на e-mail автора sergiuskaramyshev@yandex.ru.

 

 

Ради свободы, ради благополучия этих, я готов принять на себя ваши обвинения, но одного обвинения не приму на себя - в нечестии

Патриарх Фотий

Говорить истину - это самое лучшее доказательство любви к людям

Патриарх Фотий

 

Введение.

 

1.                  Жгучие вопросы.

Казалось бы, какая прямая связь может существовать между XXI и далёким IX веком? Каким образом обращение к опыту давних событий может повлиять на современность? Настоящая книга является попыткой ответить на эти вопросы.

Проблема «разделения» Единой Вселенской Церкви на Восточную и Западную, которая обозначилась со всей остротой в правление Константинопольского патриарха Фотия, волнует умы христиан уже второе тысячелетие. Однако в ХХ веке она была поставлена Папской церковью, в целях прозелитизма, под несколько непривычным углом зрения. В 1923 г. папа Пий XI издал энциклику по случаю 300-летия со дня смерти униатского епископа Иосафата Кунцевича, в которой узаконил «Восточный обряд», т.е. не требовал от обращающихся из Православия в папство никаких изменений богослужебного строя, ни перемены Символа веры, а лишь признания папы главой церкви. Это новшество было приурочено к памяти Иосафата Кунцевича, разумеется, далеко не случайно. Как этот деятель настойчиво занимался прозелитизмом в русских областях Речи Посполитой, действуя огнем и мечом, так новые сеятели латинской веры призваны были заниматься тем же прозелитизмом, правда, действуя больше обольщением, чем силой. Важен ведь не метод, а результат!

 В том же году Пий XI обратился к собранию бывших православных священнослужителей, согласившихся на новый обряд, которых прибыло в Рим из оккупированных Польшей русских областей более 250 человек: «Говорите, пишите своим, что, благословляя вас, мы хотели благословить всех, не исключая и тех, которые не находятся в единой овчарне, которые себя именуют или заставляют именовать раздирающим душу названием «диссидентов»».[1] Под «диссидентами» здесь имелись в виду верные чада Православной Церкви.

10 декабря 1923 г. Восточная Конгрегация издала инструкцию для миссионеров, где предписывалось впредь «строго соблюдать все обряды и обычаи Греческой Церкви, исходящие от св. отцов... не вводить ничего нового, откуда чаще всего происходят только замешательства и соблазны».[2]

На основании названного документа, 21 января 1924 г., епископ Пшездецкий издал свою инструкцию для «Восточного обряда», в 3-м пункте которой сказано: «При совершении богослужений и таинств запрещается что-либо изменять, должно только прибавлять молитву за папу и епископов».[3] Впоследствии эти смелые для своего времени начинания были узаконены II Ватиканским собором (1962-65 гг.), в частности, декретами «О Восточных католических церквах» и «Об экуменизме».

К.Н.Николаев (1884-1965 гг.), бывший юрисконсультом Варшавской митрополии Русской Православной Церкви, комментирует выше приведенные заявления: «начало «Восточного обряда» заключалось в том, что брался русский православный обряд в его чистом предвоенном виде, и папа клал на него свою каноническую печать. В силу этого православные приходы переходили из юрисдикции православного епископа в юрисдикцию епископа католического. Не было никакой унии в смысле соединения, а было поглощение... В основу соединения положен только один догмат Римской Церкви, догмат конца XIX в. - первосвященства и папской непогрешимости».[4]

После II Ватиканского собора папство, вооружившись необходимыми со своей стороны узаконениями, стремится именно поглотить Православие. Поглощение идет незаметно: от совместных конференций - к совместным молитвам, преследующим некие благородные цели, например, мир во всем мире. Так политтехнологии начинают преобладать над богословием. А где политтехнологии - там игра по правилам века сего и в интересах князя века сего.

     Еще в 1948 г. К.Н.Николаев произнес слова, только сейчас ставшие фактом истории, когда в Западной Европе распродаются храмы и монастыри, чтобы быть перестроенными в мечети: «На Западе все кончено. Для католичества - холод и пустыня. Восток - вот содержание жизни сегодняшнего дня для Рима».[5]

Продвигаясь на Восток, папство просто-напросто паразитирует на сохранившихся здесь остатках благочестия христианского, чтобы, собрав здесь свою жатву, затем оставить и Восток пустыней, где водворится вполне уже объявшая Запад мерзость запустения. Невозможно сейчас христианский Восток заставить поклониться антихристу, а вот через два-три поколения, развращенных папством, - очень даже легко. Поэтому поглощение Православия Папством представляет собою, так сказать, стратегему миродержителя тьмы века сего.

Она не исключает изобретательности его земных клевретов в области тактики. Вынужденное отступление на Западе заставляет Папство быть более гибким на Востоке: «Вот почему вырабатывается особый взгляд на «Восточный обряд», и Рим готов отказаться от всех своих вековых утверждений и возвратиться к тому положению, в котором находилась Западная Европа во главе с Римским епископом пред конфликтом с Византией, окончившимся так называемым разделением церквей».[6]

Нынешние политтехнологи из Ватикана готовы признать вполне обозначившееся в правление святителя Фотия «разделение» досадным недоразумением, готовы на любые внешние уступки, последовательно требуя одного со своей стороны непременного условия - подчинения папе.

Неискушенному наблюдателю кажется, что это огромный шаг вперед в сравнении с неуступчивым IX веком. Такие неискушенные наблюдатели начинают обвинять православных в закостенелости, замкнутости, обскурантизме. Справедливы ли такие обвинения?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо углубиться в историю и дать оценку событиям, имевшим место в IX веке. Что тогда в действительности произошло? Досадное недоразумение, чему виной послужили человеческие страсти, или нечто совсем другое, подготовлявшееся целыми столетиями? Наконец, следует ответить на вопрос: такая ли уж это малая уступка - признать Римского понтифика уникальным источником Божественной власти и согласиться с «догматом» его «непогрешимости»?

 

2.    Предваряющие ответы.

В священном Символе Веры мы произносим: «Верую... во Едину Святую Соборную и Апостольскую Церковь», разумея при этом, конечно, Церковь Православную, состоящую из ряда поместных, которые находятся в общении друг с другом. Строго говоря, Церковь, уже в силу своей богочеловеческой природы, разделиться не может, так как не может разделиться Бог. От нее может отпасть часть; земная Церковь может количественно умалиться; однако и после отпадения части (или частей) Церковь не теряет своей полноты. «Бог един, вера едина, и Церковь Божия едина, - пишет святой праведный Иоанн Кронштадтский, - ибо Глава ее Христос Бог и Кормчий; одушевляющий все тело Церкви - Дух Божий, животворящий, Который и всю вселенную наполняет и оживляет. Без Главы Христа Церковь не Церковь, а сборище самочинное».[7]

Инициатива так называемого соединения Православной Церкви с неправославными, в первую очередь, с Папской, исходит из непонимания, на наш взгляд, имевшего место «разделения». Воссоединиться могут однородные части чего-либо. И вся проблема в том, что такая однородность отсутствует, т.е. Православная Церковь - богочеловеческий организм, а Папская - человеческий, однако имитирующий свою «божественность». Здесь уместно привести слова того же прав. Иоанна Кроншадтского: «натворили папы в своей Папской церкви разных фокусов, разных ложных догматов, ведущих к фальши и в вере, и в жизни. Это вполне еретическая церковь» (запись от 20.08.1908).[8]

То же самое говорит святитель Игнатий Брянчанинов: «Папизм - так называется ересь, объявшая Запад, от которой произошли, как древа ветви, различные протестантские учения. Папизм присваивает папе свойства Христа и тем отвергает Христа. Некоторые западные писатели почти явно произнесли это отречение, сказав, что гораздо менее грех - отречение от Христа, нежели отречение от папы. Папа есть идол папистов, он - божество их. По причине этого ужасного заблуждения благодать Божия отступила от папистов, они преданы самим себе и сатане - изобретателю и отцу всех ересей...»[9]

Приведенные здесь высказывания отцов Церкви не являются чем-то новым. Еще на заре русского духовного просвещения прп. Феодосий Печерский (в XI веке) говорил о латинстве как о ереси, предостерегая Великого Князя Изяслава не только от увлечения чужой верой, но даже и от похвалы ей: «Не подобает хвалить чужой веры. Если кто чужую веру хвалит, то становится он свою веру хулящим. Если же начнет непрестанно хвалить и свою и чужую, то окажется держащим двоеверие и недалеко от ереси. Ты, чадо, блюдись от таких деяний, не свыкайся с ними, но бегай от них, сколько можешь, и одну свою веру непрестанно хвали, подвизаясь в ней добрыми делами».[10]

Углубление в тему так называемого разделения, выступившего в качестве исторического факта при жизни патриарха Фотия, которого многие по сие время выставляют его прямым виновником, помогает понять природу названного события и ответить на вопрос, какие условия необходимы для действительного (которое может быть утверждено на Небе) воссоединения.

Обвинения в адрес патриарха Фотия, на наш взгляд, подобны обвинениям хирургу, ампутировавшему пораженную гангреной конечность, в том, будто бы он сделал это по своей склонности к садизму; хотя по справедливости следовало бы сказать, что он спас жизнь. Это мы и постараемся доказать.

 

Глава I. Предпосылки «разделения церквей».

 

1.1. Обособление Западной Церкви от Восточной в VIII веке.

В V-VII веках, несмотря на сокрушительные варварские погромы, сохранялось единство мировоззрения не только народов, входивших в состав уже сократившейся Римской империи, но и народов независимых, однако находившихся под обаянием греко-римской цивилизации. В области благочестия христианского Запад в основном тянулся за Востоком. Общение святостью, а не дипломатические переговоры иерархов, - вот, что сохраняло единство Вселенской Церкви. В обителях Синая, Палестины, Каппадокии, Египта можно было встретить уроженцев западных стран. Напитав здесь свои души благодатью, они устремлялись на родину, чтобы разнести семена доброго учения и святости по сердцам соотечественников. Также шли потоки паломников с Востока на Запад.

Древние подвижники Востока и Запада имели сходное умонастроение. Об этом пишет иеромонах Серафим (Роуз) Платинский в своем предисловии к книге «Vita Patrum»[11]. В разделе «Православная Галлия» он приводит для сравнения писания западных и восточных отцов-пустынников. Вот слова галльского подвижника V века прп. Евхерия: «Что за собрания святых, о благий Иисусе, дивно благоухающие подобно хранимому в алавастровом сосуде драгоценному мvру, зрел я своими очами! Всё здесь дышит сим благоуханием жизни. Они предпочитают благолепие внутреннего человека нарядности внешнего. Преуспевшие в делах любви, смирившиеся долу, благороднейшие в благочестии, крепчайшие в вере, скромные в поступи, скорые на послушание, молчаливые при встрече, величественно спокойные ликом: одним словом, они являют собою как бы чины ангельские в неослабном созерцании. Они не стремятся ни к чему, ничего не желают, разве соединиться с Единым для них Вожделенным. Не только ищут они блаженной жизни, но и живут ею; не только стремятся они к ней вскоре, но и достигают уже». [12]

Иеромонах Серафим комментирует: «Чтобы не показалось, будто эта щедрая «похвала пустыни» происходит от «западного романтизма», приведем здесь слова великого отца восточного монашества, жившего столетием раньше, свт. Василия Великого...: «О пустынное житие, обитель небесного обучения и божественного познания, училище, где Бог есть всё, чему мы учимся. О пустыня сладости, где благоухающие цветы любви блистают ныне огненным цветом, сияют ныне белоснежною чистотою. Там мир и тишина; и те, кто живет под ними, остаются неколеблемы ветром. Там фимиам совершенного умерщвления не одной лишь плоти, но, что еще достохвальнее, самой воли, и кадило непрестанной молитвы негасимо горит огнем божественной любви. Там различные цветы добродетелей, блистающие разнообразными украшениями, расцветающие благодатью неувядаемой красоты. О пустыня, услаждение святых душ, рай неисчерпаемой сладости!»[13]

Существовал один христианский народ, сильный общей верой. Братство во Христе стояло на первом месте, всевозможные национальные различия - на втором. Если плотское родство становится выше духовного - это показатель упадка веры. Сошествием Святого Духа все народы были призваны к единению во Христе. С оскудением благодати Святого Духа (по причине человеческого жестокосердия) народы опять разделяются, и по отдельности легче побеждаются сатаной.

Отчего же разделился единый народ? Благочестие постепенно оскудевало, и вместе угасало имперское самосознание, которое соответствует кругозору ощущающих себя членами единой Вселенской Церкви. Стремления разъединиться, обособиться, и, обособившись, навязывать свою волю другим, становились все более преобладающими.

Профессор Императорского Московского университета и Московской духовной академии А.П. Лебедев (1845-1908 гг.) пишет о христианской империи IX и последующих веков (общий же дух времени сложился, конечно, раньше) следующее: «Какая-то атмосфера своеволия пропитала всё и всех. Это было странное время, когда не стало более ни доверия правительства к народу, ни народа - к правительству, ни войска - к полководцу. Все жило в каком-то тяжелом, напряженном состоянии. Каждый пользовался минутою счастья, и хотя искал большего, но редко находил. В отношении народа к императорскому трону повторились печальные времена Римской языческой империи: императоры всходили на него часто для того, чтобы тотчас же снова оставить с бесчестием. Революция, путем которой теперь занимала престол большая часть императоров, деморализующим образом действовала и на правительство, и на народ. Какое благодетельное влияние на народ могло иметь правительство, которое и на день не уверено было в своей безопасности? Счастливцы, окружавшие непрочный трон, были своекорыстны и часто жестоки и мстительны. Народ, со своей стороны, не мог питать должного уважения к правительству, которое обязано своей властью капризу народа и, или самовольно, или же при помощи грубой военной силы захватило власть в государстве. Один историк взял на себя задачу пересчитать - сколько императоров трагическим образом было лишено трона в Византийской империи во все продолжение ее существования (от Аркадия до Магомета II) и пришел к следующим результатам. В продолжение существования Византийской империи 109 лиц занимали императорский трон, как императоры в первый или второй раз, или как сотоварищи императоров. Из них 34 умерло в своей постели, т.е. естественной смертью, 8 на войне или от какой-нибудь случайности. Из прочих: 12 добровольно или насильственно отказались от престола; 12 умерли в монастыре или в темнице; трое погибли голодной смертью; 18 были оскоплены, задушены, изгнаны, погибли от кинжала, низвержены с верха колонны.»[14]  

Так было в центре имперской власти - Константинополе. Отсутствие здесь мира и спокойствия заражало семенами разложения все государство, тем самым открывая возможность возникновения нового политического центра среди христианских народов, - в Риме, самые камни которого помнили былое политическое могущество этого единственного в своем роде Города.

В обозначенном ходе развития событий не было бы большой беды, если бы с политическим разложением Востока не произошло нравственного падения Римских первосвященников, соблазнившихся выпадавшей из рук византийских самодержцев политической властью, той самой, которой соблазнял диавол Великого Первосвященника в пустыне: «...берет Его диавол на весьма высокую гору, и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: все это дам Тебе, если, падши, поклонишься мне» (Мф. 4, 8-9). Итак, вина Востока заключалась в крайней политической нестабильности, которая была следствием падения с благородной высоты самодержавного строя по направлению к тирании, а вина Запада - в усвоении римскими епископами мирской власти. Эти два греховных начала оказывали друг другу взаимные услуги.

Еще в VII веке Римские первосвященники сияли благочестием. Папа Григорий Великий (Двоеслов) после того, как предстоятелю Константинопольской Церкви без предварительного обсуждения вопроса на соборе, был присвоен титул «вселенского», заявил о своем несогласии, а главное, несообразности этого титула с заповедью Божией: «Кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом» (Мк. 10, 45).

Сам папа Григорий именовал себя «раб рабов Божиих». Он писал императору Маврикию: «...говорю без малейшего колебания, кто называется вселенским епископом, или желает так называться, тот по своей гордости есть предшественник антихриста, ибо таким образом он заявляет притязание возвыситься превыше других. Заблуждение, в которое он впадает, проистекает из гордости, равной гордости антихристовой; ибо как этот злодей будет домогаться возвышения над всеми людьми и быть как Богом, так и тот, кто желает называться единым епископом...»[15]

Будучи вынужденным участвовать в бурных политических событиях своего времени, папа Григорий принципиально отказывался выступать в качестве государственного деятеля, ибо это противно 6-му Правилу святых апостолов: «Епископ, или пресвитер, или диакон да не приемлет на себя мирских попечений. А иначе да будет извержен от священного чина».[16]

Впрочем, в 593-м году Григорию Великому пришлось возглавить оборону Рима от осаждавших его Лангобардов. Подобным образом, и младший его современник патриарх Иерусалимский Софроний вынужден был возглавить оборону вверенного ему Богом города, два года сдерживая натиск арабских полчищ (что позволило заключить с Арабами приемлемый мирный договор). Это не умалило святости названных епископов - потому что свалившаяся на плечи людей Божиих власть нисколько их не услаждала, а скорее, становилась для них тяжким бременем.

В 599-м году Римская империя и Лангобарды согласились заключить мир, который вряд ли был возможен без нравственного авторитета папы Григория. Мирный договор подписывали: король Лангобардов и его герцоги, с одной стороны; - с другой, - наместник императора в Равенне. Король настаивал на том, чтобы свою подпись поставил и папа, но святой Григорий категорически отказался, - ибо он епископ, а не государственный деятель.

Смирение папы Григория было искренним и глубоким. Об этом свидетельствует, например, его современник блаженный Иоанн Мосх в своем «Луге духовном». Он передает рассказ аввы Иоанна Персидского: «Я ходил в Рим на поклонение гробам св. апостолов Петра и Павла. Однажды я стоял в городе и увидал, что идет папа Григорий, и что ему придется проходить мимо меня. Я решился поклониться ему. Заметив мое намерение, каждый из его свиты, один перед другим, говорили мне: «авва, не кланяйся!» Но я не понимал, почему это, и считал вовсе неприличным не поклониться папе. Когда папа приблизился ко мне, заметив мое намерение поклониться ему - говорю как перед Богом, братия! - папа первый бросился предо мною на землю и не прежде встал, как я первый стал на ноги. И облобызав меня с великим смиренномудрием, из своих рук дал мне три номисмы и приказал дать еще кусуллий[17] и все нужное. Я прославил Бога, даровавшего ему такое смирение, милосердие и любовь ко всем».[18]

Когда во время гонений на Православие со стороны монофелитов перед священноисповедником папой Мартином (VII в.) встал вопрос, что избрать: истину или политические выгоды, он, не задумываясь, избрал первое. Подобным образом тогда поступали как на православном Западе, так и на православном Востоке. Когда открылось гонение на святые иконы, первым противостал ереси Константинопольский патриарх Герман. Будучи подвергнут сильнейшему давлению со стороны властей, он предпочел оставить патриаршую кафедру со всем ее внешним блеском, чтобы навеки своим сердцем остаться со Христом.

С внешней стороны, подобным святым Мартину и Герману образом поступил папа Григорий III. Он смело отвечал в послании императору Льву Исавру: «Ты гонишь иконы, преследуешь и разрушаешь; остановись, подари нам молчание, и в мир возвратится покой, и прекратится соблазн. Западные короли приняли твои изображения с честью, пока еще не знали о твоем враждебном действии против икон...», но когда узнали «...о твоих детских выходках, то бросили на землю твои изображения и исцарапали твое лицо, и отвергли власть твою. Ты хочешь нас застращать и говоришь: пошлю в Рим военную силу и изображение святого Петра уничтожу, и связанного возьму тамошнего епископа, подобно тому, как это сделал Констант с папой Мартином».[19] Однако в этом смелом ответе слышны не только духовные, но уже и политические ноты - апелляция к «западным королям». Из этого уже видно, что Рим готов был превратиться в политический центр, противостоящий Константинополю. К сожалению, Восток, занятый внутренними смутами, этого своевременно не заметил.

Как бы то ни было, военный флот, посланный Львом Исавром на Рим, разбило бурей. Это дало возможность Западу идти своей, отличной от Востока, дорогой. Что он и сделал.

 

1.2. Критика так называемой этнической теории происхождения папства.

Богословы-эллинофилы указывают в качестве причины позднейших притязаний Римских епископов на главенство во Вселенской Церкви некое особенное властолюбие и горделивость Латинской нации, каковые качества, подобно заразной болезни, будто бы, перешли на все западноевропейские народы. Все это не более чем фантазии, не подтвержденные историческими фактами, ибо горделивая нация не способна сплотить вокруг себя многие племена и удерживать их на протяжении веков, как это удавалось Римлянам; осуществление подобной задачи - удел наиболее терпеливых народов.

Император Каракалла даровал в 212 г. римское гражданство всем свободно рожденным жителям Империи. Представители разных национальностей юридически были равны. В том же III веке мы находим императора-иноплеменника - Филиппа Аравитянина. Объявить имевшее место грехопадение всего лишь особенностью национального самосознания - дьявольская уловка. Вдвойне же худо, когда одну из благороднейших наций (Латинскую) обвиняют в неких изначально низменных устремлениях. Виновата не национальность, а грех гордыни, развивавшийся постепенно и, наконец, объявший Западный мир в период утверждения власти Каролингов.

Чтобы доказать несостоятельность этнической теории, углубимся в историю еще на несколько столетий. Греческие народности рубежа III-II веков до Р.Х. находились в убийственном антагонизме. Если бы не римское завоевание, они просто истребили бы друг друга. Так, в ходе Македонской войны царь Македонии Филипп, раздраженный тем, что не смог приступом взять Афины, предпринял тотальное уничтожение всех памятников культуры, расположенных в предместьях города, начав с гробниц знаменитых Афинян, чьи кости были выброшены из могил, и закончив храмами. Как повествует Тит Ливий, «...царю показалось мало разрушить храмы, мало свалить на землю статуи, он велел раздробить и камни, дабы даже они не лежали в развалинах целыми. Когда все это кончилось, - не столько оттого, что насытилась ярость, сколько оттого, что нечего было больше разрушать, - Филипп покинул вражеские пределы...»[20]

Афиняне ответили царю Филиппу, быть может, не менее жестоко, утвердив закон, согласно которому предписывалось «...все статуи Филиппа, все его изображения с подписями под ними, а также изображения его предков мужского и женского пола снять и уничтожить, а праздники и жертвоприношения в его честь и в честь его предков, равно как должности ведавших ими жрецов, отменить. И места, где было что-либо возведено или выбито в надписях в честь Филиппа, считать проклятыми и в тех местах никогда не воздвигать и не освящать ничего из предназначенного законами божескими и человеческими стоять в местах чистых и неоскверненных. Жрецам же к каждой молитве за Афинский народ, за его союзников, за войско и флот присовокуплять проклятия Филиппу, его детям, его царству, его войску, сухопутному и морскому, всему племени Македонскому и имени его. И еще прибавлено было, что также и в будущем, если кто предложит что-нибудь в порицание Филиппу, то всё это Афинский народ примет и утвердит; если же кто предложит что-нибудь в оправдание Филиппа, то дозволяется такого убить, и убийство будет считаться законным.»[21] Еще один эпизод той войны: жители Абидоса, осажденного Филиппом, не надеясь на милосердие осаждавших, бились до последнего, после чего сами, перерезав всех женщин и детей, уничтожив все ценное, устроили массовый суицид.

Римлян поражало взаимное ожесточение греческих племен. Когда Филипп проиграл войну, союзные Римлянам Этолийцы выступили за совершенное уничтожение Македонского царства. На это римский военачальник с консульскими полномочиями Тит Квинкций Фламинин, которому было всего 33 года, победитель Филиппа, возразил: «...Этолийцы забывают и римский обычай, и свои собственные суждения: сами же они на всех предшествующих советах и переговорах всегда рассуждали об условиях мира, а не о войне на уничтожение; а Римляне издревле склонны щадить побежденных: недавно они согласились на мир даже с Ганнибалом и Карфагенянами, явив тем выдающийся пример кротости. Но даже если оставить в стороне Карфагенян, - сколько раз союзники шли на переговоры с самим Филиппом, ни разу речь не шла о том, чтобы ему отречься от престола. Ужель они станут неумолимы только оттого, что он проиграл битву? С вооруженным врагом надобно быть безжалостным, но с побежденным всего важнее великодушие. Македонские цари представляют собою угрозу свободе Греков; но если уничтожить их царство, их народ, то в Македонию, в Грецию хлынут племена дикие и неукротимые - Фракийцы, Иллирийцы, Галлы. Как бы союзники, заботясь об устранении ближайшей угрозы, не открыли дверь для несчастий куда как страшнейших.»[22]

Римляне не только принесли Греции долгожданный мир, но и поставили Греков в разряд своих учителей, перенимая у них с величайшим усердием все самое лучшее в областях науки и искусства. Где здесь гордость и превозношение? По прошествии же столетий Греки с Римлянами настолько сроднились, что совершенно справедливо бытуют теперь такие понятия, как греко-римская цивилизация, греко-римская культура. Греки, обогатив Римлян своими достижениями, сами переняли у них имперское мировоззрение и даже имя - «Ромэи»; сохраняли его веками - до тех пор, пока не скатились в прежнее болото шовинизма. Еще в VI веке никаких поползновений в его сторону не наблюдалось. Доказательством может служить тот факт, что святой император Юстиниан Великий собирался одно время перенести столицу в Карфаген с целью обезопасить имперскую администрацию от угрозы славянских нашествий и приблизить центр государства к западным провинциям - Италии, Испании, Мавритании.

Впоследствии, когда в результате грандиозных территориальных потерь, подавляющее большинство населения государства стали составлять Греки, их имперское мировоззрение постепенно заменилось эллинским шовинизмом, они утратили былое великодушие по отношению к иноплеменникам, поэтому их Империя умерла.

Исходя из сказанного, можно утверждать, что, по крайней мере, часть вины за разделение Христианского мира лежит на них. Постепенно ослабевая в подвиге имперского служения, они оставляли на земле пустоту, тем самым открывая возможность, соблазн учреждения лжеимперии. Восток был постоянно терзаем расколами то на религиозной, то на политической почве. А надменность Греков по отношению к новым народам Запада, разумеется, менее образованным и менее культурным, возвела преграду, разделила Христианский мир. Гордыня греческой надменности вызывала в среде западных народов, конечно, не смирение, а гордыню уязвленного самолюбия, переходящую в агрессию. Это был путь в никуда. Выше была представлена одна из ситуаций, послуживших к разделению, которая явилась следствием фанатизма беззаконного императора Льва Исавра.

Взирая на Римского первосвященника как на воплощенное совершенство, как на главу Церкви, что, конечно, не соответствовало действительности, ибо Глава Церкви - Христос; вожди западных народов, в силу своей духовной и политической незрелости, оказались неспособными положить твердые пределы власти своего первосвященника в делах мирских.

 

1.3. Принятие Римскими первосвященниками во второй половине VIII века мирской власти.

Начало чисто мирской власти Римских епископов было положено папой Захарией I (741-752 г.г.), по происхождению сирийцем. Оставив прежних политических союзников, герцогов Сполето и Беневента, он стал поддерживать короля Луитпранда. Последний, расправившись с герцогами, в знак благодарности передал во власть папе, как светскому правителю, четыре города. За принятие этого дара папу полагалось извергнуть из сана, но ничего не было сделано. Как показал исторический опыт, духовная власть первосвященников должна уравновешиваться государственной властью христианских правителей. Когда она ослабевает или вовсе упраздняется, у епископов возникает греховный соблазн взять бразды мирского правления в свои руки, соблазн поистине диавольский, тот самый, каким искушал враг рода человеческого Спасителя в пустыне. Именно здесь корень всех зол, что произросли в Римской Церкви.

Плоды этого отступничества не замедлили сказаться на мировоззренческом уровне. Приведем пример. Папа Стефан III, помазавший в короли над Франками узурпатора Пипина, призвал его в Италию для войны против Лангобардов. Не следует забывать, что в то время Рим де юре входил в состав Римской империи с административным центром в Константинополе, а папа был подданным императора, и поэтому не имел права заключать какие бы то ни было соглашения с представителями других государств. Фактически он встал на путь государственной измены. Однако и этого мало. Как говорит профессор Ф.И.Успенский[23]: «Если он вступал в союз с Франкским королем, то с этим вместе, в силу тогдашних государственно-правовых воззрений, ему необходимо было перенести на чужеземного государя звание патриция, с которым соединялись верховные права над Италией, воплощавшиеся в наместнике императора экзархе Равенны. Но папа не располагал этим правом...»[24] Таким образом, Стефан III оказался похитителем императорской власти.

Тайные переговоры Стефана III с Пипином увенчались успехом. Их итогом стало путешествие папы во Францию в 754-м году. Об этом пишет историк города Рима Грегоровиус: «Узурпатор трона Хильдерика находил нужным успокоить возмущение Франков торжественным актом помазания от руки самого папы. Здесь и там сцеплялись отношения и разнообразные потребности людей. Папа, восставший против императора, и Пипин, похитивший корону у своего короля, устроили дальнейший ход истории народов. Из взаимных потребностей Рима, который нуждался во внешней помощи, и юной династии Каролингов выросла германо-римская империя.»[25]

Пипин принудил короля лангобардов Айстульфа к уступке папе земель и выплате контрибуции. Но тотчас после выхода короля Франков из Италии возмущенный Айстульф осадил Рим и потребовал выдачи ему Стефана. Последний посылает слезные просьбы о помощи своему покровителю. Одно из его посланий, которое приводится ниже, Ф.И. Успенский назвал «неподражаемым образцом самого постыдного злоупотребления высшими принципами веры и насилия немощной совести»: «Я, апостол Пётр, предизбранный по милости Божией, просветитель всего мира, получил от Бога власть вязать и разрешать людей. Посему все повинующиеся мне да будут совершенно уверены в разрешении их грехов. Я, апостол Божий Пётр, взываю к вам, как к моим сыновьям, защитите от рук врагов Рим и народ, Богом мне вверенный, и не допустите до осквернения дом, в котором покоится мое тело... Будьте уверены, я стою перед вами как живой и мое воззвание подкрепляю сильными обязательствами... И Госпожа наша, Матерь Божия, Приснодева Мария, вместе со мною увещевает вас и повелевает вам, также и престолы, и господства, и все небесное воинство, и мученики, и исповедники, и все угодники Божии... Защитите и освободите со всею поспешностью св. Церковь от руки Лангобардов... тогда и я в сей жизни и в день воздаяния буду вам покровительствовать и приготовлю вам в царстве Божием светлые и прекрасные обители, где вас ожидает награда вечного воздаяния и бесконечные райские увеселения... Заклинаю вас, возлюбленные, Богом живым: не дозволяйте Лангобардам терзать мой Рим и обитающий в нем народ, иначе ваши души и тела будут мучиться и терзаться в вечном тартаре вместе с дьяволом и его слугами...»[26]

При внимательном рассмотрении в этом послании можно разглядеть, точно в зародыше, всё имеющее явиться миру мощное древо папизма: со взглядом на папу как наместника верховного апостола Петра, и даже более - наместника Самого Христа; со взглядом на спасение как вознаграждение за некую сумму добрых дел, подобно купле-продаже, причем, насколько они добрые, определяет опять же папа; с торговлей индульгенциями, в которых прописано прощение любых будущих грехов; с ненавистью к дерзающим оказывать Римскому первосвященнику неповиновение; со страшными угрозами в адрес ослушников; с окончательно оформившимся только к 1870-му году догматом о непогрешимости папы в вопросах вероучения и церковной дисциплины.

После смерти королей Айстульфа и Пипина вновь избранный Лангобардами король Дезидерий заключил с королевой Франков Бертой проект родственного союза, который предполагал брак сына Дезидерия и франкской принцессы, а также брак лангобардской принцессы с одним из сыновей Берты: Карлом или Карломаном. Увидев в этом родственном союзе угрозу своей политической власти, папа Стефан IV пишет в послании к, уже ставшему королем, Карлу: «До нашего слуха дошло нечто такое, о чем мы не можем говорить без душевного сокрушения: будто бы Дезидерий убедил Ваше Величество вступить в брак с его дочерью. Если так, я почитаю это за дьявольское наваждение, ибо это не будет супружеское соединение, но самое позорное сожительство. Мы знаем из истории Божественного Писания, как тяжко грешат те, которые вступают в брак с иностранками. Я не могу допустить, чтобы такое дело могло совершиться без участия дьявола. Как знаменитый народ Франков, превосходящий славою все другие, блестящий и знаменитый род Вашего Величества... смешался с вероломным и паршивым племенем Лангобардов! Да Лангобардов никогда и не считали народом, от них происходит какое-то прокаженное отродье! У кого есть здравый смысл в голове, тот и помыслить не может, чтобы такие именитейшие короли позволили себе столь отвратительное и ужасное смешение. Ибо какое общение света с тьмой и какая часть верного с неверным?» Заключается послание угрозами: «Эту нашу просьбу и увещание мы возложили на раку св. Петра и совершили над ней бескровную жертву, и со слезами посылаем ее прямо из церкви. И если кто, чего да не будет, преступит это увещание, да будет ему известно, что силою власти господина моего, блаженного Петра, ему угрожает отчуждение от Царства Божия и вечные муки вместе с дьяволом».[27]

Если принадлежавших его пастве, исповедовавших ту же самую, что и Франки, веру, папа называет неверными и «паршивыми», чему удивляться, когда в последующее время римские епископы так называли Греков?! «Вина» Лангобардов заключалась не в догматических или обрядовых разногласиях с папой, а в политических притязаниях. Также и с Греками: любые обвинения в несоблюдении канонов и обрядов - лишь повод (как и предполагавшаяся женитьба Карла). Цель же - достижение политического преобладания.

 

1.4. Адриан как основатель «классического» папства.

Довольно скоро папство, гордость которого росла как на дрожжах, вступило в новое качество, чтобы от сравнительно незначительных по своему политическому весу Лангобардов перенести свои властные притязания на Греков. Архимандрит Владимир Гетте[28] говорит о психологических мотивах неприязни римских первосвященников к Константинополю: «Политическое разделение подготовило религиозную рознь между Востоком и Западом. Рим возникал из своих развалин в то время, когда Константинополь склонился к падению. Папы, ставшие более богатыми и более могущественными, чем когда-либо, коронованные царским венцом светской власти, должны были прийти к мысли о мщении за унижения, коим они подвергались, как думали они в своей гордости».[29]

Неприязнь Запада к Востоку вполне обнаружилась перед созывом VII Вселенского Собора. Прежде, чем согласиться на свое избрание в патриархи града Константинова, святой Тарасий произнес речь, в которой, среди прочего, сказал: «Вот главный предмет моего опасения (принять епископство): я вижу Церковь разделенной на Востоке; мы говорим между собою на разных языках, и многие согласны с Западом, который анафематствует нас каждый день. Страшная это вещь отлучение (анафема), которое изгоняет из Царства небесного и приводит к тьме кромешной; для Бога нет ничего приятнее единения, которое делает из нас единую Кафолическую Церковь, как мы исповедуем это в Символе. Поэтому я прошу вас, братие мои, и думаю, что это же составляет и ваше желание, ибо вы боитесь Бога: я прошу вас, чтобы император и императрица созвали Вселенский Собор, дабы мы сделались единым телом, под единой главой, которая есть Иисус Христос. Если император и императрица согласятся с моей просьбой, то я подчиняюсь их приказаниям и вашему избранию; если же нет, то мне невозможно согласиться с этим...»».[30] Мудрый кандидат в патриархи уже тогда отчетливо видел наметившееся разделение между Востоком и Западом и не обманывался: даже осуждение иконоборцев на Вселенском Соборе вряд ли могло возродить прежнее единство, ибо разделение уже вполне приобрело политические очертания, стало, так сказать, затвердевать. Однако Тарасий сделал все, что от него зависело, дабы предотвратить обозначившийся раскол.

Тотчас после посвящения он отправил общительную грамоту Церквам Рима, Александрии, Антиохии и Иерусалима. Изложив, по традиции, в ней свое исповедание веры, Константинопольский патриарх приглашал представителей этих Церквей на Собор. Императрица Ирина также направила от имени своего тогда еще несовершеннолетнего сына императора Константина (как защитника и покровителя вселенского Православия) и от себя лично послания патриаршим престолам, в том числе Римскому, с приглашением на Собор.

Ответ папы на почтительное письмо императрицы отличается небывалым прежде в подобной переписке тоном. Адриан говорит здесь не как епископ - покровителю Православия, а как один государь - другому. Предъявив требование возвратить «отчины святого Петра» на Востоке, ранее конфискованные иконоборствовавшими императорами, далее он выдвигает следующие претензии: «Мы очень удивились, увидевши, что в вашем письме Тарасию усвояется титул вселенского патриарха. Константинопольский патриарх не занимал бы даже и второй степени, без согласия на то нашего престола; если он есть вселенский, то поэтому обладает и первенством пред нашею Церковью? Все христиане понимают, что это есть забавное притязание».[31]

Названный титул, в свое время справедливо подвергнутый критике со стороны папы Григория Двоеслова, вызвал теперь раздражение Адриана в силу совсем других причин. Он увидел в нем посягательство на абсолютную власть Римского епископа.

Константинопольские патриархи, хотя усвоили указанный титул в конце VI века, однако не претендовали на то, чтобы управлять всеми поместными Церквами, почему в дальнейшем новый титул и перестал возбуждать энергичные возражения. Но Римский епископ сам желал теперь не нового титула, а реальной власти над всеми остальными патриархами.

Далее в своем письме Адриан рекомендует Восточному императору (хотя никто и не думал спрашивать его советов, имея у себя, в Константинополе, своего духовного наставника) брать пример с Карла, Франкского короля: «Следуя нашему совету... он покорил все варварские народы на Западе; он передал Римской Церкви, в вечное владение, провинции, города, замки, отчины, которые удерживали Лангобарды и которые по праву принадлежали св. Петру; он не перестает каждый день жертвовать золото и серебро для блеска Церкви и для питания бедных».[32]

Архимандрит Владимир с убедительностью доказывает, что новый, необыкновенно властный, тон папство усваивает с 785 г., т.е. с того самого года, когда Адриан переслал Ингельрамну, епископу Мецкому, сборник Ложных Декреталий (составление которых приписывалось Исидору Севильскому и согласно которым Римский епископ объявлялся главою всех Церквей): «Сам ли Адриан составил сборник подлогов? Мы этого не знаем, но факт неопровержимый, что это произошло в самом Риме, во время папствования Адриана; и в год, когда он с таким высокомерием писал восточному императору, этот папский кодекс упоминается впервые в истории... Адриан знал, что Декреталии, содержащиеся в кодексе Ингельрамна, ложны. Доказательством этого служит то, что за десять лет прежде он дал Карлу, Франкскому королю, кодекс древних канонов, согласный со сборником, признаваемым, вообще, за сборник Дионисия Малого. Поэтому Ложные Декреталии были составлены между 775 и 785 годами. Эпоха была благоприятной для подобных измышлений. Вследствие вторжения чужестранцев, которые покрыли развалинами и кровью весь Запад, церковные и монастырские библиотеки были уничтожены; клир был погружен в самое глубокое невежество. Восток, покорный мусульманам, почти не имел никаких сношений с Западом. Папство воспользовалось этими бедствиями; оно создало политико-религиозный трон на... развалинах и нашло льстецов, которые, не краснея, измышляли и распространяли во мраке лживые документы для сообщения божественного характера учреждению, не имевшему другого источника, кроме честолюбия.»[33]

В 787 г. состоялся Второй Никейский, он же VII Вселенский, Собор. На нем были читаны письма Адриана к императору, императрице и к патриарху Тарасию, но лишь догматическое их содержание. Папские возражения против титула «вселенский» и его жалобы по поводу отчин св. Петра были обойдены молчанием. Римские легаты не решились возражать. Собор объявил, что одобряет учение папы. Затем прочитаны были письма патриарших престолов Востока, в результате чего выяснилось: их учение совпадает с учением Запада. Его сличили с учением отцов Церкви, дабы доказать не только настоящее единодушие, но и непрерывность учения. Архимандрит Владимир Гетте комментирует: «Акты VII Вселенского Собора, равно как и предшествующих Соборов, ясно показывают, что Римский епископ был признаваем в Церкви первым только ради чести; что его свидетельство не имело иной учительной власти, кроме той, что на это свидетельство могли смотреть, как на свидетельство Западной Церкви; что папа не имел в Церкви никакой индивидуальной власти, но обладал лишь властью коллективной, коей священническое сообщество было эхом и истолкователем.»[34]

Таким образом, папа Адриан создал правовой прецедент: впервые в официальных документах он: 1) заявил претензии на абсолютное главенство во Вселенской Церкви, 2) предъявил защитнику Вселенской Церкви - императору - претензии не как епископ, а как глава отдельного государства.

 

1.5. Учреждение Западной Римской империи в качестве противовеса Восточной.

 

Оставаясь в своем звании, Римскому епископу все же трудно было соперничать с пребывавшем в Константинополе Римским императором. Поэтому следующим закономерным шагом на пути эманципации Запада от Востока явилось венчание короля Франков Карла в 800-м году вторым Римским императором (или противо-императором). Бывшие прежде него вожди народов, почитавшихся Греками варварскими, не дерзали посягать на это достоинство и довольствовались, самое большее, званием римского патриция. Здесь мы имеем дело с осознанным противопоставлением западного вождя Востоку. Идеологом этого революционного движения выступил ученый друг Карла Алкуин. Он так наставлял короля Франков: «промышлением Господа нашего Иисуса Христа Вы поставлены главой христианского народа: могуществом Вы выше упомянутых властей[35], мудростью славней, достоинством царства превосходней. В тебе одном почиет спасение христианской Церкви, ты мстишь злодеям, ты исправляешь заблудших, утешаешь печальных, поощряешь добрых».[36]

Последние слова - грубая лесть. Вместо того, чтобы её гнушаться, как свойственно честному человеку, предводитель Франков указанными словами вдохновился и оказался через это в числе прельщенных. Яд прелести под покровительством высшей духовной и светской власти скоро поразил собою весь Запад Европы. Самое ужасное следствие этого явления - прекращение живой связи людей с Богом, оскудение святости. Именно с этого времени постепенно исчезают в странах Запада образцы высокой подвижнической жизни, а впоследствии принимают извращенные формы.

В конце 800-го года в праздник Рождества при большом стечении народа в храме св. Петра папа возложил корону на голову Карла. Но кульминацией западной «самостийности» явилось утверждение за Карлом императорского титула со стороны Константинополя (Увы, пагубнейший пример! Божественное достоинство, ведь речь идет о Помазаннике, стало предметом купли-продажи. Чей грех больше: продающего или покупающего? - Скорее, продающего.). Для этого Карл завоевал принадлежавшую Восточной империи Венецию и прилегавшее к ней побережье, а затем предложил возвратить их в качестве платы за признание его законным императором, на что Восточный император Никифор охотно согласился. «В 812 г. Карл подписал договор об уступке Восточной империи спорных областей на севере Италии и Далматинского побережья и, в свою очередь, торжественно приветствован был со стороны Византийского посольства титулом императора. На возвратном пути через Рим посольство виделось с папой Львом, который вручил ему подписанный им акт церковного мира между Римом и Константинополем. В свою очередь, Константинопольский патриарх не замедлил отправить в Рим синодик, которым покрывались любовью и братским общением все предшествовавшие недоразумения и раздоры».[37] Все это можно назвать успехом дипломатии. Однако до подлинного мира, до подлинного братского общения было теперь, как никогда ранее, далеко.

 

 

Продолжение следует.

 

Примечания:

[1] Цит. по: Николаев К.Н. Экспансия Рима в Россию. М, 2005. 359 с. - С. 85.

[2] Николаев К.Н. Экспансия Рима в Россию. - С. 86.

[3] Там же.

[4] Там же. - С. 75.

[5] Там же. - С. 47.

[6] Там же. - С. 35.

      [7]Иоанн Кронштадтский, прав. Дневники. [Электрон. ресурс] / Сайт Леушинского подворья.  http://leushino.ru/ioann/o_katolikah.html - 06.06.13.

[8] Иоанн Кронштадтский, прав. Предсмертный дневник. 1908 год: май - ноябрь. М. - С-Пб: Отчий дом; Архивный комитет С-Петербурга и Лен. Области; Центр. Гос. Ист. Архив С-Петербурга; Мемориальная квартира св. прав. Иоанна Кронштадтского, 2006. 181 с. С. 52.

[9] Игнатий (Брянчанинов), свт. О ереси и расколе. // Православное чтение. М. 1992. № 5-6. С. 5

[10] Феодосий Печерский, преп. Послание к князю о вере латинской  того же Феодосия к тому же  Изяславу. // Библиотека литературы Древней Руси. СПб.: Наука, 1997. - С. 448.

[11] С лат. «Жизнь отцов».

[12]Серафим (Роуз), иером. Православная Галлия. // Григорий Турский, свт. Vita partum. М.: Издательский дом Русский паломник, 2005.  414 с. - С. 124-125.

[13] Там же - С. 125-126.

[14] Лебедев А.П. Очерки внутренней истории Византийско-Восточной Церкви в IX, X и XI веках. // Лебедев А.П. История Византии. М.: Дар, 2005. 783 с. - С. 6-7.

[15] Цит. По: Владимир (Гетте), архим. Папство как причина разделения церквей, или Рим в своих сношениях с Восточной церковью. М.: Фонд Имперское возрождение, 2007. 245 с. - С. 142-143.

[16] Правила святых апостол с толкованиями. М.: Издание Московского общества любителей духовного просвещения, 1876. 626 с. - С. 22.

[17] Род короткой одежды.

[18] Иоанн Мосх, блаж. Луг духовный. Сергиев Посад, 1915. 282 с. - С. 180-181.

[19]Цит. по: Успенский Ф.И. История Византийской империи. М.: Астрель, 2001. В пяти томах. Т. 2. С. 258.

[20] Тит Ливий. История Рима от основания Города. М.: Научно-издательский центр «Ладомир», 2005. В трех томах. Т. 2. С. 567.

[21] Там же. - С. 584-585.

[22] Тит Ливий. Ук. соч. - С. 643-644.

[23] Фёдор Иванович Успенский (1845-1928 гг.), выпускник Костромской духовной семинарии, директор Русского археологического института в Константинополе, затем - академик Академии наук СССР и одновременно председатель Российского Палестинского общества.

[24] Успенский Ф.И. Ук. соч. Т. 2. С. 349-350.

[25] Там же.  -  С. 348.

[26] Цит. по: Успенский Ф.И. Ук. соч. - Т. 2. -  С. 356-357.

[27] Цит. по: Успенский Ф.И. Ук. соч. - Т. 2.  - С. 362.

[28] Архимандрит Владимир Гетте (Гетте Рене Франсуа, 1816-1892 г.г.) - священник Папской церкви, присоединившийся в 1862 г. к Церкви Православной. За книгу «Папство как причина разделения Церквей» (1863 г.) по ходатайству свт. Филарета Московского (Дроздова) получил степень доктора богословия Московской духовной академии. В 80-х годах участвовал в полемике с известным русским философом В.С.Соловьевым, который, будучи подстрекаем иезуитами, ратовал за соединение Папской церкви с Православной.

[29] Владимир (Гетте), архим. Папство как причина разделения Церквей, или Рим в своих сношениях с Восточной Церковью. М.: Фонд Имперское возрождение, 2007. 245 с. - С. 162.

[30] Цит. по: Владимир Гетте, архим. Ук. соч. - С. 162-163.

[31]  Цит. по: Владимир (Гетте), архим. Ук. соч. - С. 163.

[32] Там же - С. 164.

[33] Владимир (Гетте), архим. Ук. соч. - С. 168.

[34] Владимир (Гетте), архим. Ук. соч. - С. 169-170.

[35] Здесь имеется в виду Восточная империя.

[36] Цит. по: Успенский Ф.И. Ук. соч. - Т. 2. - С. 432.

[37] Успенский Ф.И. Ук. соч. - Т. 2. - С. 472.