Где-то на самых задворках Подмосковья пролегает она, невидимая черта, отделяющая «московскую агломерацию» от настоящей России. Ещё совсем недавно мелькали за окном нашего автомобиля бетонные скелеты обрастающих кирпичным мясом новостроек, кичливо-безликие особняки, громоздкие коробки торговых центров. А теперь - тишина, утопающие в зелени редкие поселения, успокаивающий светлый простор.
Россия. Много ли знаем о ней мы, уже относительно молодые, живущие в Москве писатели? И даже те из нас, что смотрят на неё с любовью и затаённой болью, смотрят всё-таки со стороны, невольно высматривая провинциальный колорит.
Поэтому и высыпали мы из машины, когда увидели на тверской земле зарастающую молодыми деревцами церквушку с двумя отдыхающими на покосившемся куполе аистами.
Потому и выхватили торопливо из рюкзаков фотоаппараты, стремясь запечатлеть этот редкий, едва ли не инопланетный для многих москвичей вид.
Мы, несколько поэтов, членов Комиссии по творческому наследию Николая Тряпкина, едем в село Степурино Старицкого района. Николай Иванович - уроженец этого района. Деревни Саблино, где родился выдающийся поэт, уже больше полувека, как нет на земле. Но есть поле, которое теперь входит в земли Степуринского сельского поселения. На месте деревни в прошлом году нам с помощью степуринцев удалось поставить поклонный крест.
А в этом году наша цель - установить скромный памятный знак у просёлочной дороги, пролегающей мимо бывшего Саблина. Доски для щита, на котором будет укреплён баннер, уже лежат, дожидаются нас в полуразрушенном степуринском храме. Но сначала - выступление на празднике села, к которому приурочили и недавно возрождённую в Степурине некогда знаменитую ярмарку.
Запестрели цветные палатки
У Николы на вешнем торгу.
И проносятся сверху касатки,
И мелькают качели в лугу.
Сколько хмеля и всяческой славы
Пролилось на окрестный пустырь!
И цветут монастырские травы,
И, как солнце, горит монастырь.
Успевай лишь примериться к цели:
Тут и лён, и кадушки, и хлеб...
Нет, конечно, мы не ждали, что в современной русской деревне возможно такое самобытное яркое празднество, какое запомнилось в раннем детстве Николаю Тряпкину. И всё-таки хотелось верить, что увидим мы нечто, от чего повеяло бы той, хлебосольной корневой Россией, о которой узнать теперь можно только из книг.
И вот мы в Степурине. Ярмарка - полтора десятка палаток, торгующих дешёвым китайским ширпотребом. Кое-где всё же проглядывают и местные товары - мёд, творог.
Торговля идёт на главной сельской площади, над которой печально возвышается степуринский храм с целой уже берёзовой рощицей на стенах. Вот что можно прочитать о современном состоянии храма на сайте, посвящённом туризму в Старицком районе: «...Храм св. Флора и Лавра в Степурине находится на грани саморазрушения! Необходимо собрать средства для укрытия купола и окончить ремонт помещения в здании колокольни, чтобы там можно было проводить Богослужения, сейчас с потолка падают камни. Весной 2012 года разрушение частично приостановлено, установлена крыша над пределом колокольни...»
Перед официальным открытием праздника в этом храме, вернее, в расчищенном от мерзости запустения уголке его, начинается молебен святым Флору и Лавру, покровителям села. Кроме нас, четверых москвичей, здесь собралось с десяток человек, в основном пожилых женщин.
А местные мужики с утра расположились кучками в небольшом парке у стен храма. Пьют, кажется, даже не водку, дешёвый портвейн. Парк этот накануне очищали от накопившегося за год хлама (в основном пустых бутылок) местные школьники. Наверное, были среди них и дети вот этих пьющих мужиков, что порой даже нужду справляют в кустах у самых церковных стен. Веками храм был главным местом во всей округе, куда люди шли вспомнить о том, что не хлебом единым в скоротечном своём земном бытии жив человек. И сейчас его сиротливые стены остаются центром притяжения. Но уже в основном для пьющих неприкаянных степуринцев. Можно ли после всех духовных разрух двадцатого века винить этих сельских жителей, что святыня их дедов для них теперь просто место в центре села, где изо дня в день привыкли они отуманивать сознание дешёвым зельем? Не знаю, не берусь судить.
- У нас дачников сейчас довольно много стало. Они подработать предлагают, что-то покрасить, построить. Так многие наши мужики отказываются, им лишь бы выпить было на что, - вздохнула как-то в разговоре со мной глава степуринской администрации, наш главный союзник здесь по тряпкинским делам Галина Анатольевна Комарова.
Но с другой-то стороны вот уже больше двух десятилетий приучают деревню к мысли, что не нужна она особо стране. Завозят миллионами тонн импортное, зачастую второсортное продовольствие, «стерилизуют» нефтедоллары в разных там фондах, вместо того, чтобы поддержать разуверившегося во всём крестьянина, вдохнуть в него надежду на справедливость.
И всё же Степурино, как я уверен, и тысячи других русских сёл, не хочет умирать. Есть ещё сила, способная сопротивляться саморазрушению. И сила эта - женщины. Именно на них, как неожиданно открылось мне на степуринском празднике, и держится сегодня русская деревня. И когда вручала Галина Анатольевна грамоты «за добросовестный труд», «за успехи в развитии личного подсобного хозяйства», и когда поздравляли с юбилеями семейные пары, на ковёр, заменяющий сцену, выходили почти исключительно одни селянки. И даже музыкальные номера на празднике исполняли в основном молодые девчонки, подражающие столь заманчивым для них отсюда из деревенской глуши поп-звёздам.
Красноречивый факт: из тринадцати сельских поселений в Старицком районе, в двенадцати главы администраций - женщины. Как видно, слова классика о «женщинах в русских селеньях» справедливы и сегодня. Вперекор всем напастям тянут они лямку повседневных сельских забот, находят силы устраивать праздники, не дают опуститься себе и своим мужчинам.
Мы в селе четвёртый раз. И хотя степуринцы относятся к нам внешне доброжелательно, чувствуется в них какая-то сдержанность. Может быть, просто потому, что мы горожане, москвичи, чужие здесь. А может, наше стремление спасти от забвения имя их выдающегося земляка стало невольным укором для тех, кто забыл многое, чего забывать не стоило. Ещё два года назад до первой нашей поездки в Саблино о поэте Николае Тряпкине здесь никто слыхом ни слыхивал...
Деревянный щит мы сколотили довольно быстро, часа за два. Старались закрепить баннер так, чтобы чьей-нибудь шальной недоброй руке было непросто сорвать или испортить его. И долго потом ещё посматривали с саблинского поля, где разбили небольшой палаточный лагерь, на то, как проезжающие по грунтовке машины притормаживали перед неведомым, как из земли выросшим знаком. К нам опять, как и год назад, когда ставили здесь поклонный крест, пришла тихая немного горделивая радость от того, что сумели найти в себе силы вырваться из паутины московской суеты, сделать своими руками то, что без нас не сделал бы никто другой.
За те несколько лет, что существует Комиссия по творческому наследию Николая Ивановича Тряпкина мы уже успели убедиться, что чиновники, как, впрочем, и выдающие себя за благотворителей толстосумы не спешат помогать в тех делах, которые не сулят им какой-либо быстрой выгоды или приятной для них шумихи. А какие «бонусы» сегодня поимеешь от того, что где-то в заброшенном тверском поле рядом с поклонным крестом возникнет, например, изба-читальня, куда энтузиасты будут свозить книги из «оптимизируемых» городских библиотек? Ну, да Бог с ними, толстосумами.
Когда мы распиливали и вытаскивали заготовленные для нас доски из степуринского храма, в чистом небе над порушенными куполами белоснежным видением проплыла стая аистов. Кто-то вблизи нас сказал, что это - добрый знак. Что ж, подумалось мне тогда, быть может, и, вправду, немало ещё впереди хорошего у села. Может, осуществится и наша задумка, и деревня Саблино не только не исчезнет навсегда из людской памяти, но и, зажив новой жизнью, станет одним из символов возвращения русского человека на свою землю.
