В конце мая мне посчастливилось побывать в расписанном великим русским иконописцем Дионисием храме Рождества Пресвятой Богородицы Ферапонтова монастыря. Это лебединая песнь, вобравшая в себя всю глубину души Дионисия, вознесшая его талант на неудобопостигаемую высоту, продолжающая звучать целые столетия, назидая все новые и новые поколения сынов человеческих.
Ученик игумена всея Руси великого Сергия преподобный Ферапонт принес духовный огонь в дикие дебри Белозерского края, возжег здесь, вместе со своим сомолитвенником, преподобным Кириллом Белозерским, светильник веры.
Сам Бог прославляет подвиги Своих святых. Поэтому вскоре обители украсились храмами, а в самом начале XVI века в Ферапонтов монастырь прибыл с сыновьями уже прославленный своими работами в Пафнутьевом Боровском монастыре, Успенском соборе Московского Кремля, Иосифо-Волоколамском монастыре живописец от Бога Дионисий, ученик преподобного Андрея Рублева.
Храм Рождества Пресвятой Богородицы поражает, несмотря на временное запустение и отсутствие в нем Богослужения, преизбытком жизни, что заставляет верить: он храним Божиими ангелами, которые и совершают здесь службу, непрестанно вознося славословия своему Создателю, а также наставляя нынешних хранителей и реставраторов святыни.
Высота и вместе близость, мощь и кротость, кажущаяся простота и нераскрываемость тайны, но безконечное к ней приближение - всё это влечет рассматривать творение Дионисия в состоянии выпадения из времени, вдыхать расширившейся вдруг душой воздух вечности.
Поражают легкость и воздушность, прозрачность, мягкость и вытянутость линий, что вместе создает грандиозную картину Бытия человечества в Боге, картину Богочеловечества, образ вечного Царства. Отсюда - неслучайно обилие голубого цвета и охры, то есть небесносности и телесности, перетекающих друг в друга, что выражает идею преображения плотоносцев в богоносцев, ставшего возможным после восприятия Богом человеческой плоти, отчего сама плоть становится источником небесного света.
Увенчивается представленная симфония красок образом Господа Вседержителя. Он имеет столь плавные очертания, что возникает ощущение: Спаситель не отделим от других изображений и от самого здания, но вбирает его в Се6я, делая частью Своего тела и тем самым показывая единственный законный способ приближения к Себе - через Церковь, через изображенные ниже сонмы святых, которые уже в Боге, неотделимы от Бога, и потому суть истинные богоносцы.
Внутренняя часть архитектуры храма напоминает евхаристический сосуд, дискос с распростертой над ним в виде креста звездицею, что объемлет пространство над дискосом, являя образ хранимой Богом вселенной. Предназначение Евхаристии - теснейшее соединение с Божеством. Возлежащие на дискосе вещественные образы человеческих душ во главе с Богоматерью находятся близ Божества, вошедшего в четвероконечный хлеб, через что он становится Телом Христовым, как сказано об этом в молитве святителя Амвросия Медиоланского: «Молю, Господи, благость Твою, да снидет на хлеб сей и чашу сию исполнение Божества Твоего...». Благодаря сродности изначального вещества (хлеба), омываемые Кровью Богочеловека, души, представленные частицами, приближаются, каждая в свою меру, к Божеству.
В храме Рождества Пресвятой Богородицы цветовая гамма, являющая лик Господа Вседержителя, совпадает с цветовой гаммой следующих ниже изображений, сближая их друг с другом, сливая воедино Небо с землей, наполняя землю небесным светом, созидая новую, из двух ранее несродных природ, тварь.
Росписи храма - гимн Богоматери, чья царственная багряница и кроткий взгляд - выражение всего Ее существа. Ей покланяются архангелы, она же простирает Свой покров над страждущим, но не оставляющим усердных перед Нею молений, человечеством.
Мы видим в храме исторические картины: события священной истории обоих Заветов, заседания Вселенских Соборов, утвердивших на земле истину. Отсюда возникает понимание: таинственное тело Богочеловека прорастает из истории человеческого рода, обретая определенность, играя, точно стебель древа жизни, сияющими искрами человеческих личностей.
Ниже образа Господа Вседержителя - в виде стен умопостигаемого церковного здания - предстоят архангелы, праотцы и пророки; затем - в так называемых «парусах», этих ветрилах вечности - евангелисты, проводники божественного закона в толщу земли человеческих сердец, из которых церковное здание, точно древо корнями, берет питание для преображения земли в Небо.
Ниже - очерченные кругами - сияют из небесных высот лики святых. Цвет плоти преображается в них в золото солнечного света. Они пронзают взглядами пространство храма, срывая коросту греха с людей, вошедших в него. Люди начинают пристальнее вглядываться в священные изображения, и одни бегут, точно опаляемые небесным огнем, другие - просвещаются, полагая начало своему духовному возрождению.
Вошедший в храм человек, являющий собою микрокосмос, вырывается из замкнутости, начинает ощущать себя частью воздвигаемого для вечности храма, где всегда будет пребывать Бог Вседержитель, как об этом сказано в Откровении: «Побеждающего сделаю столпом в храме Бога Моего, и он уже не выйдет вон, и напишу на нем имя Бога Моего, нового Иерусалима, нисходящего с неба от Бога Моего» (Откр. 3, 12). Вошедший в храм начинает ощущать себя частью богочеловеческого организма - Макроантропоса, как называл Церковь преподобный Максим Исповедник, или частью всечеловечества, сущего во множестве ипостасей под главою-Христом.
Названный святой говорит: «Мужчины, женщины, дети, глубоко разделенные в отношении расы, народа, языка, образа жизни, труда, науки, звания, богатства... - всех их Церковь воссоздает в Духе. На них на всех она напечатлевает образ Божества. Все получают от нее единую природу, недоступную разрушению, природу, на которую не влияют многочисленные и глубокие различия, которыми люди отличаются друг от друга. Этим все возвышаются и соединяются образом истинно кафолически. В ней никто отнюдь не отделен от общего, все как бы растворяются друг в друге простой и нераздельной силой веры... Христос также все во всех, Тот, Кто заключает в Себе все по Своему могуществу, по своей безконечой и премудрой благости, как средоточие, в котором сходятся радиусы для того, чтобы создания Единого Бога не оставались бы чуждыми или враждебными по отношению друг ко другу, как не имеющие никакого средоточия для выражения своей дружбы и миролюбия». (Цит. по: Лосский В.Н. Очерк мистического богословия Восточной Церкви. М, 1991. С. 124).
Мы видим в храме эти радиусы, устремляющие круги земного бытия к их Первоначалу - ко Христу, благословляющему их Своей десницей. В этой центростремительности, объемлющей все пространство и время мiровой истории - идея кафоличнисти (соборности) Церкви.
Собирание разрозненных и рассеянных начал - задача строителей благодати Божией, которых Господь поставил «одних апостолами, других пророками, иных евангелистами, иных пастырями и учителями, к совершению святых, для созидания Тела Христова, доколе все придем в единство веры и познания Сына Божия, в мужа совершенного, в меру полного возраста Христова; дабы мы... истинною любовью все возращали в Того, Который есть глава Христос, из которого все тело, составляемое и совокупляемое посредством всяких взаимно скрепляющих связей, при действии в свою меру каждого члена, получает приращение для созидания самого себя в любви» (Еф. 4, 11-16).
Незабываем образ святителя Николая, занимающий весь свод алтаря правого придела. Поначалу вызывает недоумение смелость живописца. Как было можно заполнить алтарь образом всего лишь одного человека, который словно обнимает его собою? Но по непродолжительном размышлении вдруг понимаешь: из этого человека сияет слава Божества, он не преграда, не средостение между молящимся и Господом - но ближайший путь к Богу.
Вся эта симфония красок (около 800 квадратных метров росписи) создана, о чем свидетельствует надпись над вратами, за месяц - с праздника Преображения Господня до праздника Рождества Пресвятой Богородицы в 1502 г. То было завершение века святителя Ионы Московского, преподобных Андрея Рублева и Епифания Премудрого; то было время преподобных Иосифа Волоцкого и Нила Сорского, святителя Геннадия Новгородского и старца Филофея, которые сконцентрировали русский дух, сообщив ему мощь и крепость. И вместе то было началом века русской экспансии по всем географическим направлениям.
II.
На Западе XV век был началом так называемого Ренессанса, одним из главных центров которого стала Флоренция. Фактический правитель этого города и обладатель крупнейшего в тогдашней Европе состояния Козимо Медичи организовал здесь Платоновскую академию, ректором которой был назначен ставший по сути идеологом Ренессанса Марсилио Фичино, переводивший с греческого на латинский, помимо Платона и Дионисия Ареопагита, мистические сочинения язычников, легших в основу современного оккультизма. Последнее не препятствовало ему быть священником Папской церкви. Во Флоренции в конце XV века подвизался художник Гирландайо, в это же время и поздней - его более знаменитый ученик Боттичелли, здесь же трудились Леонардно да Винчи и Микеланджело.
Под вызывающе оригинальными и пёстрыми знаменами наполненного новым содержанием гуманизма происходило разрушение христианского сознания. Пламенный Савонарола, решивший противостоять разврату, устроил под покровительством французского короля Карла VIII во Флоренции клерикальную тиранию, реакцией на которую стал еще больший разврат. В том же XV веке имела место печально известная Флорентийская уния. Зная, что за ветер дует из Флоренции, русские наотрез отвергли союз с еретиками, а митрополит-иуда (по имени Исидор), будучи заключенным властью благоверного Великого Князя Василия, сбежал из-под стражи в Рим.
Учившийся в юности во Флоренции в том же конце XV века и видевший, что за изображения там пользуются спросом, преподобный Максим Грек писал в наставление русским православным христианам: «От неверных и иностранных Римлян и Германов иконнаго воображения православным Христианом приимати не подобает. Аще ли же по некоему прилучаю от древних лет где обрящется в наших странах верных, рекше в Греческих или Русских, а вообразуема будет уже после разколу церковнаго, еже с Римляны, и тогда, аще и зело иконное воображение есть по подобию, и хитро, поклонения же им не творити, понеже от рук неверных воображении суть. Аще и по подобию суть, но совесть их нечистоте подлежит. О таковых бо Павел божественный Апостол, к Титу посылая, пишет: вся чиста чистым, оскверненным же и неверным ничтоже чисто, понеже осквернися им ум и совесть. Бога исповедают ведати, а делы отмещутся Его. Мерзки суще и непокориви, и ко всякому делу благому неискусны». (Преподобный Максим Грек. О святых иконах. // Философия русского религиозного искусства XVI-XX веков. Антология. Составление, общая редакция и предисловие Н.К.Гаврюшина. М.: Прогресс, 1993. С. 47-48.)
Преподобный Максим учит: даже если икона писана в полном соответствии с православными канонами, однако еретиком, вполне чуждым благодати Святого Духа (поскольку отцами Церкви ересь именуется зловерием и хулой на Святого Духа), она не может быть предметом религиозного почитания. Душа еретика пребывает в омрачении, и он не может истинно богословствовать ни словами, ни красками.
Что касается новшеств, введенных на Западе в иконописание, которые взломали и разрушили древнюю византийскую традицию, святой о них даже не упоминает - настолько в начале XVI века была для русских очевидной невозможность использования подобных изображений. Пришедший на место византийского символизма натурализм отражал в себе совершенную деградацию христианского религиозного сознания. Поэтому изображаемый, например, Микеланджело, неизобразимый Бог Отец, слишком сильно напоминает языческого Зевса. Тайна, раскрываемая в Православии языком символов, умерла. Остались плоть и кровь, которые Царства Божия унаследовать не могут.
Если сравнить живопись с творчеством словесным, символы - готовые метафоры, сообщающие дополнительные смыслы, которые просто непонятны людям, чуждым Православия. «Освобождение» от них подобно освобождению варварами не ими построенных городов от памятников искусства, которые представляются совершенно безполезными ощутившим свое всевластие диким ордам. «Освобождение» от них - это сведение религиозного сознания к эстетически-эротическим переживаниям, иными словами, вместо молитвы - непрестанный грех. Как западные художники могли счесть за норму при изображении святых позирование им натурщиц, к которым они испытывали половое влечение? Осуществлявшееся ими на практике смешение святости с грехом - выражение кощунства и богохульства. И ничему иному их произведения не могли научить.
Западное искусство Ренессанса опошлило святость, убило молитву, уронило образы Неба на землю и смешало их с грязью. Когда лучшие умы и таланты Запада трудились над постижением тайн материального мiра, лучшие умы и таланты России подвизались на поприще богопознания. Последнее требовало, конечно, ничуть не меньших усилий, нежели первое. И памятником напряженности этих трудов остался, в том числе, сохранившийся в почти первозданном виде храм Рождества Пресвятой Богородицы Ферапонтова монастыря.
III.
Синтез культуры Востока и Запада удается при безусловном доминировании принципов первого. Примером такого удачного синтеза является Успенский собор Москвского Кремля, построенный в соответствии с православными канонами итальянским архитектором Аристотелем Фиораванти и частично расписанный Дионисием. Прежде, чем приступить к работе, архитектор тщательно изучил традицию русского храмового зодчества. Сочтя кирпич, употреблявшийся ранее, неудовлетворительным по качеству, он построил новый кирпичный завод, заложил под храм основательный фундамент на глубину двух саженей (4,5 метра), усилив его вбитыми в глубь земли дубовыми сваями. Эта главная святыня России благополучно стоит по сие время, став образцом для других храмов.
К сожалению, уже в XVII, а особенно, в XVIII и XIX веках, принцип доминирования православной традиции в архитектуре, живописи, церковном пении, литературном творчестве часто нарушался. Росписи, выполненные в западной манере, пусть и (как правило) более целомудренно, разрушали цельность храмового пространства, сообщая религиозному сознанию фрагментарность. Симфония красок уступила место набору сюжетов, отграниченных друг от друга имитацией архитектурных деталей и декором.
Микеланджело, расписавший свод и алтарную стену Сикстинской капеллы в Ватикане, превратил храм в какой-то анатомический театр, где можно изучать строение человеческого тела, но где молиться на представленные образы весьма проблематично. В картине Страшного суда он смешал Апокалипсис с языческими мифами, введя фигуры Харона, Миноса и прочих. Представленные изображения ангелов в виде языческих амуров - ничто иное, как оскорбление ангельской чистоты. И это сразу же стало почитаться образцом самого высокого искусства, нашедшего покровительство в лице римских первосвященников.
В настоящее время культурный потенциал Запада исчерпан. На смену былому юношескому дерзновению пришла старческая отнюдь не мудрость, но всего-навсего дряхлость. И на фоне водворяющейся культурной пустыни с новой свежестью и всепобеждающей мощью может зазвучать не испорченное смешением с еретическим духом святое Православие.
