Когда рыдают Василиса и апостол Пётр
Видимо, классики русской литературы всегда будут преподносить нам уроки мастерства, раскрываясь с самой неожиданной стороны. Вот и впечатление от предельно лаконичного рассказа Антона Чехова «Студент» у меня долго не стирается. Опубликованный впервые в 1894 году в газете «Русские ведомости» под другим, правда, названием - «Вечером», он, по определению автора, - самый лучший его рассказ, совершенный по форме и полностью отвечающий творческому кредо писателя: «Краткость - сестра таланта». Но какая глубина сокрыта между строк!
Будущий священнослужитель, студент духовной академии и сын местного дьячка, возвращается с ТЯГИ, то есть с ОХОТЫ, в страстную Пятницу, когда православному сам Бог велел отправиться в церковь, соблюдая пост во всём. Грех великий - браться в это время за ружьё. По большому счёту, Иван Великопольский - кающийся отступник, как апостол Пётр, трижды отрёкшийся от Христа, и этот поступок будущего святого не зря становится предметом разговора у костра, степенно протекая в отблесках пламени на пашне вдовьих огородов, у тихой реки.
Не прибегая к описательности, Чехов одной лишь фразой показал нам этого студента, который через «ледяные иглы» на лужах и неожиданный возврат зимы, кажется, разуверился и в самом совершенстве мироустройства, и в отсутствии той природной красоты, которой одарил страну Господь:
«И теперь, пожимаясь от холода, студент думал о том, что точно такой же ветер дул и при Рюрике, и при Иоанне Грозном, и при Петре, и что при них была точно такая же лютая бедность, голод, такие же дырявые соломенные крыши, невежество, тоска, такая же пустыня кругом, мрак, чувство гнёта, - все эти ужасы были, есть и будут, и оттого, что пройдёт ещё тысяча лет, жизнь не станет лучше».
Так не должен рассуждать без пяти минут клирик, духовный пастырь людской. Это действительно потаённые думы студента, морально готового к тому, чтобы однажды влиться в разномастный протестный стан и отстреливать совсем не вальдшнепов, залпы по которым звучат «раскатисто и весело», - губернаторов и министров Государя, да, впрочем, и его самого.
Но всё ещё зыбко в сознании студента, всё колеблется, как речной туман, на чаше весов, а перевешивает Ванино решение такая деталь, как слёзы Василисы, «крупные, изобильные слёзы» вдовы, бывшей няньки у господ. На исходе девятнадцатого века простолюдинке и её дочери, забитой мужем, был особенно понятен рыдающий апостол Пётр, да и писателю ещё можно было верить в народ, который в глубинных свойствах натуры оказывался намного нравственнее образованного и вечно рефлектирующего типажа. Не очень-то чеховское произведение, совсем не характерное для автора, больше устремлённого взором в русскую интеллигенцию - в самого себя, одним словом. А надо бы, наверное, посмотреть на того, кто в рубище, - на Христа...
«Всё меняется для того, кто взирает на Иисуса», - говорит в своём послании к евреям Святой апостол Павел, разъясняя дальше эту мудрость: взирать на Иисуса очами веры - значит, видеть единственно верный путь в Вечность. Ускользнёт ли Истина от Ивана Великопольского, осенённого внезапной мыслью о единстве времени, от которой он только что успел перевести взволнованный дух?
«Прошлое, думал он, связано с настоящим непрерывною цепью событий, вытекавших одно из другого. И ему казалось, что он только что видел оба конца этой цепи: дотронулся до одного конца, как дрогнул другой».
Николай Юрлов,
КРАСНОЯРСК
