Месть врага рода человеческого

1-2. Обвинение в хлыстовстве. Заблуждение архиепископа Феофана

3-4. Вел. князь Николай Николаевич и сестры-черногорки. Фрейлина С. И. Тютчева и няня М. И. Вишнякова

5. Епископ Гермоген и иеромонах Илиодор

6-7. Новоселов М.А. Гучков А.И. Гектографические копии. Попытки Государя положить конец разнузданности прессы. Репортер Дувидзон

8. В. Н. Коковцов (год 1912)

9. М. В. Родзянко (годы 1912 -1913)

 

10. Торжества в Костроме и Москве. Попытка покушения в Ялте (1913 год).

Празднование 300-летия царствования Дома Романовых было продолжено торжествами в Костроме. 19 мая 1913 г. Г. Е. Распутин-Новый присутствовал в Успенском соборе на праздничном богослужении в присутствии Царя и Царицы. Григорий Ефимович был приглашен также на торжественную закладку памятника 300-летию царствования Романовых, а также на молебен перед закладкой. Но злобный дух, овладевший Родзянко, казалось, преследовал старца Григория повсюду, стремясь омрачить ему радостные впечатления от всенародного праздника.

 Согласно показаний допроса секретаря Св. Синода В. Яцкевича (Ч.С.К., 1917 г.): «Во время костромских торжеств Распутин шел вслед за Царской Семьей, причем меня удивило и возмутило то обстоятельство, что Распутин был допущен в собор, где была лишь Царская Семья и обер-прокурор Саблер!»¹⁶²

Что же удивило, и что возмутило г-на Яцкевича? Может быть то, что не он, Яцкевич, допущен в алтарь, а Григорий Распутин? Но его ли это дело даже не просто обсуждать решения, симпатии и желания Царя и Царицы, а откровенно возмущаться волей Государевой? Вот пример психологического настроя придворной толпы.

24 мая 1913 г. торжественные мероприятия переместились в Москву. Но и в Москве злобная молва в адрес старца Григория не унималась. Об этом свидетельствует дневниковая запись Вел. княгини Ксении Александровны за этот день: «Без четверти 4 все собрались на ж. д. встречать Ники и Аликс, все министры, свита, начальство, дамы и.т.д. И начался торжественный въезд: Ники с семейством верхом, мы в экипажах. Было красиво - масса народу и все, слава Богу, отлично прошло. У Спасских ворот все слезли с лошадей и пошли за крестным ходом в Архангельский собор. В соборе лития за гробницей Михаила Федоровича. Ники зажег лампадку. Распутин стоял у входа - все его видели, кроме меня! Распутин снова показывал себя там всем - такое недовольство и протест среди духовенства! Говорят, Маклаков готовит доклад Ники! Как это неудачно - конечно, если бы он был министр, он не осмелился бы демонстрировать себя».¹⁶³

Опять недовольство, опять протест. Но отчего? Видимо оттого, что и их обошел, стал впереди, не по чину, не по званию. Не эта ли спесивость знатных, да родовитых вызывала гнев Царя Иоанна Грозного? Не те же ли спесивцы замышляли против Грозного Самодержца в те времена? А ныне их последователи обсуждали поступки своего Государя, проявляли недовольство, а вскоре будут рады его свержению. И в чем же причина? В простом, верующем мужике, которого Государю угодно было приблизить к себе? Да ведь были же для того и веские основания. Но видимо их никто не принимал во внимание. Помешала гордая надменность, заслонявшая разум, и зависть, застившая глаза.

Как пример того, что приходилось претерпевать старцу Григорию, и одновременно пример того, как дух слепой, беспричинной ненависти овладевал людьми, направляя их поступки, укажем коротко на эпизод с ялтинским градоначальником генералом Иваном Антоновичем Думбадзе.

В сентябре-октябре 1913 г. Г. Е. Распутин-Новый приезжал в Ялту, и, конечно, посещал Царский Дворец в Ливадии. Такие визиты были не слишком частыми. По крайней мере за этот период существуют только две дневниковые записи Государя, где он упоминает о приезде Распутина. 23 сентября 1913 г.: «Видели Григория вечером». 5 октября 1913 г.: «После чая дома приняли Григория, кот. остался до 7 ¾».¹⁶⁴

Но, по свидетельству Р. Г. Моллова, прокурора Одесской судебной палаты, «за Распутиным часто присылали придворный автомобиль везти его в Ливадию. Думбадзе доложил Императору, что население Ялты сильно возбуждено против Распутина. Император ответил, что он имеет право жить, как он хочет, и принимать кого хочет и просит всех не вмешиваться в его семейное дело».¹⁶⁵

Итак, дух глубокой неприязни и раздражения против Распутина, витавший среди отдыхавшего в Ялте общества, особенно сильно подействовал на градоначальника Ялты генерала И.А. Думбадзе. У него возникла идея убить Распутина во время его переезда на катере в Ялту. О своих намерениях генерал Думбадзе открыто сообщил директору Департамента полиции Степану Белецкому. Тот, в свою очередь, доложил о планах Думбадзе министру вн. дел Маклакову, и покушение удалось предотвратить. Генерал Думбадзе был честным и вместе с тем горячим человеком. Но в его мозгу, воспаленном нездоровой психической атмосферой вокруг имени Распутина, было много эмоций, но мало ума и хладнокровного рассуждения. Вновь проступило отношение к Государю - отсутствие страха перед монаршей волей. Каждый, по видимому, считал, что может сотворить, что хочет, по своему усмотрению, не считаясь с волей Помазанника Божьего!

О планах Думбадзе поведал в своих воспоминаниях бывший директор департамента полиции, а впоследствии тов. мин. вн. дел С. Белецкий: «В последние месяцы моего директорства при Н. А. Маклакове, когда Августейшая Семья находилась в Ливадии, и Распутин был вызван в Ялту, от Ялтинского градоначальника, покойного генерала Думбадзе, пользовавшегося особым расположением Государя и бывшего под большим воздействием генерала Богдановича [по данным О. А. Платонова, генерал Богданович входил в ближайшее окружение Вел. кн. Николая Николаевича], который протежировал Думбадзе, мною была получена шифрованная телеграмма с надписью «лично» приблизительно следующего содержания: «Разрешите мне избавиться от Распутина во время его переезда на катере из Севастополя в Ялту».¹⁶⁶

Белецкий срочно отослал телеграмму мин. вн. дел Маклакову, и «приезд [Григория Распутина-Нового] в сопровождении филеров состоялся без всяких осложнений».¹⁶⁷

С.В. Марков, который являлся пасынком генерала И.А. Думбадзе, в своих воспоминаниях приводит следующую информацию: «Примером такого непримиримого противника Распутина являлся мой отчим, генерал Думбадзе, приказавший в 24 часа выслать из Ялты приехавшего туда Распутина. Несмотря на вмешательство дворцового коменданта, Распутин был посажен в автомобиль и ровно через 24 часа покинул пределы не только Ялты, но и ее уезда. Если Распутин и бывал впоследствии редко в Ялте по несколько дней, то только благодаря своему поклоннику, исправнику Гвоздевичу, обставлявшему его приезд строжайшей тайной от моего отчима. Их Величества об этом знали, и Государь даже осведомился об этом у него самого, на что получил ответ, что он не считает возможным допустить Распутина в Ялту по своим личным соображениям охраны, а также и просто потому, что он его не любит» ¹⁶⁸.

В октябре 1913 г. Григорий Ефимович благополучно возвратился из Ялты в Петербург, где вскоре переехал в новую квартиру генерал-майора в отставке Алексея Порфирьевича Веретенникова по адресу: Английский проспект, дом 3. До этого он проживал: у Лохтиных (Литейный проспект, 37), у Сазоновых (Николаевская улица, 70). Из села Покровского в новую квартиру приехали дочери на учебу в частной гимназии Стеблин-Каменской. Вместе с ними помогать по хозяйству приехала и Екатерина Печеркина.

Об этом периоде времени дошли свидетельства почитателей Григория Ефимовича Л. Молчанова и А. Ф. Филиппова. Так, Филиппов указывает на нервность, которая была свойственна Григорию Ефимовичу в это время и которую он проявлял наряду с «необыкновенной чуткостью».¹⁶⁹

В свою очередь Л. Молчанов в показаниях на допросе в Ч.С.К. (1917 г.) указал на то, что «речь его была отрывистая и не вполне связная. Он не сводил глаз с собеседника, и в глазах его была какая-то сила. Движения его были характерны для неврастеника - он порывисто вскакивал, руки его всегда что-то перебирали. В тот период Распутин пил мало и на всем пери­оде его жизни лежала печать скромности».¹⁷⁰

Считаем, что особенности поведения старца Григория в тот период явились следствием внешнего психологического давления, откровенной травли, а также сильнейших внутренних переживаний с его стороны. Многочисленные выпады, раздававшиеся в его адрес со всех сторон, не могли не травмировать его чуткую душу и не отразиться на его внешнем поведении.

То, что Григорию Ефимовичу было очень тяжко в атмосфере враждебности и клеветы, значит, не сказать ничего. Конечно, он неимоверно страдал, как и любой смертный человек в подобных обстоятельствах, но он терпеливо продолжал нести свой крест ради своих Венценосных Друзей, ради спасения Царевича.

 

11. Полицейское наблюдение или организованная травля?

Теперь приступаем к разговору о наблюдении за Григорием Ефимовичем со стороны полицейских органов. Данные этого наблюдения и свидетельства лиц, ответственных за его проведение, легли в основу доказательств, якобы, порочного поведения Григория Распутина, дали пищу для обвинения в пьянстве, кутежах, оргиях, разврате.

В начале 1909 года распоряжением министра внутр. дел П. А. Столыпина за Г. Е. Распутиным-Новым было установлено негласное полицейское наблюдение со стороны Петербургского охранного отделения (политической полиции). Пост руководителя охранного отделения в то время занимал А. В. Герасимов.

Причиной для установления такого наблюдения послужили, во-первых, возросшая известность Григория Распутина, его посещения высокопоставленных особ, в частности, дома Вел. княгини Милицы Николаевны, но, главным образом, участившиеся встречи сибирского крестьянина с Царем и Царицей, которые происходили и в Александровском дворце, и в доме Анны Вырубовой.

Еще одной причиной могла служить информация, полученная от епископа Тобольского и Сибирского Антония (Коржавина), который отдал распоряжение Тобольской Духовной Консистории возбудить дело о хлыстовстве Распутина. Сведения с родины Григория Распутина, по данным Герасимова, запросил Дворцовый Комендант Владимир Александрович Дедюлин (см. ниже). На официальном уровне лишь после указания Столыпина, Герасимов, как руководитель тайной полиции, обязанный проверять всякого подозрительного на предмет благонадежности, и сам сделал запрос в полицейские структуры Тобольска о крестьянине села Покровского. По воспоминаниям Герасимова и Курлова получается, что события в Тобольске и Петербурге, скорее всего, развивались параллельно (хотя и взаимосвязано, т. е. Тобольское дело «питало» Петербург, а Петербург влиял на ход разбирательства в Тобольске).

Относительно решения П.А. Столыпина Царь был поставлен в известность, отчего наблюдение носило как бы официальный характер. Официальное наблюдение за Григорием Распутиным-Новым было снято по просьбе Царицы уже через несколько дней. Однако, как утверждает Герасимов, неофициальное наблюдение продолжалось все время. Но никаких сведений об этом периоде не сохранилось, кроме утверждений Герасимова, о степени достоверности которых будет сказано чуть ниже. О том, что наблюдение было прекращено, свидетельствует и тов. мин. вн. дел Павел Григорьевич Курлов.

После смерти Столыпина, сменивший его на посту мин. вн. дел Александр Александрович Макаров отдал распоряжением возобновить слежку за Г. Е. Распутиным-Новым с целью сбора компромата. Непосредственным поводом для установления наблюдения послужила история с еп. Гермогеном и иеромонахом Илиодором. Согласно документам Департамента полиции это произошло 23 января 1912 г. Наблюдение вели полицейские агенты (филеры).¹⁷¹

Однако уже 12 июня 1913 г. по приказу нового министра внутренних дел Н. А. Маклакова официальное наблюдение за Григорием Распутиным было вновь снято, а агенты, находившиеся в Тобольской губернии, отозваны. Но, как выяснилось, негласная слежка не прекращалась. Контролировал ее начальник отдельного корпуса жандармов и одновременно товарищ мин. вн. дел при Маклакове - Владимир Федорович Джунковский.

После покушения на Григория Ефимовича 29 июня 1914 г. по распоряжению мин. вн. дел Н.А. Маклакова официальное наблюдение за Григорием Распутиным было возобновлено и даже усилено, а по просьбе Царя и Царицы были приняты меры для его охраны, в частности, приставлены специальные агенты Терехов и Свистунов. Ответственным за охранные мероприятия был назначен жандармский офицер Михаил Степанович Комиссаров.

Однако, по данным Олега Анатольевича Платонова, донесения агентов в этот период, ни до покушения, ни после, не могли дать никаких оснований для обвинения Григория Распутина-Нового в чем-то предосудительном. Как не было собрано такого материала и в последующие годы. Откуда же взялась информации, источником которой, якобы, были филерские донесения о проститутках, безудержном разгуле, беспробудном пьянстве, оргиях? На этот вопрос вновь дает исчерпывающий ответ О. А. Платонов. Прежде всего, он указывает на то, что донесения агентов «столыпинского» и последующего за ним периодов носят совершенно, если можно так сказать, «безобидный» характер. Т. е. даже при самой большой фантазии там трудно увидеть что-либо, выходящее за рамки бытовых эпизодов. Нельзя же назвать предосудительным посещение магазинов, церквей, поездки в Царское Село, в родное село Покровское пусть и в сопровождении женщин. И даже прием почитательниц у себя на квартире ни о чем не говорит.

Благодаря исследованиям О. А. Платонова удалось воссоздать картину наблюдения и выявить весьма существенные его особенности, важные с точки зрения конечной оценки и выводов. Согласно Платонову все материалы полицейского наблюдения можно разбить на три категории. Первая из них - первичные, черновые записи агентов. На основе первичных агентурных сведений, которые поступали в Департамент полиции, там ежедневно писались «дневники наружного наблюдения», которые уже претерпевали некоторые изменения, назовем их редакторской правкой. Это вторая категория. Уже на этой стадии возможно было внесение существенных «корректировок» или даже «дополнений» к первичным сведениям агентов.

Механизм подобного рода превращений становится совершенно прозрачным, если сравнить первичное донесение унтер-офицера Прилина и написанный на его основе доклад ротмистра Калмыкова вышестоящему начальству, приводимые в книге Владимира и Марины Смирновых «Неизвестное о Распутине. PS». Доклад Калмыкова буквально повторяет донесение Прилина, за маленьким отличием: из текста Прилина почему-то изъята фраза о трезвенном образе жизни крестьянина Григория Распутина, зато введена невесть откуда взятая и совершенно голословная информация о пьянстве и кражах, якобы допущенных Распутиным (текст донесений см.: в «Приложении», подраздел «Дополнение 1»).

Именно ротмистр Калмыков, так вольно обошедшийся с донесением унтер-офицера Прилина в январе 1910 года, в сентябре 1915 года информирует начальника Тобольского губернского жандармского управления полковника Добродеева о происшествии на пароходе «Товар-пар», на котором Григорий Ефимович возвращался в родное село. Добродеев отчитывался непосредственно перед начальником отдельного корпуса жандармов В.Ф. Джунковским. Проходя по цепочке: осведомитель - ротмистр Калмыков - полковник Добродеев - генерал Джунковский, история эта приобретает уже совершенно невероятный характер в воспоминаниях бывшего начальника департамента полиции, а потом товарища министра вн. дел при министре А.Н. Хвостове - С. П. Белецкого. Воспоминания Белецкого, касающиеся эпизода на пароходе «Товар-пар» изобилуют массой сенсационных подробностей, но вот много ли там правды?

И мин. вн. дел А.Н. Хвостов, и его товарищ С.П. Белецкий не брезговали возможностью «подправить» первичные документы. Именно в бытность Алексея Хвостова на посту мин. вн. дел характер сведений в дневниках наружного наблюдения меняется и приобретает стиль опереточного водевиля. А.Н. Хвостов попытался воспользоваться отчетом департамента полиции за этот период времени (вторая половина 1915 г. - первые два месяца 1916 г.), чтобы еще раз дискредитировать Григория Распутина в глазах общества, на сей раз добавив обвинение в шпионаже в пользу Германии. Но дальше намерений и угроз в адрес Распутина дело не пошло. На просьбу начальника дворцовой охраны генерал-майора А.И Спиридовича передать ему материалы, Хвостов ответил отказом, так же как не передал он доклад департамента полиции и лично Государю на высочайшей аудиенции. При этом Хвостов сочинил и тут же поведал Белецкому историю о том, как Государь был возмущен сведениями изложенными в докладе, тогда как Государь его даже не видел (более подробно о деятельности А. Н. Хвостова см. ниже).

По утверждению Смирновых, С.П. Белецкий, будучи директором департамента полиции, выплачивал репортеру В.Б. Дувидзону гонорар за грязные статьи о Распутине, о чем Белецкий сообщил членам Ч.С.К. в 1917 г.¹⁷²

Но главным источником порочащих Г.Е. Распутина-Нового сведений является не собственно сам дневник наружных наблюдений, а так называемые «Выписки из дневника наружных наблюдений», которые представляют собой не просто литературный вариант дневников, а, так сказать, попурри на заданную тему, плод творческой фантазии, взлет писательского вдохновения - можно назвать как угодно. Это третья категория уже не просто полицейских, а литературно-полицейских документов. «Именно эти «Выписки» приобрели широкую известность, так как неоднократно публиковались в печати».¹⁷³

Добавим, что именно этими выписками оперируют и сегодня противники старца Григория, выставляя их как свидетельство истины. На самом же деле «Выписки» являются свидетельством самого низкого и подлого обмана. Как выяснил О.А. Платонова, так называемые «Выписки» представляют отпечатанные на машинке материалы без подписи. А главное в том, что эти выписки не содержат подлинных донесений агентов, без которых их нельзя составить. Как пишет Платонов, «выписки есть, а подлинных донесений нет».¹⁷⁴

О. А. Платонов предполагает, что подлинное авторство «Выписок» принадлежит все тому же Дувидзону, который плотно сотрудничал с департаментом полиции. За подробным разбором материала по филерским донесениям и «выпискам» вновь отсылаем к книге О. А. Платонова. Достаточно полно эта тема разобрана и в книге В. и М. Смирновых. Приведем оттуда несколько примеров, чтобы лучше представить технологию фабрикаций.

«Выписки» от 7 июля 1915 г.: «7 июля приходил из села Коврижки дьякон и целовал Распутину руку».

Комментарий Смирновых: «На территории Тобольской губернии, а ныне Тюменской области, села с таким названием никогда не существовало и не существует, стало быть, не было и дьякона из этого мифического села и целования рук».¹⁷⁵

В «Выписках» от 9 сентября 1915 года весьма художественно изображена ужасная сцена избиения родного отца, почти святотатства. Сцена эта хорошо известна по многим книгам, и не может не вызвать чувств содрогания и презрения у всякого добропорядочного человека. На это и был сделан расчет. Особенно смакует описание, не скрывая издевки, Эдвард Радзинский, как, впрочем, и многие другие авторы, разделяющие чувство Радзинского по отношению к русскому мужику. Приведем эту сцену, но намеренно исключим оттуда все имена, как не имеющие ко всему описанному никакого отношения, оставим лишь голый остов чьей-то нездоровой фантазии: «Когда ... находился у брата своего ... и тут же было несколько других лиц, пришел туда же отец ... и начал ругать сына ... самыми скверными словами. ..., как бешеный, вскочил из-за стола, вытолкнул отца во двор, свалил его на землю и давай его бить кулаками. Отец кричал: «Не бей подлец!» Пришлось их силой расталкивать. После осмотра у отца оказался подбитый глаз с огромным кровоподтеком, так что закрыло весь глаз. Оправившись, старик стал еще пуще ругать сына, грозя ему рассказать всем, что он ничего не знает, а «только знает ... (прислугу) держать за мягкие части». После этого пришлось ... силой удерживать от вторичного нападения на отца. Оба они были пьяны».

Комментарий Смирновых: «Описание очень образное. Только вот в донесении ротмистра Калмыкова начальнику Тобольского жандармского управления, идущему под грифом «Совершенно секретно», черным по белому написано, что 9 сентября 1915 года Распутин был в Тюмени, у мещанина Стряпчего».¹⁷⁶

Чтобы не было сомнений в справедливости выводов, сделанных Смирновыми, приведем и само донесение, благо, текст его доступен, благодаря публикациям О. А. Платонова: «9 сентября 1915 года Распутин приезжал из Покровского в Тюмень на свидание с сыном - ратником ополчения 2-го разряда, зачисленного в 7-ю роту 35-го запасного стрелкового батальона. Останавливался у тюменского мещанина Стряпчева, а также гостил у настоятеля Тюменского монастыря, а 12 сентября вернулся в Покровское».¹⁷⁷

И Платонов, и Смирновы продолжают ряд разоблачений, ссылаясь на «сводные таблицы», приложенные к подлинным донесениям агентов, «что Распутин не мог кутить с Рубинштейном и неизвестными женщинами 26 апреля 1915 года, как пишет неизвестный автор «Выписок», по той простой причине, что Распутин и Рубинштейн не были еще знакомы между собой. Их знакомство произойдет позднее. <...>

По тем же сводным таблицам, строго хронологически фиксирующим все встречи и знакомства Распутина, легко установить, что не был он 8 декабря в ресторане «Астория» с Джанумовой, и в ночном ресторане «Вилла Роде» и т. д.».^{178, 179}

Пьер Жильяр в своих воспоминаниях, стремясь сохранить точность в передаче событий, вынужден привести эпизод, отражающий подлинную реакцию Государя и ее причины на постоянные попытки лиц из царского окружения опорочить Григория Распутина: «Однажды Государю передали весьма подробное расследование о разгульной жизни старца. Просматривая его, он заметил, что в день и час, в который произошел один из указанных в расследовании фактов, Распутин как раз находился в Царском Селе. Этого было достаточно, чтобы убедить Государя, что весь доклад представляет из себя сплошную клевету».¹⁸⁰

Насколько серьезно было отношение полицейских чинов к наблюдению за старцем Григорием Распутиным, и насколько точны приводимые ими свидетельства, можно судить на примере сведений, сообщенных по этому вопросу руководителем политической полиции в период 1906-1909 гг. А. В. Герасимовым в книге его воспоминаний «На лезвии с террористами».

Герасимов был одним из тех, кто относился к Распутину негативно. В этом он был солидарен со Столыпиным. Однако, трактовка событий Герасимовым вызывает ряд вопросов. Для него Распутин и Вырубова - «темные силы», его личные враги и враги Государства, страшнее революционеров. Герасимов не ограничивается этим, но дерзает предъявлять претензии Царю и Царице за их, якобы, чрезмерное увлечение «мистицизмом», так Герасимов склонен называть проявление православной веры у Русских Самодержцев. При этом он равняет глубокую веру Царя и Царицы с оккультными опытами высшей петербургской знати. Разницы он не видит.

Но приведем выдержку из воспоминаний Герасимова, как пример совершенно безответственного отношения к вопросу о Распутине, что поможет нам составить понятие относительно того, насколько точно передана информация о Распутине, и какова цена подобным свидетельствам. Итак, сначала цитата, без купюр:

«Это имя [Григория Распутина] я впервые услыхал в конце 1908 года от дворцового коменданта генерала Дедюлина. Во время одной из наших встреч он задал мне вопрос, слышал ли я что-либо о некоем Григории Распутине? Это имя было мне совершенно незнакомо, и я поинтересовался узнать, почему им озабочен Дедюлин. Тогда Дедюлин рассказал мне, что человек, носящий это имя, за несколько дней перед тем был представлен государыне Александре Федоровне. Встреча их состоялась на квартире фрейлины Вырубовой, доверен­ного друга царицы».

Прервем цитату, т. к. уже в этом месте Герасимов допускает, скажем так, неточность,. Знакомство Царя и Царицы с Григорием Распутиным произошло в доме Вел. княгини Милицы Николаевны в 1905; затем Григорий Ефимович был приглашен в Царский дворец в 1906 г; и лишь в 1907 г с ним знакомится Анна Вырубова, тогда еще фрейлина Аня Танеева. Это знакомство произошло опять же в доме Милицы Николаевны на Английской набережной. В связи с тем, что данные Герасимова явно расходятся с реальностью, правомерно поставить вопрос, возможно ли руководителю охранного отделения, который должен был быть в курсе всех событий, касающихся жизни Царя и его Семьи, допускать такие неточности? И не будет ли более правильным назвать подобное явление - искажением фактов. Не говорит ли это о том, что отношение Герасимова к вопросу о Григории Распутине с самого начала было слишком предвзятым и не вполне серьезным. Отсюда он и позволяет себе «вольности» в освещении вопроса о Распутине, вольности, которые граничат с фантазией, как будет видно далее. Но продолжим цитату.

«Распутин выдает себя за «старца», интересую­щегося религиозными вопросами, но по своим годам далеко еще не может быть отнесен к числу стариков. Дедюлину он показал­ся подозрительным. Никаких сведений об его прошлом он узнать не мог, и допускал, что в лице Распутина он имеет дело с рево­люционером, быть может, даже скрытым террористом, который таким путем пытается подойти поближе к царскому дворцу. Так как у Вырубовой бывал и царь, который мог там встретиться с Распутиным, то Дедюлин просил меня с особой тщательностью навести о последнем все справки.

Я занялся этим делом. С одной стороны, я поручил своим агентам поставить наблюдение за Распутиным; с другой стороны, я навел справки в Сибири на его родине относительно его прошло­го. С обеих сторон я получил самые неблагоприятные о нем сведения. Из Сибири прибыл доклад, из которого было видно, что Рас­путин за безнравственный образ жизни, за вовлечение в разврат девушек и женщин, за кражи и за всякие другие преступления не раз отбывал разные наказания и, в конце концов, вынужден был бе­жать из родной деревни.

Мои агенты, следившие за Распутиным, подтвердили эти сведения о плохой его нравственности; по их со­общениям, Распутин в Петербурге вел развратный образ жизни.

Они не раз регистрировали, что он брал уличных женщин с Невско­го и проводил с ними ночи в подозрительных притонах. Опроси­ли и некоторых из этих женщин. Они дали о своем «госте» весьма нелестные отзывы, рисуя его грязным и грубым развратником. Было ясно, что это человек, которого нельзя и на пушечный выст­рел подпускать к царскому дворцу».

Вновь прервем цитату. На каком основании делает свои выводы Герасимов? Его предвзятость и тенденциозность очевидны, что следует хотя бы уже из того, что Герасимов дает характеристику Распутину за тот период времени, когда о Распутине еще ничего не было известно полиции, поскольку наблюдение, начатое Столыпиным в начале 1909 года, велось всего несколько дней и затем было прекращено по повелению Императрицы. Об этом пишет П. Г. Курлов в своих воспоминаниях. То же подтверждают, в частности, О. А. Платонов и Э. Радзинский. Картина, нарисованная Герасимовым, противоречит утверждениям Спиридовича о том, что в этот период времени Григорий Ефимович «не безобразничал», об этом же свидетельствуют показания людей, близко знавших старца Григория. Как сопоставить разговор о кутежах, женщинах, аферистах с утверждениями, что в этот период времени Григорий Ефимович вел праведный образ жизни (см. в тексте показания Филиппова, Молчанова, Георгия Сазонова, Марии Головиной, Гущиной, Ден, Вырубовой, унтер-офицера Прилина). Значит, информацию о проститутках и притонах была заимствована Герасимовым из позднейших отчетов, которые, как уже было сказано, стали появляться при мин. вн. дел Макарове и его товарище Джунковском в 1915 году, а затем при Хвостове и Белецком (1915-1916 гг.). Но к Герасимову поздние отчеты не имеют никакого отношения.

Далее, Герасимов утверждает, что им были получены материалы с родины Распутина, порочащие его. Если это и так, то легко понять, от кого были получены эти материалы. Напомним, что именно в это время проводилось расследование по делу о принадлежности Распутина к секте хлыстов. Как уже было показано ранее, дело было возбуждено по доносу священников Покровской слободы отца Петра Остроумова и отца Федора Чемагина, а также Тобольского священника Александра Юрьевского с подачи Елизаветы Казаковой. До вынесения конкретных определений было еще далеко. Как следует из материалов дела, никаких «порочащих» сведений так и не было получено в ходе следствия (см. «Приложение»). По поводу беспочвенности обвинений в «кражах» уже было сказано выше. Откуда же эти сведения были почерпнуты? Да все оттуда же. Информаторы Герасимова пользовались только теми сфабрикованными донесениями, где были даны уже готовые, конкретные определения, состряпанные на основе доносов отца Петра, слухов, распространяемых Елизаветой Казаковой и ей подобных. Что касается донесений противораскольнического миссионера священника Никодима Глуховцева, то для того, чтобы найти там что-либо порочное, одного огромного желания мало, нужно обладать непомерно развитым больным воображением.

Итак, Герасимов в своих воспоминаниях просто повторил поклеп, возведенный на Григория Ефимовича его недругами, поклеп, который не имел под собой никакого основания кроме нездоровой фантазии. Герасимов продолжает:

«Когда я доложил Столыпину полученные мною сведения, я к глубочайшему изумлению узнал, что председатель совета мини­стров не имеет никакого представления даже о существовании Рас­путина».

Вновь невероятное утверждение, а в устах начальника политического сыска просто лживое, поскольку Столыпин уже был хорошо знаком с Распутиным, кстати сказать, по рекомендации самого Царя (см. документально-историческую подборку в Книге I). Напомним еще раз, что Григорий Ефимович Распутин был приглашен в дом министра внутр. дел, чтобы исцелить его дочь, пострадавшую в результате покушения на Столыпина на Аптекарском острове (1906 г.). Как же сопоставить одно с другим? Может быть, Петр Аркадьевич не решился открывать свое знакомство после всего того, что услышал о Распутине от Герасимова, и как честный человек и верноподданный не мог пройти мимо такой информации, не известив обо всем Царя? Возможно и так. Во всяком случае, в поведении Столыпина наблюдается некоторая странность. Либо эта странность появляется только в версии событий, предложенной Герасимовым. Но, ни то, ни другое не добавляет убедительности к рассказу Герасимова, а возникшая в связи с этим путаница не просто подвергает большому сомнению истинность рассказа Герасимова, но заставляет допустить, что все изложенное им относительно разговора Столыпина и Царя о Распутине - выдумка от начала до конца. Вызывает только недоумение, с какой целью Герасимову понадобилось городить столько небылиц. Но судите сами.

«Чрезвычайно взволнованный, он [Столыпин] сказал мне в эту нашу пер­вую беседу о Распутине, что пребывание такого рода темных субъ­ектов при дворе может привести к самым тяжелым последствиям. „Жизнь, Царской Семьи, - говорил он, - должна быть чиста, как хрусталь. Если в народном сознании на Царскую Семью падет тя­желая тень, то весь моральный авторитет самодержца погибнет - и тогда может произойти самое плохое." Столыпин заявил, что он немедленно переговорит с Царем и положит решительный конец этой истории.

Это свое намерение П. А. Столыпин осуществил во время бли­жайшего доклада Царю. Об этом докладе у меня сохранились от­четливые воспоминания [подчеркнуто составителем]. Столыпин - это было необычно для него - волновался всю дорогу, когда мы ехали в Царское Село. С большим волнением и нескрываемой горечью он передал мне на обратном пути подробности из своей беседы с Царем. Он пони­мал, насколько щекотливой темы он касался, и чувствовал, что легко может навлечь на себя гнев Государя. Но не считал себя вправе не коснуться этого вопроса. После очередного доклада об общегосударственных делах, рассказывал Столыпин, он с боль­шим колебанием поставил вопрос:

- Знакомо ли Вашему Величеству имя Григория Распутина? Царь заметно насторожился, но затем спокойно ответил:

- Да. Государыня рассказала мне, что она несколько раз встречала его у Вырубовой. Это, по ее словам, очень интересный человек, странник, много ходивший по святым местам, хорошо знающий священное писание, и вообще человек святой жизни.

- А Ваше Величество его не видали? - спросил Столыпин: Царь сухо ответил:

- Нет.

- Простите, Ваше Величество, - возразил Столыпин, - но мне доложено иное.

- Кто же доложил это иное? - спросил Царь.

- Генерал Герасимов, - ответил Столыпин.

Столыпин здесь немного покривил душой. Я ничего не знал о встречах Государя с Распутиным и поэтому ничего об этом не говорил Столыпину. Но последний, как он мне объяснил, уловив­ши некоторые колебания и неуверенность в голосе Царя, понял, что Царь несомненно встречался с Распутиным и сам, а потому ре­шил ссылкой на меня вырвать у Царя правдивый ответ.

Его уловка действительно подействовала. Царь, после неко­торых колебаний, потупившись и с как бы извиняющейся усмеш­кой, сказал:

- Ну, если генерал Герасимов так доложил, то я не буду оспа­ривать. Действительно, Государыня уговорила меня встретиться с Распутиным, и я видел его два раза... Но почему, собственно, это вас интересует? Ведь это мое личное дело, ничего общее с полити­кой не имеющее. Разве мы, я и моя жена, не можем иметь своих личных знакомых? Разве мы не можем встречаться со всеми, кто нас интересует?

Столыпин, тронутый беспомощностью Царя, представил ему свои соображения о том, что повелитель России не может даже и в личной жизни делать то, что ему вздумается. Он возвышается над всей страной, и весь народ смотрит на него. Ничто нечистое не должно соприкасаться с его особой. А встречи с Распутиным именно являются соприкосновением с таким нечистым, - и Столыпин со всей откровенностью сообщил Царю все те данные, которые я собрал о Распутине. Этот рассказ произвел на Царя боль­шое впечатление. Он несколько раз переспрашивал Столыпина, точ­но ли проверены сообщаемые им подробности. Наконец, убедив­шись из этих данных, что Распутин, действительно, представляет собой неподходящее для него общество, Царь обещал, что он с этим „святым человеком" больше встречаться не будет».

 Невозможно скрыть явного противоречия сведений Герасимова имевшим место фактам. Государь сам предложил Столыпину в письме от 16 октября 1906 г. познакомиться с Распутиным, который желал благословить его больную дочь. Еще раз предоставим читателю текст этого письма:

«Петр Аркадиевич!

На днях я принимал крестьянина Тобольской губернии - Григория Распутина, который поднес мне икону Св. Симеона Верхотурского. Он произвел на Ее Величе­ство и на меня замечательное сильное впечатление, так что вместо пяти минут разговор с ним длился более часа!

 Он в скором времени уезжает на родину. У него сильное желание повидать вас и благословить вашу больную дочь иконою.

Очень надеюсь, что вы найдете минутку принять его на этой неделе.

Адрес его следующий: СПб, 2-ая Рождественская, 4. Живет у священника Ярослава Медведя».¹⁸¹

Итак, Царь информирует Столыпина о том, что сибирский крестьянин был принят в Александровском дворце несколько днями раньше и преподнес Царской Семье икону св. прав. Симеона Верхотурского. По свидетельству Анны Танеевой, Столыпин воспользовался предложением Царя, благодаря чему дочь Столыпина была исцелена молитвами старца Григория. Кстати, это событие повлияло на молодую фрейлину в ее решении лично познакомиться с Григорием Ефимовичем. И Государь, и Столыпин - умные люди с прекрасной памятью. Представить, что оба они способны были так лукавить друг перед другом, если не сказать более определенно - лгать, просто невозможно. Вот цена свидетельства Герасимова. Дальнейшая передача подробностей о Григории Распутине, рассказанных Герасимовым, становится бессмысленным.

К сожалению, Герасимов прав лишь в одном - в том, что П. А. Столыпин, действительно не любил старца Григория Нового. Казалось бы, после совершенного в 1906 г. исцеления дочери, Столыпин должен был быть благодарным Распутину. Но, к сожалению, этого не случилось. Видимо, он отнес наступившее улучшение здоровья дочери естественным причинам. А свое отношение к Распутину Столыпин сформировал по сведениям, предоставленным через Герасимова агентами полиции. Но если сведения о Распутине поступали подобно тому, с какой добросовестностью излагал события Герасимов, неприязненному отношению Столыпина к Распутину удивляться не приходится. Премьер-министр был просто дезинформирован. Но с каким легковерием эта дезинформация была воспринята, вот, что удивительно! Несомненно, что причина этого кроется в духовной сфере.

Все же закончим цитату из книги Герасимова: «Чтобы положить конец этому положению, становящемуся по­ложительно нестерпимым, я предложил Столыпину выслать Распутина в административном порядке в Сибирь. <...> Полученное сведение о прибытии Распутина на родину я со­общил Столыпину. Он был рад, что дело обошлось без ареста.

- Это самый мирный исход, - говорил он. - Дело обошлось без шума, - а вновь сюда Распутин не покажется. Не посмеет. - И в заключение уничтожил свое постановление о высылке Распу­тина».¹⁸²

В красочном описании событий вокруг Г. Е. Распутина-Нового Герасимова превзошел председатель Гос. Думы М. В. Родзянко. Представление Государю Столыпиным высочайшего доклада о Распутине предварила встреча Столыпина с Григорием Ефимовичем, которая произошла в кабинете премьер-министра, и о которой Герасимов почему-то ничего не сообщает. Но Родзянко пишет, что во время этой встречи Столыпин, якобы, ощутил, что в Распутине заключена «большая сила гипноза и что он на меня [т. е. на Столыпина] производит какое-то довольно сильное, правда отталкивающее, но все же моральное впечатление». Со слов Родзянко, Столыпин, преодолев гипноз, «прикрикнул на него и, сказав ему прямо, что на основании документальных данных он у меня в руках и я могу его раздавить в прах, предав суду по всей строгости законов о сектантах, ввиду чего резко приказал ему немедленно, безотлагательно и притом добровольно покинуть Петербург и вернуться в свое село и больше сюда не появляться».¹⁸³

Все это представлено Родзянко, якобы, со слов самого Столыпина. И всему этому верить, конечно, нельзя. Ведь Столыпин уже был знаком с Распутиным, который помог его дочери. Неужели он был настолько неблагодарным? Кричал, как человек, не умевший держать себя в руках, скорее всего, сам Родзянко, кричала, мучилась его нечистая душа, его больная совесть. Но, как же было на самом деле?

После анализа событий, изложенных в мемуарах Герасимова и Родзянко, следует все же представить истинную картину случившегося. Для чего обратимся к воспоминаниям генерала П. Г. Курлова, бывшего в то время товарищем министра внутр. дел.

Кстати, и по его поводу высказался Герасимов: «Высокопоставлен­ные друзья Распутина, недовольные репрессиями против него со стороны политической полиции, приложили все усилия к тому, чтобы поставить во главе последней своего человека. Они правиль­но понимали, что только распоряжение аппаратом полиции даст ключ к действительной власти. Подходящим кандидатом на пост высшего руководителя политической полиции в этих сферах сочли Курлова - в прошлом того самого минского губернатора, покушение на которого с разряженной бомбой допустил Климович. Он в это время был видным деятелем крайних правых организа­ций, и делал себе в высших кругах карьеру тем, что обличал «мяг­кость» и «либерализм» правительства Столыпина. Последний не­которое время противился назначению Курлова, но должен был уступить, после того как Государыня во время одной из аудиенций сказала ему:

- Только тогда, когда во главе политической полиции ста­нет Курлов, я перестану бояться за жизнь Государя.

Уклониться от назначения Курлова после этого стало невоз­можно - и поэтому я, вернувшись из четырехмесячного отпуска, нашел его на том посту товарища министра внутренних дел, кото­рый был почти обещан мне. Конечно, после назначения Курлова стало невозможно и думать о высылке Распутина, - а потому, по­следний уже летом 1909 года снова появился в Петербурге. Теперь уже не делали секрета из его сношений с дворцом».¹⁸⁴

Что ж, будем считать, что честно позволили высказаться всем. Наконец, обратимся к генералу П. Г. Курлову: «Хотя он [Григорий Распутин] участия в политической деятельности, отно­сящейся к сфере департамента полиции, не принимал, но, вследствие того, что Распутин бывал во дворце, в то же время вращался в среде подозрительных дельцов и про­живал в квартире привлекшего на себя внимание поли­ции редактора журнала «Русское богатство», Петербург­ское охранное отделение установило за Распутиным на­блюдение, о котором, как об обстоятельстве в тот момент несерьезном, я даже и не знал.

Однажды вечером, зимой 1909-1910 гг. П.А.Столыпин передал мне по телефону о полученном им распоряжении прекратить учрежденное за Распутиным наблюдение и приказал это исполнить. Я дал соответствующие указания охранному отделению и, признаться, занятый другой, более важной работой, в дальнейшем об этом забыл.

Через несколько дней, после очередного доклада, П.А. Столыпин задержал меня и сказал, что он должен сегодня в три часа дня принять Распутина, а потому про­сил меня быть к этому времени в его кабинете, сесть за одним из боковых столов, не вмешиваться, под видом рассмотрения бумаг, в разговор и, по уходе Распутина, высказать ему мое мнение.

К назначенному времени я находился в министерском кабинете, куда дежурный курьер Оноприенко вскоре ввел Распутина. К министру подошел худощавый мужик с клинообразной темно-русой бородкой, с проницательными умными глазами. Он сел с П.А. Столыпиным около боль­шого стола и начал доказывать, что напрасно его в чем-то подозревают, так как он самый смирный и безобид­ный человек. Министр молчал и только перед уходом Рас­путина сказал ему, что если его поведение не даст повода к иному к нему отношению, то он может быть спокоен, что полиция его не тронет. Вслед за тем я высказал мини­стру вынесенное мной впечатление: по моему мнению, Распутин представлял из себя тип русского хитрого му­жика, что называется - себе на уме, и не показался мне шарлатаном.

«А нам все-таки придется с ним повозиться», - за­кончил П.А. Столыпин нашу беседу.

Через две недели я получил приказание представить министру, по имевшимся в департаменте полиции дан­ным, письменный доклад о Распутине. Данные эти каса­лись, главным образом, его частной жизни, в которой отмечались кутежи, заканчивавшиеся иногда скандалами, любовь к женщинам и сношения с целым рядом аферис­тов, его, по-видимому, эксплуатировавших. На мой воп­рос о цели этого доклада П.А. Столыпин ответил, что он имеет в виду представить его Государю Императору. Я ре­шился посоветовать министру этого не делать, так как содержание доклада, затрагивавшего только частную жизнь Распутина, могло показаться Императору стремлением очернить человека, пользовавшегося его благоволением. П.А. Столыпин моего мнения не разделил, но по возвра­щении вечером из Царского Села вызвал меня к себе и, возвращая доклад, заметил, что я был прав, так как Государь Император, выслушав его, не обмолвился ни одним словом и просил перейти к делам очередного доклада».¹⁸⁵

Небольшой упрек придется сделать и Курлову... Ну, не было в тот период времени, и не могло быть, ни кутежей, ни женщин в том смысле, какой вкладывает Курлов, ни, тем более, аферистов. Если это и прилипло каким-то боком к Григорию Ефимовичу, то гораздо позже - 1915-1916 гг., но не в 1905-1914 гг. (до ранения), когда все, хорошо его знавшие, свидетельствовали о чистоте его жизни и глубокой духовной настроенности.

Из рассказа Курлова всплывает совершенно иная картина взаимоотношений Петра Аркадьевича Столыпина и Григория Ефимовича Распутина-Нового, так же как и реакция Государя на доклад Столыпина носила принципиально иной характер, нежели в изложении Герасимова. Все было гораздо прозаичнее, по деловому спокойно, далеко от внешних эффектов и истерик, как стремится изобразить события тот же Родзянко.

Несколько по иному представил события Г. Сазонов, видимо, добавив немного из области легенд. Но, в сущности, рассказ точен. Из показаний Георгия Сазонова (Ч.С.К., 1917г): «Столыпин требовал от Царя удаления Распу­тина. Он принес на доклад дело департамента полиции о Рас­путине и доложил все, что ему известно компрометирующего и о том, что он, к великому соблазну общества, ходит в баню с женщинами. На что Государь ответил: «Я знаю, он и там проповедует Священное Писание». И после доклада приказал Столыпину выйти вон, а доклад бросил в камин».¹⁸⁶

Герасим Папандато. Как пример того, каким образом деятельные усилия полиции приводили к рождению мифов, можно привести знакомство Григория Ефимовича с неким господином Папандато. Любые действия старца Григория Нового пытались обернуть против него, зачастую высасывая компрометирующие свидетельства из пальца. Поступки Григория Распутина трактовались в намеренно извращенном духе, раздувая из мухи слона. Быть может, единственным способом избежать этого для Григория Ефимовича оставалось - вовсе не дышать, чтобы никак себя не обнаруживать. Но стоило пошевелиться, как тут же все фиксировалось и истолковывалось против него.

С. П. Белецкий:

«В конце 1913 года департамент полиции перехватил письмо одного из петроградских гипнотизеров, у которого Распутин брал уроки».¹⁸⁷

Из донесений полицейских агентов:

«1 февраля 1914 года. По имеющимся сведениям, Григорий Распутин, проживающий на Английском проспекте, 3, берет уроки гипноза у некоего Герасима Папандато (кличка Музыкант), примерно 25 лет, лицо смуглое, усы, форменная тужурка», - доносит агент наружного наблюдения».¹⁸⁸

То, что подобного рода донесения однозначно служили обвинительным актом, не стоит объяснять. Действительно, именно гипнозом объясняли необыкновенные способности Григория Распутина. Мистика, гипноз, оккультизм - все это было близко и понятно празднолюбопытствующей публике и всегда вызывало нездоровый интерес.

Если это не откровенная ложь в духе выписок из «Полицейского журнала наружных наблюдений», то что же предосудительного было в знакомстве старца Григория Нового с неким Герасимом Папандато? Да собственно ничего. Простой человек, крестьянин Григорий понятия не имел, что такое гипноз и с чем его едят. Интерес, конечно, мог возникнуть, как ко всякой блестящей, яркой вещи. И по своему обычаю все проверять опытно, Григорий Ефимович мог посетить г-на Папандато, чтобы разобраться, что же это такое, чем балуются господа, и как их лучше отвадить от таких богопротивных развлечений. Но дотошному Белецкому, цель деятельности которого состояла в том, чтобы составить компромат на Распутина, разбираться в мотивах его поведения некогда, он строчит донесения и дает показания, пребывая в состоянии полного бесчувствия к голосу совести.

 

Ссылки:

10. Торжества в Костроме и Москве. Попытка покушения в Ялте (1913 год).

1.  Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 220. со ссылкой на ГАРФ, ф. 660, оп. 1, ед. хр. 24;
2.  Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. М: Прогресс, 1998. С. 372.
3.  Дневники Императора Николая II. М: Орбита, 1991. С. 424, 426.
4.  Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М. Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 224.
5.  Платонов О. А. Терновый венец России. Пролог цареубийства. Жизнь и смерть Григория Распутина. М: Энциклопедия русской цивилизации, 2001. С. 168-169.
6.  Там же
7.  С.В. Марков. Покинутая Царская Семья. Составление и предисловие С.В. Фомина. М: Паломник. 2002, с.40
8.  Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М. Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 224.
9.  Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М. Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 230.

 

11. Полицейское наблюдение или организованная травля?

1.  Платонов О. А. Терновый венец России. Пролог цареубийства. Жизнь и смерть Григория Распутина. М: Энциклопедия русской цивилизации, 2001. С. 179.
2.  Смирнов В., Смирнова М. Неизвестное о Распутине. P.S. Тюмень: Издательский дом «Слово», 2006. С. 62-63.
3.  Платонов О. А. Терновый венец России. Пролог цареубийства. Жизнь и смерть Григория Распутина. М: Энциклопедия русской цивилизации, 2001. С. 209; со ссылкой на: ГАРФ, ф. 111, оп. 1, д. 2975, 2978, 2980.
4.  Там же.
5.  Смирнов В., Смирнова М. Неизвестное о Распутине. P.S. Тюмень: Издательский дом «Слово», 2006. С. 56.
6.  Смирнов В., Смирнова М. Неизвестное о Распутине. P.S. Тюмень: Издательский дом «Слово», 2006. С. 56.
7.  Платонов О. А. Терновый венец России. Пролог цареубийства. Жизнь и смерть Григория Распутина. М: Энциклопедия русской цивилизации, 2001. С. 290; со ссылкой на ТФГАТО, ф. 4239, оп. 1, д. 183, л. 79.
8.  Платонов О. А. Терновый венец России. Пролог цареубийства. Жизнь и смерть Григория Распутина. М: Энциклопедия русской цивилизации, 2001. С. 210.
9.  Смирнов В., Смирнова М. Неизвестное о Распутине. P.S. Тюмень: Издательский дом «Слово», 2006. С.57.
10.  Жильяр П. Император Николай II и его семья. Вена: Книгоиздательство «Русь», 1912; репринт, Москва, 1991. С. 133.
11.  Мейлунас А., Мироненко С. Николай и Александра. Любовь и жизнь. М: Прогресс, 1998. С. 295.
12.  Герасимов А. В. На лезвии с террористами. М: Товарищество русских художников, 1991. С. 161-165.
13.  Родзянко В. М. Крушение империи. Сборник «Гибель монархии». М: Фонд Сергея Дубова. 2000. С. 100.
14. Герасимов А. В. На лезвии с террористами. М: Товарищество русских художников, 1991. С. 171.
15.  Курлов П. Г. Гибель императорской России. М: Захаров, 2002. С. 192-193.
16.  Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М. Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 164.
17.  Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 280.
18.  Там же.