Месть врага рода человеческого

1-2. Обвинение в хлыстовстве. Заблуждение архиепископа Феофана

3-4. Вел. князь Николай Николаевич и сестры-черногорки. Фрейлина С. И. Тютчева и няня М. И. Вишнякова

5. Епископ Гермоген и иеромонах Илиодор

6-7. Новоселов М.А. Гучков А.И. Гектографические копии. Попытки Государя положить конец разнузданности прессы. Репортер Дувидзон

8. В. Н. Коковцов (год 1912)

 

Усилия премьера Коковцова шли параллельно с деятельностью М.В. Родзянко, также не оставлявшего попыток вывести Распутина на чистую воду. Его озабоченность вопросом Распутина представляется весьма странной, напоминающей навязчивую идею, манию, чем-то сродни параноидальному бреду. Разобраться в мотивах поведения Родзянко относительно старца Григория было бы весьма трудно, если не учитывать его политических симпатий и общественного положения. Нетрадиционная для русского барина ориентация в политических сферах заставляет предполагать, что Распутин был для него костью в горле именно потому, что мешал Родзянко в преступной игре против царского трона.

Камергер Двора Михаил Владимирович Родзянко был избран председателем Гос. Думы в 1912 году после самовольной отставки с этого поста Гучкова. Новый председатель ознаменовал свою политическую карьеру тем, что на одном из высочайших докладов, завел речь о Распутине, где он вновь, как и его предшественники, огульно поливал грязью царского Друга. Ни на что более достойное творческое начало его личности оказалась не способно. Под знаком этого события и прошла вся его последующая деятельность и в Думе, и в правительстве Керенского, и в эмиграции. Изменить не только направление, но и тональность этой деятельности он так и не смог.

Родзянко основательно подготовился к разговору с Государем. Два месяца он по своей личной инициативе, но не без ведома широкого круга третьих лиц собирал сведения против Распутина и подготовил солидный доклад, предполагая доказать Царю виновность старца Григория во всех приписываемых ему тяжких преступлениях. Как можно понять из слов Родзянко, побудительным мотивом для него явился все тот же запрос в Думе по поводу публикаций Новоселова. Однако, длительность периода сбора сведений и подготовки доклада, позволяет думать, что еще задолго до появления публикаций Новоселова Родзянко вынашивал свои обличительные планы относительно Распутина. Родзянко действовал параллельно Новоселову и Гучкову и вряд ли независимо от них. Вся деятельность этих личностей по дискредитации старца Григория носит вполне скоординированный характер. Родзянко признается, что ему «помогали Гучков, Бадмаев, Родионов, гр. Сумароков, у которого был агент, сообщавший сведения из-за границы. Через кн. Юсупова мы знали о том, что происходит во Дворце».

Из перечисленных лиц отметим Родионова. Это тот самый войсковой старшина Родионов, келейник владыки Гермогена, который на Ярославском подворье вместе с епископом Гермогеном и иеромонахом Илиодором устроили аутодофе старцу Григорию. По некоторым воспоминаниям, Родионов даже обнажил шашку, что было воспринято бедным Григорием Ефимовичем, как попытка его оскопить. Видимо, ситуация заставляла думать именно так.

Обращает на себя внимание и невольное признание, сделанное Родзянко, которое помогает кое-что уяснить. Родзянко упоминает князя Юсупова. Определенно указан титул - князь. Значит, речь шла не о графе Феликсе Феликсовиче Юсупове-Сумарокове-Эльстон, а о его сыне Феликсе Юсупове, будущем убийце старца Григория. Получается, что Феликс Юсупов-младший, поставлял для заинтересованных лиц через агента «сведения из-за границы» о Григории Распутине. Но какие сведения могли быть известны заграничным товарищам относительно русского крестьянина Григория? Да никаких сведений быть, конечно, не могло, а вот контрольные указания могли поступать из-за границы через Юсупова, который к тому же отслеживал и то, что происходило в Царском дворце. Получается, согласно Родзянко, что Юсупов-младший просто-напросто шпионил во Дворце Их Величеств, выступая при этом ни много, ни мало в качестве резидента иностранной разведки?

Но продолжим далее. Как считает Коковцов, вся работа Родзянко над докладом заняла около восьми недель, т. е. весь январь и февраль 1912 г. Наконец, завершив свой труд, прежде чем представить его Царю, Родзянко посетил Вдовствующую Императрицу Марию Федоровну по ее просьбе.

«В феврале 1912 г. кн. Юсупов сказал мне, что императрица Мария Федоровна очень взволнована тем, что ей пришлось слышать о Распутине, и что, по его мнению, следовало бы мне поехать ей все доложить.

Вскоре после того ко мне явился генерал Озеров, состоявший при императрице Марии Федоровне, по ее поручению.

Он говорил, что императрица Мария Федоровна желала бы меня видеть и все от меня узнать. Императрица призвала кн. Юсупова и у него расспрашивала, как он думает, какой я человек и может ли председатель Думы ей все откровенно сказать. Кн. Юсупов ответил: «Это единственный человек, хорошо осведомленный, на которого вполне можно положиться, он вам скажет лишь святую правду».

Вся царская фамилия с трепетом ожидала моего доклада: буду ли я говорить о Распутине, и какое впечатление произведет мой доклад. В. к. Ольга Александровна говорила кн. В. М. Волконскому, что она очень надеется, что председатель Думы будет говорить с Государем.

За несколько дней до моего доклада позвонил телефон, и мне сообщили, что императрица Мария Феодоровна ждет меня на дру­гой день в одиннадцать часов утра. Я взял с собой все материалы и уехал. Немедленно был введен в ее маленький кабинет, где она уже ожидала. Императрица обратилась ко мне со словами:

- Не правда ли, вы предупреждены о мотиве нашего свида­ния? Прежде всего, я хочу, чтобы вы объяснили мне причины и смысл запроса. Не правда ли, в сущности цель была революцион­ная, почему же вы тогда этого не остановили?

Я ей объяснил, что хотя я сам был против запроса, но что я категорически должен отвергнуть, будто тут была какая-нибудь революционная цель. Напротив, это было необходимо для успокое­ния умов. Толки слишком далеко зашли, а меры правительства только увеличивали возмущение.

Она пожелала тогда осмотреть все документы, которые у меня были. Я ей прочел выдержки из брошюры Новоселова и рассказал все, что знал. Тут она мне сказала, что она только недавно узнала о всей этой истории. Она, конечно, слышала о существовании Распутина, но не придавала большого значения.

- Несколько дней тому назад одна особа мне рассказала все эти подробности, и я была совершенно огорошена. Это ужасно, это ужасно, - повторяла она.

- Я знаю, что есть письмо Илиодора к Гермогену (у меня дей­ствительно была копия этого обличительного письма) и письмо им­ператрицы к этому ужасному человеку. Покажите мне, - сказала она.

Я сказал, что не могу этого сделать. Она сперва требовала непременно, но потом положила свою руку на мою и сказала:

- Не правда ли, вы его уничтожите?

- Да, Ваше Величество, я его уничтожу.

- Вы сделаете очень хорошо.

Это письмо и посейчас у меня: я вскоре узнал, что копии этого письма в извращенном виде ходят по рукам, тогда я счел нужным сохранить у себя подлинник.

Императрица сказала мне:

- Я слышала, что вы имеете намерение говорить о Распутине Государю. Не делайте этого. К несчастью, он вам не поверит, и к тому же это его сильно огорчит. Он так чист душой, что во зло не верит. На это я ответил Государыне, что я, к сожалению, не могу при докладе умолчать о таком важном деле. Я обязан говорить, обязан довести до сведения моего царя. Это дело слишком серьезное, и последствия могут быть слишком опасные.

- Государыня, это вопрос династии. И мы, монархисты, боль­ше не можем молчать. Я счастлив, Ваше Величество, что вы предо­ставили мне счастье видеть вас и вам говорить откровенно об этом деле. Вы меня видите крайне взволнованным мыслью об ответствен­ности, которая на мне лежит. Я всеподданнейше позволяю себе просить вас дать мне ваше благословение.

Она посмотрела на меня своими добрыми глазами и взволно­ванно сказала, положив свою руку на мою:

-  Господь да благословит вас.

Я уже уходил, когда она сделала несколько шагов и сказала:

- Но не делайте ему слишком больно.

Впоследствии я узнал от князя Юсупова, что после моего док­лада Государю Императору Императрица Мария Феодоровна поеха­ла к Государю и объявила: «Или я, или Распутин», что она уедет, если Распутин будет здесь».¹³²

Итак, во время аудиенции Мария Федоровна попросила Родзянко, предоставить ей документы, обличающие Распутина. Особенно ее интересовало письмо Царицы, которое, как утверждал Родзянко, было у него на руках. В действительности, это могла быть только сфабрикованная копия в духе тех, что распространял Гучков. Но об этом Родзянко ничего не сказал, а предоставить документы... почему-то отказался, скорее всего, просто не решился, понимая в глубине души всю их необоснованность. Другое объяснение - у Родзянко никаких документов просто не было. Впрочем, вряд ли удивишь этим читателя. В который раз неуловимые подлинники как по мановению волшебной палочки куда-то ускользают, растворяются. Никто их никогда не видел. Зато все о них знают. Марии Федоровне пришлось ограничиться переданной Родзянко устной информацией, т. е. клеветой на старца Григория и на Царствующую Императрицу Александру Феодоровну.

Вдовствующая Императрица выразила надежду, что Родзянко, как человек благородный, преисполненный добрых намерений, уничтожит письмо, компрометирующее Венценосную супругу ее сына-Императора.

Родзянко поспешил заверить Марию Федоровну, что иначе и быть не может. Однако, в мемуарах, передав эпизод с «заверением», Родзянко, как хвастливая женщина, будучи не в силах сдержаться, даже в ущерб своей репутации тут же признается в том, что нарушил обещание, данное Императрице, и преспокойно оставил «письма» у себя. Не хранить данного слова, видимо, являлось характерной чертой Родзянко. Например, он и не думает исполнять просьбу Государя о том, чтобы не говорить никому о данном ему поручении, разобраться в материалах Тобольского дела. Дав Царю слово о неразглашении, он тут же привлекает депутатов Гучкова и Шубинского к обработке секретно переданных ему материалов. Более того, по собственному признанию, Родзянко привлекает целый штат переписчиц, чтобы размножить эти материалы, не только не испросив позволения, но даже не поставив в известность своего Государя. Такова цена слова, данного Михаилом Родзянко. Впрочем, можно ли ожидать другого от предателя, не просто участвовавшего в заговоре против Царя, но являвшегося одним из важнейших политических звеньев механизма Его свержения!

Наконец, М. В. Родзянко был принят Государем Императором Николаем II. Результата его доклада с нетерпением ждали в Думе. В своих мемуарах он весьма подробно изложил это событие:

«26 февраля Государь назначил мне явиться в шесть часов вече­ра. Утром в этот день я ездил с женой в Казанский собор и служил молебен. Доклад мой продолжался в кабинете Государя около двух часов. Сперва я доложил текущие дела, коснулся положения артиллерийского ведомства под управлением в. к. Сергея Михайловича и сомнительной безопасности Кавказа под сомнительным управлени­ем графа Воронцова-Дашкова, а потом перешел к главному.

- Ваше величество, - начал я, - доклад мой выйдет дале­ко за пределы обыкновенных моих докладов. Если последует на то Ваше высочайшее разрешение, я имею в виду подробно и до­кументально доложить Вам о готовящейся разрухе, чреватой са­мыми гибельными последствиями...

Государь взглянул на меня с некоторым удивлением.

- Я имею в виду, - продолжал я, - старца Распутина и недопустимое его присутствие при дворе Вашего Величества. Всеподданнейше прошу Вас, Государь, угодно ли Вам выслушать меня до конца, или Вы слушать меня не хотите, в таком случае я говорить не буду.

Опустив голову и не глядя на меня, Государь тихо сказал:

- Говорите...

- Ваше Величество, присутствие при дворе в интимной его обстановке человека, столь опороченного, развратного и грязного, представляет из себя  небывалое  явление  в  исто­рии  русского  царствования.  Влияние, которое он оказывает на церковные и государственные дела, внушает немалую тревогу решительно во всех слоях русского общества. В защиту этого проходимца выставляется весь государственный аппарат, начиная с министров и кончая низшими чинами охранной полиции. Распутин - оружие в руках врагов России, которые через него подкапываются под церковь и монархию. Никакая революционная пропаганда не могла бы сделать того, что делает присутствие Рас­путина. Всех пугает близость его к царской семье. Это волнует умы.

- Но отчего же такие нападки на Распутина? - перебил Государь. - Отчего его считают вредным?

- Ваше Величество, всем известно из газет и из рассказов о том, что благодаря Распутину в Синоде произошел раскол, и что под его влиянием перемещаются иерархи.

- Какие? - спросил государь.

- История Гермогена всех глубоко оскорбила, как незаслужен­ное оскорбление иерарха. У Гермогена есть много приверженцев. Я получил прошение ходатайствовать за него перед Вашим Вели­чеством, подписанное десятью тысячами подписей.

- Гермогена я считаю хорошим человеком, - сказал Государь, - он будет скоро возвращен. Но я не могу не подвергнуть его наказанию, когда он открыто отказался подчиниться высочайшему повелению.

- Ваше Величество, по каноническим правилам иерарха су­дит собрание иерархов. Преосвященный Гермоген был осужден по единоличному обвинению обер-прокурора, по его докладу, - это нарушение канонических правил.

Государь промолчал.

- История Илиодора тоже произвела тяжелое впечатление. После расследования, назначенного Вашим Величеством, суд над ним был год тому назад прекращен. Теперь он без всякого суда заключен во Флорищеву пустынь, и это после его открытого выс­тупления против Распутина. Подобным же образом пострадали: Феофан, который был лишен звания духовника императрицы и перемещен в Симферополь, и Антоний тобольский, первый указав­ший Синоду на Распутина, как на хлыста и потребовавший суда над ним. Его переместили в Тверь. Все, кто поднимает голос против Распутина, преследуются Синодом. Терпимо ли это, ваше величество? И могут ли православные люди молчать, видя развал право­славия? Можно понять всеобщее негодование, когда глаза всех раскрылись и все узнали, что Распутин хлыст.

- Какие у вас доказательства?

- Полиция проследила, что он ходил с женщинами в баню, а ведь это из особенностей их учения.

- Так что ж тут такого? У простолюдинов это принято.

- Нет, Ваше Величество, это не принято. Может быть, ходят муж с женой, но то, что мы имеем здесь, - это разврат. Позволь­те прочесть вам, во-первых, письма его жертв, которые сперва попали в ловушку, а затем раскаялись в своем грехе. Вот письмо одного сибирского священника, адресованное некоторым членам Думы (я не хотел сказать, что Гучкову), в котором он умоляет до­вести до сведения начальства о поведении Распутина, о разврат­ной его жизни и о том, какие слухи он распространяет о своем значении в Петербурге и при дворе. (Это письмо я прочел целиком.)

Вот письмо, в котором одна барыня кается, что Распутин ее совратил, нравственно изуродовал; отшатнулась от него, покая­лась, и после этого она вдруг видит, что Распутин выходит из бани с ее двумя дочерьми. Жена инженера Л. [Лохтина] тоже увлеклась этим учением. Она сошла с ума и теперь еще в сумасшедшем доме. Проверьте, Ваше Величество...

- Я вам верю.

Я прочел ему письма, выдержки из брошюры Новоселова, я указал ему на впечатление, которое произвело запрещение писать о Распутине. Он не подходит под категорию лиц, о которых нельзя писать, он не высокопоставленное лицо, не принадлежит к царской фамилии. Мы видим, что часто критикуют министров, председате­лей Думы и Совета, - для этого запрещения нет, - а о Распути­не запрещено писать что бы то ни было. Это невольно вызывает мысль, что он близок к царской семье.

- Но отчего вы думаете, что он хлыст?

- Ваше Величество, прочтите брошюру Новоселова: он спе­циально занялся этим вопросом. Там есть указание на то, что Рас­путина судили за хлыстовство, но дело почему-то было прекраще­но. Кроме того, известно, что радения приверженцев Распутина происходили на квартире Сазонова, где Распутин жил. Позвольте вам показать вырезку из заграничной газеты, где сказано, что на съезде масонов в Брюсселе говорили о Распутине как об удобном орудии в их руках. Интрига эта в связи с последующими обстоя­тельствами совершенно ясна. Дело идет не только о троне и пре­стиже царской семьи: ведь может быть и серьезная опасность для наследника.

- Как? - произнес с волнением Государь.

- Ваше Величество, ведь при наследнике нет серьезного от­ветственного лица, при нем деревенский парень Деревенько - он, может быть, очень хороший человек, но это простой крестьянин - невежественные люди вообще склонны к мистицизму. Что если с наследником случится что-нибудь? - это всех волнует... Обая­тельный ребенок, которого все так любят.

Государь, видимо, все время волновался. Он брал одну за дру­гой папиросы и опять бросал.

Тогда я решил подойти с другой стороны и убедить Госуда­ря, что Распутин обманщик. Я показал ему фотографию Распу­тина с наперсным крестом.

- Вы видите, Ваше Величество, Распутин не иерарх; он здесь изображен как бы священником.

Государь на это сказал:

- Да, уж это слишком. Он не имеет права надевать наперс­ного креста.

- Ваше Величество, это кощунство. Он, невежественный мужик, не может надевать клобук, и, кроме того, это дается при священстве. Вот другая фотография - «хлыстовский корабль», эта фотография была в «Огоньке», ее видела вся Россия. Вот Распу­тин, окруженный молодыми девушками, а вот и мальчики, он сре­ди них. Вот Распутин с двумя молодыми людьми: они держат дос­ку, и на ней текст хлыстовский, а у Распутина в руках икона Божьей Матери хлыстовская. Корабль, ведущий к повальному греху.

- Что это такое? - спросил Государь.

- Прочитайте брошюру Новоселова, которую я вам представ­лю. Вот его фотография, где Распутин с двумя женщинами и под­писано: «Путь, ведущий к спасению». Ведь это соблазн. А запре­щение писать о нем невольно возбуждает мысль, что царь - покровитель хлыстов. А если вспыхнет война? Где же престиж царской власти? Многие лица, близко стоящие ко двору, называ­ются как приверженцы Распутина. Слухи о том, что высшее общество подпало влиянию Распутина как хлыста, дает повод пренебрежительно относиться к этому обществу - это унижает общество, унижает двор. Несмотря на запрещение писать о нем, слухи и толки о Распутине с жадностью перепечатываются в про­винциальных газетах.

- Читали ли вы доклад Столыпина? - спросил меня Государь.

- Нет, я знал о нем, но не читал.

- Я ему отказал, - сказал Государь.

- Жаль, - ответил я, - всего этого не было бы. Ваше Вели­чество, вы меня видите крайне взволнованным, мне тяжело было говорить вам жестокую истину. Я молчать не мог, не мог скрывать опасности положения и возможности страшных последствий. Я верю, что Господь поставил меня посредником между царем и пред­ставителями народа, собранными по Его державной воле, и мой долг русского и верноподданного сказать вам, Государь: враги хотят рас­шатать трон и церковь и замарать дорогое для нас имя царя. Я все­гда помню слова присяги: «О всяком же вреде и убытке Его Величе­ству своевременно извещать и предотвращать тщатися». Умоляю вас, во имя всего святого для вас, России, для счастья вашего наслед­ства прогоните от себя грязного проходимца, рассейте мрачные опа­сения верных трону людей...

- Его теперь здесь нет, - произнес Государь.

- Позвольте мне всем говорить, что он не вернется? Государь помолчал немного и сказал:

- Нет, я не могу вам этого обещать - вашим же словам верю вполне.

- Верите ли вы, Государь, что возбудившие запрос [личный враг Царя А.И. Гучков - прим. Сост.] были дви­жимы самыми верноподданническими чувствами и преданностью к престолу, что их побудили к тому те же чувства, которые заста­вили и меня вам докладывать?

- В вашем докладе я чувствовал искренность и верю Думе, потому что верю вам.

Мне хотелось узнать, остался ли доволен Государь моим докладом.

- Ваше Величество, - сказал я, - я шел сюда, готовый по­нести кару в случае, если бы я имел несчастье разгневать Ваше Величество. Если я превысил свои полномочия, скажите слово, и я сниму с себя звание председателя Г. думы. Я думал исполнить свой долг. Я считал своей прямой обязанностью довести все до вашего сведения. Видя, какое волнение вызывает это дело в Думе, я не мог молчать своему государю.

- Я вас благодарю. Вы поступили как честный человек, как верноподданный.

- Ваше Величество, позвольте мне просить у Вас, в знак осо­бой милости ко мне, счастья быть представленным Наследнику Це­саревичу.

- Разве вы его не знаете?

- Я никогда его не видал.

Государь велел позвать Наследника, и я представился ему как «самый большой и толстый человек в России», чем вызвал его весе­лый смех. На мой вопрос, удачен ли был накануне сбор в пользу «ко­лоса ржи», - этот удивительно симпатичный ребенок весь просиял и сказал: «Да, я один собрал пятьдесят рублей», - это очень много.

Государь с доброй улыбкой смотрел на сына и добавил:

- Он целый день не расставался со своей кружкой. Здесь Государь встал и, протянув руку, сказал:

- До свидания, Михаил Владимирович.

И когда уходил, услышал громкий шепот Наследника: «Кто это?» и ответ Государя: «Председатель Думы».

Наследник выбежал за мной в переднюю и все время смотрел в стеклянную дверь. «Не простудитесь, - сказал я ему, - здесь дует». Он закричал: «Нет, нет, ничего». Рядом появился улыбающийся Деревенько, и я обратил внимание на всех выстроенных в шеренгу ла­кеев, солдат и казаков. С какой любовью они смотрели на Наследника.

Характерно, что старший камердинер Государя Чемодуров, прово­жая меня, сказал: «Ваше превосходительство, вы бы почаще приез­жали к нам. У нас мало кто бывает, и мы ничего нового не знаем».

Я был растроган доверием к себе и терпением, с каким я был выслушан до конца, особенно после всех предупреждений: «Он не будет слушать, он заупрямится, он рассердится и т. д.».¹³³

Что сказать по поводу яркого описания Родзянко? Он как всегда напорист, темпераментен, во внешней форме поведения производит впечатление прямоты и простоты. Сам себя считает исключительно правым, без тени сомнения. Это его главный аргумент. Таково общее впечатление. Но разберем по пунктам.

Исключительно верное замечание, а точнее невольное признание сделал Родзянко по поводу того, что всех пугает близость Григория Распутина к Царской Семье. «Это волнует умы», - многозначительно произнес председатель Гос. Думы. В чем же причина? Оказывается в том, что «Распутин - оружие в руках врагов России, которые через него подкапываются под Церковь и Монархию. Никакая революционная пропаганда не могла бы сделать того, что делает присутствие Распутина». Браво, Михаил Владимирович! Совершенно точное понимание ситуации. Такое признание делает честь председателю Государственной думы. Ошибка только в одном: не сам Григорий Распутин являлся оружием в руках врагов России, а та фантасмагорическая легенда, искусно сплетаемая вокруг его имени и его отношений с Царской Семьей, миф, рожденный, во всяком случае широко озвученный, как раз с трибуны подведомственного Родзянко учреждения - Гос. думы.

Вот так вкрадчиво, по-иезуитски осторожно, хитро, но совершенно безосновательно и голословно начинает Родзянко свою речь, видимо стремясь уподобиться великому демагогу и мастеру интриг Гучкову. То, что Распутин - оружие в руках врагов - это главный козырь, к нему скоро прибавится обвинение в шпионаже. Видимо, обвинений в «порочной связи» с Царицей, в «купании княжон» мало. «Церковные дела» - это: опала Феофана, назначение Саблера, ссылка Гермогена, и, кстати, Илиодора. «Государственные дела» - это, по всей видимости: балканский кризис, Столыпин. Скоро список пополнится. Все эти вопросы были уже разобраны в своем месте. И винить кого-либо, кроме самих указанных лиц, вряд ли стоит. Посему все доводы Родзянко совершенно безосновательны и несерьезны.

Но кое о чем существенном краснобай Родзянко все же проговорился, он не смог удержаться от того, чтобы не показать Государю «вырезку из заграничной газеты, где было сказано, что на съезде масонов в Брюсселе говорилось о Распутине, как удобном орудии в их руках». Михаилу Владимировичу, видимо, хотелось и самого Григория Ефимовича отправить на этот съезд, обвинив его для пущей важности в принадлежности к масонству, но не решился, рассудив, что версия «германского шпиона» будет выглядеть правдоподобнее.

Еще одно забыл рассказать камергер Двора Родзянко - немного поведать о себе и о действительной связи с брюссельским съездом, выходящей за рамки стороннего интереса, связи, если не самого Михаила Родзянко, то депутатов Думы, находящихся под его началом, как председателя. Не сказал он и о том, что на масонском съезде была принята программа по уничтожению Династии Романовых через имя Распутина. Не пояснил он, почему выбран именно Распутин - простой крестьянин, беззащитный и бесправный, на которого не опасно было клеветать. Видимо с потомственным дворянином Мясоедовым - пробным камнем масонского заговора, было слишком много возни: дуэли, судебные тяжбы, общественный резонанс и т. д. Не пояснил Родзянко и то, почему революционную Думу так возмущала защита крестьянина Царем. «Безвольный» по их понятиям Царь вдруг оказал активное сопротивление их планам, спутывал карты, мешал безнаказанно клеветать на старца.  

Еще одно замечание по пункту обвинений, касающихся Лохтиной. Действительно, О. В. Лохтина для одних выглядела сумасшедшей, а для других ее поведение казалось юродством. Но если она и в самом деле не закончила «психушкой», то в этом заслуга исключительно старца Григория. Дело в том, что на «юродство» Ольгу Владимировну «благословил» бывший иеромонах Илиодор, которого она очень почитала. Под его влиянием она и ушла из семьи. Григорий Ефимович был категорически против выбора Лохтиной, считал, что она должна прекратить юродствовать и вернуться в семью. Именно этим вызвано его подчас трудно скрываемое возмущение выходками Лохтиной. Такие случаи описаны многими очевидцами, но они не понятны, если не знать подоплеки. А зная ее, легко понять, что реакция Григория Ефимовича на Ольгу Владимировну вполне оправдана, т. к. Лохтина, будучи в прелести, могла погибнуть, если бы до конца пошла по пути, на который ее направил лже-старец Илиодор, которого, кстати, очень почитал Родзянко, если верить его мемуарам. Здесь можно только подивиться терпению Григория Ефимовича, который, как истинный старец Божий не оттолкнул несчастную, но принял участие в ее судьбе.

Какие еще веские аргументы приводит Родзянко? Ну, например, бани. Да, вопрос серьезный, если рассматривать его поверхностно, на поверку же и выеденного яйца не стоит. Учитывая особый интерес к этому вопросу со стороны многих, в том числе нынешних, оппонентов Григория Распутина, признаем, что этот вопрос все же требует отдельного рассмотрения, и ему еще будет уделено место в нашей книге.

Что же касается утверждения Родзянко о том, что Распутина судили за хлыстовство -это очевидная ложь. Видимо, Родзянко имел в виду «Тобольское дело», о котором он до сего момента знал только понаслышке или в передаче Новоселова. Ложью является заявление о том, что дело о хлыстовстве было прекращено. Дело не было прекращено, а зашло в тупик за отсутствием улик. А это разные вещи. Как минимум Родзянко передергивает факты. Дело действительно будет прекращено в конце 1912 года с вынесением оправдательного вердикта.

Еще одно замечание - по поводу «радений на квартире Сазонова». Это еще одна явная ложь, подобно выше приведенным утверждениям Софьи Тютчевой, что радения происходили и в самом царском дворце. Родзянко не может удержаться, чтобы не прибегнуть к откровенным грязным сплетням. Даже Э. Радзинский, которого трудно заподозрить в симпатии к Распутину, и у которого не видно никакого желания выставлять Распутина праведником, все же представил его друга, Георгия Петровича Сазонова, редактора журнала «Экономия России» (по данным Платонова), как вполне добропорядочного христианина. Радзинский привел в своей книги его показания, в которых проступает нравственный облик Г. П. Сазонова. Из тех же показаний следует, что Григорий Распутин в период знакомства с семьей Георгия Петровича проводил, мало сказать, пристойный образ жизни, но был образцом благочестия для окружающих (см. выше в тексте настоящей книги). По поводу взаимоотношений старца Григория с семьей Сазоновых сделаем одно замечание. Особенно циничными выглядят грязные намеки полицейских агентов, основанные на их домыслах и предположениях (только лишь), что жена Сазонова была в связи с Григорием Распутиным. Появление таких предположений было вызвано теми же причинами, что и клевета на Царицу и даже ее Дочерей.

Фотографии в монашеском облачении как пример кощунства. Не будем разбирать, кощунство это или нет. Одеть наперсный крест, если это подарок Царя и Царицы, какое здесь кощунство? Григорий Ефимович никогда принародно не щеголял этим подарком, хотя и носил его всегда на золотой цепочке, но скрытно, как это видно даже на некоторых опубликованных фотографиях. Сделаем упор на другом. Где же сами фотографии, где Распутин в монашеском облачении? Их никто никогда не видел. Также как и фото Распутина в окружении братцев-хлыстов, держащих какие-то лозунги. Если Гучков использовал копии не существующих, либо грубо искаженных писем для дискредитации, то уж таким аргументом, как фотографии, вряд ли стали бы пренебрегать. Однако ни в материалах следственной комиссии, ни в многочисленных публикациях, нигде и никогда эти фото не фигурировали. Также как и «признание» мамаши и ее дочек, выходивших в сопровождении Распутина из бани, и которых он, якобы, растлил. Где эти свидетельства из первых уст, хотя бы подлинники писем или заявлений? Их нет, и никогда не было. Цена всем этим заявлениям Родзянко такая же, как и гектографическим копиям Гучкова.

Как же отреагировал Государь Император Николай II на горячую речь председателя Гос. Думы? По-видимому, эффект был усугублен и тем возмущением Императрицы-матери, которое она высказала своему сыну и которое было внесено в ее душу стараниями Родзянко и Коковцова. По всей видимости, именно к этому моменту времени относится следующий эпизод, о котором свидетельствует М. В. Родзянко: «Впоследствии я узнал от князя Юсупова, что после моего доклада (26 февраля) Государю Императору Императрица Мария Федоровна поехала к Госу­дарю и объявила: «Или я, или Распутин», что она уедет, если Распу­тин будет здесь».¹³⁴

Если верить Родзянко, Государь был подавлен и самой информацией, и тем напором, с которым она была преподнесена, однако, как всегда по своему обычаю внешне сохранил полную выдержку и спокойствие. Родзянко пишет:

«28 февраля утром мне из Царского Села позвонил по телефону дворцовый комендант генерал-адъютант В. Н. Дедюлин и просил заехать к нему на городскую квартиру его. С Дедюлиным мы были старые школьные товарищи и друзья, почему разговор наш носил интимный характер.

Дедюлин сообщил мне следующее: «Стало известно, что после твоего доклада государь почти не прикасался к еде за обедом, был задумчив и сосредоточен. На докладе моем на другой день я позво­лил себе спросить его: "Ваше Величество, у вас с докладом был Родзянко. Кажется, он очень утомил вас?" Государь ответил: "Нет, нисколько не утомил. Видно, что Родзянко верноподданный человек, не боящийся говорить правду. Он сообщил мне многое, чего я не знал. Вы с ним товарищи по корпусу, передайте ему, чтобы он про­извел расследование по делу Распутина. Пусть он из Синода возь­мет все секретные дела по этому вопросу, хорошенько все разберет и мне доложит. Но пусть об этом пока никто не будет знать"».

[Обратите внимание, читатель, на последнее предложение, где изложена просьба Государя о конфиденциальности поручения. Обратите внимание также и на следующую фразу, где говорится о том, как Родзянко исполнил высочайшую просьбу - Ю.Р.]

Я был поражен этим известием и вечером того же дня собрал члена Гос. совета В. И. Карпова и депутатов: Каменского, Шубинского и Гучкова. Мы до поздней ночи обсуждали, как лучше поступить. На другой день я вызвал Даманского, товарища обер-прокурора, в Думу с тем, чтобы он привез требуемое дело».¹³⁵

О поручении Государя передает и С. С. Ольденбург: «Государь 26 февраля поручил председателю Гос. Думы Родзянко проверить эти обвинения [против Григория Распутина], которые сам Он, особенно в отношении хлыстовства, считал слабо обоснованными, тогда как Государыня вообще видела в них сплошную клевету».¹³⁶

Повеление, сделанное Государем, как и его реакция на доклад Родзянко, еще раз позволяет увидеть необыкновенные качества души Императора Николая II. Зная отношение Михаила Родзянко к Григорию Распутину, вновь можно подивиться смелости и открытости Государя. Он верил в людей, в их искренность и здравомыслие. А потому, он принял решение поручить ярому противнику старца Григория самому убедиться в справедливости того, что Божий человек заслуживал любовь и доверие Венценосной Четы Русских Самодержцев.

Государь затребовал из Синода материалы Тобольского расследования о принадлежности крестьянина слободы Покровской Григория Распутина-Нового к секте хлыстов и поручил Дворцовому коменданту, генерал-адъютанту Дедюлину, передать Родзянко повеление по рассмотрении материалов дела представить его личное заключение. Подчеркнем еще раз, что Государь поступил так намеренно, так как, несомненно, сам был знаком с материалами дела, которые однозначно доказывали, что все возводимые обвинения на Григория Ефимовича совершенно беспочвенны. Внимательное ознакомление с документами всякого добросовестного, честного человека не могло убедить в обратном: Григорий Распутин, по меньшей мере, - православный христианин, добрый сын Матери-Церкви, глубоко верующий и благочестивый человек.

Задача Дедюлина заключалась только в передаче на словах повеления Государя Императора. Тогда как само «Дело Тобольской консистории» было передано Родзянко товарищем обер-прокурора Даманским. Заслуживает интерес сам эпизод передачи дела в изложении Родзянко.

«Даманский явился. Я решил представиться ничего не знающим, чтобы лучше все выпытать от Даманского. Это очень ловко удалось. Он выболтал все, что надо было знать. Стараясь убедить меня в чис­тоте и святости Григория, он сказал, что многие почтенные и видные лица уважают старца и любят с ним беседовать; назвал много имен и подтвердил многие данные, переданные мне раньше разными лицами. Сказал, что Распутин живет у Сазонова, почтенную семью которого он, Даманский, знает хорошо, что там бывают: гофмейстер Танеев, генеральша Орлова, «такой уважаемый человек», как епископ Варнава, графиня Витте и многие другие. На все это я выражал удивление и поддакивал. Даманский держал все время портфель в руках и доказывал мне, что никакого значения это дело не имеет и не стоит его смотреть. Расписывая далее добродетели старца, Даманский выражал негодование на все сплетни и клеве­ту, которые распускаются всюду про него:

- Говорят, что он хлыст, развратник, и даже дошли до того, что будто бы императрица Александра Феодоровна живет с ним...

Здесь я ударил кулаком по столу, встал во весь рост, сбросил наивный вид, сделал свирепое лицо и закричал так, чтобы рядом было слышно:

- Вы, милостивый государь, с ума сошли! Как вы смеете го­ворить при мне подобную гнусность. Вы забываете, про кого и кому вы это говорите!.. Я вас слушать не желаю.

Мой гнев для него был так неожидан, что он побледнел, согнул спи­ну и стал извиняться. Его грязная цель понятна: он вообразил, что оду­рачил меня, хотел вызвать меня на скользкий путь сплетен, услышать от меня какие-нибудь сальные подробности и передать кому следует. Он был уверен, что я, удовольствуясь его объяснениями, дела совсем не возьму, и был поражен, когда я решительным жестом взял папку у него из рук, запер в стол и положил ключ в карман со словами:

- По приказанию Государя Императора я подробно ознаком­люсь с этим делом и вас извещу.

Получив нужные документы, я немедленно засадил всю канцеля­рию, всех присяжных переписчиц за копирование дела в полном его объеме, и вместе с начальником думской канцелярии Я. В. Глинкой мы составили план работ по столь щекотливому делу».¹³⁷

Еще раз обратим внимание на то, как Родзянко исполнял высочайшую просьбу о том, чтобы никто не знал о данном ему поручении.

Как пишет В. Н. Коковцов: «Передавая дело и высочайшее повеление Родзянко, Дедюлин прибавил на словах, что Государь уверен, что Родзянко убедится в ложности всех сплетен и найдет способ положить им конец».¹³⁸

Эпизод с передачей дела дает ясное представление о настроении Родзянко, поэтому не удивительно, что «результат оказался совершенно противоположным тому, на что надеялся Государь». Уже одно то, что Родзянко привлек к ознакомлению с делом депутатов Шубинского и Гучкова, свидетельствует об идеологических предпочтениях самого Родзянко и о неискренности его желания узнать правду, «и они втроем стали изучать дело и составлять всеподданнейший доклад».¹³⁹

Впрочем, сказано слишком мягко. Данный эпизод может служить хрестоматийным примером лживости, подлого двуличия, гадкого лицемерия, отвратительного фарисейства и непревзойденного позерства, явленных человеком, назначенным монаршей волей на высокий государственный пост, и всемерно и всеусердно использовавшим свое положение для свержения «обожаемого» на словах Монарха.

Узнав, что к подготовке доклада по Тобольскому делу Родзянко подключил Гучкова, и заранее предвидя результат, Государыня попыталась прекратить бесполезное с ее точки зрения занятие, которое ничего, кроме очередного глумления над их Другом и болезненных скандалов принести не могло. Как показало время, Александра Феодоровна была в высшей степени права. Родзянко, конечно, было глубоко плевать на переживания Государыни. В самых отвратительных красках представил он попытку бедной Александры Феодоровны вступиться за честь Друга и вырвать из рук злодеев Тобольское дело. Родзянко пишет с упоением - ни капли жалости, ни желания понять мотивы несчастной Государыни Императрицы, одно злорадство, жестокость и глумливое самодовольство:

«На другой же день Даманский по телефону потребовал от меня частной беседы у меня на квартире. Я сразу понял, что здесь готовится подвох, и отве­тил ему, что в служебных делах я не признаю частных бесед и прошу его пожаловать в три часа в мой кабинет - в Г. думу, и сразу же повесил трубку во избежание ненужных объяснений.

Когда я приехал в Думу, то Даманский был уже там, но, к мо­ему немалому удивлению, его сопровождал протоиерей Александр Васильев, законоучитель царских детей. Такое появление отца про­тоиерея меня немало удивило, и, догадываясь, что на меня готовится какой-то натиск, я решил разъединить их. Я рассадил их по разным кабинетам.

Первая моя беседа была с Даманским, который заявил мне, что он имеет поручение получить обратно все дело о Распутине. Я выразил удивление такому требованию и сказал, что раз состоя­лось высочайшее повеление по данному делу, то оно может быть отменено только таким же путем - высочайшим повелением, или словесно переданным через генерал-адъютанта или статс-секре­таря, или же письменным повелением. Тогда Даманский, несколь­ко волнуясь, путаясь и понизив голос, стал мне объяснять, что высочайшего повеления он не имеет, но что этого требует одно очень высокопоставленное лицо.

- Кто же это? Саблер? - спросил я.

- Нет, повыше, - махнув рукой, ответил Даманский.

- Да кто же? - сказал я, делая удивленное лицо. Помявшись немного, Даманский отвечал:

- Императрица Александра Феодоровна.

- В таком случае, передайте ее величеству, что она такая же подданная своего августейшего супруга, как и я, и что оба мы обязаны в точности исполнять его повеление. А потому я ее же­лания исполнить не могу.

- Как, - воскликнул недоуменно Даманский, - я должен ей это передать? Но ведь она этого хочет.

- К сожалению, - ответил я, - я ее желание все-таки ис­полнить не могу, - и, ввиду попыток Даманского убедить меня, я прекратил с ним разговор.

Затем я вызвал отца Васильева. Он передал мне, что императ­рица Александра Феодоровна поручила ему высказать мне свое мнение о старце:

- Это вполне богобоязненный и верующий человек, безвред­ный и даже скорее полезный для царской семьи.

- Какая же его роль особенно по отношению к детям в царс­кой семье?

- Он с детьми беседует о Боге, о вере. Меня эти слова взорвали:

- Вы мне это говорите, вы, православный священник, законоучи­тель царских детей. Вы допускаете, чтобы невежественный, глупый му­жик говорил с ними о вере, допускаете, чтобы его вредный гипноз вли­ял на детские души? Вы видите роль и значение в семье этого невежественного сектанта, хлыста, и вы молчите. Это преступное по­пустительство, измена вашему сану и присяге. Вы все знаете и из угод­ливости молчите, когда Бог вам дал власть, как служителю алтаря, открыто бороться за веру. Значит, вы сами сектант и участвуете в сатанинском замысле врагов царя и России - забросать грязью престол и церковь...

Несчастный священник был страшно поражен моими словами, бледнел и дрожащим голосом сказал:

- Никто никогда не говорил со мной так, как вы. Ваши слова открыли мне глаза. Скажите, что я должен делать?

- Идите и скажите от моего имени царице, что, если она не хочет губить мужа и сына и расшатать престол, она должна на­всегда прогнать от себя этого грязного хлыста. Положение серьез­ное: никакая революционная пропаганда не могла бы сделать бо­лее вреда монархии и более уронить достоинство царского дома. Если вы опять будете молчать и не откроете всю правду, - крест, который вы носите на груди, сожжет вам душу и сердце.

Он потом говорил Волконскому: «Я трепещущий вышел от председателя и почувствовал, сколько в его словах силы и истины».

Впоследствии мне сообщили, что священник Васильев все пе­редал императрице в исковерканном виде, еще более восстановив ее против меня. Он поддерживал ее в увлечении Распутиным и, одним словом, играл все ту же двойственную роль».¹⁴⁰

Интересно сопоставить воспоминания Родзянко с той информацией, которую быв. председатель Гос. думы выложил на допросе в Ч.С.К., (1917 г.). Оба варианта не противоречат друг другу, доказывая, казалось бы, то, что в памяти Михаила Владимировича, прочно напечатлелись события тех дней, и воспоминаниями о них он жил всю последующую жизнь. Однако, зная всю подоплеку событий, невольно приходишь к следующему выводу. Нижеприведенное описание является всего лишь ярким свидетельством того, насколько прочна была идеологическая установка, которой вынужден был следовать быв. Пред. Гос. Думы, и которой он не имел права изменять, даже если бы пожелал этого. Он должен был отрабатывать кредит лояльности и всяческой поддержки, выданные ему братьями-масонами для успешной политической карьеры. Его политические предпочтения и тесное общение с откровенно масонским контингентом политиков из числа членов Гос. Думы, наводит также на мысль, что и сам он являлся активным членом масонской ложи со всеми вытекающими отсюда последствиями. Достаточно указать на ритуальную клятву, которую дают посвящаемые в ложу, и ту меру масонской ответственности, которую несет человек, нарушивший клятву. Нарушителя ждет страшное возмездие, кровавая кара - смерть.

 Вот, что Родзянко рассказал на допросе:

«Первый мой доклад был по поводу Распутина. Это распутинский доклад, когда мне через генерал-адъютанта Дедюлина было прислано указание, взять доклад из Святейшего Синода, ознакомиться с ним, рассмотреть его и доложить о том, какое мое мнение о Распутине. Когда я получил это указание, я потребовал товарища обер-прокурора Синода Даманского и попросил дело привезти. Он мне привез это дело. Затем, на другой день, он мне звонит по телефо­ну и говорит, что ему необходимо меня видеть. Я отвечаю:

- Приез­жайте в кабинет. - Так как Даманский и Распутин мне были подозрительны, то я пригласил его в Думу и пригласил также и секретаря. Даманский говорит:

- Я приехал к вам просить, чтобы вы отдали сек­ретное дело Распутина.

- Пожалуйста. А высочайшее позволение у вас есть?

- Нет, у меня нет.

- Так как же я вам отдам? Я его только что взял и должен приготовить доклад, очень важный, исто­рический. Может быть, можно что-нибудь из этого извлечь такое, что Распутина уничтожит.

- Нет, у меня высочайшего повеления нет.

- Тогда прощайте.

- Это очень высокопоставленное лицо просит.

- Вам он начальник, а мне он что?

- Неужели вы не до­гадываетесь кто?

- Не догадываюсь.

- Государыня Императри­ца.

- Передайте императрице, что она такая же подданная госуда­ря, своего супруга, как я, и должна подчиниться. Она может только повлиять и получить отмену. Тогда я подчинюсь, а теперь мне нет де­ла до ее желания.

- Ах, как вы это говорите! Вы знаете, на кого вы посягаете?

- Я посягаю на Распутина. Если императрица заступа­ется, это ее дело, и меня это не касается.

- Ваше превосходительст­во, я с собою привез законоучителя. - Я говорю:

- Какого? Я из этого возраста вышел.

- Нет, законоучителя детей Императора.

- Ка­кое же мне дело до педагогики?

- Он вам все расскажет.

- Хоро­шо, привезли, так, чтобы недаром приезжал в Государственную Думу, просить его в другой кабинет. - Оказалось, что это протоиерей А. Ва­сильев. Он начал мне говорить:

- Вы напрасно нападаете, вы не знае­те, какой прекрасный человек Распутин. - Я до того разозлился, до того взбесился, что говорю:

- Как, вы сюда, в Государственную Думу, приехали хвалить Распутина, негодяя, развратника, хлыста! Вон из моего кабинета!

- Ваше превосходительство, я никогда не слы­хал, чтобы со мной так говорили.

- Ну и прекрасно, ну и убирайтесь!

Я, конечно, это дело не отдал, но, умудренный опытом, призвал массу переписчиц и с этого дела снял копии на всякий случай, пото­му что иначе, если отымут, то у меня не будет материала и всякий бы назвал меня глупцом, если бы я это упустил. Однако, больше ко мне не приставали».¹⁴¹

Как уже было сказано, в подготовке доклада Родзянко активно помогали депутаты Гучков и Шубинский. Об этом же засвидетельствовал и В. Н. Коковцов в своих воспоминаниях. Там же можно найти интересные дополнения относительно подготовки доклада Родзянко. Коковцов в частности пишет: «Ни дела, ни доклада я не видел, но шума и пересудов около них было много. Родзянко рассказывал направо и налево о возложенном на него поручении и, не стесняясь, говорил, что ему суждено своим докладом спасти Государя и Россию от Распутина, носился с этим «поручением», показал мне однажды две-три страницы своего чернового доклада, составленного в самом неблагоприятном для Распутина смысле, и ждал лишь окончательной переписки его и аудиенции у Государя.

Под влиянием всех рассказов Родзянко толки и сплетни не только не унимались, но росли и ширились. Приближалось обсуждение в общем собрании [Думы] бюджета на 1912 год, и опять распутинский вопрос встал во весь рост».¹⁴²

Несмотря на то, что Государь не спешил выносить своего суждения по поводу доклада Родзянко, более того, он поручил председателю Думы внимательно изучить материалы Тобольского дела, всем заинтересованным лицам очень не терпелось взорвать ситуацию. Как пишет Коковцов, чтобы поставить вопрос о Распутине на повестку дня заседания Гос. Думы, особенно усердствовали депутаты Гучков, Владимир Львов, Милюков, Сергей Шидловский и многие другие.¹⁴³

9 марта 1912 г. на очередном заседании Гос. Думы при обсуждении вопроса по смете Св. Синода депутат Гучков в унисон с Родзянко, достигнув непревзойденных высот в искусстве остроумия, демагогии и иезуитского коварства, произнес речь, в которой Друг Царя и Царицы преподнесен депутатской публике, как... Гучков сказал:

«Хочется говорить, хочется кричать, что церковь в опасности и в опасности государство... Вы все знаете, какую тяжелую драму переживает Россия... в центре этой драмы - загадочная, трагикомическая фигура, точно выходец с того света или пережиток темноты веков, странная фигура в освещении XX столетия... Какими путями этот человек достиг централь­ной позиции, захватив такое влияние, перед которым склоняются высшие носители государственной и церковной власти? Вдумайтесь только - кто же хозяйничает на верхах, кто вертит ту ось, которая тащит за собою и смену направления, и смену лиц, падение одних, возвышение других?.. - Гучков говорил далее [продолжает своими словами С. С. Ольденбург] про «антрепренеров старца», «суфлирующих ему то, что он шепчет дальше», и закончил речь резким выпадом против Саблера.

Эта речь произвела в Думе большое впечатление. Только Н. Е. Марков тут же с места отважился крикнуть: «Это - бабьи сплетни!» Обер-прокурор В. К. Саблер ответил Гучкову с большим достоинством: «Когда к врагам Церкви примыкают люди, которые в загадочной форме выступают с обвинениями, я им прямо скажу, что они не правы. И по той простой причине, что эта таинственная загадочность неопределенных речей значения серьезных аргументов не имеет. Обер-прокурор Синода знает свой долг... Чувство сознания своих обязанностей перед Царем, перед св. Церковью и Родиной всегда будут ему присущи, а таинственные неопределенные обвинения его никогда не страшат».¹⁴⁴

Выступление Гучкова укрепило Родзянко в его намерениях представить доклад, направленный против Распутина, Государю. Скорее всего, последовательность событий была спланирована и скоординирована заранее. Для достижения максимального эффекта выступление Гучкова в Думе должно было предварить высочайший доклад Родзянко. Родзянко, намереваясь окончательно сломить волю Самодержца и одержать полную победу над ненавистным старцем, «послал Государю письменную просьбу о приеме по текущим делам Думы». Прошло достаточно времени, но никаких распоряжений из Царского Села не поступало, Государь хранил молчание. Сгорая от нетерпения, и заподозрив неладное, Родзянко в первых числах марта отправился к Коковцову, чтобы пожаловаться на невнимание Государя и спросить совета Коковцова, как ему поступить.

«Каково же было мое удивление, - пишет В. Н. Коковцов об этой встрече, - когда в самом разгаре нашей беседы мне подали большой пакет от Государя, привезенный фельдъегерем в неурочный, слишком поздний час. Вскрыв его, я нашел среди ряда возвращенных мне утвержденных всеподданнейших докладов письменное прошение Родзянко об аудиенции с длинной, карандашом написанной резолюцией Государя самого резкого свойства. Родзянко не заметил моего смущения. Я спокойно отложил все бумаги в сторону и продолжал беседу с ним. Вскоре он уехал, явно успокоившийся.

Я был просто ошеломлен резолюцией Государя. Вот она дословно: «Я не желаю принимать Родзянко, тем более, что всего на днях он был у меня. Скажите ему об этом. Поведение Думы глубоко возмутительно, в особенности отвратительна речь Гучкова по смете Св. Синода. Я буду очень рад, если мое неудовольствие дойдет до этих господ, не все же с ними раскланиваться и только улыбаться».¹⁴⁵

В 1917 г. на допросе в Ч.С.К. Родзянко рассказал следующее:

«Я закончил обследование дела, написал доклад и потребовал [выделено Сост. с целью обратить внимание читателя на тон, с каким верноподданный обращался к своему Императору] аудиенции. Проходит день, два, три, нет ответа, а я знаю, что Импе­ратор должен уехать в Ялту. Ко мне приезжает мой приятель, быв­ший флигель-адъютант, который дежурил, и говорит:

- Ты знаешь, тебя не примут.

- Очень огорчен, но меня не могут не при­нять.

- Нет, я слышал. - Получилось так: когда председатель Ду­мы докладывает резко и с кучей документов (между прочим, там та­кая подробность была: фотография Распутина в монашеском кло­буке и с наперсным крестом), без всякой моей просьбы получает высочайшее повеление сделать дознание по секретному делу, а когда я готов, меня не хотят принять. Не хотели понять, что я не сам по себе, а что за каждым моим действием 400 человек Думы следят [весьма интересное признание, в своих неприкрытых откровениях Родзянко бывает просто неподражаем]. Я еду к Коковцову, который был премьером, и говорю:

- Владимир Николаевич, я вас прошу, когда вы поедете в Царское, то вот какое дело. Получается щекотливое положение.

- Нет, вы напрасно, вас, наверное, примут. Не может быть, чтобы председателя Думы не приняли, это невозможно. - В это время стучат в дверь. Является курьер, от его величества пакет. Я говорю:

- Вы читайте, а я уйду в другую комнату. - Не успел я дойти до двери, как Коковцов говорит:

- Пожалуйста, это касается вас, вы были правы. Здесь на моем до­кладе написано: «Прошу председателя Совета Министров сообщить председателю Государственной Думы, что он принят не будет. Счи­таю необходимым обратить внимание ваше на то, что подобные выходки, которые имели место в Государственной Думе, терпимы быть не могут, и прошу вас войти в соглашение с председателем Государ­ственной Думы и выработать меры к их пресечению». Так мы и сели. Я говорю:

- Ну что?

- Вы были правы. Что же вы намерены де­лать?

- Я вам напишу письмо об этом.

- Вы не трудитесь, так как я письмо пошлю обратно, потому что председатель Государст­венной Думы от Государя через полицию никаких известий полу­чать не может. А если все-таки не примут?

- Тогда я выйду в от­ставку с изложением причин. Как так? Он меня вызывал на доклад, а потом меня не принимает?

- Ну, дайте совет.

- Телеграфи­руйте сейчас же в Царское Село, поезжайте, доложите государю то, что я вам сказал. Я желаю получить личное письмо от Его Величест­ва с объяснением этого обстоятельства. Без такого письма я не оста­нусь председателем и уйду. - Подумали, подумали, и Коковцов от­правил телеграмму, а я уехал. На другой день получаю от Его Величества письмо, в котором он очень извиняется, что не мог меня принять, потому что был занят, и просит прислать письменный до­клад. Коковцов у него был и ему доложил». ¹⁴⁶

«Коковцов посоветовал [Государю] написать собственноручное письмо, и на другой день я получил его со следующим содержанием: «Не имея времени перед отъездом в Крым принять вас, прошу доставить пись­менный доклад». <...>.

Я тотчас же принялся за составление письменного докла­да, в чем мне особенно помогал В. И. Карпов и начальник кан­целярии Думы Я. В. Глинка.

Доклад вышел убедительный, в особенности в заключении, где говорилось о том, какие надо принять меры для успокоения взволнованного общества и упорядочения церкви. Вернуть Гермогена, выгнать Распутина и созвать собор. Во время составле­ния доклада ко мне от лица Гермогена явился Родионов, чтобы передать, что он знает о моем разговоре с царем в защиту православия, что посылает свое благословение, молится за меня и просит и впредь крепко стоять за веру православную».¹⁴⁷

«Я свой доклад послал, а затем Коковцов уехал через две недели в Ялту, и я просил его проследить, где мой доклад. Когда Коковцов вернулся, я спрашиваю, где доклад. На это он мне говорит:

- Мне камердинер говорил, что Его Величество, кроме «Ялтинского листка», ничего не читал, что от председателя Государственной Думы толстый пакет уже две недели лежит, и он его не трогает».¹⁴⁸.

Помимо раскрытия существа дела описанный Родзянко эпизод свидетельствует еще и о следующем. Коковцов в вопросе о Распутине занимал сторону Родзянко, поддерживал Родзянко, старался смягчить, прежде всего, для Родзянко остроту ситуации, чтобы не допустить закрытия Думы, взявшей курс конфронтации с Царским правительством, не допустить решительных действий Государя, а вдруг Царь эту Думу в очередной раз разгонит.

Сам же Коковцов объяснил свои действия тем, что поспешил смягчить ситуацию и не допустить назревавшего конфликта между Гос. Думой в лице ее председателя и Царем, поскольку знал, что в Думе вот-вот должно состояться обсуждение «Морской программы», в продвижении которой был крайне заинтересован Государь. Может быть и так, но уж больно поведение Коковцова напоминает сговор с предводителем крайне полевевшей Думы, деятельность которой все более и более набирала обороты в сторону революции.

Согласно воспоминаниям Родзянко, Коковцов, по совету самого же Родзянко, смог уговорить Государя написать председателю Думы записку, текст которой был составлен премьер-министром: «У меня решительно нет свободной минуты перед отъездом. Прошу Вас прислать мне все ваши доклады. Я приму вас по возвращении».¹⁴⁹

С. С. Ольденбург пишет: «После выступления Гучкова, Государь не захотел принять Родзянко, письменный доклад которого Он прочел, - и нашел совершенно не доказательным. «Я просто задыхаюсь в этой атмосфере сплетен, выдумок и злобы», - тогда же сказал Государь В. Н. Коковцову».¹⁵⁰

Гучков в своей деятельности против Распутина не мог не чувствовать незримую поддержку и одобрение. Как будет видно из дальнейшего изложения событий, выпад Гучкова против Саблера был хорошо рассчитан, поскольку за спиной Гучкова стояли Вел. князь Николай Николаевич и его помощники - В. Н. Орлов и А. В. Кривошеин - выразители чаяний «прогрессивной общественности». Этот политический блок в конечном итоге и привел к отстранению Саблера и замене его Самариным, по настойчивому желанию все тех же деятелей. К ним примыкали многочисленные, но менее значимые, второстепенные по своему положению и влиянию фигуры. Среди них не последнее место занимала княгиня Зинаида Юсупова.

Реакция в обществе, вызванная докладом Родзянко, как и содержание самого доклада, как и выступление в Думе Гучкова с последующим запросом Думы, крайне болезненно была воспринята Государыней Императрицей Александрой Феодоровной. Она все еще надеялась найти среди представителей высшего света людей здравомыслящих и желала опереться на их понимание и поддержку. Но тщетно. Родзянко пишет:

«Кн. 3. Н. Юсупова по телефону сообщила, что высылка Распу­тина так подействовала на императрицу, что она захворала и лег­ла в постель. Интересен факт, что после запроса в Думе императ­рица написала 3. Н. отчаянное письмо на восьми страницах, где она жаловалась на клевету и несправедливые нападки на них: «Нас не любят и стараются нам повредить. Этот запрос - революцион­ный акт». Она в этом письме писала столько жалоб на их ужасное положение, что Юсуповой стало жалко царицу, и она передала в телефон, что собирается прийти к царице на другой день. Но, ве­роятно, происками Вырубовой ей сказали, что императрица больна и никого не принимает.

Только 9 марта 1912 года ей удалось быть у императрицы. Это уже было после речи Гучкова по поводу сметы Синода, где он упоминал о Распутине.

Кн. 3. Н. Юсупова серьезно и убедительно говорила, подтвер­ждая мои слова государю, но со стороны императрицы встретила сильный отпор, возбуждение и негодование. Она высказала свое неудовольствие по поводу моего доклада государю и особенно сер­дилась на мой отказ вернуть дело о Распутине:

- По какому праву он задерживает дело и не хочет его вернуть?

Кн. 3. Юсупова убеждала ее верить словам председателя Думы:

- Это честный и верный человек.

- Нет, вы не знаете, что он сказал отцу Васильеву; Родзянко и Гучкова мало повесить.

Кн. 3. Н. Юсупова в порыве негодования сказала:

- Как вы можете говорить подобные вещи? Благодарите Бога, что находятся еще честные люди, которые правду доводят до све­дения государя. Распутин должен быть изгнан. Это хлыст, который злоупотребляет своим положением при вас.

- Нет, нет, на него клевещут, он святой человек».¹⁵¹

Гучков так прокомментировал слова Государыни в свой адрес (из показаний на допросе в Ч.С.К, 1917 г.): «Мне передал один из министров, что высочайше было заявлено: «Гучкова мало повесить!» Я ответил: «Моя жизнь принадлежит моему Государю, но моя совесть ему не принадлежит, и я буду продолжать бороться».¹⁵²

В этих словах весь Гучков: одна жалкая бравада и дерзкое, циничное двуличие. Поистине человек, одержимый бесом, продавший сатане душу. Совести нет. Отсюда его дьявольская дерзость и мнимое бесстрашие. А все же он трус, т. к. прикрывает свою борьбу против Царской России преданностью Государю. Сказал бы прямо, что ненавидит Царя и монархию, а заодно и всю Россию, если она - Святая Русь. Гучков, изображая из себя благородство, действовал как подлец, потому что таковым он и является - интриганом и подлецом.

Виноват ли во всем произошедшем Григорий Распутин-Новый? Очевидно, что нет. Если же да, то в чем? В чем его вина? Пусть ответят его противники. Но пока современные гучковы, родзянки, труфановы будут копаться в истории, пытаясь наскрести побольше грязи, чтобы лепить из нее обвинение, укажем на то, что лежит на поверхности и ясно для каждого честного, здравомыслящего человека. Причиной скандала, в результате которого пострадала честь Государыни и престиж Государя, явились: с одной стороны, очевидная преступная ограниченность и тенденциозность (Коковцов); с другой, одержимость, сдобренная откровенной глупостью, (Родзянко); с третьей, явная провокация, основанная на тонком расчете и злобном умысле (Гучков со компанией).

Но спросим еще раз: причем же здесь Григорий Распутин? Очевидно, что ни при чем. Но поразительно, во всем случившемся обвинили именно его. Именно на него посыпались раздраженные упреки, откровенные обвинения и злобная молва. Ему же оставалось только объясняться, нет, не перед своими врагами, а перед теми, кому он невольно причинял боль, менее всего желая этого.

Григорий Ефимович Распутин-Новый - Царю и Царице (телеграмма из Покровского): «Миленькаи папа и мама! Вот бес то силу берет окаянный. А Дума ему слу­жит; там много люцинеров и жидов. А им что? Скорее бы Божьяго Помазаннека долой. И Гучков господин их прихвост - клевещет, смуту делает, запросы. Папа, Дума твоя, что хошь, то и делай. Какеи там запросы о Григории. Это шалость бесовская. Прикажи. Не каких запросов не надо. Григорий».¹⁵³

«Правительственные и придворные круги, - пишет С. С. Ольденбург - приложили около этого времени немало усилий, чтобы добиться устранения Распутина. Государю говорили, что старец Григорий - еретик, сектант-хлыст, ссылались на случаи его безобразных кутежей [которых никогда не было и не могло быть - «безобразных кутежей». Не было в то время, до 1915 г., и простых, «не безобразных» кутежей, т. е. посещения ресторанов и т. д. - см. свидетельства Спиридовича и всех, кто близко знал Григория Ефимовича, о его благочестивом, строгом, подвижническом образе жизни]».¹⁵⁴

В начале марта 1912 г. Царская Семья собиралась выехать в Ливадию. На вопрос Коковцова о планах отъезда, Государь ответил: «Не распространяйте, Владимир Николаевич, того, что я скажу вам. Я просто задыхаюсь в этой атмосфере сплетен, выдумок и злобы. Да, я уезжаю, и притом очень скоро, и постараюсь вернуться как можно позже».¹⁵⁵

Итак, Царь с Царицей весной 1912 г. перед отъездом в Крым выдержали целый шквал обвинений против старца Григория Нового. Обвинения последовали и со стороны церковной «общественности», и со стороны Думы, и со стороны государственных чиновников, и со стороны родственников. Как видим, ничто не смогло поколебать отношения Их Величеств к своему Другу. Они смогли сохранить трезвость, хотя при таком напоре не трудно было поколебаться, будь на их месте люди менее мужественные, более малодушные и слабые духовно.

В 1913 г. Родзянко вновь представилась возможность проявить свои недюжинные способности в труде по достижению «высоких», одному ему понятных идеалов, труде, совершаемом со всей резвостью, ревностью и прытью; если бы ко всему этому было приложено хоть немного ума... И вновь объектом его все сметающего темперамента председателя Гос. Думы явился Григорий Ефимович Распутин-Новый.

21 февраля начались торжества в честь 300-летия со дня избрания Михаила Романова на Царство. В Казанский собор С-Петербурга на праздничное богослужение Императорской Четой был приглашен Григорий Ефимович Распутин-Новый. Но пребывание в соборе было омрачено грубым поведением председателя Гос. Думы Родзянко.

В этот день Родзянко был обижен. Чем?.. объяснит читателю сам Михаил Владимирович:

«В день открытия романовских торжеств, которые начались с ли­тургии и молебна в Казанском соборе, которые совершал патриарх Антиохийский в облачении, пожалованном ему Государем, мне со­общили, что Г. думе отведено не подходящее ее достоинству место. Действительно, оказалось, что Г. дума была поставлена далеко сза­ди не только Г. совета, но и Сената. Если романовские торжества должны были носить характер народного празднества, то нельзя было забывать, что в 1613 году народ в лице Земского собора, а не группа сановников избрала царем Михаила Феодоровича Романова.

[Видимо, Михаил Родзянко считал, что все лавры за деяния Земского собора 1613 года в 1913 году должны принадлежать именно членам Гос. Думы, которую Русский Царь уже дважды распускал за антимонархическую деятельность и революционную пропаганду, а также лично ему, Михаилу Родзянко, как председателю антинародного и антицарского «народного» представительства].

Я указал на это обер-церемониймейстеру барону Корфу и гра­фу Толстому и после неприятного спора добился того, что Сенат должен был уступить нам свое место и был отодвинут значитель­но вглубь собора. Покончив с этим делом, я вышел на паперть отдохнуть, так как до приезда членов Думы было достаточно вре­мени. Должен оговориться: чтобы упрочить «занятую позицию», я оцепил места депутатов наличным составом приставов Г. думы.

[Подогрев себя столь скандальным началом, и, видимо, позабыв, что присутствует не в театре, а в церковном соборе, на торжественном богослужении по случаю возведения русскими людьми, а не депутатами Думы образца 1913 г. на престол законного Царя из рода Романовых, Михаил Родзянко столь же доблестно совершил еще одно славное деяние].

Не прошло и десяти минут, как за мной прибежал взволнованный старший пристав барон Ферзен и доложил, что, невзирая на про­тесты его и его помощника, какой-то человек в крестьянском платье и с крестом на груди встал впереди Г. думы и не хочет уходить. Догадавшись, в чем дело, я направился в собор к нашим местам и там, действительно, застал описанное бароном Ферзеном лицо. Это был - Распутин. Одет он был в великолепную темно-малинового цвета шелковую рубашку-косоворотку, в высо­ких лаковых сапогах, в черных суконных шароварах и такой же черной поддевке. Поверх платья у него был наперсный крест на золотой художественной цепочке. Подойдя к нему вплотную, я внушительным шепотом спросил его:

- Ты зачем здесь?

Он на меня бросил нахальный взгляд и отвечал:

- А тебе какое дело?

- Если ты будешь со мной говорить на «ты», то я тебя сей­час же за бороду выведу из собора. Разве ты не знаешь, что я, я председатель Г. думы?!

Распутин повернулся ко мне лицом и начал бегать по мне гла­зами: сначала по лицу, потом в области сердца, а потом опять взгля­нул мне в глаза. Так продолжалось несколько мгновений.

Лично я совершенно не подвержен действию гипноза, испытал это много раз, но здесь я встретил непонятную мне силу огромно­го действия. Я почувствовал накипающую во мне чисто животную злобу, кровь отхлынула мне к сердцу, и я сознавал, что мало-пома­лу прихожу в состояние подлинного бешенства [предложение выделено сост.].

Я в свою очередь начал прямо смотреть в глаза Распутину и, говоря без каламбуров, чувствовал, что мои глаза вылезают из ор­бит. Вероятно, у меня оказался довольно страшный вид, потому что Распутин начал как-то ежиться и спрашивал:

- Что вам нужно от меня?

- Чтобы ты сейчас убрался отсюда, гадкий еретик, тебе в этом святом доме нет места.

Распутин нахально отвечал:

- Я приглашен сюда по желанию лиц более высоких, чем вы, - и вытащил при этом пригласительный билет.

- Ты известный обманщик, - возразил я, - верить твоим словам нельзя. Уходи сейчас вон, тебе здесь не место...

Распутин искоса взглянул на меня, звучно опустился на коле­ни и начал бить земные поклоны. Возмущенный этой дерзостью, я толкнул его в бок и сказал:

- Довольно ломаться. Если ты сейчас не уберешься отсюда, то я своим приставам прикажу тебя вынести на руках.

С глубоким вздохом и со словами:

- О, Господи, прости его грех, - Распутин тяжело поднялся на ноги и, метнув на меня злобный взгляд, направился к выходу. Я проводил его до западных дверей, где выездной казак подал ему великолепную соболью шубу, усадил его в автомобиль, и Распутин благополучно уехал».¹⁵⁶

Пред. Гос. Думы М. В. Родзянко, нисколько не стесняясь демонстрировать свою родовую спесь, болезненное высокомерие и безграничное самомнение, не только уподобился евангельскому фарисею, благодарившего Бога за то, что он не мытарь, но превзошел фарисея тем, что изгнал из храма простого, незнатного человека, пришедшего в храм помолиться за своего Царя. Михаил Родзянко запятнал себя и весь свой знатный дворянский род несмываемым позором, показав свое истинное отношение к православному русскому народу, от лица которого он дерзал вещать с думской трибуны.

И после всего этого Родзянко, как председатель Думы произнес речь, «приветственное слово» Царю, закончив ее словами: «Примите же, Государь, эту святую икону Христа Спасителя как благословение народное, как видимый знак тех горячих молитв, которые сегодня возносятся во всех уголках России о здравии и благоденствии Вашего Величества и всей Царствующей Семьи. Да благословит Вас Всевышний, да сохранит Он под небесным Покровом своего Помазанника на счастье и радость всей русской земле»...¹⁵⁷

Слова правильные, сказано сильно... Однако, облеченная в красивую форму мысль, в устах Председателя Гос. Думы становится совершенно пустой, поскольку не имеет деятельного наполнения, не исходит от чистого сердца любящего, бескорыстного человека. Как не вспомнить евангельские слова: если и мертвых воскресишь, а любви не имеешь - будешь подобен кимвалу, меди звенящей.

Читая воспоминания Родзянко или протоколы его допросов, не трудно заметить, что основным мотивом в душе вождя «народного представительства» (каковым мыслилась в то время Гос. Дума) являлась слепая ненависть к подлинному народному представителю - крестьянину Григорию.

По прошествии даже многих лет, проведенных в изгнании, претерпев жестокие удары судьбы, нужду, лишения и даже презрение со стороны соотечественников, он так и не смог пересмотреть свое отношение к минувшим событиям, в которых он принял бурное участие. Он не смог примириться хотя бы внутренне с теми людьми, которых несправедливо гнал, жестоко оскорблял. Он так и не смог освободиться от мучивших его страстей, исцелиться от одержимости, с которой он преследовал старца Григория Распутина, с которой он ненавидел Государыню Императрицу Александру Феодоровну да и самого Царя. Как и прежде при воспоминании о Распутине его душил гнев. Он даже не старался его скрыть при написании воспоминаний. Но, по слову святого апостола, гнев мужа правды Божией не соделывает. Напротив, гнев Михаила Родзянко породил ложь. Именно ложью и пропитано все его сочинение. Именно ложь является лейтмотивом его жизни, а гнев делает Родзянко слепым и нечувствительным ко лжи. Душа его окаменевает, деревенеет, и потому сам Родзянко уже не способен отдать себе отчет в том, что лжет. Зачем же он лжет, почему он лжет? А лжет он затем, чтобы оправдать себя, чтобы приглушить боль от гложущей его злобы, чтобы притушить поедающий его огнь, который был возжен мятущейся совестью при ее столкновении с вопиющей неправдой.

Родзянко начинает лгать с самого начала своих псевдовоспоминаний, с самых первых строк. Он клевещет на Государыню, обвиняя ее в склонности к болезненному мистицизму, даже к оккультизму, и это для Родзянко «вне всякого сомнения».¹⁵⁸

Родзянко распространяет клевету на месье Филиппа, только лишь потому, что его любили Царь с Царицей. Но им он не желает верить, Родзянко слепо отдает предпочтение агенту тайной полиции Рачковскому, распространяющему информацию, что Филипп - еврей и тайный масон. Но вот свидетельство начальника Дворцовой охраны генерала А. И. Спиридовича, что данные Рачковского не достоверны, и что Филипп лечит людей не спиритическими сеансами, как утверждает со слов Рачковского Родзянко, а молитвой «Отче наш». От Спиридовича мы узнаем, что протоиерей Иоанн Кронштадтский прозрел в месье Филиппе не врага, не противника веры Христовой, а духовного брата, и первым предложил ему крест для целования после молебна в доме князя Георгия Максимилиановича Романовского, князя Лейхтенбергского*. Эта информация приведена в книге генерала А. И. Спиридовича «Последние годы Двора в Царском селе», перевод которой с французского сейчас готовится к изданию. С любезного разрешения одного из руководителей проекта, скульптора Кирилла Протопопова, ниже приведен фрагмент перевода, относящийся к рассматриваемой теме. никогад и нигде публично не отрекался, не дают оснований думать по другому.уздыв

 

[*У великого князя Петра Николаевича Их Величества время от времени встречали Распутина. «Старец» из Сибири делал свои первые шаги в Свете, он еще не обладал достаточными средствами и производил впечатление славного человека, простого и скромного. Одетый в голубую рубашку и грубые ботинки, он приходил к вечерне в Дивеевскую общину. Привлек он внимание и моих людей, и мы начали за ним следить. Хотя и были установлены его отношения с домом великого князя Петра Николаевича, однако сведения, собранные о нем, не показали нечего подозрительного, и мы оставили его в покое. Вопреки этому, прислуга великого князя распространяла по его поводу странные слухи.

В связи с этим вспомнили имена Филиппа и Папюса. С именем Филиппа связано много легенд и воспоминаний, его часто называли «шарлатаном». Мне хотелось бы посвятить ему несколько слов. Француз Филипп был известен в Лионе в 90-е годы как хороший, мягкий человек, очень набожный и исцеливший молитвой большое число больных. Квартира Филиппа в Леоне привлекала толпу людей, ищущих исцеления от болезней, от которых они страдали. Филипп внимательно расспрашивал каждого больного, после чего начинал молиться и громко читать «Отче наш» («Pater»). Затем он клал руку на больного и приказывал ему во имя Господа исцелиться. И больной исцелялся. Врач, находящийся на службе у Филиппа, освидетельствовал пациента и подтверждал факт его выздоровления. Однако официальные медицинские структуры начали против Филиппа целую кампанию. В то же время ему была объявлена настоящая война со стороны иезуитов.

Одни считали, что он исцеляет внушением, другие же говорили, что причина исцелений - молитва: он молился сам и приглашал больных молиться вместе с ним. Сам же он утверждал, что достигнутым исцелениям он обязан искренности своей молитвы, тому, с каким воодушевлением Филипп читал Отче наш (Notre реге) и особенно слова «Господи, да будет воля твоя».

Такова была репутация Филиппа, когда один из его французских друзей привел к нему в Лионе одного уважаемого русского, принадлежавшего к старинной аристократической семье и занимавшего высокий пост. Визит в дом Филиппа произвел на петербуржца, человека очень набожного, большое впечатление. Этому способствовало исцеление парализованного, совершенное в его присутствии. Приблизившись к больному и прочитав молитву, Филипп приказал ему встать. «Невозможно, месье Филипп, мои ноги не держат меня. - Какой абсурд; я говорю вам встать», - приказал Филипп, и больной встал и начал ходить. Впечатление, оказанное этой сценой, было решающим. Петербуржец тут же поверил в Филиппа и стал его преданным почитателем. По его словам, Филипп был противником спиритизма и запрещал своим друзьям заниматься этим, говоря, что все, кто занимается спиритизмом, тяжко грешат. Этот петербуржец рассказывал мне, что, покидая Филиппа, больные пребывали в состоянии такого духовного подъема, что только глядя на них, можно было поверить в искренность и доброту намерений Филиппа, как и в чудодейственность его способностей. Его пациенты производили впечатление людей, боящихся потерять божественную благодать, полученную ими во время молитвы с Филиппом в его маленькой, скромной квартире.

Находясь под глубоким впечатлением от всего увиденного и услышанного, этот петербуржец привел к Филиппу во время приема больных великую княгиню Милицу Николаевну и ее сестру Анастасию. Они в свою очередь стали свидетелями чудес, производимых Филиппом, и не могли не убедиться в силе его молитв. Рассказ, повествующий о том, что великие княгини познакомились с Филиппом при посредничестве знаменитого Манасевича-Мануилова, неверен. Все, что Мануйлов рассказал послу Палеологу по поводу Филиппа, было ложно. Он только воспользовался доверчивостью посла, чтобы произвести впечатление.

В 1901 и 1902-м Филипп был приглашен провести некоторое время в России. Неоднократно он гостил по несколько недель у великого князя Петра Николаевича, где был представлен Государю Императору Николаю II и Государыне Императрице Александре Федоровне. Месье Филипп произвел на них благоприятное впечатление. Но было бы неверным утверждать, что он оказал на них в тот момент какое-то влияние.

Во время одного из своих визитов в Россию, Филипп присутствовал на богослужении, которое совершал отец Иоанн Кронштадтский в дворцовой часовне князя Георгия Максимилиановича Романовского, князя Лейхтенбергского, на улице Сергиевская. Филипп расположился в таком месте, чтобы отец Иоанн не мог его видеть, и, действительно, казалось, что он его не замечает. Закончив службу, отец Иоанн, неся крест, направился по традиции к месту, где находился князь Лейхтенбергский, но после нескольких шагов резко повернул и направился к Филиппу, которого он не мог видеть в течение службы. Сказав Филиппу: «Здравствуй, брат!», отец Иоанн позволил ему первому поцеловать крест.

Этот случай произвел сильное впечатление на всех присутствующих. Во время своего пребывания в России Филипп видел только семью великого князя и людей из его ближайшего окружения. Эта загадочность, которая окружала его, заинтриговала высшее общество Санкт-Петербурга. Не зная его, о нем говорили как о гипнотизере, о спирите, заставляющем вращаться столы и предающимся подобного рода опытам. На самом деле Филипп, как мы сказали, был враждебен спиритизму. Во время одного из своих визитов в Россию ему удалось убедить одного из великих князей, увлекающегося спиритизмом, что он тяжко грешит, и великий князь прекратил это развлечение. Покинув Россию в 1902 году, Филипп предсказал день и год своей смерти. И действительно, он умер в 1905 году, предсказанном им, в тот самый день, что он заранее предрек. И сегодня все еще немало русских верят в молитвы месье Филиппа. Утверждают, что это был хороший человек, мягкий, награжденный чудесной душой, глубоко верующий и обладающий даром благодатной молитвы.

Но мы имели о Филиппе и неблагоприятные сведения, которые Рачковский получил от французской полиции. По этим сведениям Филипп был просто шарлатаном, спекулянтом, играющим на рынке ценных бумаг, к тому же мартинистом. Веря в серьезность информации, поступающей из-за рубежа, а также будучи вынужденным считаться со мнением, бытовавшем в обществе, согласно которому Филипп имел большое влияние при дворе, Рачковский написал по его поводу подробный раппорт дворцовому коменданту Гессе. Это стоило ему охлаждения отношений с великой княгиней Милицей Николаевной. Трудно сказать, в какой степени информация, предоставленная французской полицией, была точна. М. Полеолог верит ей. Что касается меня, я склонен доверять сведениям, предоставленным мне моим собеседником.

Часто путают Филиппа с неким Папюсом, спиритом и магнитизером, занимавшимся черной магией, хиромантией и другими подобными искусствами. В 1900 году он был представлен нескольким высокопоставленным людям из России. В 1903 году он еще раз приезжал в Россию, но никогда не был представлен Их Величествам и ни разу их не видел. Когда великие княгини поняли, с кем имеют дело, они прекратили всякие отношения с ним. Папюс оставил после смерти труды по черной магии, хиромантии и гипнозу, которые могут прочитать все желающие и составить себе представление об этом типе.

С появлением Распутина в петербургских кругах, близких ко двору, опять заговорили о Филиппе и Папюсе, гипнотизерах и магнитизерах, не делая между ними никакого различия и сваливая всех в одну категорию шарлатанов.]

 

Из сопоставления данных Спиридовича с мемуарами Родзянко становится очевидным, что Родзянко дает лживую информацию о Папюсе, что он якобы был введен в Царский Дворец подобно Филиппу. Но вот генерал Спиридович утверждает, что Папюс, «спирит и магнитизер, занимавшийся черной магией, хиромантией» в 1900-1903 гг. действительно был представлен нескольким высокопоставленным людям из России, но никогда не был представлен Их Величествам и ни разу их не видел.

Родзянко клевещет на Государя Императора Николая II, утверждая, что «императрица Александра Федоровна, как натура исключительно волевая, даже деспотичная, имела неограниченное, подавляющее влияние на своего лишенного всякого признака воли и характера августейшего супруга».¹⁵⁹

И такое суждение смеет выносить человек, называвший себя верноподданным Императора, Императора, отличавшегося на всем протяжении своей жизни и в государственных делах, и в личных отношениях удивительным благородством, великодушием, выдержкой, терпением, самообладанием, твердостью в достижении цели, преданностью своим подлинно русским идеалам, наконец, жертвенностью, любовью и бесстрашием? Это ли не проявление великого характера? Но ничего подобного не смог разглядеть камергер Двора Родзянко в своем Государе, которого он обожал, очевидно, только на словах. Упорная клевета, возводимая Родзянко и на Государя Николая II, и на дорогих ему людей, говорит об обратном, о том, что М. В. Родзянко люто ненавидел Русского Царя.

Стоит ли удивляться тому, что лицам из противоположного лагеря Родзянко, напротив, старается наклеить побольше ярких фантиков и фиговых листочков. Уже не говоря о странной дружбе камергера Двора с политическим соперником Царя Гучковым, вызывает удивление лживая характеристика, которую Родзянко дает своему пособнику - депутату В. М. Пуришкевичу, заявляя, что он «был честный, убежденный человек, чуждый карьеризма и искательства, и горячий патриот». Но разве то, что совершил Пуришкевич, нанеся предательский удар Царской Семье убийством Их Друга, не опровергает слова Родзянко? Опровергает. И следует еще разобраться, кто же такой был Пуришкевич, и в чем существо его провокаторской деятельности и в качестве «правого» депутата Думы, и в качестве члена «Союза Русского Народа».

 Наконец, Родзянко лжет на Друга Царской Семьи, старца Григория Ефимовича Распутина-Нового, искажая, уродуя его личность, извращая смысл его пребывания рядом с Царской Семьей. Родзянко, в частности, позволяет утверждать, что крестьянин села Покровского «с молодых лет имел наклонности к сектантству; его недюжинный пытливый ум [надо же, снизошел все же Родзянко до признания таких качеств за русским мужиком] искал какие-то неизведанные религиозные пути. Ясно, - пишет Родзянко в своих мемуарах, - что прочных христианских основ в духе православия в его душе заложено не было, и поэтому и не было в его мировоззрении никаких соответствующих моральных качеств. Это был, - продолжает Родзянко, - еще до появления его в Петербурге, субъект, совершенно свободный от всякой нравственной этики* [*надо понимать, от «великосветского этикета», а это вещи разные, нравственная этика есть, например, у уголовников и даже у диких племен, но вот, что совершенно отсутствует в их среде, так это великосветский этикет, от которого так страдала Государыня], чуждый добросовестности, алчный до материальной наживы, смелый до нахальства и не стесняющийся в выборе средств для достижения намеченной цели».¹⁶⁰

Но на каком основании делает Родзянко такие выводы? Оказывается, на основании материалов Тобольского дела. Что ж милостью Господа всякий желающий теперь может ознакомиться с этими материалами, и вынести свое суждение, удостоверившись, насколько прав или не прав был Родзянко. «Дело Тобольской духовной консистории о принадлежности крестьянина слободы Покровской Григория Распутина к секте хлыстов» приведено полностью в конце нашей книге в «Приложении».

Родзянко ложь прилагает ко лжи и остановиться уже не может. Он утверждает, что Распутин, чтобы иметь беспрепятственный доступ в Царские покои официально получил должность «царского лампадника». Он тиражирует ложь, что Распутин основывает «хлыстовские корабли» с преобладанием в них молодых женщин и девиц». Родзянко, употребляя выражение «стали поговаривать», и видимо считая, что этого достаточно для публичного вынесения тяжкого обвинения, лжет о том, что «Распутина часто видят в отдельных номерах петербургских бань, где он предавался дикому разврату». Основываясь всего лишь на слухах, Родзянко считает себя вправе в качестве аргумента своей правоты выносить на всеобщее обозрение грязные сплетни о том, что «Распутин соблазнил такую-то, что две сестры, молодые девицы, им опозорены, что в известных квартирах происходят оргии, свальный грех» и т. д.

Родзянко - один из главных обвинителей Распутина. В чем же суть его обвинения и кому оно брошено, только ли Распутину? Послушаем Родзянко:

«Распутинцы положили вместе с крайне правыми течениями начало русской революции, отчуждая Царя от народа и допуская умаления ореола царского престола. Император Николай II, видя раскол мнений среди людей, его окружающих, находясь под влиянием своей августейшей супруги и не чувствуя иной опоры себе, не мог, по существу своему, избрать иной путь на почве антитезы распутинству».

Что ж, смысл ясен. Виноваты «распутинцы», погрязшие в некоем абстрактном «распутинстве». К их числу, кстати, Родзянко относит обер-прокурора Саблера, товарища обер-прокурора Даманского, гофмейстера Танеева, его дочь Анну Вырубову, митрополита Питирима, премьер-министра Штюрмера и «многих им подобных». Виноват, впрочем, и сам Царь, как следует из логических построений Родзянко. Виноваты в общем-то все, но только не он сам, Родзянко, не его подельники: Гучков, Милюков, Шидловский, В. Маклаков, не семейка Юсуповых - все те, кто предал Государя, кто отвернулся от него не на словах, а на деле.

В другом месте обвинение предъявлено еще более конкретно и определенно. Главным виновником согласно Родзянко остается все же Распутин. Он и только он, ненавистный русский мужик, виновен во всех постигших Россию и лично Родзянко бедах. Родзянко пишет: «...начало разложения русской общественности, падение престижа царской власти, престижа и обаяния самой личности Царя роковым образом связаны с появлением при русском дворе и его влиянием на жизнь двора Григория Распутина. <...> Обаяние царского престола было замарано наличием вблизи его безнравственного и грязного проходимца».¹⁶¹

Всякое обвинение построено на логическом осмыслении фактов. Но, ни тем, ни другим не может похвастаться общественный обвинитель Родзянко. Фактологическая часть его обвинения не работает, т. е. не может служить основой для логически выведенного обвинительного вердикта, поскольку не имеет конкретного наполнения, составлено из ложных свидетельств и откровенных фальсификаций. Хромает и логика, т.е. рассудочная часть его обвинения. Именно неверное, суетное желание, внутренняя склонность довериться ложным свидетельствам, как и сами они, эти ложные свидетельства, порождали ложные посылы, на которые опирался Родзянко. Те, в свою очередь, приводили к ложным выводам, которые и были предложены неискушенному читателю последующих поколений в качестве готовой психологической установки для оценки событий тех лет.

Но нельзя ограничиться допущением того, что у Родзянко хромала логика и здравый рассудок. Все это так, но это следствие. Причина, несомненно, в другом. Все дело в том, что М. В. Родзянко не был искренне заблуждавшимся, он сознательно разрушал трон, был активным борцом против Царской власти и лично против Государя Императора Николая II. Он был ключевой фигурой механизма разрушения Императорской России и участвовал в этом вполне осознано. Это был его внутренний, нравственный, вернее, совершенно безнравственный выбор.

Михаил Родзянко поднял колоссальный, поистине титанический труд, соответствовавший его мощной натуре гиганта, титана. Но чего он добился? Слон родил муху. За обвинительными словами Родзянко нет ничего, пустота. Родзянко так и не смог ничего никому доказать. Весь его пухлый доклад и пространные речи не смогли поколебать убежденности ни Царя, ни Царицы в чистоте и праведности старца Григория. Своей непоколебимостью Царь с Царицей разрушили все доводы, приведенные Родзянко, доказав, что ничего кроме пустых сплетен за ним не стоит. Не смогла использовать материалы доклада Родзянко и Чрезвычайная следственная комиссия Временного правительства. В ее недрах так и не родилось ничего, чтобы могло быть расценено, как обвинительный акт, вынесенный Распутину. Напротив, именно следователи ЧСК, Руднев и Романов, на основании материалов следствия, а в их руках были и материалы, предоставленные Родзянко, фактически оправдали Григория Распутина, сняв с него наиболее одиозные обвинения: принадлежности к секте хлыстов, шпионаже в пользу Германии, развратном поведении.

Что же касается Родзянко, он, видимо, так и останется в истории «самым большим и толстым барином», не только толстым барином, но и большим вруном. Да, действительно, Родзянко показал себя настоящим барином, но, к сожалению, в худшем смысле этого слова - если не полным самодуром, то напыщенным, спесивым гордецом, не привыкшим подчиняться, «ломать шапки» перед кем бы то ни было (т. е. просто уважительно относиться к человеку), но привыкшим повелевать, и даже грубо повелевать, как это хорошо видно на примере его разговоров с Даманским, А. С. Танеевым и священником о. Василием, ничем не заслужившими такого грубого отношения. Впрочем, если надо, Родзянко умел красиво декларировать, изысканно изъясняться, импозантно выглядеть, как и положено настоящему барину. Однако, он оказался совершенно не способным к работе души, он не смог усомниться в себе, проанализировать свои поступки, он оказался не в состоянии познать, что такое смирение, кротость, послушание. Родзянко не желал, и не умел обуздывать крутой нрав надменного, гордого, сильного человека, может быть потому, что не приложил к данному ему Богом таланту повелевать ни грамма ума и души. Во всяком случае, его воспоминания, от которых он никогда и нигде публично не отрекался, не дают оснований думать по-другому.

 

Примечания:

132. Родзянко М. В. Крушение Империи. Сборник: Гибель монархии. М: Фонд Сергея Дубова. 2000. С. 107-109.

133. Родзянко М. В. Крушение Империи. Сборник: Гибель монархии. М: Фонд Сергея Дубова. 2000. С. 110-114.

134. Родзянко М. В. Крушение Империи. Сборник: Гибель монархии. М: Фонд Сергея Дубова. 2000. С. 109.

135. Родзянко М. В. Крушение Империи. Сборник: Гибель монархии. М: Фонд Сергея Дубова. 2000. С. 115.

136. Ольденбург С. С. Царствование Императора Николая II, Т. II, репринт. М: Феникс, 1992. С. 86

137. Родзянко М. В. Крушение Империи. Сборник: Гибель монархии. М: Фонд Сергея Дубова. 2000. С. 115-116.

138. Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Минск: Харвест, 2004. С. 465.

139. Там же.

140. Родзянко М. В. Крушение Империи. Сборник: Гибель монархии. М: Фонд Сергея Дубова. 2000. С. 116-118.

141. Ватала Эльвира Григорий Распутин без мифов и легенд. М: Армада-пресс, 2000. С. 175-176.

142. Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Минск: Харвест, 2004. С. 464-465.

143. Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Минск: Харвест, 2004. С. 466.

144. Ольденбург С. С. Царствование Императора Николая II, репринт. М: Феникс, 1992. С. 86-87.

145. Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Минск: Харвест, 2004. С. 479.

146. Ватала Эльвира Григорий Распутин без мифов и легенд. М: Армада-пресс, 2000. С. 176-177.

147. Родзянко М. В. Крушение Империи. Сборник: Гибель монархии. М: Фонд Сергея Дубова. 2000. С. 121.

148. Ватала Эльвира Григорий Распутин без мифов и легенд. М: Армада-пресс, 2000. С. 176-177.

149. Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Минск: Харвест, 2004. С. 480.

150. Ольденбург С. С. Царствование Императора Николая II, репринт. М: Феникс, 1992. С. 87.

151. Родзянко М. В. Крушение Империи. Сборник: Гибель монархии. М: Фонд Сергея Дубова. 2000. С. 118-119.

152. Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 197.

153. ГАРФ. Ф 1467. ед. хр. 949.

154. Ольденбург С. С. Царствование Императора Николая II, репринт. М: Феникс, 1992. С. 86.

155. Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Минск: Харвест, 2004. С. 476.

156. Родзянко М. В. Крушение Империи. Сборник: Гибель монархии. М: Фонд Сергея Дубова. 2000. С. 128-130.

157. Цит. по: Миллер Любовь Царская семья - жертва темной силы. Репринт. Сергиев Посад: Лодья, 1998. С. 174-175.

158. Родзянко М. В. Крушение Империи. Сборник: Гибель монархии. М: Фонд Сергея Дубова. 2000. С. 85.

159. Родзянко М. В. Крушение Империи. Сборник: Гибель монархии. М: Фонд Сергея Дубова. 2000. С. 91.

160. Родзянко М. В. Крушение Империи. Сборник: Гибель монархии. М: Фонд Сергея Дубова. 2000. С. 87-88.

161. Родзянко М. В. Крушение Империи. Сборник: Гибель монархии. М: Фонд Сергея Дубова. 2000. С. 83-84.