Верноподданный Русского Царя

Часть 1

Часть 2

8. К вопросу о назначении министров. Вопрос о влиянии Григория Ефимовича на назначение министров является одним из основных пунктов обвинений в его адрес. Какие только эпитеты не прилагались к его имени по этому поводу. Суть обвинений в том, что все его «назначенцы» не соответствовали служебному положению, что и создавало внутриполитические проблемы. Результат вмешательства Григория Распутина в вопросы политики, с точки зрения его оппонентов, можно схематично изобразить следующим образом. В Российской Империи сложилась ситуация, когда всем и вся распоряжался «пройдоха и временщик Гришка Распутин». При этом Царь обнаружил политическое «бессилие», «неспособность», «несостоятельность». Цепочка последствий будет выглядеть так: «вмешательство» вызвало «протест здоровых сил» - «напряжение» в обществе - «антагонизм» между императорской властью и народом - как следствие «возмущение» народных масс - «обострение» борьбы - «свержение» («отречение») законного Императора - бессилие (анархия) власти Временного правительства - победа пролетарской революции.

Согласно этой схеме, на Григория Распутина повешен весь тот отрицательный балласт, накопившийся в Российской Империи, который и потопил Русский корабль. Опровергнуть эту схему общими словами трудно, поскольку вмешательство в политику со стороны Григория Распутина, действительно, было.

Поэтому, попытаемся на конкретных примерах рассмотреть, имел ли отношение покровский старец Григорий к гибельным процессам политического разложения российской государственной элиты, и насколько справедливы те обвинения в политических преступлениях, которые никогда и никем не были доказаны, но которые тяготеют над ним в течение вот уже многих десятков лет? Одновременно попробуем доказать, что Григорий Распутин никогда не стремился ни к какому политическому влиянию, тем более, не питал никаких амбициозных иллюзий на свой счет. Но его, действительно, вынудили войти в политику, его туда, что называется, втянули, и такой исход для Григория Ефимовича был неизбежен. Его соприкосновение с этой областью человеческого бытия, хотя и было трагическим для него лично, но сказалось благотворным образом на судьбе Государства Российского. Рассмотрим все по порядку и начнем с его взаимоотношений с премьер-министром Столыпиным.

Премьер-министр П. А. Столыпин и старец Григорий.

Претензии к Григорию Распутину в этом отношении, т. е. обвинения его во вмешательстве в политическую сферу, появились уже в 1909 г. в связи с политикой Николая II относительно Балкан. Государь вопреки чаяниям не в меру ретивых защитников славянства признал законной аннексию Боснии и Герцеговины Австрией и, тем самым, избежал втягивания Российской Империи, еще не оправившейся после японской войны, в новый военный конфликт. Поползли слухи о политическом влиянии на Царя Григория Распутина. Эти слухи не являлись совершенно беспочвенными. Уже тогда сибирский крестьянин привлек к себе пристальное внимание органов внутренних дел, возглавляемых П. А. Столыпиным. Это внимание не ослабевало на протяжении всего периода деятельности Столыпина на посту премьер-министра и министра вн. дел вплоть до его трагической кончины в 1911 г. Об этом свидетельствует цитированная выше докладная записка секретного характера, в которой не просто рассматривается влияние Распутина на членов Царской Семьи, но на примере книги Григория Распутина «Киевские торжества» фактически дается высокая оценка его политическим воззрениям. Авторы секретной аналитической записки склонны видеть в Григории Распутине, прежде всего, выходца из народа, а потому, по их мнению, не способного подняться на столь высокий уровень понимания и формулировки высоких государственных идеалов. Поэтому взгляды, изложенные простым слогом русского человека в брошюре «Киевские торжества» авторы письменного доклада склонны были приписывать не самому Григорию Ефимовичу, а его «черносотенному окружению», т. е. кругу его знакомых, связанных с Союзом Русского Народа. Русскому крестьянину априори отказано в способности глубокого проникновения в существо русской идеи и русского служения Царю, в самой возможности ярко и образно изложить существо народных чаяний и упований, доказать письменным простонародным слогом беззаветную преданность и любовь простого русского человека Божьему Помазаннику - Самодержавному Царю.

Хорошо известны нелюбовь Столыпина к Григорию Распутину и связанные с этим попытки Премьер-министра выслать Распутина из Санкт-Петербурга, как и неудачный доклад Столыпина по поводу Распутина Царю. Очевидно, что близость простого мужика к Царскому трону вызывала сильную обеспокоенность Петра Аркадьевича. Причины его недовольства Распутиным следующие. Во-первых, слухи. Несмотря на помощь, оказанную Распутиным его дочери в 1906 году, когда она серьезно пострадала от взрыва на Аптекарском острове, Петр Аркадьевич, к сожалению, верил всем этим слухам о, якобы, недостойном поведении Григория. Что и послужило поводом для составления на него полицейского досье. Этому сомнительному досье отдано было предпочтение перед тем, что Столыпин узнал о Распутине от непосредственного с ним знакомства, из которого он должен был вынести, казалось бы, благоприятные впечатления.

Можно с уверенность сказать, что этому помешало излишне ревнивое отношение Петра Аркадьевича к тому, что Царь с Григорием Ефимовичем обсуждали политические вопросы в обход его, премьер-министра. Масла в огонь подлило известие о том, что Распутин встречается с графом Витте - политическим соперником и противником Столыпина. А назначение Саблера обер-прокурором Святейшего Синода вместо Лукьянова, вопреки просьбе Столыпина оставить Лукьянова на прежнем месте, окончательно убедило Петра Аркадьевича, что его мнением пренебрегают в угоду какому-то мужику, который, как считал Столыпин, имел «наглость» обсуждать с Царем кандидатуры на пост обер-прокурора Святейшего. Все это вместе взятое, должно быть, явилось для Столыпина однозначным свидетельством против Григория Распутина. Все остальное - слухи, досье, компромат, бани, женщины - явилось лишь приложением, к твердому убеждению, что во внутриполитические дела в обход его, Столыпина, вмешивается «бесстыдный, хитрый и развратный» мужик.

В этот период времени Григорий Ефимович действительно посещал опального Витте и имел с ним беседы. Известно также и то, что Витте с уважением относился к Распутину, считая его умным, одаренным, обладающим здравым рассудком представителем простого народа.

Надо заметить, что встречи с Витте никак не отражались на взаимоотношениях Григория Ефимовича с Государем, хотя Николай II в этот период времени был недоволен Витте. В то время как Государь был спокоен, Столыпин, очень раздражительно отнесся к симпатиям Распутина.

Стремление Столыпина оттеснить Григория злопыхатели упорно стремились связать с охлаждением Государя к самому премьер-министру, рассматривая Распутина, как причину этого охлаждения, и обвиняя его в кознях против Столыпина. Но дело было не в сибирском страннике: подлинные причины охлаждения Государя к Столыпину носили более серьезный характер. Попробуем раскрыть эти причины.

Изучая существо политических проблем, стоящих на повестке дня Кабинета министров, легко увидеть, что одним из основных вопросов являлся польский, точнее, вопрос о форме земского управления в западных губерниях Российской Империи - наиболее неблагополучных и неспокойных в революционном отношении. Столыпин придавал этому вопросу очень большое значение и предложил свой проект, который предполагал широкие права автономного самоуправления в виде, так называемых, национальных курий. Свой план он пытался провести через Гос. Совет. Но к его глубокому разочарованию большинство членов Гос. Совета, включая правых, при голосовании 4 марта 1911 года не поддержало проект премьер-министра. Зная, что накануне голосования правый член Гос. Совета В. Ф. Трепов - противник столыпинских предложений, имел аудиенцию у Государя, Столыпин усмотрел в этом интригу, направленную лично против него. Он счел этот вопрос принципиальным, поскольку Гос. Совет, по его мнению, становился тормозом для проведения реформ, которых желало и Правительство, и народное представительство, т. е. Дума. Этого оказалось достаточным для П. А. Столыпина, чтобы подать в отставку. «Государь был поражен, что председатель совета министров хочет уходить по такому частному поводу»⁵⁰.

В конфликте с Гос. Советом Столыпин занял слишком резкую позицию, проявив нетерпимость по отношению к двум членам Гос. Совета - П. Н. Дурново и В. Ф. Трепову, требуя их высылки из Петербурга и прекращения на какое-то время их полномочий в Гос. Совете. Такой поворот дела ставил Государя в очень трудное положение. К блоку внутренних проблем, вызванных постоянным напряжением по линии Царское правительство - Дума, прибавлялось напряжение внутри ближайших Царских помощников. Царь стремился уладить все миром, тогда как чрезмерно принципиальная позиция Столыпина не оставляла шансов на благоприятный исход. Царь в разговоре предупредил Столыпина о возможных неблагоприятных последствиях в случае исполнения его намерений. И тем не менее, Николай II пошел навстречу Столыпину: царским указом сессия Гос. Совета была прервана, а столыпинский закон о западных земствах проведен в обход Гос. Совета по 87-ой статье Основного Закона, специально предусмотренной на подобный случай. Многие поспешили назвать такой поворот дела «неслыханным триумфом Столыпина». Но очевидная «искусственность» комбинации вызвала всплеск возмущения в политических кругах, что в общем-то предвидел Государь, указав на это заранее Столыпину.

Партия октябристов во главе с председателем Гос. Думы А. И. Гучковым поспешила использовать оплошность противников для начала антиправительственной кампании. Гучков демонстративно сложил с себя полномочия председателя Думы. Недовольны были и правые, порицая действия Столыпина в крайне резких формах.

С. С. Ольденбург так характеризует сложившуюся ситуацию, которая грозила перерасти в политический кризис: «Даже сторонники П. А. Столыпина сознавали, что премьер попал в тупик; П. Н. Балашов советовал ему распустить Думу и произвести новое изменение избирательного закона. Но такая политика «диктаторского типа» была возможна только при полном одобрении со стороны Верховной Власти. А Государь считал, что П. А. Столыпин в последнем кризисе поступил неправильно; что Он [Царь] ему уступил - и вышло только хуже; и у Него [Царя] уже не было прежнего доверия к политической прозорливости премьера»⁵¹.

Помимо внешних факторов, влиявших на взаимоотношения Царя и премьера, существовали и внутренние разногласия. Суть их в том, что у Государя был иной подход, иное видение будущего России, иное понимание вопроса о самом существе народного блага, и способах его достижения, нежели у премьер-министра. Совпадение во взглядах затрагивало существо только внешних очертаний земельных реформ.

Как пишет С. С. Ольденбург: «Сжатой и выразительной сводкой земельной политики всего царствования служит Высочайший рескрипт 19 февраля 1911 (по поводу 50-летия освобождения крестьян): «...Я поставил себе целью завершение предуказанной еще в 1861 г. задачи создать из русского крестьянина не только свободного, но и хозяйственно сильного собственника. В сих видах наряду с отменой круговой поруки, сложением выкупных платежей и расширением деятельности крестьянского Поземельного банка, Я признал благовременным, отменив наиболее существенные стеснения в правах крестьян, облегчить их выход из общины, а также переход на хуторское и отрубное хозяйство; в связи с этим приняты меры к насаждению в земледельческой среде мелкого кредита и распространению в ней сельскохозяйственных усовершенствований и знаний»«⁵².

К тому же стремился и Столыпин, но... Государь смотрел гораздо глубже и охватывал крестьянский вопрос гораздо шире и, видимо, понимал некоторую ограниченность премьера, от которого ускользала важная составляющая народного бытия, поставленная под угрозу проведением реформ. Речь идет о народной душе, народном духе. Действительно, в этих вопросах большее понимание находил Государь у простого русского мужика. Видимо расхождения слишком серьезные, что и послужило настоящей причиной ослабления позиций Столыпина и постепенного укрепления Государя в желании, нет, не менять курса реформ, но провести некоторую весьма существенную корректировку. Это было невозможно при нахождении на посту премьер-министра такого сильного человека, как Столыпин. Он не смог понять Государя в силу своего слишком упорного, слишком твердого и слишком властного характера. Разрыв был неизбежен. Во взаимоотношениях Государя со Столыпиным проявилась, если можно так сказать, «мягкая твердость» Государя, который позволил раскрыться начинаниям талантливого, энергичного политика, дал ему возможность реализовать свои планы. Но когда они повели Россию по ложному пути, Государь проявил свою державную волю.

Какова же роль старца Григория в этом вопросе. Григорий Ефимович мог лишь укрепить Царя во внутреннем убеждении, уже сложившемся ранее, либо помочь Государю сформировать свою позицию по крестьянскому вопросу, выступая и в роли советчика, и в роли выразителя народных интересов. Его совет для Государя имел особый вес, поскольку Григорий, сам, будучи крестьянином, являлся и свидетелем, и участником всех процессов на селе, именно он, как никто другой, мог рассказать о всех нуждах и чаяниях крестьянства. Его видение и понимание существа дела было видением умного, одаренного, трезвомыслящего и духовно озаренного человека. А потому этим мнением Государь и Государыня не могли не дорожить и к нему не прислушаться.

Насколько глубоко Они понимали существо стоящих перед Российской Державой задач, связанных с проведением экономических реформ, насколько тонко чувствовали грани тех вопросов, над решением которых трудились многие государственные умы и, прежде всего, сам Государь Император Николай II, охватывавший своим вниманием весь круг проблем, вникавший во все тонкости и частности замыслов, которые предстояло воплотить в жизнь, что называется, державший руку на пульсе, обо всем этом свидетельствуют строки письма Государыни Императрицы Александры Феодоровны к родной сестре принцессе Виктории Баттенбергской от 27 января 1905 года. Письмо было написано еще до знакомства с Григорием Распутиным. Государыня пишет:

«Министр внутренних дел причиняет нам великий вред: он провозглашает большие реформы, даже не подготовив для них почву. Все это похоже на то, как если бы лошадь крепко держали в узде, а затем внезапно выпустили поводья. Она пускается вскачь, падает, и приходится затратить немало сил, чтобы остановить ее до того, как она опрокинет в канаву всех своих седоков. Реформы должны проводиться с величайшей осторожностью и предусмотрительностью. Теперь же мы неосмотрительно бросились вперед и уже не в состоянии замедлить наше движение. Все эти беспорядки являются прямым следствием его неизвинительного легкомыслия, а он не хочет прислушаться к сове­там Ники и не согласен с его точкой зрения. Поло­жение дел в стране не может не вызывать тревогу, и мне кажется весьма непатриотичным сыпать революционными идеями в то время, как мы еще не вышли из войны. Страдать же за все должны бедные рабочие, которых совершенно сбили с толку их лидеры. Сами же организаторы, как обычно, пря­чутся за их спины»⁵³.

Хотя горькие слова Государыни относятся к предшественнику П. А. Столыпина на посту министра внутренних дел (князю Святополк-Мирскому, которого активно поддерживал С. Ю. Витте), но как точно они отображают существо разногласий, возникших у Государя Императора Николая II и с Петром Аркадьевичем Столыпиным.

То, что позиции Столыпина по вопросу реформ были не безупречны, хорошо известно. У него было достаточно много оппонентов и в стане либералов, и в стане консерваторов. Существо многих противоречий было связано с судьбой крестьянской общины. Здесь нет возможности подробно рассмотреть этот очень важный в истории России и интересный вопрос. Обширный материал по нему мог бы составить отдельную книгу. Но в качестве примера серьезности разногласий приведем выдержку из статьи князя Михаила Андроникова. Несмотря на скандальную репутацию этого человека, его нельзя причислить к числу глупцов, он тонко понимал существо актуальных политических проблем, впрочем, как и политическую конъюнктуру момента, которую он великолепно реализовывал, но, к сожалению, только в своих собственных интересах. Однако, его понимание предмета было точным и глубоким, и к его мнению можно прислушаться. Итак, князь М. Андроников:

«...давно уже ясна вся несерьезность аграрных увлечений г. Столыпина. На один жалкий, на казенный счет устраиваемый бутафорский хутор, который показывают совершенно так же, как картонные деревни по Днепру в путешествие Екатерины, приходятся, увы, сотни брошенных наделов, обездоленных жен и сирот и пропойц домохозяев, ставших пролета­риями. Деревенская голь растет сотнями тысяч и ско­ро начнет расти миллионами, нарушая заветы и оскор­бляя священную память Царей: Освободителя кре­стьян и Охранителя их землевладений. Куда денет г. Столыпин эту страшную армию все растущего про­летариата? Какою работою он ее обеспечит и где даст приют? А между тем как проста и ясна задача прави­тельства дать свободный выход из общины тем, кому в ней тесно, давая одновременно помощь и содействие общине там, где она еще жива и жизнеспособна. Подни­мать земледелие всей страны, не деля ее искусственно на овец-хуторян, столь любезных сердцу г. Столыпи­на, и козлищ-общинников, оставляемых без всякой помощи и доводимых до отчаяния. Создается постепенно такое положение, что в деревне уже становится невозможно жить. Оторвавшийся от земли мужик, пропивший свою кормилицу, обращается в хулигана, в парижского апаша, поджигает, грабит, вламывается в церкви, ибо с потерей земли и своего старого «мира» ему терять уже нечего. И с ужасом ждут сериозные элементы деревни, к чему все это приведет и чем кончится, тем более, что спасение деревни путем стро­гих законов, обеспечивающих собственность и поря­док, в правительственную программу, по-видимому, вовсе не входит.

В самом деле, в какой стране может быть терпимо почти безнаказанное воровство сена из стогов в поле, снопов из скирд и т. д.? Какими средствами может сельский хозяин предупредить умышленный выпуск скота на его поля, массовое браконьерство всякого рода, при котором сторожа или не решаются идти ловить воров и их скот или способствуют грабежу сами? Наши законы налагают прямо смешные наказания за явное грабительство и этим совершенно останавливают земледельческую культуру. Эти законы должны быть пересмотрены и карты усилены немедленно»⁵⁴.

Все негативные явления, о которых идет речь в статье, возникли в деревне после разложения общины и были следствием разрушения традиций. Если и не иссякло совсем, то ослабло в крайней степени духовное наполнение крестьянского бытия, поддержание которого веками осуществлялось в крестьянской общине. Надо ли говорить, что община сохраняла не только дух, по и порядок на селе. Такие явления, о которых пишет князь Андроников, автоматически и жестко пресекались, точнее сказать, были просто невозможны в условиях общинного землепользования при действенной власти сельского схода, авторитете выборного сельского старосты и принципе круговой поруки, когда все отвечали за каждого, а каждый держал ответ перед всеми по закону совести и христианской морали.

О тех грозных явлениях, которые предельно обнажены автором статьи, не мог не знать Государь Император. А меж тем, одним из основных направлений столыпинских реформ являлось как раз решительное разрушение общины, как устаревшей системы землепользования, сдерживающей рост производительных сил крестьянского хозяйства. Но при этом ничего не создавалось взамен утрачиваемым вместе с этим естественным механизмам поддержания народной нравственности и порядка жизни на селе. Видимо Петр Аркадьевич Столыпин не улавливал серьезность этого противоречия и ничего не смог предложить для того, чтобы уровнять эти процессы. Существенные недостатки реформ, меж тем, вели к трагическим последствиям. Русская деревня из оплота русской самодержавной государственности постепенно превращалась в рассадник разрушительных тенденций, в точку приложения революционных сил, где все большее негативное значение и разлагающее влияние приобретали отдельные, выделившиеся из общины люди, искавшие смысл своей жизни в достижении личной свободы, независимости и обогащении. Одно не должно было противоречить другому, нельзя было допустить, чтобы страсть к обогащению привела к оскудению духа, исконно присущему русскому православному человеку. Для правильного проведения реформ, чтобы не допустить перекосов, требовалось время, постепенность и контроль. Форсирование реформ не позволяло соблюсти эти условия.

Как близко перекликаются высказанные мысли со словами великого русского поэта и не менее великого, проницательного мыслителя - Александра Сергеевича Пушкина. Свое отношение к русской деревне и к русскому мужику, которого господа, проснувшись в полдень с больной головой после очередного кутежа, ринулись спасать от рабства, А. С. Пушкин выразил так:

«Взгляните на русского крестьянина: есть ли и тень рабского уничижения в его поступи и речи? О его смелости и смышлености и говорить нечего. Переимчивость его известна. Проворство и ловкость удивительны. Путешественник ездит из края в край по России, не зная ни одного слова по-русски, и везде его понимают, исполняют его требования, заключают с ним условия. Никогда не встретите вы в нашем народе того, что французы называют un badaud [ротозей (франц.)], никогда не заметите в нем ни грубого удивления, ни невежественного презрения к чужому. В России нет человека, который бы не имел своего собственного жилища. Нищий, уходя скитаться по миру, оставляет свою избу. Этого нет в чужих краях. Иметь корову везде в Европе есть знак роскоши; у нас не иметь коровы есть знак ужасной бедности. Наш крестьянин опрятен по привычке и по правилу: каждую субботу ходит он в баню; умывается по нескольку раз в день... Судьба крестьянина улучшается со дня на день по мере распространения просвещения... Благосостояние крестьян тесно связано с благосостоянием помещиков; это очевидно для всякого. Конечно: должны еще произойти великие перемены; но не должно торопить времени, и без того уже довольно деятельного. Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества... [подчеркнуто Ю. Р.]»⁵⁵.

Царь Николай II, наделенный глубоким государственным умом и обостренным чувством ответственности перед Богом и всем Русским Народом, не мог не понимать отчетливо всех этих тонкостей. В укреплении внутренних убеждений Государя определенную роль несомненно сыграл Григорий Ефимович. Он справедливо мог обращать внимание Царя и на внешнее усиление власти Столыпина, несоразмерное его положению, как верноподданного, хотя и премьер-министра. Радзинский приводит слова Анны Вырубовой (из показаний на допросе в Ч.С.К., 1917 г.), в которых она выражает мнение Григория Ефимовича по поводу Столыпина в тот период времени, когда осложнились его взаимоотношения с Государем: «Распутин говорил о Столыпине, что он слишком много захватывает власти»⁵⁶.

Подтверждение справедливости этих слов вновь можно найти и в письме князя Андроникова, хотя не возможно не заметить провокационного оттенка его заявлений: «Деятельность премьера приоб­рела такую окраску и такие черты, что приходилось все чаще и чаще слышать весьма странный в России во­прос: «Государь еще царствует или отрекся от престола и своим заместителем сделал Столыпина?» И как ни нелеп, казалось, этот вопрос, но он невольно приходит в голову многим, т. к. за последнее время фигура премьера сильно заслоняет собой Государя и это вызы­вает недоумение и соблазн.

Для наглядного примера следует обратить внимание на последнюю триумфальную поездку г. Столыпина по Сибири и по хуторам [в сентябре 1910 года]. Кому попадется напечатанная в газетах инструкция местным властям о встречах премьера и сопровождавшего его г. Кривошеина, тот может подумать, что дело идет о поездке по крайней мере высочайших особ. Да и о великих князьях никогда ранее таких инструкций не давали»⁵⁷.

Не удивительно, что перед Государем стояла задача подыскать возможную альтернативу Столыпину, найти того, кто мог бы понять замыслы Государя, его желание видеть Россию Святою Русью, а не просто Великой Россией с могучей экономикой и благоденствующими гражданами, но утратившими свою духовную первооснову, подобно развитым государствам западного мира. Такого человека надо было найти, прочувствовать его дух, его внутренние настроения.

В тот момент, такая мысль вовсе не была утопичной, и Русский Самодержец был еще вправе рассчитывать на исполнение своих глубинных чаяний - привести в соответствие подлинные интересы Государства Российского, как политической формы, государственной организации русского народа, с его духовным призванием, духовным наполнением его жизни. Именно поэтому человек, призванный сменить Столыпина, по мысли Государя, должен был быть не просто талантливым, энергичным политиком, каковым, несомненно, являлся Петр Аркадьевич, но глубоко понимающим русские идеалы, прежде всего, их духовную составляющую, ревнующим о них, готовым трудиться над их воплощением. Такого человека надо было найти. Но как? Государь и Государыня нуждались в оценке человека не только как политика-профессионала, и даже не столько по его внутренним качествам (что конечно являлось неотъемлемым атрибутом кандидата), сколько по внутренним убеждениям и устремлениям. На кого возложить столь ответственную миссию. Такую сложную и в то же время очень деликатного свойства задачу Государь поручает Григорию Ефимовичу, как человеку тонко чувствовавшему душу, проникавшему в глубины человеческого сердца. Старец Григорий серьезно и ответственно отнесся к поручению, стремясь исполнить волю горячо любимого монарха. Этим и определялась его истинная роль, как политически неравнодушного верноподданного Русского Царя, ревнующего о благоденствии своего православного Отечества. О душе, о духе Российского Государства, прежде всего, и ревновал Григорий Ефимович. Об этом болела его собственная душа. Все остальное было приложением, призванным служить духу. Сохранить православную душу народа - вот задача, вот цель: и министры, и законы, и государственные решения, и государственные деяния - все должно было быть подчиненным одному - служению Духу. Через призму этого служения он и рассматривал каждого человека, и государственного чиновника, и кандидата на министерский пост.

О дальнейшем рассказал при даче показаний бывший мин. вн. дел А. Н. Хвостов (Ч.С.К., 1917 г.): «За 10 дней до убийства Столыпина в Нижний Новгород, где я был губернатором, неожиданно приехали знакомый еще моего отца Георгий Петрович Сазонов и вместе с ним Григорий Рас­путин, которого я ранее никогда не видел. Сазонов, очевидно, чтобы не мешать нашей беседе, оставался в гостиной. Распу­тин был со мной в кабинете. Распутин говорил о своей близо­сти к царю, и что он прислан царем чтобы «посмотреть мою душу» и, наконец, предложил мне пост министра внутренних дел». Хвостов сказал, что «это место уже занято». «Распутин же ответил, что Столыпин все равно уйдет. Все это показалось мне настолько странным и необычным, что я не придал значения беседе со мной Распутина, говорил с ним в полушутливом тоне, и он ушел от меня рассерженным. Я не пригласил его отобедать и отказался познакомить с семьей, о чем он просил»⁵⁸.

Подтверждает это в своих показаниях и Г. П. Сазонов: «Меня, как старого друга семьи, [Алексей Хвостов] принял любезно, а Распутина очень холодно и, по-видимому, был удивлен нашим визитом, он даже не пригласил обедать. Мы пробыли у него от поезда до поезда...»⁵⁹

О результате «смотрин» поведал сам А. Н. Хвостов, рассказав на допросе о том, что «получил из местной конторы копию телеграммы, которую Распутин послал на имя Вырубовой, приблизительно такую: «Хотя Бог на нем и почиет, но чего-то не достает»⁶⁰.

И как же прав оказался Григорий Ефимович в тот момент относительно Хвостова, выразив сомнение в его пригодности к должности министра внутренних дел словами: «чего-то не достает». Поведение Хвостова в дальнейшем подтвердило данную ему оценку. Но... в 1915 году именно нижегородский губернатор Алексей Хвостов был назначен на пост министра вн. дел. Что ж, жизнь есть жизнь, и никто не гарантирован от ошибок, разве что тот, кто ничего не делает. Впрочем, объяснить все простыми ошибками, было бы преждевременным. Но об этом речь впереди.

В начале сентябре 1911 года, в юбилейный год освобождения крестьян, в Киеве прошли торжества по случаю открытия памятника Царю Освободителю Александру II. На торжествах присутствовала Августейшая Семья. Несмотря на восторженную встречу простых людей, впечатления от которой трогательно и поэтически переданы Григорием Ефимовичем в его брошюре, посвященной этому дню, киевские торжества были омрачены гнусным покушением на жизнь премьер-министра Петра Аркадьевича Столыпина. Роковым образом, именно в юбилейный год и именно на торжествах по случаю освобождения крестьян, произошла эта трагедия. Петр Аркадьевич Столыпин был смертельно ранен выстрелом из пистолета агентом полиции, крещенным евреем Багровым, и через несколько дней скончался. В этом покушении много странного и загадочного. Хотя бы уже то, что Багров являлся сотрудником охранного отделения. В настоящее время появились публикации, где авторы склонны считать, что внутри политической полиции были силы, заинтересованные в устранении Столыпина, которые и подготовили покушение. В частности Бушков, довольно аргументировано и документально обосновал ту точку зрения, что покушение было организовано сторонниками войны, последовательным противником которой являлся Столыпин. Неожиданная смерть при столь символических совпадениях для всякого внимательного ума есть повод для глубоких размышлений.

Эту действительно странную смерть, враждебно настроенное общество попыталось привязать к имени Григория Распутина. Вновь поползли слухи. Повсюду обсуждали какие-то высказывания Григория Ефимовича о скором уходе Столыпина. Кто-то пустил сплетню, что сам Распутин был заинтересован в убийстве, поскольку Столыпин активно выступал против него. Многим было известно о неудачном докладе Столыпина Государю по поводу Григория Распутина. Всего этого было достаточно, чтобы недоброжелатели поспешили сделать определенный вывод, на который намекает уже в наше время современный «чрезвычайно уполномоченный следователь» Э. Радзинский: «Имя Распу­тина начали связывать с убийством Столыпина, об этом заговорили в петербургских гостиных. Более того, по­шли слухи, что он прямо предсказывал скорую гибель премьера»⁶¹.

Сделанный намек означает фактическое обвинение Григория Ефимовича в смерти премьер-министра. Что, как, никто толком не знал, поскольку обвинения были абсурдными, но виноват он. А почему? Потому что предсказал ее. Но только ли это событие предсказал старец Григорий? Конечно, нет. Он многое, что предсказывал, и все, действительно, сбывалось. А что касается предсказания смерти Столыпина, то вспомним, что уже в детские годы у крестьянского мальчика Григория появилась способность предсказывать смерть людей, как о том рассказала его дочь Матрена Григорьевна. Кроме испуганной, злобной молвы, никаких улик против Распутина обнаружено не было, не только по горячим следам, но и пристрастным расследованием Чрезвычайной Комиссии в 1917 году.

Радзинский пытается привязать к смерти Столыпина имя Бадмаева, а присоединяя к нему еще и Распутина, выстраивает целую логическую комбинацию. Буйная фантазия Радзинского поистине изощрилась в построении пирамиды домыслов затем только, чтобы убедить: предсказание Григория Распутина вовсе не предсказание, а, считай, злой умысел против Столыпина, более того, надо понимать так, что был сговор с Бадмаевым. Вот как! Ну что ж, каждый волен по-своему толковать события. Не надо только забывать, что сказанное есть тяжкое обвинение, никак не подкрепленное фактами, а за каждое слово, тем более, обвинительное, придется дать ответ на Страшном Суде.

По твердому желанию Государя Императора Николая II на пост премьер-министра был назначен министр финансов Владимир Николаевич Коковцов, причем за ним был сохранен пост мин. финансов. Указ о назначении был подписан уже 12 сентября 1911 г.

В Ливадии 5 октября на завтраке в честь именин Наследника состоялся разговор нового премьер-министра с Государыней Императрицей. Александра Федоровна, видя за внешним трагическим фасадом событий действие благого Промысла Божьего, обратилась по-французски к новому премьер-министру Коковцову: «Слушая вас, я вижу, что вы все сравниваете себя со Столыпиным. Мне кажется, что вы очень чтите его память и придаете слишком много значения его деятельности и его личности. Верьте мне, не надо так жалеть тех, кого не стало... Я уверена, что каждый исполняет свою роль и свое предназначение, и если кого нет среди нас, то это потому, что он уже окончил свою роль и должен уйти [в источнике цитаты использовано слово «стушеваться» - по нашему мнению, не совсем удачный перевод], так как ему нечего больше исполнять. Жизнь всегда получает новые формы, и вы не должны стараться слепо продолжать то, что делал ваш предшественник. Оставайтесь самим собою, не ищите поддержки в политических партиях; они у нас так незначительны [в контексте предложения слово «незначительны» можно трактовать не как выражение малочисленности, а как указание на мелочность, легковесность политических целей и амбиций]. Опирайтесь на доверие Государя - Бог вам поможет. Я уверена, что Столыпин умер, чтобы уступить вам место, и что это для блага России»⁶².

Министром внутренних дел по совету Коковцова был назначен государственный секретарь А. А. Макаров, уже занимавший пост товарища министра внутренних дел при Столыпине.

Сразу после убийства П. А. Столыпина внимание к личности Григория Ефимовича резко возросло. До этого момента отношение к нему было не слишком серьезное. Он служил лишь мишенью для салонных шуток и сплетен. Теперь же, в обществе все более стало нарастать против него раздражение. Не вполне адекватная реакция общества однозначно проявилась еще одним - испугом. Личность Григория Распутина в больных умах стала ассоциироваться с каким-то особым его влиянием в высших сферах. Показательным является следующий эпизод, объяснить который невозможно ничем другим, кроме как боязнью и возросшим давлением «общественного мнения», противостоять которому становилось все труднее.

Г. П. Сазонов на допросе в Ч. С. К. признался в следующем: «Я стал отходить от него, когда стал заме­чать, что он приобретает влияние на вопросы верховного управления»⁶³.

Итак, трагическая гибель П. А. Столыпина обернулась для Григория Ефимовича, как уже было сказано, появлением волны слухов о его причастности к убийству. Причем трактовка этого вопроса сводилась столичным обществом к одному - совершено преднамеренное устранение политического соперника. Эти слухи легли на подготовленную почву. Волна неприязни к Распутину подтолкнула епископа Гермогена Саратовского (Долганова) и иеромонаха Илиодора (Труфанова) к попытке разоблачения Григория Рапутина. Попытка эта была совершена в уродливой, отвратительной форме грубого насилия, что повлекло за собой наложение прещений со стороны Св. Синода и, наконец, удаление обоих из Петербурга по высочайшему повелению.

Вот и вся правда об отношениях сложившихся между премьер-министром Столыпиным и Григорием Распутиным. Это отношение со стороны Распутина ограничивалось высказыванием своего мнения, совершенно не рассчитанного на оказание какого либо эффекта или давления, тогда как со стороны Столыпина было активное стремление любыми средствами удалить Распутина от Царя и Царицы, несмотря на то, что Их Величества об этом его не просили и этого совершенно не желали, а наоборот, желали, чтобы и их самих, и их Друга оставили в покое и прекратили всякие попытки вмешательства в их частную жизнь. Делать отсюда заключение, что Распутин как-то способствовал удалению Столыпина, а тем более, утверждать, что сибирский крестьянин «свалил» премьера, нет никаких оснований. Обвинения старца Григория в отношении П. А. Столыпина при тщательном рассмотрении вопроса выглядят тем, чем они и есть на самом деле - обыкновенными нелепицами. Подобными же несуразицами изобилуют вопросы, связанные с назначением или смещением многих министров.

Премьер-министр В. Н. Коковцов, И. Л. Горемыкин, П. Барк и старец Григорий.

В январе 1914 г. премьер-министром правительства вместо В. Н. Коковцова был назначен И. Л. Гopeмыкин. Хотя отстранение Государем Коковцова имело под собой достаточно веские основания, поскольку Коковцов слишком откровенно заигрывал с думской оппозицией, и не заметить явного уклонения деятельности премьер-министра в сторону либерализации русской жизни в духе «прогрессивных общественников» было не возможно, молва вновь склонна была связывать решение Государя только с одним - с неудачной попыткой Коковцова выступить против Григория Распутина. После доклада Государю на эту тему, Коковцов поставил вопрос о высылке Григория из Петербурга. Причина для высылки, как о том свидетельствует сам Коковцов в своих воспоминаниях, вовсе не была связана собственно с предосудительным поведением Григория, но исключительно с его близостью к Царской Семье, и распространением на этой почве в обществе и прессе грязных слухов, в которых были затронуты имена членов Царской Семьи.

Санкции Государя на высылку Распутина так и не было получено, но Григорий Ефимович уехал сам. Накануне отъезда он по своей собственной инициативе посетил премьер-министра Коковцова и имел с ним разговор. Старец Григорий желал знать из уст самого Коковцова, что называется, глаза в глаза, за что он, несправедливо подвергаясь нападкам со стороны общества и властей, должен покинуть Петербург? Ответа по-существу на этот вопрос он так и не получил. Вскоре последовало отстранение Коковцова от должности премьер-министра по причинам, только что указанным нами выше. Общество поспешило увязать между собой эти два независимых события (более подробно о роли Коковцева в травле старца Григория см. далее).

Мнение относительно сменившего Коковцова Горемыкина, человека, которого Государь и Государыня очень любили и ценили за преданность, знание дела и громадный опыт государственной работы, было составлено в том духе, что и он оказался «ставленником Распутина».

Совершенно беспочвенно, огульно был причислен к ставленникам Распутина и новый министр финансов Петр Барк, вступивший в должность одновременно с назначением Горемыкина. В письмах Государыни от 11 мая 1915 г. есть короткое упоминание о встрече Григория Ефимовича с Барком, но это может свидетельствовать лишь о том, что Барк и Распутин были знакомы, возможно, еще задолго до этого времени. Но можно ли делать из этого какие-то определенные выводы?⁶⁴

Из всего сказанного вовсе не следует, что Григорий Ефимович во время встреч с Царем и Царицей не мог высказать своего мнения, как это было в случае со Столыпиным, тем более, если его спрашивали, как он относится к тому или иному человеку. Как он мог повлиять и что он мог высказать по поводу той или иной кандидатуры? Только то, что открывал ему Господь. Он прислушивался к своему внутреннему голосу, имея все основания доверять ему, поскольку полагался не на внешнее впечатление и даже не столько на свой громадный житейский опыт, сколько на обостренное внутренне чутье, которое питалось молитвой, горячей верой и упованием на Бога. Немаловажно и то, что старец Григорий не преследовал никаких собственных выгод, кроме интересов горячо любимых Царя и Царицы. Однако нельзя забывать, что решение принимал Государь Император, а не сибирский крестьянин-старец.

На этом эпизоде можно было бы и закончить разговор о влиянии Григория Распутина на назначения министров за весь период его пребывания в Санкт-Петребурге, начиная с 1905 года до лета 1914 года. Вопрос, что называется, исчерпан.

Война. Россия на переломе (годы 1914-1916).

Однако с лета 1914 г. ситуация существенно изменилась. Начало войны привело к резким переменам в политической и общественной жизни Российской Империи. Возникли условия для активизации деятельности всех враждебных царской власти сил. Спектр этих сил, как и их конечные цели, был очень широк. Но все они были объединены одним - стремлением лишить власти законного, Богом венчанного Царя. На фоне тяжелейшей войны внешней Русскому Самодержавию была объявлена война внутренняя. В этих обстоятельствах остаться в стороне старец Григорий уже не мог. Он обладал мощным оружием - духовной силой, прозрением грядущих событий, способностью проникновения в самую глубину вещей, даром рассуждения, духовного совета и, пусть это и покоробит кого-то, даром влияния на людей, влияния, конечно, духовного.

Почувствовав в сибирском старце грозного противника, мощного защитника русских рубежей, все силы ада в лице его земных слуг обратились на духовного витязя. Первый, в буквальном смысле, смертельный удар был нанесен рукою Гусевой. За ней стоял Илиодор, за Илиодором - Джунковский, за Джунковским - Вел. князь Николай Николаевич и сестры-черногорки. Джунковский знал о готовящемся убийстве. В пользу этого говорят многие странные, трудно объяснимые факты, которые можно понять только допустив участие ведомства Джунковского. Подробно доводы в пользу этого приведены ниже (см. глава 7, подразделы, посвященные деятельности Джунковского.).

Но случилось чудо - Господь сохранил жизнь старцу Григорию, чему поражались врачи. Вспомним, по свидетельству медсестры, два доктора делали операцию прямо в доме Распутиных-Новых при стеариновых свечах. Как передает Григорий Ефимович о своем состоянии в телеграмме Их Величествам: «Бился как по волнам». Воспользовавшись его отсутствием в Петербурге, война была развязана.

Начиная с его возвращения в военный Петроград осенью 1914 г., травля старца Григория возобновилась с небывалой силой. Григорий Ефимович принял вызов, брошенный не столько ему лично, сколько через него и Царю, и Царице, и всей Державе Российской. Так для старца Григория начался решающий этап великой духовной битвы за Бога, за Царя, за Отечество.

Внешним толчком для усиления давления на Царя со стороны оппозиционной общественности послужили неудачи, постигшие Русскую армию летом 1915 г. в Галиции. В результате мощного контрнаступления немцев, русские войска отступали, оставляя территории, которые с таким трудом были только что отвоеваны у противника. Были отданы Львов и Перемышль, где совсем недавно с триумфом местное население встречало Русского Императора. Эти неудачи вызвали упадок духа в тылу. Упаднические настроения быстро переросли в критику всего и вся и, прежде всего, правительства. Ситуация искусственно подогревалась теми силами, кто был заинтересован в ослаблении авторитета царской власти. Этим, разрушительным по своей сути, революционным тенденциям, потворствовали также и те личности из близкого окружения Царя, кто пытался на внешних трудностях реализовать свои личные амбиции. Это, прежде всего, Вел. князь Николай Николаевич и его сторонники. Ситуацию усугубляла инерционность, если не сказать более, пассивность министров, деятельность которых протекала все больше с оглядкой на Думу.

В начале лета 1915 г. в Москве были спровоцированы беспорядки. Угрозе разорения подверглась Марфо-Мариинская обитель, возглавляемая Вел. княгиней Елизаветой Федоровной. Науськанная кем-то толпа требовала найти, якобы, скрывавшегося там Великого герцога Гессенского Эрнста - родного брата Государыни и Елизаветы Федоровны. Громили магазины и конторы, принадлежавшие немцам. Вслед за этими событиями, как вынужденная мера, последовало увольнение московского градоначальника А. А. Адрианова. Очевидно, что Адриановым были допущены крайне неприятные в условиях войны инциденты, более того, он оказался беспомощным в сложившейся ситуации и не способным или не готовым быстро урегулировать положение. Но все эти основания в расчет не принимались, и отставка Адрианова вновь была приписана обществом исключительно влиянию Распутина.

Формальным поводом, позволявшим усматривать связь между отставкой Адрианова и Григорием Распутиным, явилась провокация в ресторане «Яр», организованная при участии товарища министра внутренних дел и начальника корпуса жандармов Джунковского. По факту произошедшего инцидента попытались возбудить уголовное дело, придав ему чуть ли не политический резонанс. В сущности, получалось, что ведомство Джунковского занималось слежкой за Распутиным, фабрикацией дел и раздуванием грязных сплетен вместо того, чтобы эффективными контрмерами упредить разрушительную деятельность революционеров (более подробно см.: глава 7, подразделы, посвященные деятельности Джунковского.). Руководству полицейского ведомства и следовало бы предъявить все претензии. Однако, общество сочло целесообразным направить свое недовольство в сторону только одного человека - Григория Распутина, возложив на него вину и за отставку Адрианова.

Московские беспорядки спровоцировали новый всплеск недовольства министром внутренних дел Н. А. Маклаковым, отставки которого давно добивалась оппозиция. Н. А. Маклаков в отличие от своего родного брата В. А. Маклакова, был истинным верноподданным Императора Николая II, служил Ему верой и правдой, и Государь не помышлял о его отставке. Но он вынужден был уступить, и Маклаков был уволен. Удивительно, что и в эпизоде с увольнением Маклакова многие склонны винить Григория Распутина, хотя на самом деле отставка министра Маклакова очевидно имела под собой совершенно иную почву и явилась следствием беспримерного давления на Царя со стороны оппозиции.

Действия оппозиционной «общественности» в тылу вынудили Государя Императора Николая II принять новый внутриполитический курс, ориентированный на «общественность», что повлекло за собой смену ряда министров, неугодных общественным кругам. Так, 11 июня 1915 г. под давлением Вел. князя Николая Николаевича, которого поддерживали начальник походной Канцелярии кн. В. Н. Орлов и министр земледелия Кривошеин, Государь принял решение об отставке военного министра Владимира Александровича Сухомлинова. На его место назначен выдвиженец Вел. князя Николая Николаевича генерал Поливанов, друг Гучкова. Так же по совету Вел. князя, министром внутренних дел вместо Н. А. Маклакова был назначен князь Н. Б. Щербатов, полтавский землевладелец и губернский предводитель дворянства. Московским генерал-губернатором вместо Адрианова назначен князь Ф. Ф. Юсупов. Составленная коалиция в лице Вел. кн. Николая Николаевича, кн. В. Н. Орлова и министра Кривошеина поставила перед Государем вопрос о замене на посту обер-прокурора Св. Синода В. К. Саблера А. Д. Самариным.

13 июня 1915 г. в Ставку прибыл поезд со всеми министрами во главе с премьер-министром И. Л. Горемыкиным. После визита Горемыкина к Вел. князю Николаю Николаевичу и встречи с князем всех министров (так уж было заведено), произошло совещание, на котором было решено для примирения с «общественностью» заменить министра юстиции Щегловитова Александром Хвостовым, а обер-прокурора Синода В. К. Саблера - А. Д. Самариным. Об этом министры решили просить Императора.

14 июня 1915 г. в Ставке произошло заседание Совета Министров под председательством Государя Императора, на котором присутствовал Вел. князь Николай Николаевич. На этом заседании и был принят новый курс во внутренней политике. Декрет, закрепляющий решение, был подписан Государем. Проект декрета составлен Кривошеиным.

Произведенные замены - вынужденный шаг Государя, продиктованный жесткими обстоятельствами, в который был поставлен Русский Царь. В тот момент главным для него было положение на фронте. Тыл не должен был мешать армии, поэтому единственная цель смены центральных фигур среди министров - успокоить тыл, умиротворить «общественность», сделать ее более лояльной по отношению к правительству, что являлось крайне важным условием стабильности тыла. Ему важно было успокоить тыл, чтобы довершить начатое на фронте. Действительно серьезные преобразования Государь предполагал совершить после победы, все перемены, как и «разборку» с оппозицией он оставлял на потом, сейчас же он желал с ней примириться.

При этом Государь не был двуличен, он оставался верен себе и доверял людям, верил в искренность их верноподданнических чувств и намерений. Он не мог видеть в окружавших его чиновниках, тем более, близких людях законченных негодяев и не мог воспринимать их как врагов (как пример - отношение Николая II к Самарину). Хорошо, вы хотите Поливанова, Хвостова, Самарина, Щербатова - пусть будут, только давайте вместе доведем дело до конца, обеспечим победу над врагом. Я, мои доблестные генералы, и моя армия - здесь на фронте. Вы, мои министры и помощники, там, в тылу. Я верю вам, за дело!

Вынужденная уступка Царя коалиции, во главе которой стоял Вел. князь Николай Николаевич, была расценена сторонниками Вел. князя, как успех, подготавливавший почву для дальнейшего продвижения «либеральных» реформ, суть которых сводилось к одному - ограничению самодержавной власти Царя. Это мыслилось «реформаторами» путем превращения государственного строя России из самодержавной монархии в монархию конституционную, т. е. путем приближения России к цивилизованному, западному стандарту, к чему настойчиво стремились также и все Великие князья, и чего всячески стремился избежать Государь Император Николай II.

Вел. князь Николай Николаевич, на которого окружение взирало, как на возможного диктатора или регента, стремясь обеспечить себе поддержку и в министерских кругах, и в Государственной Думе, вполне разделял их взгляды на политическое будущее России. Чтобы ублажить Думу он готов был пойти на любые уступки, расширяющие ее полномочия. Главная же цель их совместных усилий - добиться от Верховной власти выборного правительства, так называемого ответственного министерства, которое было бы ответственно не перед Царем, а перед народом, т. е. перед Думой.

Свои сокровенные чаяния Великие князья четко сформулировали за день до отречения Николая II, 1 марта 1916 г., в документе, получившем название «Манифеста Великих князей». В нем шла речь о «твердом намерении переустроить государственное управление империи на началах широкого народного представительства» и предлагалось «приурочить введение нового государственного строя ко дню окончания войны». Манифест, составленный авторами от лица Императора Николая II, но по существу отражавший желание его составителей, завершался словами: «Осеняя себя крестным знамением, Мы предоставляем Государству Российскому конституционный строй и повелеваем продолжать прерванные указом нашим занятия Государственного Совета и Государственной Думы и поручаем председателю Государственной Думы немедленно составить временный кабинет, опирающийся на доверие страны, который в согласии с нами озаботится созывом Законодательного собрания [т. е. парламента], необходимого для безотлагательного рассмотрения имеющего быть внесенным правительством проекта новых основных законов Российской Империи.

Да послужит новый государственный строй к высшему преуспеванию, славе и счастью дорогой нам России»⁶⁵.

Хотя манифест подписан только тремя Великими князьями: Михаилом Александровичем, Кириллом Владимировичем и Павлом Александровичем (в порядке прав престолонаследования), документ, конечно же, отражал чаяния большинства, если не всех представителей дома Романовых. Принятие такого «семейного» документа еще до отречения законного Самодержца можно квалифицировать, во-первых, форменным предательством, и во-вторых - полной капитуляцией. Но когда произошла эта капитуляция? Когда Царь продолжал сражаться, даже не помышляя складывать оружие, надеясь на поддержку армии, генералов и уж, наверное, надеясь, что мужество и благородство не до конца оставили его родственников. Но надежды оказались тщетными. Документ можно рассматривать и как сильнейшее политическое давление на Императора со стороны родственников в момент, когда он оказался в беде и как никогда нуждался в их поддержке. Вместо этого он получил «манифест великих князей». Можно представить, какую душевную муку испытывал Государь, читая послание своих родственников, которые еще прежде отречения Царя, не оставили ему иного выбора, поскольку сами первыми фактически отреклись от Божьего Помазанника, предав саму идею царского самодержавия.

Но вернемся к событиям августа 1915 г. На примирительные действия Царя оппозиция ответила новой подлостью. 28 августа 1915 г. был образован так называемый «прогрессивный блок», куда вошли фракции и группы от Государственного Совета и Государственной Думы. Цель блока, который возглавил Гучков, - создание кабинета министров, облеченных народным доверием, что по существу означало прямое ограничение власти Императора. Решительным противником «прогрессивного блока» стал премьер-министр И. Л. Горемыкин - убежденный и последовательный приверженец русских монархических традиций.

Смена министров в данном случае никак не могла быть приписана влиянию Распутина. А потому все перемены вызывали только положительные эмоции в обществе и прессе, поскольку новые назначения были угодны общественности. (Как уже было сказано, исключение составлял лишь Адрианов в связи с инцидентом в ресторане «Яр»). Молчали и о том, что в тот момент на решение Государя повлиял никто иной, как Вел. князь Николай Николаевич, роль которого выявилась со всей определенностью. Очевидное давление на Царя почему-то не вызывало никакого протеста.

Со стороны противников Царя смена министров не являлась самоцелью. В своих притязаниях оппозиционная общественность шла гораздо дальше. Вскоре с ее стороны раздались требования отстранения Государя от военных дел и управления государством. Поползли слухи о диктатуре, регентстве.

Получалось так, что политические решения Государя только развязали руки его врагам. В безумных головах некоторых созрел план, ни больше, ни меньше, как о заточении Царицы. Такое могло придти в голову только тем, кто ощутил свою полную безнаказанность. Это в свою очередь, свидетельствует, что политическое влияние Вел. князя постепенно превращалось в его политическое могущество, которое соперничало и входило в конфликт с самодержавной властью Русского Царя. План заточения Царицы мог вызреть только под патронажем Вел. князя.

Новый состав кабинета министров сразу же вошел в конфронтацию с его главой - И. Л. Горемыкиным, и, как следствие, потребовал от Государя его отставки. Надо ли говорить, что произведенные министерские перемены никак не отразились на результатах дела. Угодливость министров перед оппозиционной общественностью фактически парализовала деятельность министерств, блокировала все начинания, исходящие от Верховной власти, и приводила к тому, что все усилия Государя по нормализации обстановки в тылу оказывались неэффективными. Вопросы обеспечения армии и стабильности тыла по-прежнему оставляли желать лучшего. Пассивность министров, их вялость, вызванная внутренней зависимостью от Думы и Вел. князя Николая Николаевича, приводили к самым печальным результатам. Недостаток снабжения армии вооружением, амуницией, сбои поставок продовольствия, неэффективность транспортных коммуникаций были вызваны именно этим. Слабость министров провоцировала фактический саботаж тех структур, которые должны были заниматься этими вопросами. А это, прежде всего, всевозможные организации, комитеты, возглавляемые предводителями дворянства, крупными промышленниками, землевладельцами, купечеством. Все эти общественные структуры, кто должен был на местах решать вопросы снабжения армии и обеспечения тыла, были объединены в союзах земств и городов, а также в военно-промышленных комитетах, подчиненных политическому противнику Царя - Гучкову. Таким образом, препятствия, возникавшие перед Государем, были созданы не столько объективными трудностями, сколько прямым нежеланием повиноваться его державной воле, недостатком лояльности со стороны подданных. Государю Императору Николаю II помимо решения действительно серьезных, реальных, а не эфемерных, задач, приходилось преодолевать сопротивление «верноподданной» среды, что тысячекратно осложняло и без того нелегкое положение. Еще и еще раз можно поразиться выдержке, терпению и мужеству Государя, который в таких невероятных условиях нес бремя царской власти, продолжая спокойно трудиться над достижением победы.

Тем более выглядят жалкими и ничтожными те безответственные словоблуды, кто был склонен увязывать все проблемы, стоящие перед Державой Российской с личностью Государя Императора Николая II, кто готов был указывать ему, что и как следовало делать, по принципу чужую беду руками разведу. Но судьба предоставила многим из суетливых крикунов возможность помочь России. Каковы результаты этой помощи, следовало бы спросить с членов кабинета министров правительства Керенского, а также с тех генералов, кто, свергнув законного Государя, попытался спасти Россию от большевистского ига силой оружия.

Курс «на общественность» себя совершенно не оправдал. Высказывая в письмах свои сомнения относительно министров нового назначения, обвиняя их в неискренности, лживости и двуличии, Государыня Александра Феодоровна была права во многих отношениях. Как покажет развитие событий, предчувствия ее не обманули. Эти люди не могли оценить благородства Государя, сделавшего жест доброй воли по отношению к ним, рассчитывавшего на взаимность с их стороны. Но «общественностью», выразителями которой были вновь назначенные министры: Самарин, Поливанов, Щербатов, Кривошеин и др., поступок Государя был расценен как слабость. Он послужил лишь сигналом для начала дальнейшего наступления на внутреннем фронте на позиции царской самодержавной власти.

Прав был и Государь, т. к. не мог поступить иначе по отношению к своим подданным, в которых он видел, прежде всего, верноподданных. Он желал видеть в них конструктивных помощников и не желал развертывать внутренних репрессий в период тяжелейшей войны. Государь проявил не просто терпимость, но великое терпение и пошел навстречу позиции Вел. князя Николая Николаевича, призывая всех своей самоотверженностью последовать его личному примеру, прекратить внутренние распри, примириться ради общего блага перед лицом внешнего врага.

В оценке позиции Государя надо учитывать и тот факт, что его выбор был весьма ограничен. Среди людей, пригодных для государственной службы, почти не было тех, кто был близок Царю по духу, кто разделял бы взгляды Царя и Царицы на незыблемость самодержавного начала в жизни Русского Народа, кто сам мог бы послужить на своем посту оплотом самодержавия Царя, кто относился бы к царскому помазанничеству как благословению Божьему, как к послушанию Царю Небесному. По духу почти все министры «новой формации», как и многие чиновники, из которых приходилось выбирать, были либералы в той или иной степени, т. е. на деле готовы были пойти на те или иные компромиссы в угоду современному духу западного либерализма. Твердых поборников самодержавной власти Царя почти не существовало среди способных политических деятелей. Их надо было буквально выискивать днем с огнем. Потому Царь был одинок.

Была еще одна причина. Слова Государыни о том, что не на кого было опереться, и что опору царской власти можно было искать лишь среди крестьянского сословия - были пророческими. Но плеяду политических деятелей «из низов» требовалось еще подготовить. Именно на это были нацелены политические и хозяйственные реформы Государя во внутреннем устроении государственной жизни. Но, как уже было сказано, проведение реформ Царь откладывал на послевоенное время.

Самой действенной опорой Царя являлась его благоверная Супруга - Государыня Императрица Александра Феодоровна. Но ее твердость и бескомпромиссность в вопросах управления государством, ее приверженность древним самодержавным устоям воспринимались обществом как оскорбление. Причина ненависти к ней именно в этом. Личные качества Императрицы, ее, якобы, сухость и холодность служили лишь поводом. В свою очередь единственной мощной духовной опорой Государыни, как впрочем и Государя, (речь идет, конечно, о ближайшем окружение Царской Четы) являлся всего один человек - старец Григорий Ефимович Распутин-Новый. Благодаря своей духовной силе, простиравшейся, безусловно, и на политическую сферу, он оказался мощным противовесом либерально настроенным чиновникам из окружения Царя. Присутствие такого человека рядом с Царским Престолом было продиктовано жизненной необходимостью, а значит, совершенно оправдано. Его совет, его видение жизни, его жизненный опыт, духовный настрой были бесценным подспорьем для Державных Властителей России. Отрицать это невозможно. Он обладал духовным видением, духовным чутьем, которое выручало Царя всякий раз, когда было востребовано и когда к мнению Григория Ефимовича было внимательное отношение. И всякий раз, когда события разворачивались вопреки его советам, возникали трудности, или, как сказал бы православный человек, искушения.

Как пример, можно рассмотреть непримиримое противостояние Григория Нового и Вел. князя Николая Николаевича. Нет ничего невероятного в словах, приписываемых Николаю Николаевичу и произнесенных в ответ на просьбу Григория Ефимовича приехать на передовую, чтобы благословить войска. Николай Николаевич ответил примерно так: «Приезжай, повешу». С чего вдруг такая реакция? Не потому ли, что именно Григорий спутывал все карты Великого князя, раскрыв перед Царем-Самодержцем его злохитрые козни и истинные внутренние побуждения, основанные на скрытом желании самому занять Царский Престол.

Оберегал старец Григорий Царя и от следования ошибочным советам Николая Николаевича, как это можно увидеть на примере неоправданно рискованной, преждевременной поездки Государя в Галицию, состоявшейся по настоянию Вел. князя. К сожалению, Григорию Ефимовичу не всегда удавалось повлиять на решения Царя, не потому что Царь пренебрегал советом Друга, но потому, что всякий раз при этом происходило вмешательство мощных, противоположно направленных сил, не считаться с которыми Государь не мог. Но когда удавалось последовать совету старца Григория, результат был всегда самым благоприятным.

Здесь будет уместным привести отрывок из показаний М. Г. Соловьевой-Распутиной следователю Соколову:

«Государыня с уважением относилась к отцу, высказывая веру в силу его молитвы.

Отец любил Царскую Семью и был предан Ей. Он всегда хорошо и задушевно отзывался о Них. Но он ставил Государю в недостаток Его доброту и говорил про Государя, что Он. «больно добр и прост». Про Го­сударыню отец говорил, что Она «много тверже Государя». Он нисколько не менял своего обращения с Государем и с Государыней в сравнении с другими людьми. Он называл и Государя, и Государыню на «ты», как и всех вообще людей: слова «Вы» он совсем не знал. Горячий от природы, отец позволял себе иногда и кричать на Государя, а в горячности иногда даже топал на Него ногами. Был один случай, когда отец, накричав на Государя, ушел, не простившись с Ним. Все эти его ссоры с Ними про­исходили из-за того, что Государь не всегда слушал советов отца. Чаще всего отец расстраивался по той причине, что ему противодействовали министры. Он часто приезжал из дворца расстроенным, и, когда мы его спрашивали, что с ним, он бранил министров за то, что они дурно влияют на Государя. Отец упорно говорил Государю, что Он должен быть как можно ближе к народу, что Царь - отец народа, что народ должен Его видеть как можно чаще, должен любить Царя, как отца, а между тем Государь держит Себя так, что Его народ не видит и лишь боится Его имени; что если бы народ Его видел и знал, что он бы Его не боялся, а любил. Государь говорил отцу, что если будет жить так, как хочет мой отец, то Его убьют мужики. Отец говорил Государю, что мужики никогда не убьют Царя, а убьет Его интеллигент. Сильно ссорился отец с Государем вообще из-за «неправды». Отец говорил Государю, что Его министры врут Ему на каждом шагу и тем Ему вредят. Например, когда в Петро­граде стали появляться «хвосты», отец страшно возмущался этим и гово­рил, что прежде всего народу нужен хлеб и что эти хвосты до добра не доведут. Государь возражал отцу, что есть хлеб и никаких хвостов нет; что так Ему докладывают министры. Отец из-за этого и вздорил с Государем. Он, как я думаю, пользовался большим все-таки доверием у Государя во многих делах. <...>

Я не знаю хорошо, в чем именно было дело, но был в 1916 году, кажется, один случай, когда отец повлиял на Государя. Что-то такое «важное» должно было случиться, Государь должен был быть в каком-то собрании, где Его должны были видеть все министры. Отец уговорил Государя не ездить туда, и Государь его послушался. Но я не могу Вам совершенно расска­зать, в чем именно тогда было дело. Об этом случае говорил мне отец. Называл он Государя - «папой», Государыню - «мамой». Он это объяс­нял тем, что Они отец и мать народа»⁶⁶.

Что ж, будем считать, что приведенный отрывок в достаточной мере проливает свет, на вопрос о том, оказывал ли влияние старец Григорий в политическом отношении на Государя или нет.

Время шло, а ситуация все более и более усугублялась, и вопрос о работе правительства вновь с неизбежностью стал перед Государем со всей остротой. Оппозиции достаточно было иметь своего человека на вершине власти, чтобы контролировать ситуацию, оказывать давление на Царя. В этих обстоятельствах Государю ничего не оставалось как развернуть борьбу за министерские портфели, которые оппозиция попыталась использовать как мощные рычаги влияния, быстрое и эффективное средство достижения политических целей.

Со стороны Царя и Царицы смысл борьбы стал заключаться в том, чтобы найти таких министров, кто бы не был подвержен влиянию думской оппозиции, кто был бы свободен от давления авторитета Вел. князя Николая Николаевича и сформировавшегося вокруг него второго политического центра. Царю, прежде всего, нужны были преданные ему лично люди, пусть даже не достаточно активные и компетентные. Государь был готов восполнять этот недостаток своей личной энергией, своими знаниями и опытом 20-ти летнего управления громадной Империей. Нужно только одно, чтобы ему служили верой и правдой, не плели за его спиной интриги, не втягивались в сферу деятельности оппозиционной общественности, не были двуличными и малодушными. В таких людях была потребность, на верноподданных был спрос, за такими людьми Царь и Царица буквально вынуждены были развернуть охоту.

Государыня Императрица Александра Феодоровна остро ощущала всю опасность внутреннего положения. Свои переживания и горячее желание помочь мужу она выражала в письмах Государю. И вновь Государыня, как и прежде, в своих рекомендациях опирается на духовную мудрость и чутье старца Григория, о чем и свидетельствуют ее письма. В этот ответственный момент Государыня еще и еще раз указывает на значение, которое приобретает для них духовная помощь Григория Ефимовича. Александра Феодоровна с болью и настойчивостью пишет о том, что неисполнение советов их Друга: «может стать роковым для нас и всей страны» (письмо от 11 июня 1915 г.)⁶⁷.

Государыня вместе с Государем не раз могли убедиться, что Григорий помогал им в беде. Достаточно указать на болезнь Царевича - тот узел, где переплелись личные боль и переживания Царской Семьи, и интересы всего Государства Российского, всего Русского Народа. И вот снова беда: враг внешний и враг внутренний. И ко всему прочему интриги ближайших царедворцев. И снова горячее упование Царицы на помощь Божью и молитвы Божьего человека.

Всеобщая враждебность к Другу нисколько не поколебала мужества Царицы. Ее отношение к Григорию Ефимовичу не только осталось прежним, но без его совета Государыня, совершенно очевидно, уже не могла обходиться. В сложившихся обстоятельствах это было полностью оправданным. Слишком высока была цена ошибки, поэтому для принятия каждого ответственного решения требовался духовный совет и предвидение старца. Об этом свидетельствуют большинство ее писем Государю этого периода. Например, перед отъездом Григория Ефимовича на родину в июне 1915 г. Государыня вновь встречалась с ним в домике Анны Вырубовой. Накануне Государыня сообщила мужу о своих намерениях (письмо от 14 июня 1915 г.)⁶⁸.

Вновь и вновь в письмах Государыни звучит мысль относительно роли в судьбе России старца Григория, значения его советов для их царствования (см., например, письма от 15 июня и от 16 июня 1915 г.) ^{69, 70}.

И хотя мнение Государя Императора Николай II не всегда совпадало с мнением Императрицы, все же он высоко ценил ее за государственный ум и, несомненно, прислушивался к искренним, как правило, верным замечаниям и дальновидным решениям-советам своей благоверной Супруги, которую горячо любил и глубоко уважал. Смысл писем Государыни очевидно прост и понятен. Она высоко ставит Божьего человека Григория, превозносит его и связывает его судьбу с судьбой их царствования. Такова сила внутреннего убеждения и веры Государыни.

Письма Государыни позволяют представить насколько сложную задачу по поиску подходящих кандидатур на министерские посты приходилось решать Царю и Царице. Причем на плечи Государыни в отсутствии Супруга падала не меньшая ответственность. Сами тягчайшие обстоятельства ставили перед Царицей вопросы, которые требовали безотлагательного решения. На ключевых постах должны были находиться люди, которые превратили бы эти посты в надежные звенья всего государственного механизма, а не наоборот, когда Государю постоянно приходилось отвлекаться на решение внутренних политических вопросов, то и дело возникающих по нерасторопности, малодушию, вялости и нерешительности министров.

Трезвый взгляд на вещи не позволяет сделать иного вывода - обвинения Григория Распутина в его, якобы, единоличном вмешательстве в государственные дела и назначении министров просто смешны. Однако, недруги Николая II, прикрываясь громкими фразами о служении отечеству, использовали малейший повод для резких выпадов в сторону Государыни Императрицы Александры Феодоровны. Они пытались представить дело таким образом, что, якобы, вокруг Государыни сложилась могущественная клика, составленная из безответственных политиканов, шарлатанов и авантюристов. Государыню обвиняли в том, что она с помощью этой клики управляет слабовольным супругом, т.е. по-существу, правит государством. Враги использовали любые удобные ситуации, а наша несовершенная жизнь такие ситуации нередко предоставляла. Пусть даже они высосаны из пальца, но опытные дельцы от политики из мухи раздували слона, из мелочей громоздили горы небылиц, которыми шантажировали Царя и Царицу и пугали страшными миражами простых обывателей. Именно такой ситуацией воспользовались те, кто предъявляли обвинение Григорию Распутину в назначении Б. В. Штюрмера премьер-министром, и привязали к этому имена митрополита Питирима и Манасевича-Мануйлова. Что уж говорить об истории с министром вн. дел А. Н. Хвостовым. Этот человек оказался находкой для ловцов политической удачи. По поводу Распутина и Иператрицы в связи с именем Хвостова ядовитые слюни «верноподданных» лизоблюдов и подлецов текли рекой. Высокопоставленные холуи просто захлебывались от гнусного восторга.

Что ж, завалы грязи надо расчищать, с этой целью попробуем еще раз коснуться тех событий, с тем чтобы, установив подоплеку, выяснить роль каждого.

Назначение А. Н. Хвостова (годы 1915 -1916).

В предыдущем разделе шла речь о том, что оппозиция, воспользовавшись решением Царя о принятии нового политического курса, нацеленного на примирение с «общественностью», провела своих ставленников на ключевые посты в совете министров. Это (помимо военного министра Поливанова): Щербатов - назначен министром внутрених дел, и Самарин - назначен обер-прокурором Св. Синода. И тот, и другой ненавидели Григория Распутина-Нового и положили целью своего пребывания на ответственных государственных постах, прежде всего, борьбу с Другом Царской Семьи.

Все это приводило Государыню в крайне удрученное состояние. В каждом письме мужу она ставила вопрос об отставке Самарина и Щербатова, которые буквально развернули травлю Григория Ефимовича. Дело дошло до абсурда. По вине Самарина и поддерживающих его членов Синода зашло в тупик прославление святителя Иоанна Тобольского (Максимовича). И обер-прокурор, и Синод своим нежеланием прославить святителя оказывали противодействие, прежде всего, Распутину, т. к. именно он и его друг, епископ Варнава (Накропин), были инициаторами и вдохновителями прославления.

Вопрос о прославлении святителя Иоанна Тобольского фактически расколол русское общество на два лагеря, между которыми развернулась настоящая борьба. В одном были Царь, Царица, премьер Горемыкин, отстаивавшие самодержавное начало, ратовавшие за прославление великого сибирского святого, защищавшие Распутина и Варнаву. С другой стороны: либеральные министры: Самарин, Щербатов, Поливанов, Кривошеин, Дума, общественность, которые боролись за укрепление парламентских и вообще демократических начал, люто ненавидели Распутина и Варнаву и не желали прославлять святителя Иоанна Максимовича. Вот такой расклад сил.

В конечном итоге, Государь вынужден был положить конец саботажу власти и отстранить наиболее одиозные фигуры, оказавшиеся на ключевых постах: и Самарина, и Поливанова, и Щербатова. Вопрос стоял, кем их заменить. И если на посты обер-прокурора и военного министра кандидаты нашлись, то подобрать кандидата в министры внутренних дел было очень сложно - слишком ответственный пост, от которого зависел успех или неуспех решения целого комплекса вопросов, которые составляли существо внутренней политики Царя: политическая стабильность в тылу и на фронте, работа тыла по снабжению армии, противодействие провокационной политике Думы, обуздание революции.

Конечно, вопрос стоял и о защите жизни Григория Ефимовича. Этот вопрос особенно волновал Государыню после покушения на Их Друга летом 1914 г. Мин. вн. дел Щербатов ничего не делал в этом отношении, попустительствовал травле, способствовал нагнетанию истерии вокруг имени Григория Распутина, и тем самым, лишь усугублял душевные муки Государыни, переживавшей и за Григория, и за своего единственного сына - Царевича Алексея. Людей во власти, кто был бы искренним, убежденным защитником Распутина (хотя бы как единственного спасителя Наследника Русского Престола от страшной болезни) Государыня и Государь не видели.

И тут появился Хвостов. В его продвижении как политика большую роль сыграл князь Андроников, личность весьма загадочная. Андроников познакомил Хвостова с Анной Александровной Вырубовой. Благодаря ей на Хвостова обратила более пристальное внимание и Государыня. Хвостов уже был известен и Царю, и Царице по ярким выступлениям в Думе, где он громил противников Царя и в тоже время выступал против засилия немцев. На фигуру Хвостова, как возможного кандидата на пост министра внутренних дел, указывали многие, в том числе покойный премьер П. А. Столыпин. Известно письмо, адресованное Анне Вырубовой, но несомненного рассчитанное на то, что его будут читать в покоях Александровского дворца. В письме приведено горячее мнение русского патриота и одновременно сторонника Хвостова. К сожалению, автор письма неизвестен. Нельзя исключать, что им мог быть князь Михаил Андроников, который искусно рядился в одежды пламенного патриота и сторонника самодержавной монархии. Текст письма следующий:

«Глубокоуважаемая Анна Александровна.

Я чуть не умер от разрыва сердца, прочитав полученный от нашего дорогого владыки Варнавы прилагаемый при сем духовный журнал «Отклики жизни». Боже мой, какие патентованные мерзавцы господа Самарин и Щербатов. Дальше этого идти некуда. Я позволил себе подчеркнуть Вам все вопиющия грязные подлости поганого попа Востокова, законоучителя дома Самариных, которого мало вверх ногами повесить. (Да простит благочестивый читатель резкость выражений, допущенных автором письма относительно священника Востокова. Несомненно, что возмущение касалось самой личности этого человека, а не его священнического сана, который он не мог носить достойно, занимаясь таким грязным делом, как клевета на Помазанников Божиих, на их верных слуг и молитвенников. Письмо пронизано ревностью о Святой Церкви, которую дискредитировали эти недостойные люди, и о Святой Руси, в самое сердце которой наносился ими смертельный удар. Считая, что слово «поганый» не должно сочетаться со словом «поп», тем не менее, простим великодушно автору письма допущенную в праведном негодовании некорректность - сост.). Он, как Вы изволите усмотреть из подчеркнутых мест, говорит о развале Церкви, а между тем своими заведомо ложными, митинговыми статьями расшатывает все основы Церкви и христианской этики. То, что проповедают разные жидки в своих газетах «Дне», «Биржевке» и других, все это бледнеет пред писаниями этого служителя нашей Церкви. Не подлежит никакому сомнению, что без поддержки Самарина и его компании, этот зарвавшийся поп не посмел бы писать такия мерзости. Они сами не верят в то, что приписывают Распутину и Варнаве, но посредством нападок на них, они стремятся поколебать Престол, авторитет власти и посеять в стране смуту. Это последнее обстоятельство заставляет именно обратить серьезное внимание на всех этих зловредных лиц. Особенно возмутительно прошение Министру Внутренних Дел князю Щербатову на странице 139, поданное ему священником Востоковым и его прихожанами 2 сего сентября. В нем говорится, что Григорий Ефимович «явно сочувствует преступной немецкой партии и что он более вредный, чем сотни самых отчаянных агитаторов революции».

Как изволите видеть, простой, бесхитростный русский сибиряк, беззаветно преданный нашей ЦАРСТВЕННОЙ Семье, является для этих господ более опасным и вредным, чем сотни самых отчаянных агитаторов революции. Это ясно показывает, куда метят поп Востоков и его вдохновители Самарин, Джунковский, Гучков и другие. И как эти клеветники хорошо знают, чем можно возмутить народ.

Заслуживает также внимания на стр. 143 телеграмма на имя Великого князя Николая Николаевича, в последних строках которой говорится: «Суд Божий да постигнет жестоких врагов и всех злых и развратных предателей нашего Отечества», а также ответ Великого князя на эту не лишенную скрытой злости телеграмму. Если сопоставить эти последние слова со всеми предыдущими суждениями попа Востокова, то станет ясно, что «злые и развратные предатели нашего Отечества» - это Распутин и Варнава.

Как же бороться со всем этим? Здесь не помогут никакие Стремуховы, ни Волжины, ни Любимовы, ни вообще все кандидаты слишком порядочнаго, но устаревшаго, к сожалению, Ивана Логгиновича (Горемыкин - сост.). Здесь нужны люди полные энергии и жизни и вместе с тем люди беззаветно преданные нашему ГОСУДАРЮ и нашему государственному строю.

ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР отлично знает и понимает нужды народа, ОН стоял близко к нему во время пребывания в Преображенском и Гусарском полках, ОН входил в близкое общение с ним в дни СВОИХ поездок по России, ОН стоит теперь лицом к лицу с народом, ведя его на защиту Родины. И кому же знать лучше желания нашей крестьянской Руси как не ЦАРЮ-БАТЮШКЕ. ГОСУДАРЮ нужны также помощники-министры, которые вели бы Россию в согласии с этими народными желаниями, а не в угоду разным политическим авантюристам и реформаторам.

Среди таких всецело понимающих народные желания лиц в настоящее время рельефно выделяется личность Алексея Николаевича Хвостова, крепкого русского человека, опытного государственного деятеля, энергичного и ловкого политика. Это единственный, быть может, в настоящее время человек, который сумеет заговорить к народу, который успокоит разбушевавшиеся страсти и который разорвет те плотины, которые не дают прорваться потоку народной любви к своему ГОСУДАРЮ-Защитнику Родины.

Все же Стремуховы, Волжины, Любимовы, Крыжановские и Нейгарты могут управиться в известных лишь областях, но не в такой грандиозной как Министерство Внутренних Дел. Через две-три недели они очутятся в таком положении, что не то что России, но и самих себя не смогут спасти. На министра внутренних дел в настоящее время обращены не только тысячи глаз, но и тысячи умов. Его ум должен уметь реагировать на эти умы толпы. Речь А. Н. Хвостова, произнесенная им недавно в Государственной думе, пронеслась доброй вестью по всей России. С какой же силой пронесутся его речи, когда он будет произносить их в качестве ближайшего слуги нашего ЦАРЯ. Народ больше всего пленяют такие политические деятели, которым присуще живое слово, энергия и ум, а на таких ЦАРСКИХ слуг теперь страдная пора.

Очень прошу Вас, Глубокоуважаемая Анна Александровна, представить прилагаемый журнал ИХ ИМПЕРАТОРСКИМ ВЕЛИЧЕСТВАМ»⁷¹.

И вот, 17 сентября 1915 г. Государыня Императрица Александра Феодоровна приняла кандидата в министры внутр. дел, Алексея Николаевича Хвостова, настойчиво предлагаемого на этот пост князем Андрониковым через Анну Вырубову. Он произвел на нее благоприятное впечатление, как человек дела, волевой, энергичный, преданный Престолу и знающий, как в данных обстоятельствах подчинить внутреннюю политику интересам Державы Российской.

В этот же день Государыня в письме поделилась своими впечатлениями с Государем:

«Я с удовольствием вспоминаю разговор с Хвостовым и жалею, что ты его не слышал, - это человек, а не баба, и такой, который не позволит никому нас затронуть, и сделает все, что в его силах, чтобы остановить нападки на нашего Друга, - как он тогда их остановил [на одном из заседаний Думы Хвостов выступил в защиту Распутина и не допустил очередного провокационного запроса в правительство по его поводу - прим. Ю.Р.]»⁷².

Состояние Государыни и ее заинтересованность в таком человеке, каким поначалу представлялся А. Н. Хвостов, легко понять из следующего письма Государю от 20 сентября 1915 г.:

«Посылаю тебе письмо Булатовича, которое он послал для тебя через А., и краткое изложение его разговора с Белецким <...> Он говорит, что Джунковский вручил эти грязные бумаги о нашем Друге брату Маклакова [бывший министр вн. дел Н. А. Маклаков, брат которого, депутат Думы В. А. Маклаков был масоном - прим. Ю. Р.], так как предполагают поднять этот вопрос в Думе, но, Бог даст, если ты найдешь Хвостова подходящим, он положит этому конец. [речь идет о копиях, снятых Джунковским с материалов дела о поведении Г. Е. Распутина-Нового в ресторане «Яр» в апреле 1915 г.; более подробно о самом инциденте см. ниже - прим. Ю. Р.] <...> Увы, - Гадон и Шерв. [Шервашидзе Георгий Дмитриевич, князь, заведующий Двором Вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны - прим. О. А. Платонова, с. 722], кажется, распространяют множество дурного про Гр. - Шерв. это делает в качестве друга Джунковского, - конечно, зная настроение бедной Эллы и желая помочь, - и таким образом приносит вред: на глазах у других восстановляет Елагин [Елагинский дворец - резиденция вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны] против Ц. С. - это дурно и несправедливо. <...>

Жена нашего Друга приходила, А. ее видела; она такая грустная и говорит, что Он ужасно страдает от клеветы и подлых сплетен, которые печатаются о Нем. Давно пора положить этому конец»⁷³.

23 сентября 1915 г., возвратившись из Ставки в Царское Село, Государь Император Николай II принял Алексея Николаевича Хвостова и долго беседовал с ним.

24 сентября 1915 г. Григорий Ефимович послал Императору телеграмму из Тюмени, где выразил надежду и упование на «кедры ливанские», т. е. на сильных мужей у власти, которые должны принести плод победы. Григорий Ефимович имел ввиду новые назначения Государя, в том числе и кандидатуру А. Н. Хвостова:

«Тюмень - Ц. С. Е. В. [Его Величеству] Все дни дожидаем на кедры ливанские принесены плода дни победы, крепка надежда на то»⁷⁴.

В это период времени Хвостов, как и Белецкий, имели честь быть приглашенными на обед к любимой подруге Императрицы Анне Вырубовой. Анна Александровна, постепенно оправляясь после тяжелых травм, полученных в результате железнодорожной катастрофы, начала принимать в своем маленьком домике разных гостей, не только своих друзей, но и влиятельных политических деятелей. Внешне эти частные визиты производили впечатление самостоятельных шагов, предпринимаемых Анной в политике, и трактовались современниками, как попытка играть какую-то роль на этом поприще. Некоторую склонность Анны к такого рода деятельности отмечает и Государыня в своих письмах. Как человек деятельный и энергичный, она не могла оставаться в стороне, а как человек умный и проницательный она имела на это полное право. Доказательством справедливости этих слов служат ее воспоминания. К тому же, находясь рядом с Царем и Царицей, так сказать, в эпицентре решения важных государственных задач, трудно было не поддаться желанию каким-то образом оказаться полезной своим Венценосцам, которым стремилась служить верой и правдой.

Однако невозможно представить, чтобы Анна Александровна решилась на какие-то действия вопреки воле Царя и Царицы. Подобного рода обеды, в домашней обстановке, с приглашением лиц из числа политически активных фигур могли проходить только с ведома Государыни Императрицы Александры Федоровны, по ее непосредственному распоряжению или просьбе и имели целью в непринужденной обстановке поближе познакомиться с кандидатом на тот или иной ответственный пост. Отсюда следует вывод: Анна Вырубова выполняла определенную, деликатного свойства миссию, а ее мнение имело достаточно высокую цену в глазах Их Величеств.

Однако и ее собственное мнение во многом формировалось благодаря определенной духовной установке, получаемой извне. И здесь важно подчеркнуть следующую мысль. Некоторое участие, которое приняла Анна Александровна Вырубова в выдвижении Хвостова можно объяснить только одним - благословением старца Григория. Анна всегда была глубоко верующим человеком, но именно в этот период времени, после пережитой страшной железнодорожной катастрофы, когда, едва оправившись от тяжелейших травм, Анна оказалась навсегда калекой, с особой силой проступила ее религиозность. Григорий Ефимович сыграл здесь особую роль. Ее выздоровление - еще один пример чудесного исцеления, совершенного старцем Григорием. Ведь там, у искореженных вагонов, в сторожке станционного смотрителя врачи отказались оказывать ей помощь, посчитав ее безнадежной. Но был вызван Григорий, и она осталась жива. Таким образом, свою миссию она расценивала не только, как исполнение воли Государыни, но и как послушание старцу, мнение которого с некоторых пор стало для нее непререкаемым

Вывод таков - кандидатуру А. Н. Хвостова через Анну Вырубову благословил старец Григорий, что и определило конечное решение о его назначении.

26 сентября 1915 г. высочайшим указом Государя Императора Николая II министр внутр. дел князь Щербатов и обер-прокурор Св. Синода Самарин были уволены от занимаемых ими должностей.

28 сентября 1915 г. из Сибири в Петроград вернулся Григорий Ефимович Распутин-Новый.

29 сентября 1915 г. вышел указ Государя Императора о назначении Алексея Николаевича Хвостова управляющим Министерством Внутр. Дел.

Обстоятельства назначения Алексея Хвостова и мотивы, которыми руководствовался Государь при его выборе, прокомментируем словами А. А. Танеевой (Вырубовой):

«Щербатова заменил Хвостов. Государь знал о нем как об энергичном губернаторе, и еще в 1911 году, после убийства Столыпина, он прочил его в Министры Внутренних Дел. Во время войны Хвостов был правым членом Думы, стал произносить громовые речи против немецкого засилия. Государь взял его, сказав, что «уж его в шпионстве не заподозрят»«⁷⁵.

Вот так произошло роковое назначение А. Н. Хвостова. Отрицать участие Григория Ефимовича Распутина-Нового в назначении невозможно. Да, наши дорогие Венценосцы вместе со старцем Григорием допустили ошибку. Но можно ли их в данном случае винить? Прежде чем вынести приговор, надо учесть следующее. Царя и Царицу пытались загнать в угол, а для них с назначением Хвостова на карту ставилось очень многое - то, что было дорого для них: безопасность старца Григория, от чего по их глубокой вере напрямую зависели жизнь и здоровье Наследника Цесаревича Алексея. Хвостов же производил впечатление не просто преданного человека, но человека дела, кто действительно мог решить многие проблемы. Возможно он и был таким в начале своей политической карьеры, но не выдержал бремени власти, скорее всего потому, что был слаб, прежде всего, в духовном отношении. Он пал жертвой своих тщеславных амбиций, которые до поры, до времени удавалось обуздывать, но ограничения с которых были сняты лишь только была серьезно задета гордыня Алексея Хвостова. Ведь вожделенный для него пост премьер-министра доверили другому (Штюрмеру). Свое болезненное раздражение ему так и не удалось преодолеть. Порочные страсти возобладали и привели к трагедии, если бы только лично для него. Как считает А. И. Спиридович, Хвостов предоставил революции необыкновенную мишень для удара по Царской власти. До этого момента у врагов Государя не было настоящего, серьезного повода для претензий к Царю, как политику. Теперь же повод появился - неудачное назначение Хвостова и деятельное участие Г. Е. Распутина-Нового в ответственных политических назначениях. Из этого участия по вине Хвостова создали омерзительный балаган.

Уже 3 марта 1916 г. А. Н. Хвостов получил отставку, пробыв на посту министра ровно пять месяцев. Государыня глубоко переживала допущенную ошибку и в письме от 2 марта 1916 г. писала Государю:

«Я в отчаянии, что мы через Гр. рекомендовали тебе Хв. Мысль об этом не дает мне покоя, ты был против этого, а я сделала по их настоя­нию, хотя с самого начала сказала А., что мне нравится его сильная энергия, но он слишком самоуверен и что мне это в нем антипатично. Им овладел сам дьявол, нельзя это иначе назвать»⁷⁶.

Подведем итог словами А. А. Танеевой (Вырубовой):

«Все эти личности вроде Хвостова смотрели на Распутина как на орудие к осуществлению их заветных желаний, воображая через него получить те или иные милости. В случае неудачи они становились его врагами. Так было с Великими князьями, епископами Гермогеном, Феофаном и другими»⁷⁷.

(Более подробно о провокации Хвостова будет изложено ниже в Части VII «Месть врага рода человеческого», Главе 54. «Алексей Хвостов. Организация покушения на старца Григория. Слухи о шпионаже (годы 1915-1916)»).

Назначение Б. В. Штюрмера (год 1916).

Как уже было сказано, думская оппозиция в союзе с либеральным большинством Совета министров и окружением Вел. князя Николая Николаевича давно и настойчиво добивались устранения Горемыкина с поста премьер-министра. Государь вынужден был уступить, и старый, опытный и преданный Горемыкин был отставлен. Однако «провести» своего кандидата на место Горемыкина «общественникам» не удалось. Вопреки их чаяниям выбор Императора пал на 67-летнего члена Государ­ственного Совета Бориса Владимировича Штюрмера.

Назначение Б. В. Штюрмера произошло при некотором участии сотрудника газет «Нового времени» и «Вечернего времени» Ивана Федоровича Манасевича-Мануйлова, бывшего некогда чиновником департамента полиции. По мнению Спиридовича, Мануйлов, подражая князю Андроникову и преследуя собственные выгоды, решил включиться в политику посредством продвижения «своего» кандидата на пост премьера. Ему удалось использовать авторитет доверчивого и одновременно доброго митрополита Питирима, который, рекомендуя Штюрмера Государыне и Государю (при этом всего лишь высказывая свое мнение, хотя и по просьбе Мануйлова), естественно, никаких личных интересов не преследовал.

По поводу назначения Штюрмера начальник дворцовой охраны генерал А. И. Спиридович пишет следующее: «Мануй­лов сумел расположить к себе владыку [Питирима], в котором было много провинциального. Столицы с ее политической игрой он не знал и не мог знать. По совету Мануйлова он даже высказал Государю мнение о необходимости сме­нить слишком старого Горемыкина и предложил на пост премьера Штюрмера. Это был ловкий ход Мануйлова, который ратовал за Штюрмера. Он узнал, что в это вре­мя Царица Александра Федоровна настойчиво выдвига­ла на пост премьера Штюрмера, и потому совет Питирима оказался очень уместным».⁷⁸

Из цитаты однозначно следует, что рекомендация митрополита Питирима не могла иметь решающего значения, поскольку кандидатура Штюрмера задолго до того уже была в поле зрения Императрицы, а значит и Императора. Позицию Государя и Государыни разъясняет в своих воспоминаниях Анна Александровна Танеева (Вырубова): «Штюрмер, назначенный премьером, был рекомендован Государю еще после убийства Плеве (см. гр. Витте, стр. 288). Он принадлежал к старому дворянству Тверской губернии, а не был из немецких выходцев. Он много лет прослужил при Дворе, так что Государь хорошо его знал, считал его за порядочного, хотя и недалекого человека, который не изменит своим убеждениям. Полагаю, Государь назначил его за неимением под руками кого-либо другого, будучи занят в то время исключительно войной. Штюрмера поместили в Петропавловской крепости недалеко от меня. О его мучениях и смерти уже много написано. Впоследствии один из членов следственной комиссии, социал-революционер Н. Соколов высказался в том смысле, что если бы в ту пору существовало Учредительное собрание, то Милюков сидел бы на скамье подсудимых за клевету на Штюрмера».⁷⁹

Из приведенной цитаты понятно, что участие Манасевича-Мануйлова, как и владыки Питирима в назначении Штюрмера было только внешним и весьма поверхностным. В лучшем случае их мнение могло послужить дополнительным толчком для проведения в жизнь загодя принятого Государем решения. Однако общество не пыталось разобраться в мотивах высочайшего назначения того или иного кандидата. В разговорах и мнениях ловко манипулировали обстоятельствами, которые обрастали невероятными подробностями, второстепенные фигуры выдвигались на первый план. Все это выплескивалось дальше, в обывательскую среду, которая питалась исключительно слухами, даже не пытаясь усомниться в их достоверности. И вот уже Штюрмер с его немецкой фамилией - не иначе, как ставленник Распутина, Вырубовой и Питирима, а над всем этим вырастает зловещая фигура авантюриста Манасевича, через которого, несомненно, действуют немецкие агенты. Этого достаточно - влияние на Государя немецкой партии в лице Штюрмера-Манасевича-Распутина-Вырубовой-Императрицы доказано.

Из рассмотрения подробностей следует, что никакой «истории» с назначением Штюрмера не было. Тем более, не было протекции Распутина. Другое дело, что Григорий Ефимович одобрял выбор Государя, также считая, что Штюрмер на данный момент является подходящей кандидатурой, в связи с его полной преданностью Их Величествам. Но это оставалось его, Григория Распутина, личным мнением. Также, как личным делом Государя было прислушиваться к советам старца Григория или нет. Назначение Штюрмера как раз является примером полной независимости и самостоятельности Государя в принятии важных государственных решений. По подсчетам С. С. Ольденбурга, в большинстве случаев решение Государя не совпадало с мнением Григория Ефимовича. Кстати это вовсе не означает, что существовало несогласие по существу дела между Царем и старцем Григорием. Еще раз подчеркнем, что во многих случаях Государь был вынужден считаться с противоположным мнением его оппонентов.

Но это, что называется, внешняя сторона дела. О внутренней же никто не хотел знать, а именно о том, что связь между страцем Григорием и Их Величествами была духовной, прежде всего. Советов могло вообще не быть никаких, но Григорий Ефимович молился... - и при любых назначениях, и любом выборе Императора ситуация постепенно выравнивалась в пользу Государя.

Раздражению общества по отношению к Штюрмеру способствовало его неожиданное назначение министром внутренних дел с оставлением в прежней должности премьер-министра. Это случилось при чрезвычайных обстоятельствах, связанных со скандальной отставкой прежнего министра вн. дел А. Н. Хвостова.

По свидетельству А. И. Спиридовича: «Еще накануне Штюрмер по требованию Государя пред­ставил список трех кандидатов на пост министра вмес­то Хвостова: князя Николая Голицына, графа Алексея Бобринского и егермейстера Петра Стремоухова. Государь министром внутренних дел назначил Штюрмера»⁸⁰.

Итак, несмотря на наличие трех кандидатов на пост мин. вн. дел, Государь назначил Штюрмера. Не послужило тому помехой ни немецкая фамилия, ни его возраст, ни, возможно, с этим связанная недостаточная инициативность. Государь его знал, как человека преданного и не способного интриговать за его спиной. Возможно, это стало решающим фактором при назначении Штюрмера, поскольку после Хвостова, доверять кому-либо было очень трудно. Свое решение Государь принял вполне самостоятельно, вопреки бытовавшему тогда и потом мнению, что решение о назначении министров Государь принимает под влиянием Царицы и Григория Распутина. По этому поводу генерал Спиридович замечает: «Государь отлично все понимал и очень часто действо­вал вразрез с ее советами, руководясь своим опытом. Но иногда его решения совпадали с желанием Царицы. Утверждать, что Император делал все по наставлению - значит не знать фактов и не знать характера и принци­пов Его Величества. Император Николай II вовсе не был так прост и бесхарактерен, как думали многие»⁸¹.

Вопрос о диктатуре. Смещение мин. иностр. дел Сазонова и новое назначение Штюрмера (год 1916).

Мысль о диктатуре, как структуре, параллельной самодержавной власти Царя, появилась в окружении Вел. князя Николая Николаевича. Он сам и мыслился его приверженцами как основной претендент на роль диктатора. Эти идеи были подхвачены общественностью и думской оппозицией, которые требовали для спасения России и стабилизации обстановки в тылу наделить диктаторскими полномочиями кого-либо из приемлемых для общественности политических лидеров. Это требование выдвигалось наряду с требованием о создании министерства доверия, отчетного перед народом, т. е. перед Думой, а не перед Царем. По существу, это означало «плавную» узурпация власти, а по своим последствиям было равносильно сложению с себя Царем, если можно так сказать, самодержавных полномочий, т. е. фактически - отречению.

Государь своеобразно решил вопрос о диктатуре, еще раз проявив свои незаурядные способности как государственного деятеля, безусловную политическую волю, государственный ум и умение тонко вести дело управления великой державой в условиях не просто политического давления, но политического шантажа. По этому поводу генерал-майор Спиридович пишет следующее: «В середине июня начали усиленно говорить о диктатуре в тылу. Все понимали, что в тылу большой хаос, что надо с ним покончить, поэтому и возникали мысли о диктатуре. Забывали одно - диктаторы не назначаются. Они появляются самостоятельно, берут власть в свои руки, не спрашивая никого, нравится им это или нет. Все разговоры прекратились после расширения некоторых прав Штюрмера как премьера. Пользы это не принесло. Большинство министров были настроены против него. Штюрмер постарел, плохо справлялся с бременем лежавшей на нем власти.

28 июня Государь принимал Совет Министров, причем подчеркнул свое милостивое отношение к Штюрмеру. На этом совещании был закрыт вопрос о диктаторе.

Вместо диктатуры на утверждение Государю 1-го июля принесли постановление Совета Министров «О возложении на председателя Совета Министров объединения мероприятий по снабжению армии и флота и организации тыла». Конечно, это было не под силу Штюрмеру».⁸²

Так заключает Спиридович, комментируя действия Государя. Однако, Спиридовичу можно возразить. Да, конечно, Штюрмер не мог справиться с возложенными на него обязанностями: и премьер-министра, и министра внутренних дел (назначен сразу после отстранения А. Н. Хвостова), и ответственного за продовольствие и снабжение тыла и армии, а затем еще и мин иностр. дел. Но легко при желании понять и логику Государя. Она не хитрая. Государь Николай II прекрасно понимал, что происходит в тылу, и чем это грозит государству. Понятно также и то, что в своей напряженной деятельности главные приоритеты он отводил не тылу, а армии. Все делалось для победы, которая уже была не за горами. И это Государь также отчетливо понимал. В игре против оппозиции ставка делалась на опережение. Во-первых, потому, что победа разом решила бы все вопросы. Они просто исчезли, как не существующие. Победа развязала бы руки Государю для решительных внутренних преобразований в государстве, победа вышибла бы из-под ног всех крикунов и паникеров какую бы то ни было почву. Ведь вся их мнимая значимость питалась трудностями военного времени. Серьезно и кардинально решить внутренние проблемы самодержавного Русского Государства без участия Божьего Помазанника было невозможно. Никакой диктатор или премьер не смог бы заменить Царя.

Но реальные помехи царскому делу возникали как раз из-за злоупотребления полномочиями власть предержащих чиновников. Скрытое противодействие устремлениям Царя и даже саботаж были налицо. Большинство министров и членов Думы не могли похвастаться чистотой совести по отношению к Монарху и Его Августейшей Супруге, с которой Царь составлял одно целое и по духу, и по мировоззрению, и по видению судеб Державы Российской, которые не мыслились ни Царем, ни Царицей в отрыве от коренных начал русской государственности. Деятельность лиц, облеченных доверием Государя, на министерских постах зачастую создавала только помехи для исполнения царской воли, либо уводила решение проблем в сторону от намеченного Царем пути. Эти люди действовали в духе и русле либеральных, западных реформ, пропитанных революционно-демократическими идеями, где все меньше места отводилось самодержавному началу. С деятельными, энергичными министрами можно было работать только под строгим контролем монарха и во взаимодействии с ним, как это было со Столыпиным и с Витте, пока они не начинали забирать власть более, нежели требовалось для осуществления их деятельности на отведенных им постах, пока их деятельность не вступала в противоречие не на словах, а на деле с самодержавным принципом правления.

Но осуществить такой полный контроль и взаимодействие Николай II не мог, пока не была достигнута победа. Он был всецело занят войной, армией. Доверить армию, как показал опыт первого периода войны, было некому. Поэтому в тот момент от чиновников требовалось, если не помогать, то хотя бы не мешать Государю. Но, как было уже сказано, в обществе остро чувствовался дефицит лояльности, должного уважения по отношению к царской власти. Отсюда, вследствие скрытого недовольства, проистекало либо вялое исполнение воли Государя, либо попытка взять на себя полномочия сверх меры, неразумная инициатива, оправдываемая благими намерениями. Но сколько было наломано дров, вследствие такого настроения. И все эти завалы власти - результат неразумной, самонадеянной политики чиновников - приходилось разгребать Государю. Здесь речь идет о тех, кто не стоял открыто в лагере противников Государя, кто считал себя верноподданным. Что же говорить о тех, кто осознанно сделал предательский выбор, сделавшись изменником, перешел в стан врагов.

Таким образом, сложилась парадоксальная ситуация. Вследствие того, что высокопоставленных государственных чиновников слишком часто заносило, Государю важно было в какой-то степени если не парализовать, то ограничить их деятельность, которая нередко шла вразрез с державной волей Государя. Достаточно вспомнить Джунковского, Самарина, Щербатова, Поливанова, Кривошеина, Хвостова и других, занимавших ключевые посты. В этом же ряду имя министра иностранных дел Сазонова, речь о котором пойдет ниже. Не мешать Царю, быть лояльным Царю и Царице, уважать и поддерживать их начинания - вот, что требовалось от чиновников. Если вы не можете остановить развитие революции, то не создавайте дополнительных препятствий и трудностей вашему Верховному Вождю.

«Преданных» слуг, умных, энергичных, образованных, готовых государственных деятелей, но не доверявших вполне Государю, было слишком много. Тогда как, по настоящему преданных слуг, веривших полностью и доверявших совершенно Государю - почти не было. А именно в такого рода людях так нуждался Николай II. Веры в него, в его предназначение как монарха, как Помазанника Божьего - вот чего так жаждал Государь, и чего так не доставало среди возможных кандидатов на посты министров и ответственных чиновников. В этом отношении Б. В. Штюрмер вполне устраивал Николая II, т. к. никогда бы не посмел интриговать за его спиной или ослушаться его воли, решиться на какой-то важный шаг без его ведома, наконец, он бы никогда не воткнул своему Царю нож в спину, как то произошло в духовном смысле среди многих военных и гражданских чинов, приближенных к Государю, а также среди его родственников.

3 июля 1916 г. Государь произвел перестановки в правительстве. В Ставку по его вызову прибыл премьер-министр Б. В. Штюрмер, который был назначен Царем на пост Министра иностранных дел вместо С. П. Сазонова (при этом полномочия министра внутренних дел были со Штюрмера сняты). Деятельность Сазонова давно не устраивала Государя. Министром внутренних дел был назначен сенатор Александр Хвостов (дядя Алексея Хвостова), занимавший до того пост министра юстиции. Министром юстиции назначен сенатор Макаров (бывший министром внутренних дел при Коковцове).

По поводу произведенных назначений А. И. Спиридович пишет следующее: «Государь считал, что в России министр иностранных дел должен быть лишь исполнителем воли Государя, который один руководит имперской политикой, один направляет ее. Так завещал ему отец Александр III. Государь Николай II уже давно был недоволен Сазоновым. Сазонов слишком много уделял внимания союзным державам и слишком любил угождать им. Это и не нравилось. Государь был самым верным другом союзников, но он не допускал, чтобы его министр был впереди его. Иностранная политика - это дело монарха. Он один ответственен перед Россией и историй.

К тому же Сазонов слишком усердно принял сторону общественности и прогрессивного блока. Его истерическое, неприличное поведение в июле и августе 1915 года было не забыто. Таких вещей Государь не забывал. [Речь идет о реакции Сазонова в ответ на решение Государя лично встать во главе Армии. Сазонов был одним из тех, кто крайне негативно отнесся к этой идее, открыто критиковал ее в обществе и активно пытался отговорить Государя - Ю.Р.] Государь лучше, чем кто-либо знал и понимал все достоинства и недостатки Сазонова. Последней каплей, переполнившей чашу терпения Государя, был вопрос о даровании Польше конституции.

Сазонов, заискивавший с поляками, 16 июня представил Государю проект этой конституции. Государь велел обсудить этот вопрос в Совете Министров, который постановил, что дарование конституции полякам в данный момент несвоевременно. Этот факт и решил окончательно отстранение Сазонова.

Новое назначение Штюрмера произвело сенсацию в обществе и среди дипломатического мира. Сплетники приписали это назначение проискам немецкой партии при дворе, Царице и Распутину».⁸³

Однако сам Григорий Ефимович весьма скептически относился к новому назначению Штюрмера, и в разговоре с Анной Александровной Вырубовой предсказал скорый конец его политической карьеры: «С этим ему будет конец, крышка».⁸⁴

Ссылки:

8. К вопросу о назначении министров.

Премьер-министр П. А. Столыпин и старец Григорий.

50. Ольденбург С. С. Царствование Императора Николая II, репринт. М: Феникс, 1992. С. 72.

51. Ольденбург С. С. Царствование Императора Николая II, репринт. М: Феникс, 1992. С. 75-76.

52. Ольденбург С. С. Царствование Императора Николая II, репринт. М: Феникс, 1992. С. 53.

53. Баронесса София Буксгевден Венценосная мученица, М: Русский хронограф, 2006. С. 182-183.

54. Андроников М. Бутафорская реформа. М: Родина, №11, 1990. С. 19.

55. А. С. Пушкин Путешествие из Москвы в Петербург// текст: Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в 17 т. М: 1996.- Т.11.- С.243-267// http://www.rvb.ru/pushkin/01text/07criticism/02misc/1050.htm.

56. Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М. Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 165.

57. Андроников М. Бутафорская реформа. М: Родина, №11, 1990. С. 19.

58. Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М. Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 166.

59. Там же. С. 166.

60. Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М. Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 167.

61. Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 168.

62. Коковцов В. Н. Из моего прошлого. Минск: Харвест, 2004. С. 441-442.

63. Материалы Чрезвычайной Следственной Комиссии, приобретенные М. Л. Растроповичем на аукционе Сотбис (Лондон, 1995 г.); цит. по: Радзинский Э. Распутин: жизнь и смерть. М: Вагриус, 2001. С. 168.

Премьер-министр В. Н. Коковцов, И. Л. Горемыкин, П. Барк и старец Григорий.

64. Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: Родник, 1996. С. 141

Война. Россия на переломе (годы 1914-1916).

65. ГАРФ, ф. 5881, оп. 1, д. 367, л. 10.

66. Н. А. Соколов. Предварительное следствие. 1919-1922 гг. Российский Архив. Т. VIII.. М: Студия «ТРИТЭ» Никиты Михалкова, 1998. С. 182-183.

67. Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: Родник, 1996. С. 146

68. Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: Родник, 1996. С. 152-153

69. Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: Родник, 1996. С. 154-155

70. Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: Родник, 1996. С. 156-159

Назначение А. Н. Хвостова (годы 1915 -1916).

71. ГАРФ, фонд 623, оп. 1, ед. хр. № 27.

72. Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: Родник, 1996. С. 245-248.

73. Платонов О. А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: Родник, 1996. С. 250-252.

74. Записная книжка Императрицы Александры Федоровны с копиями телеграмм, писем Григория Распутина. С. 21; ГАРФ, ф. 640, оп. 1, ед. хр. 323.

75. Верная Богу, Царю и Отечеству. С-Пб: Царское Дело, 2005. С. 109-110.

76. Платонов О.А. Терновый венец России. Николай II в секретной переписке. М: «Родник», 1996. С. 381.

77. Верная Богу, Царю и Отечеству. С-Пб: Царское Дело, 2005. С. 126.

Назначение Б. В. Штюрмера (год 1916).

78. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 258-259.

79. Верная Богу, Царю и Отечеству. С-Пб: Царское Дело, 2005. С. 108.

80. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 294-295.

81. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 295.

Вопрос о диктатуре. Смещение мин. ин. дел Сазонова и новое назначение Штюрмера (год 1916).

82. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 329-330.

83. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 331.

84. Спиридович А. И. Великая война и Февральская революция. Минск: Харвест, 2004. С. 332.