Мистика и культура

Противостояние христианства и гностицизма в культуре. Введение

Раздел 1. Искусство и мистика. Аскетика и музыкальная культура

Раздел 1. А.Н. Скрябин - композитор или религиозный мистик?

Раздел 1. Мистический смысл повести А.С.Пушкина «Пиковая дама»

 

Митрополиту Иоанну (Венланду), Петру Аркадьевичу Столыпину 

и Екатерине Фок -

 потомкам рода Лермонтовых посвящается

 

«Полную противоположность лику составляет личина. Первоначальное значение этого слова есть маска, - лярва, чем отличается нечто подобное лицу, похожее на лицо, выдающее себя за лицо, принимаемое за таковое, но пустое внутри как в смысле физической вещественности, так и в смысле метафизической субстанциональности. Характерно, что слово larva получило у римлян значение астрального трупа, «пустого» - inanis, бессубстанционального клише, оставляющегося от умершего, то есть темной, безличной вампирической силы, ищущей себе для поддержки сил и оживления свежей крови и живого лица, которое эта астральная маска могла бы облечь, присосавшись и выдавая это лицо за свою сущность».

(свящ. П. Флоренский. «Иконостас»)

 

 

Драма Лермонтова как миф

Драма Лермонтова «Маскарад» всегда вызывает у зрителя недоумение: сознание его находится в странном противоречии. С одной стороны, - герои драмы носят реальные имена, костюмы своей эпохи, титулы того времени; и действие также происходит в обычных, ничем непримечательных условиях и местах (это залы, комнаты и т.д.), но, с другой стороны, - за всей этой исторической и сценической конкретностью чувствуется какая-то сверхреальность, - уж слишком ирреальны, фантастичны герои Лермонтова. Кажется, что они из очень знакомого, но все же далекого для нас мира, в котором мы уже однажды побывали. Каждый смотрящий драму бессознательно ощущает, что она захватывает его (а почему, - понять не может), чувствует, что это о нем (о чем-то очень важном в нем самом), но все-таки этот фантастический, загадочный мир, хотя и кажется до боли знакомым, - остается неузнанным, - и зритель, чтобы снять внутреннее напряжение, вызванное просмотром драмы, и отмахнуться от назойливого вопроса: «Где же я это видел?» - говорит себе: «Так в жизни не бывает (и здесь зритель прав), это вымысел (а здесь зритель ошибается), миф (а вот здесь зритель, сам того не ведая, - попадает в самую точку)».

Да, зритель прав - так не бывает в эмпирически наблюдаемой действительности, но, однако, это не вымысел - все, о чем рассказывает драма, происходит в метафизических глубинах души человека. Драма насквозь мистична - она, скорее, есть сон, миф, полный загадочных символов, чем произведение для театра. Это вечная драма, которая совершается в душе падшего человека - и потому она так волнует и напрягает сознание, что ее испытывает каждый человек в своей жизни. Гений переживает эту драму гораздо ярче, сильнее, чем обычный человек - он воочию зрит метафизическую глубину души и воплощает ее в ярких поэтических образах и символах. По совершающимся на этой глубине изменениям, он задолго до их появления в жизни, предсказывает характер и последствия этих изменений. Творчество гениального поэта сродни пророческому служению. Загадочными символами и образами он, также как и пророк, шифрует смысл увиденного.

В творческом порыве поэт погружается на такую сверхразумную глубину души, в которую можно войти, только отказавшись от рационального осмысления. Поэтому поэт как бы не очень понимает то, что созерцает на этой глубине, - он не осмысливает того, что видит, но интуитивно схватывает общий смысл увиденного. Творчество его сродни мифотворчеству. Творит он, созерцая глубину человеческой души, но доступна она в свою эпоху бывает только святым и гениям. Время делает эту глубину доступной и для обычных людей, и тогда эта глубина поддается осмыслению, - о ней можно уже рассказать в рациональных категориях.

Драма Лермонтова «Маскарад» есть миф о грехопадении, воплощеный в театральную драму. Это есть откровение гения, тайнозрителя метафизических глубин души падшего человека о тайнах этой души. Постараемся разгадать загадочную символику драмы-мифа.

 

Метафизическая сущность маски

Само название драмы, - «Маскарад» - есть точное определение сущности метафизической драмы, происходящей в душе падшего человека. Зрение такого человека повреждено и искривлено - он все видит в тусклом лунном свете (в отраженном свете), где правое и левое спутано, как в зеркале, а изображение перевернуто, как в линзе. Такой человек не может погрузиться в животворную глубину жизни, потому что от этой глубины его отделяет маска, которую он добровольно надевает на себя. Такой человек не знает жизни в ее сокровенной глубине, а знает только ее поверхность, - ее суррогаты, ее маски. Поэтому для него жизнь - это род театра, игра [1], в которой он хочет ухватить свой куш. Но эта мертвая маска жизни, жизнь-игра творится по строгим правилам - она допускает к своему игральному столу такие же мертвые маски, как и она сама - поэтому такая «жизнь» - есть постоянное ношение маски, бесконечный калейдоскоп масок - маскарад. Каждая жизненная ситуация требует своей маски - такая жизнь это мастерство масколудства (машкарования - ряжения и ношения масок). Но за бесконечной сменой масок человек не может увидеть себя истинного - на пути к истине стоит маска. Маска безжизненна, мертва, но, чтобы быть похожей на жизнь - она разукрашивает себя под жизнь, создает иллюзию жизни, изображает из себя жизнь, не являясь ей по существу - маскируется под жизнь. Смотря на эту красивую картинку жизни, автопортрет собственной работы, человек бывает удовлетворен и успокоен: «Я хорош». А если что-то ему не нравится в его автопортрете-маске, то в ней очень легко сделать соответствующие исправления - достаточно только взять поярче краску и нанести ее на маску, или разбить надоевшую маску и заменить ее новой - жизнь ведь требует новизны впечатлений. Но эта красота и новизна обманчивы, ибо это красота и новизна мертвенны. Она закрывает от человека его истинную красоту - хранящийся (то есть схороненный) под спудом этой маски образ Божий, семя истинной жизни, Божье слово о нем, - Премудрость Божию, воплощающуюся в человеке. Человек - есть благословенный сосуд этой Премудрости, храм, живущего в нем Духа; но маска не дает человеку познать себя в этом истинном предназначении - она, как могильный камень, придавливает и удушает семя жизни в человеке, не давая ему взойти в нем [2].

Человек так и остается бесплодной почвой, прахом, землей без семени и только. Все силы жизни и все время, отпущенное человеку, уходит на масколудство - мертвая маска поглощает, как вампир, все жизненные соки человека, хранящиеся в его семени жизни - семя теряет силу, необходимую для роста, и гибнет.

Маска - это искусственный, фиктивный внутренний мир; она есть лишь застывший слепок бытия, она не может развиваться и расти, как растет все живое - она мертва, поэтому она ограничивает истинную жизнь. Она - есть человеческая ограниченность. Человек, носящий маску, не знает бесконечности жизни: он знает жизнь не целостно (в ее бесконечности), а ограниченно (в ее застывших фрагментах-масках). В этой искусственной ограниченности и самоизоляции от органической (развивающейся) жизни - в душе (а позже и в теле) возникают сначала застойные явления, а затем и энергетическое истощение (энтропия).

Внутренняя и социальная маска, по существу своему, являются психологическими стереотипами, которые с одной стороны, - охраняют живой душевный процесс, а с другой, - этот же самый процесс, если цикл созревания завершен и уже требуется начать иной цикл, удушают.

Отношение человека к другим людям, к миру (его внешняя жизнь) - всегда есть проекция во вне его внутренней жизни. Если человек внутри себя создает искусственный, фиктивный мир - то и вокруг себя он создаст точно такой же мир. Отсюда искусственный, неорганичный характер нашей цивилизации. Если человек внутри самого себя разделен на враждующие между собой части, если в результате этой вражды он убивает себя как личность, то эта вражда и истребление (убийство) непреложно будут перенесены и во вне.

Маска красива, но коварна - вдвойне коварна, ибо за собой скрывает не только образ Божий, но прячет и тьму человека. Золото маски непроницаемо - блеск его слепит глаза, диавол, нарисовавший маску, льстит человеку, изображая его с нимбом, чтобы за непроницаемым золотом маски свить себе удобное гнездо - поселиться в человеке и украсть у него энергию семени, купить у него душу за безделушки, обольстить его призрачным светом и погубить. Больше всего на свете диавол боится того, что с него сорвут эту маску и обнаружат спрятанное им семя Божье, ибо тогда человек начнет выращивать это семя - и засветится не призрачным светом, а истинным. Диаволу невозможно будет оставаться в человеке, потому что свет этот нестерпим для него.

И вот в драме Лермонтова мы видим этот нескончаемый хоровод масок. Внешне действие носит характер блестящего бала - это сплошной бал, но бал, которым правит сатана. Это веселая игра, пир жизни, но горький пир, пир во время духовной чумы, ибо на этом пиру человек съедает самого себя. В этом внешнем веселье чувствуется какой-то истерический надрыв, бессознательное предчувствие надвигающейся катастрофы, расплаты за паразитическую, беспечную жизнь. За внешней веселостью и блеском разукрашенных масок просматривается томление падшей души - метафизическая тоска ее по своему истинному образу.

Придирчивый читатель, наверное, усмехнется и подумает: «Автор навязывает Лермонтову то, чего у него и в помине нет. Зачем же все обращать внутрь человека? У Пушкина все внутри происходит, у Лермонтова, так и Гоголя можно все действие внутрь перевести - это натяжка». Чтобы у придирчивого читателя не было сомнений, скажу ему: «У Гоголя тоже все внутри происходит. Только, если Пушкин и Лермонтов это делали не вполне осознанно, то Гоголь прямо заявлял об этом. В «Развязке Ревизора» он писал: «Всмотритесь-ка пристально в этот город, который был выведен в пьесе! Все до единого согласны, что этакого города нет во всей России: не слыхано, чтобы где были у нас чиновники все до единого такие уроды: хоть два, хоть три бывает честных, а здесь ни одного. Словом, такого города нет. Не так ли? Ну а что если это наш же душевный город и сидит он у всякого из нас? ... На место пустых разглагольствований о себе и похвальбы собой да побывать теперь же в безобразном душевном нашем городе, который в несколько раз хуже всякого другого города, - в котором бесчинствуют наши страсти, как безобразные чиновники, воруя казну собственной души нашей» [3]! Что так волнует нас в Достоевском, почему так поражает и уязвляет душу? - там узнаем мы свои персонифицированные страсти, изуродованный мир своей души. Так что это общее свойство великих писателей.

 

Метафизическая сущность персонажей

Если мы представим, что герои драмы - это персонифицированные архетипы сознания, то нам откроется подлинный смысл драмы и подлинная сущность персонажей. Место действия - душа падшего человека, ее метафизические глубины. Это драма внутренне распавшегося, разделенного в пластах своего сознания человека, который утерял свою целостность (целомудрие) и не знает себя в этой целостности, принимая за самого себя только часть своего сознания. Эти части, встречаясь друг с другом, враждуют, потому что каждая часть сознания стремится к абсолютному обладанию человеком. Но «царство, разделившееся само в себе, опустеет» (Мф.12,25); раздробленные части единого семени не могут дать всхода, сознание угасает - и человек в этой разделенности гибнет.

Три главных героя драмы: Арбенин, Звездич и Неизвестный - это персонификации разделенных и враждующих между собой ипостасей тройственной мужской природы - это разрозненные части онтологически единой, но в падшем человеке распавшейся души. Арбенин - это слепая воля, узурпировавшая власть в этой душе, страстное, ревнивое и безумное сердце. Уж очень Арбенин напоминает известный персонаж Шекспира - Отелло. Даже и сюжетная линия  в ключевой завязке совпадает - у Шекспира подброшенный платок, а у Лермонтова оброненный браслет являются предметами, которые провоцируют безумную ревность, приведшую к трагической гибели невиновных жен персонажей. В фамилии Арбенин (Арабенин), а арабами (арапами) во времена Лермонтова называли африканцев, Лермонтов бессознательно шифрует это сходство. Неизвестный - это мстительный разум, голое рацио, но так как в падшем человеке целостный разум раздваивается (в результате двоедушной жизни), то Лepмонтов, кроме голого рацио, рацио-обличителя, вводит еще и рацио-искусителя (Казарин). Казарин - это скептический ум (рассудок), для которого нет ничего святого (абсолютного), ум, который все подвергает сомнению и опошлению. Звездич - это слепое безвольное желание, животный, телесный эгоизм, перерастающий в безумное честолюбие. В его фамилии зашифрован символ - звезда. Это символ человека, - человеческих желаний (пяти чувств). У Лермонтова Звездич нигде не назван по имени - этим Лермонтов показывает, что у него не сформировано личностное начало. Неизвестный тоже не имеет имени, но он, в отличие от Звездича, утерял это начало, поэтому-то он и Неизвестный, что неизвестно его имя. Звездич военный - это тоже не случайно, потому что военный не имеет свободы выбора, он подчиняется командам свыше, а это свойство низшей, чувственной природы в человеке.

Нина - это найденный и утерянный образ Божий в человеке, ангел Божественной Премудрости [4]. Нина - это уменьшительное имя, истинное ее имя - Анастасия, по-гречески оно означает - воскресение. Так ее называет один из персонажей - Петров. Не случайно, что второстепенный персонаж, только однажды появляющийся в драме и имеющий одну единственную реплику, назван вдруг по фамилии, среди таких же второстепенных персонажей безлично названных Лермонтовым: 1-й гость, 2-й гость, дама и т.д. Петров - это зашифрованное имя апостола, который первым назвал Спасителя сыном Божиим. Здесь он как бы обнаруживает истинное имя Нины - Настасья, называя ее еще, кроме того, и Павловной, где звучит имя и второго апостола, - апостола мудрости. Характерно, что это именно эпизодический персонаж, ибо в жизни души падшего человека появление апостола - это эпизод.

Женская природа сознания представлена двумя персонажами - второй персонаж это баронесса Штраль - она есть премудрость земная (Афродита Пандемос), в контексте драмы проявляется как заблудившийся здравый смысл. Ее фамилия (Штраль) созвучна с именем аккадской богини Иштар. И это не натяжка - Лермонтов необыкновенно чувствителен к языковым ассоциациям, он гений таких неосознанных связей - четыре общих буквы в именах из шести букв не оставляют сомнения в том, что эта ассоциативная связь возникает у него не случайна. Лермонтов прекрасно знал, кто такая Иштар. Это богиня плодородия, плотской любви, богиня распри и войны. Она считалась покровительницей гетер и проституток. И понятно, какое отношение эта покровительница гетер имеет к Штраль, поведение которой напоминает поведение гетеры. Фамилия баронессы немецкая, она замужем за немцем - в ассоциативном ряду человека того времени это означает, - за чертом. В именах и ассоциациях Лермонтов необыкновенно точен. Имена являются у него своеобразными криптограммами, в которых сокрыт главный смысл, мотивирующий поведение персонажа.

Однако при таком множестве героев, есть все же центральный персонаж - Арбенин. Все остальные герои являются как бы персонифицированными частями его души, хотя в то же время он является и персонифицированной волей. Такой художественный прием позволяет Лермонтову средствам театрального действа показать те сложные процессы, которые происходят в душе человека.

Драма начинается сценой карточной игры. Внутренняя жизнь падшего человека по характеру отношения к миру есть азартная игра, где распавшиеся части сознания хотят ухватить с карточного стола (стола «жизни») крупный выигрыш. Девиз этой игры известен: «Будем есть и пить, ибо завтра умрем» (Ис.22,13). Игра азартна, она затягивает человека, только начни: проиграешь - захочешь отыграться, выиграешь - прельстишься легкостью добычи. Только начни - и ты в сетях диавола. Игра лукава - в ней выигрывает тот, кто больше умеет лукавить, кто умеет гнуться и жульничать - садясь за этот стол, про совесть надо забыть. Честолюбию за этим столом делать нечего, необузданное желание, играющее «ва-банк», как князь Звездич, уходит из-за стола ни с чем. Выигрывает здесь холодный расчет или жесткая воля.

Но больше всех выигрывает тот, кто не садится за стол, а стоит рядом со столом, в тени и ссужает деньгами под проценты (это Шприх), под ничтожные проценты (это ничтожное место в душе), ибо расплачиваться в такой игре приходится самой дорогой «монетой», - душой. Но с точки зрения падшего человека душа ничтожна, никчемна, эфемерна (есть ли она вообще?) - и если за нее дают не эфемерное, а ощутимое на вес золото, как не согласиться, ведь отпущенное время уходит, звонок может прозвонить в любую минуту, - надо успеть насладиться жизнью, а для этого надо золото, много золота. Но бес, как известно, платит черепками, а Шприх это и есть бес, приютившийся в темном месте души человека. Лермонтов намекает на это несколько раз по ходу пьесы, называя устами различных персонажей его то чертом, то бесом. Казарин говорит о нем: «Пусть будет хоть сам черт!.. да человек он нужный». В другой раз, когда Шприх приносит Казарину последнюю светскую сплетню, Казарин прямо говорит о нем: «Бес вечно тут как тут». Казарин (критический рассудок) вообще у Лермонтова персонаж, который говорит обо всех разоблачающую правду - и в данном случае сказана правда, которая скрывается. Шприх - фамилия немецкая, хотя и неизвестно какой он национальности. Казарин говорит о нем:

«Какой он нации, сказать не знаю смело:

На всех языках говорит,

Верней всего, что жид».

В русском фольклоре этого времени черт - это почти всегда немец во фраке с длинными фалдами, немец и черт - там слова синонимы. Этот ассоциативный ряд бессознательно отложился в душе Лермонтова и поэтому он дает ему немецкую фамилию. Сама фамилия Шприх при неясном произношении звучит как штрих, или, во всяком случае, вызывает подобную ассоциацию, а штрих - это черта (ограниченность), то есть черт.

 

Метафизическая сущность игры

Арбенин (воля) когда-то был страстно увлечен игрой; от этого пагубного увлечения его спасла любовь - он полюбил Премудрость отдал ей все свое время и начал ее взращивать в себе. Он оставил игру и «позабыл товарищей своих». Душа его вкушала сладость целомудренной жизни (теперь он даже не ездит по балам, не только к любовницам, как бывало прежде). Однако заснувшая, но еще не умерщвленная страсть требует пищи, она напоминает иногда о себе - и Арбенин едет, как ему кажется, просто так, взглянуть на игру. Но как только он появляется в игральной комнате - так тут  же к нему подскакивает Шприх: «столько я о вас слыхал того-сего, что познакомиться давно желаю». Душа Apбенина в целомудренной жизни очистилась немного от прежней грязи и приобрела зачатки метафизического зрения. Арбенин сразу заподозрил что-то неладное:

«Он мне не нравится... видал я много рож,

А этакой не выдумать нарочно;

Улыбка злобная, глаза... стеклярус точно,

Взглянутъ - не человек - а с чертом не похож».

Он понял, что перед ним не человек, но все же не сумел увидеть его истинную личину («а с чертом не похож»). Бес мастер рядиться - маскарадная жизнь это его стихия: удобная маска, всегда такая, которая приятна и лестна партнеру по разговору, услужливо скроет его и поможет войти в душу жертвы. Шприх всегда действует этим способом. Казарин, представляя его Арбенину, говорит о нем:

«...с безбожником - безбожник,

С святошей - езуит, меж нами злой картежник,

А с честными людьми - пречестный человек».

Шприх вездесущ, «со всеми он знаком, везде ему есть дело, все помнит, знает все» - он всегда появляется там, где появляется возможность поживиться, возможность уловить чью-то душу.

Арбенин чуть было не узнал, кто такой Шприх на самом деле. Казарин точно знает, кто такой Шприх, он единственный персонаж, который несколько раз называет Шприха бесом. Но это знание у него не от чистоты души, а от ее порочности, оттого, что он уже давно сошелся со Шприхом и продал ему свою душу. В нем есть что-то мефистофельское, ироническое, насмешливое - он и сам почти, что бес, бес-соблазнитель - это он соблазняет Арбенина, склоняя его к карточной игре. Сама его фамилия является своеобразным, бессознательным шифром. Согласные «К» и «Х» очень близки по звучанию - Казарин это Хазарин (хазары исповедывали иудейский закон). Казарин - это иудей, то есть та часть души, которая не принимает Христа. Это скептик-рассудок, который все подвергает сомнению и опошлению. Это порочная, безвольная, проданная диаволу, неспособная, противостоять соблазнам часть души, та часть, которая уже стала бесовской. Он действует почти как воплощенный бес, поэтому Шприх и говорит ему, когда он приходит соблазнить Арбенина карточной игрой: «Мы сладим дружно». А Казарин говорит про Шприха, знакомя его с Арбениным (характерно, что именно он это делает, тут чувствуется незримый сговор): «да человек он нужный... ты его полюбишь, я уверен». Так может говорить только тот, кто сам испытывает такие чувства к Шприху и кто сам нуждается в его услугах. Но Арбенин еще не утерял своего целомудрия, он понимает - то, что ему в качестве портрета Шприха хочет преподнести Казарин есть лишь маска, разукрашенная лярва; он чувствует скрывающуюся под этой маской нечистоту (нечистого). «Портрет хорош, - оригинал-то скверен!» - отвечает он Казарину на предложение полюбить Шприха.

И вот среди игроков Арбенин видит проигравшегося князя Звездича (то есть он видит свое желание поиграть). Он знает, что такое игра и какова цена выигрыша: «Но чтобы здесь выигрывать решиться, - наставляет он князя, -

Вам надо кинуть все: родных, друзей и честь,

Вам надо испытать, ощупать беспристрастно

Свои способности и душу по частям

Их разобрать, привыкнуть ясно

Читать на лицах чуть знакомых вам

Все побужденья мысли, - годы

Употребить на упражненья рук

Все презирать: закон людей, закон природы.

 День думать ночь играть, от мук не знать свободы».

Князь (слепое желание) в растерянности, но, несмотря на такое наставление Арбенина (воли), все же решается сесть за игру. И тут, как говорится, бес дернул за руку Арбенина: «Погодите, - говорит он князю, - я сяду вместо вас. И если б.. (останавливается - пишет Лермонтов) То...(смотрит на князя пристально и переменив тон - отмечает эту перемену в Арбенине Лермонтов) говорит князю, - Дайте мне на счастье руку смело, а остальное уж не ваше дело!» - подходит к столу и садится за игру. Мы видим, как Арбенин несколько раз останавливается, перед тем как сесть за стол - это очень важно для понимания того, что с ним сейчас происходит. Арбенин знает, что такое игра, знает ее жестокое правило: садящийся за стол должен продать душу - и это несколько раз останавливает его. Но бес лукав - он внушает ему, что он совершает благородный поступок, спасает жизнь [5] проигравшегося князя. Однако это всего лишь маска, красивая маска, под которой бес хочет пробраться в душу Арбенина. Он и сам потом признается в истинной причине, побудившей его сесть за карточный стол. На признательное излияние чувств князя: «Большую жертву вы мне сделали», - Арбенин отвечает: «Ничуть. Я рад был случаю, что б кровь привесть в волненье, тревогою опять наполнить ум и грудь». Вот она истинная причина - это неутихшая страсть к игре. На самом деле он оживляет засохшую страсть, пестует свое безумное желание. Очень интересно, что Арбенин перед тем, как сесть за стол просит Звездича дать ему руку. Рукопожатие в данном случае - это передача беса желания от Звездича к Арбенину. Казарин (воплощенный порок) видит, что в это время происходит с Арбениным, - его, опытного игрока не обманешь:

«Женился и богат, стал человек солидный,

Глядит ягненком, - а право, тот же зверь...

Мне скажут: можно отучиться,

Натуру победить. - Дурак, кто говорит;

Пусть ангелом и притворится,

Да черт-то все в душе сидит».

Шприх потирает руки, он увидел мастера, - виртуоза страсти. «Видно, что мастер», - говорит он в это время, ведь это обещает ему большие барыши, проценты с души, а то и всю душу -потерянная было для него душа снова попала в сети, хотя о том и не подозревает. Недаром один из игроков называет здесь Арбенина «Ванькой Каином» (у Лермонтова ничего случайного не бывает) - это начало метафизического убийства, убийства в себе чистоты, Премудрости, целомудрия. Арбенин выиграл, но вспомним, что он говорил о том, кто здесь выигрывает - и вот все это произошло в глубинах его духа. Выигрыш дорого ему достался, пришлось заплатить душой - душа его запятнана и образ Божий в ней растоптан. Кровь его приведена в волненье, ум и сердце наполнились тревогой - яд ненасытной страсти отравил сердце и замутил разум - теперь он уже не способен отличить добро от зла, сознание пошло блудными путями. Одна удовлетворенная страсть (здесь только начни) влечет за собой и другую - и вот Арбенин, после женитьбы не ездивший по балам, ибо стяжание Премудрости требует аскетической жизни - теперь вдруг говорит князю:

«Рассеяться б и вам и мне нехудо.

Ведь нынче праздники и, верно, маскерад...

 Поедемте?»

 

Сущность маскарада в контексте развития страстей

Игра в карты сродни маскараду, здесь надо лукавить, одевать на себя маски - и вот надетая для игры маска, влечет уж в маскарад, - в маскарад светской жизни, на парад мертвых масок. До того момента, как Арбенин сел за карточный стол, он видел маски и умел под маской обнаружить истинный образ, от маски у него было инстинктивное отталкивание, а теперь его вдруг понесло к маскам - в маскарад. Шприх доволен, он не ожидал такого быстрого падения, но теперь вдруг появилась возможность проникнуть в душу своего «подопечного». «С Арбениным сойтиться я хочу» - говорит он, когда Арбенин с князем покидают игорный зал, устремляясь в маскарад. Он готов тут же устремиться зa ними, но бec еще и чревоугодник - ему трудно справиться с искушением пообедать за чужой счет, правда не без пользы для основного дела, - за столом он собирается навести кое-какие справки об Арбенине.

Нельзя дурными средствами делать благие дела, ибо зло развивается по собственным законам, оно обладает инерцией выбранного направления - один дурной поступок неизбежно влечет за собой целый ряд недобрых дел, - образуется порочный круг, из которого уже невозможно выбраться без перемены направления (без раскаяния). Вступая в жизнь-игру, человек вынужден принять безнравственные правила этой игры. Зло, посеянное в душе человека, быстро, как сорняк среди культурных растений, дает всходы и забивает посеянное добро. Сорняк растет быстрее культурных растений. Зло растет само по себе, по закону необходимости, добро требует культивации (культа, культуры), его выращивание требует усилий со стороны человека, подвига - добро творится в свободе. Вступая на путь зла, человек теряет свободу и подчиняется необходимости развития и умножения зла. Поэтому попытка оправдать порочное дело благим мотивом - это всегда хитрая дьявольская уловка нашей тьмы. На примере Арбенина Лермонтов показывает действие этого закона.

Маскарад поначалу разочаровывает Арбенина, игра масок в нем была уже почти изжита - и она не производит такого волнения в крови, какое произвела в нем карточная игра. Но через князя Звездича (через свое желание) он постепенно втягивается и в маскарадную игру. Он начинает наставлять князя, который посмел ему возразить едким, отрезвляющим и разоблачающим его тайные намерения замечанием: «Все маски глупые...

Арбенин:

маски глупой нет:

Молчит... таинственна, заговорит... так мило

Вы можете придать ее словам

Улыбку, взор, какие вам угодно...»

Таким способом Арбенин учит князя искусству воображения, фантазирования [6] - он учит его создавать под маской фантом, чтобы этим разжечь свое желание. Ведь, чем хороша маска, - как бы говорит он, - а тем, что под маской можно вообразить, что угодно - «графиню», «княжну», «Диану», «Венеру». Воображение - это способ разжечь свое желание. В такой дьявольской игре воображения одна маска легко заменяется другой, ибо совершенно все разно под какой маской воображать себе графиню. Арбенин знает эти тонкости игры воображения - в ответ на вопрос князя, где отыскать потерянную маску, он отвечает:

«Любую подцепите;

Здесь много их - искать недалеко!

Князь:

Но если не она? -

Арбенин:

...что за беда?.. Вообразите...»

Здесь Лермонтов вскрывает самую суть этой дьявольской игры в маски. Маска не дает увидеть правду, - она задает работу воображению, а воображение порождает иллюзию, которая становится как бы второй маской, но оживленной воображением, так сказать, «душой» мертвой маски, ее фантомом. Мертвая маска оживает, но животворную энергию эта лярва похищает из благодатного источника, с которым человек связан через образ Божий в нем. Эта игра воображения будоражит кровь, производя приятное возбуждение в теле - род наркотического опьянения. Но очень скоро наступает отрезвление, с «похмелья» болит голова - тело томится и снова требует «наркотика» - человек снова опьяняет себя восторгом воображения - ум его помутняется - и он теряет способность видеть духовные реалии в истинном свете - их заслоняют фантомы, вскормленные его воображением. Теперь уже человек не может ориентироваться в этом метафизическом пространстве - он неизбежно попадает в ловко расставленные дьявольские сети и погибает. Опьянение восторгом воображения приводит к духовной слепоте.

И вот князь Звездич (желание) уже захвачен этой игрой воображения - воображение живо рисует под маской прекрасный образ. Но в этой игре нельзя рассчитывать на свое зрение (на логически убедительную, внешнюю связь всей поступающей для ориентирования в этом пространстве информации) - князь обманывается (а вместе с ним и Арбенин) - под маской совсем другая: не та, которую лелеяло воображение, и не та, на которую указывали внешние признаки (браслет). Под маской оказалось не Небесная Премудрость, а земная - желание искало целомудрия, а нашло под маской разврат; алкало целостности, а нашло лишь разрозненые остатки здравого смысла.

Баронесса Штраль (земной рассудок, поврежденный здравый смысл) скрывается под маской. Жизнь-маскарад привычна для нее, интрига - это ее стихия. Маска, надетая на лицо - это способ скрыть себя, не дать узнать какова ты на самом деле. Здравый смысл в падшем человеке всегда в маске - он блудник(ца), в падшем человеке он служит его страстям и потому ему надо маскировать эти страсти, облекать их в маску благородных порывов. Баронесса произносит громкие слова о любви, но настоящая любовь требует искренности, открытости она не терпит масок - эти слова лишь маскировка грубой похоти. На самом деле, это светская интрижка, ведь при малейшей опасности светской огласки баронесса отказывается от своей «любви». И вот здравый смысл (баронесса) вместо того, чтобы распутывать нить беспутной жизни - еще больше запутывает ее, ввергает всех окружающих в обман-неразбериху, выдавая чужой браслет (браслет Премудрости) за свой. Желание, обманутое словами любви, ввергается в духовный разврат - оно начинает волочиться за блудным здравым смыслом, который разжигает в нем блудную похоть и страсть честолюбия. Такое бесплодное фантазирование, порождая ложную идею-фантом, постепенно порабощает человека. Он подчиняет свою жизнь этой ложной идее, - и идея начинает в нем воплощаться. Он становится носителем этой ложной идеи, ее живым свидетелем. Но так как идея эта ложная, то он свидетельствует о лжи. Ложь же приводит к разрушению и самоистреблению.

Фантазмы начинаются от безделья - у людей живущих праздной, безответственной жизнью (на паразитическом балу жизни). Жертвой фантазий становятся люди, оторванные от органических основ жизни. Эта болезнь возникает у тех, кто живет искусственной внутренней жизнью - масколудством. Внутреннее масколудство отсекает человека от его «земли» (почвы), ибо эта почва закрыта маской. Человек не знает своей почвы, и даже не хочет ее знать, потому что труд по ее возделыванию связан с грязью. Масколудство - это возможность избежать этого грязного труда, ведь гораздо легче изобразить что-то на маске, чем сделать это внутри себя. Но не только «земля» человека закрыта от него маской - маской закрыто и «небо». Масколудство совершенно отрывает человека от своих корней, земных и небесных - он вырывается из органических основ жизни, в которых совершается внутреннее развитие и становление человека. Земля - это органический уклад народной, семейной и государственной жизни. Небо - это жизнь в Боге.

Лишив себя органической связи с небом и землей, человек как бы повисает между ними, - в воздухе, где и становится добычей воздушного князя. Здесь носятся обольстительные идеи-иллюзии, которые не имеют корня в истинном бытии, ни на небе, ни на земле. Оторвавшись от корней, человек уже совершенно не способен им противостоять - они поселяются в искаженном сознании человека. Не смотря на свою сознательную изолированность от основ бытия, человек все же сверхсознательно остается связанным с ним через наличие в нем образа Божия, поэтому беспочвенные идеи-иллюзии, через паразитирование на древе жизни, получают как бы некое подобие воплощения (призрачность). Это есть внутренний вампиризм, истощающий самые сокровенные силы человека и приводящий его к саморазрушению.

В разгар маскарада, то есть на пике накала страстей, перед Арбениным (страстной волей) неожиданно является Неизвестный (его собственный разум) - так всегда бывает в критических ситуациях. Арбенин не узнает свой разум. Еще в юности Арбенин предал свой разум, отделил его от себя, - в результате чего произошло расщепление целостности сознания. Это род шизофрении, - сумасшествия. Он отстранил от себя разум-обличитель и сдружился с рассудком-скептиком (Казариным), - поэтому он и не узнает свой разум в таком забытом качестве: «Кто этот злой пророк... он должен знать меня». Но в то же время он понимает, что знаком с этим неизвестным ему человеком, потому что тот наговорил ему таких интимных, обличающих его истинные мотивы присутствия в маскараде вещей, которые может знать только очень близкий человек, а Неизвестный знает об Арбенине все, ведь он же его собственный разум. Но для Арбенина разум неизвестен - он всю жизнь жил страстями, волею. Разум прячется от Арбенина под маской, чтобы он его не узнал, - Арбенин никогда не церемонился с ним, - он всегда обрушивал на него свой гнев, когда он появлялся в критические минуты. [7] Вот и сейчас Арбенин взбешен, неизвестный пророк вздумал его обличать - он в гневе изгоняет его. Однако, изгнанный пророк (разум-обличитель) в критические минуты видит лучше и дальше воли (слепого, самоутверждающегося и страстного сердца) - Неизвестный пророчит Арбенину, что с ним случится в эту ночь несчастье. Разум в падшем человеке робок, забит страстной, слепой волей - он может быть лишь пассивным холодным наблюдателем, злым пророком и коварным мстителем.

Сразу же после того, как Арбенин расстается с Неизвестным - к нему подскакивает Шприх - он обеспокоен, жертва встретилась со своим разумом, как бы жертва не выбралась из ловко расставленных сетей: «Кого вы так безжалостно тащили?» Но, убедившись, что Арбенин не узнал, кто такой на самом деле Неизвестный, - он успокоился. Однако все-таки решил на всякий случай еще больше углубить пропасть между волею и разумом, - и рассказал Арбенину, как Неизвестный после стычки бранил его.

 

Браслет - символ внешнего познания

Любопытно, что сразу же после того, как Арбенин изгоняет Неизвестного, Лермонтов дает две ремарки: «Шприх является. На канапе сидят две женские маски, кто-то подходит и интригует, берет за руку... одна вырывается и уходит, браслет спадает с руки». Эти ремарки полны загадочной символики, смысл первой мы уже прояснили. Попытаемся понять смысл второй. Две маски, сидящие на канапе - это Нина и баронесса Штраль. Нина (Премудрость) тоже пришла на маскарад, она не могла не прийти сюда, - она,  ведь, жена Арбенина. Она одела маску, что б ее не видел Арбенин, сейчас во время пробуждения своей страсти он не хочет видеть ее, а она никогда не насилует свободы человека. Но она обручена с ним (браслет здесь символ этого обручения) - и должна за ним следовать, хотя и не узнанной, ведь она еще не изгнана, не опорочена. Она хоть и под маской, но не принимает этой игры в маски (отвергает притязания интригана) - остается верной Арбенину. Но Арбенин заблудился и с гневом изгнал обличающий его разум - именно в тот момент спадает браслет с руки его жены, чтобы перейти на руку другой (земной премудрости), потому что Арбенин через Звездича завел с ней интригу. Характерно, что браслет в данном контексте является символом ее верности, но в глазах Арбенина и Звездича, принявших игру в маски, этот же браслет становится символом неверности. Хотя Арбенин на маскараде и без маски, но внутренне он эту игру в маски принимает. Нина же, будучи в маске, отвергает ее.

Вторая маска (баронесса Штраль) подбирает браслет. Маска дает возможность выдавать чужие вещи за свои, ведь, тот, кто не видит истинное лицо под маской, тот ориентируется по внешним признакам. Арбенин и Звездич в результате накопленных страстей потеряли способность срывать маски - и потому они становятся жертвой путаницы с браслетом, внешний атрибут (вещь) для них становятся главным аргументом для принятия лжи как истины. Это прелесть позитивистского, материалистического взгляда на мир, так сказать, строго научного подхода, при котором из поля зрения совершенно исключается метафизическая суть явления (которая на самом деле и определяет явление). Анализу подвергаются только внешние его признаки. На основе добытых фактов выстраиваются теории, где вещь (внешний атрибут), взятая, так сказать, на ощупь, закладывается как краеугольный камень теории. Вещь здесь выступает в роли идола - поэтому это есть род идолопоклонства.

Лермонтов с гениальной простотой, средствами поэзии, показывает метафизическую суть этой прелести. Он открывает нам, как эта прелесть зарождается, развивается и к каким разрушительным последствиям в душе она приводит. В этом смысле Лермонтов выступает как пророк, ибо он предсказал последствия этого прельщения задолго до того, как человечество пожало его плоды.

Характерно, что браслет не сразу явился в глазах Арбенина мистическим знаком измены, - только аффект ревности делает эту вещь (материальный факт) доказательством измены. Так что сам по себе такой материальный факт ни о чем еще не говорит. Он начинает говорить только тогда, когда является аффект (страсть) и только то, что диктует нам этот аффект. Магия научного познания заключается в материализации (в опредмечивании) наших аффектов. Научная теория, как метод познания, становится своеобразным «Прокрустовым ложем» (ограниченностью), на которое помещаются только те наблюдаемые факты, которые умещаются на нем, то есть те факты, которые нам хочется взять, которые желательны нам, выгодны для этой теории. Остальные факты (бесконечность фактов внутреннего духовного опыта) отбрасываются, - отпиливаются пилой незадачливого Прокруста. Таким методом жизнь в ее целостности на этом ложе смерти уничтожается. Целостное познание - это познание, предполагающее наличие абсолютного Всеединства (Бога). Отвергая Абсолютное Бытие, человек, естественно, и не может Его познать. Его познание, в таком случае, есть только открытие относительных истин, частностей. Он фатально обречен на познание внешнего, как говорили святые отцы, «многосоставного» бытия [8].

После бала, когда опьянение восторгом прошло и появилось трезвое видение реальностей, Арбенин спохватился и раскаялся в содеянном:

«И что же я там делал, не смешно ль!..

Давал любовникам советы,

Догадки поверял, сличал браслеты (то есть. пытался по внешним признакам установить суть явления)...

И за других мечтал (то есть создавал фантомы), как делают поэты...

Ей-богу (здесь хоть и в качестве междометия, но не случайно обращение к Богу, ибо это есть раскаяние), мне такая роль

Уж не под леты!»

Это раскаяние (metanoia - критика своих деяний, перемена ума) мысленно возвращает его к своей возлюбленной, он с нетерпением ожидает ее прихода, - он знает, что беседа с ней принесет ему очищение от нечистоты, которой он запятнал свою душу. Он ждет появления своего собственного внутреннего света (совести - духа Премудрости), который открывает новый, неведомый мир. Так уже было, когда он впервые встретил ее:

«Скоро черствая кора

С моей души слетела, мир прекрасный

Моим глазам открылся не напрасно,

И я воскрес для жизни и добра».

Не случайно здесь стоит слово воскрес, ведь Нина на самом деле носит имя Анастасия, - воскресение в переводе с древнегреческого. В Православии слово воскресение, кроме привычного смысла, имеет и смысл, соотносимый с земной жизнью. Воскресение (anastasiV) понималось святыми отцами как исправление природы человека [9]. Поэтому Нина очень хорошо знает о неисправленной природе Арбенина, ее незамутненная любовь дает ей и чистоту зрения. В разговоре после бала, она намекает ему на это:

« ... когда красноречиво

Ты про любовь свою рассказываешь мне

 И голова твоя в огне,

И мысль твоя в глазах сияет живо,

Тогда всему, я верю без труда;

Но часто...»

Здесь Нина не договаривает, но она хотела сказать Арбенину, что часто в нем пробуждается неизжитый зверь - и если он не сумеет обуздать его, то, этот зверь погубит его.

 

Ревность как потеря целостного видения

Зверь не заставил себя долго ждать. Возбудившись карточной игрой и насытившись энергиями маскарадного разврата, он восстает в новой страсти - ревности. Яд ревности моментально отравил рассудок и сердце Арбенина - он теряет последние остатки целостного видения - новая страсть совершенно ослепляет его - в гневе он уже ничего не способен видеть, кроме масок и собственных иллюзий. Арбенин и сам испуган пробуждением своего зверя, но теперь уже нельзя его остановить - кипучая лава его подземелья устремилась на поверхность - и «плоха забава с ее потоком встретиться». «Тогда не ожидай прощенья», - угрожает Арбенин Нине,-

Закона я на месть свою не призову,

Нo сам без слез и сожаленья,

    Две наших жизни разорву!»

Покушение на убийство или самоубийство (для Арбенина убийство Нины равносильно самоубийству) - есть закономерный конец, к которому приводит человека вереница страстей. Это есть дно падения в этой нисходящей лестнице страстей, недаром Иуда покончил жизнь самоубийством, а грех Адама и Евы уже в первом поколении породил убийцу, - Каина. Арбенин и становится Каином. Лермонтов задолго до убийства Нины устами случайного персонажа называет его Каином и Иудой.

Гнев помрачил его ум - он не поверил своему сердцу, хоть и страстному, но в данном случае свидетельствовавшему невиновность Нины. Он поверил помраченному грехом уму, который выстроил логическую цепь доказательств виновности Нины. Все суждения в этой цепи сходятся в главном узле связи - в браслете. Внешняя связь явлений (вещь), - становится главным аргументом для обвинения. Целостность и глубина сознания (целомудрие) утеряна и разрозненные, помраченные страстями и отчужденные друг от друга его части не могут быть свидетелями истины. В этой разрозненности и помрачении сознания человек обречен на заблуждения.

Ревность Арбенина - есть символическое выражение собственнических претензий воли на абсолютное и безраздельное обладание Премудростью в отчуждении от остальных частей сознания. Такое нецелостное (нецеломудренное) обладание Премудростию приводит к ее гибели в человеке. Падший человек видит в своем помраченном сознании мир перевернутым - иерархия ценностей перепутана, понятия смешены (отождествлены по несущественным, внешним признакам).

И вот Арбенин производят кощунственное смешение в своем сознании, - оно и ведет его к убийству. Свою спасительницу (свое воскресение) он называет «гиеной», «змеей». Это уже клевета на самое святое в человеке, на образ Божий. В таком состоянии человек уже полностью одержим диаволом, ибо это он есть клеветник и отец лжи.

В падении своем человек обрастает грехами, как снежный ком обрастает снегом при скатывании с горы. Цепь грехов растет, слепота усиливается, а жизненная сила тает, напитывая фантом-иллюзию, созданную воображением. Опустошив человека, она требует крови - убийства,

Арбенин находится в том состоянии, когда душа его становится глуха к любви (это еще один из признаков бесовской одержимости), ведь Нина здесь ему признается в любви и прощает ему ревность. Но бес не знает ни прощенья, ни раскаянья - он «неумолим», он не прощает, он не знает милосердия, он знает лишь закон («око за око, зуб за зуб»), он требует казни.

Тогда Нина прибегает к крайнему средству, чтобы остановить Арбенина. «Однако есть и Бог... он не простит», - произносит она в отчаянье. «Жалею!»- надменно отвечает Apбенин - это предупреждение не останавливает беснующегося. Тьма усиливается... Страсти накаляются как огонь в аду. Арбенин сам признается, что это огонь адский: «Целый ад мне в грудь ты бросила».

«Жалею!» - таков высокомерный ответ Творцу всего сущего. Он показывает, что Арбенин находится в бесовской прелести, - гордыне. Это самый страшный порок, ибо гордыня затрагивает высшую сферу сознания человека, - духовную. Гордыня, как говорили святые отцы, матерь всех грехов, корень всех зол, - самая большая нечистота души. Она влечет человека и к самому страшному греху - богоборчеству, к метафизическому самоубийству. Здесь Лермонтов показывает диалектику развития страстей: как необузданные низшие страсти, - душевные, порождают более высокие страсти, - духовные.

 

Маскарад как иллюзия и духовное смещшение

Князь Звездич (желание) так же, как и Арбенин, попал в маскарадные сети беса - он в плену иллюзии и тому причиной опять-таки является браслет. Звездич живет внешним видением - внутреннее видение, внутренний свет целомудрия в нем еще и не рождался - он только тянется к нему, желает его, но по слепоте своей принимает внешний «свет» (светскую жизнь) за внутренний свет - путает Премудрость с порочным здравым смыслом. Та же, которая скрывается под маской и обольщает его словами любви, делает это, по ее собственному признанию «от скуки, от досады». Это просто маскарадная интрижка, - она позволяет, свалив все издержки на кого-нибудь, подвернувшегося под руку, всегда выйти из игры незамеченной. «Нет, я себя спасу... хотя б на счет другой», - говорит баронесса, когда узнает, что интрига ее может быть разоблачена, что она будет опорочена в глазах света. Слово «свет» звучит здесь иронически, потому что баронессу не заботит то, как она будет выглядеть в глазах истинного Света. Она не хочет быть действительно непорочной - ее волнует только то, чтобы быть неопороченной перед другими людьми, чтобы только об этом грехе никто не узнал. Интересно, что как только баронесса произносит эти слова - тотчас же к ней является Шприх  и напоминает ей о неуплаченных процентах (процентах с греха). Впрочем, с процентами он готов подождать, - он чувствует, что запахло не только большими процентами, а целым  капиталом в душе, ведь баронесса уже готова распустить про Нину злобную клевету.

Здесь Лермонтов показывает, как развивается болезнь в душе человека при дальнейшем падении - теперь человеку отказывает (изменяет) и здравый смысл. Масколудство постепенно ослепляет человека и переворачивает в его душе все ценности. Только ослепленный человек (лишенный здравого смысла) может погибель назвать спасением. «Теперь я спасена», - радостно восклицает баронесса, когда распускает слух об измене Нины. В ее устах эти слова звучат горькой иронией, ведь после этого бес является занять место в ее душе.

Жизнь-игра устроена как машина, в которой каждый вступающий в игру является винтиком огромного механизма - всякий выбывающий из игры должен быть заменен или снова возвращен в эту машину, иначе машина остановится. Арбенин, войдя в игру, повернул колесо этой махины, перемалывающей души. Чтобы выйти из игры - надо выдержать атаку тех, кто снова будет втягивать тебя в игру. Арбенин уже не способен на такое противостояние - он поражен своими страстями - новая страсть овладела им - мстительность. Он снова будет вовлечен в игру, где карточный стол сделается орудием его мести.

Казарин приходит в дом Арбенина; чтобы снова его «втянуть в игру». Шприх, почуяв добычу, тут же является, чтобы помочь делу. «Мне очень нужно с тобой поговорить», - поясняет Казарин свою радость по поводу появления Шприха. Разумеется, когда дело идет о соблазнении кого-нибудь, то с кем же нужда говорить на эту тему, как не с бесом. И Шприх с полунамека понял Казарина. «Мы сладим дружно», - отвечает он Казарину, как бы откликаясь на его мысль. Он спешит ускорить дело, распространив клевету на Нину. Заодно он хочет и Казарина проверить на отношение к клевете. Но внутреннее зрение Казарина уже давно умерщвлено игрой, мир для него «колода карт, жизнь - банк», он способен только на бесовидение, но не на видение сущности вещей, - и потому он с легкостью принимает эту злобную клевету на Нину (Премудрость):

«Итак, Арбенин - как дурак...

Попал впросак,

Обманут и осмеян явно!

Женитесь после этого (то есть отдавайте свою жизнь Премудрости)».

В мире масок и карточной игры нет ничего абсолютного - в нем «все условно», - так наставляет Казарин Арбенина. Чтобы человек решился войти в эту жизнь-игру - надо ему доказать относительность бытия, уверить его в том, что никакого Абсолюта (Бога) - нет. Мир масок и игры - это безбожный мир, относительный и преходящий (временный). Казарин (рассудочно-искушающая часть души) - это философ-релятивист, безбожник. Лермонтов показывает, как жизнь-игра закономерно приводит человека к безбожию. Он выступает здесь как грозный пророк. Через мифологические символы, которыми всегда пользовались пророки, он показывает, что ожидает человечество, принявшее жизнь-игру.

 

Игра как натуралистический соблазн

В игре человек ощущает себя титаном, он ярко переживает все происходящее вокруг: остротой переживаний будоражатся чувства, ослабляется контроль разума - человек чувствует, как за спиной вырастают крылья, но это демонические крылья. Титанизм близок к гениальности, только в гении сильно личностное начало (образ Божий), которое помогает гению обуздать возбужденные стихии. Титан же, вследствие измены образу Божию, подпадает под власть хаотических стихий. Стихии начинают им управлять - он разрушается как личность. Титанизм - это осуществленный до конца натурализм. Титан не знает воздержания ни в чем. Гений, хотя и знает титаническую бездну, но умеет удержать себя на краю ее, чтобы не быть поглощенным ею, - он хотя бы в малой степени аскет.

Арбенин одаренный человек, с зачатками гениальности (Лермонтов шифрует это в его имени Ев-гений), но он предает это свой дар и становится титаном. Отчество Арбенина Александрович. Александр - по-гречески защитник человека. Арбенин был предназначен к тому, чтобы быть гением-защитником человечества, но ложно направленный дар превращает его в титана-истребителя человека.

Казарин также одарен - он философ, он смотрит на вещи шире, чем обыкновенные люди, но ум его, обращенный на служение страстям, становится мефистофельским - он зрит бесовскую суть вещей, а не Божественную глубину их. Он тоже титан. «Тут сквозь душу переходит страстей и ощущений тьма», - рассказывает он о карточной игре и, вскрывая самую суть титанизма, говорит:

«И часто мысль гигантская заводит

Пружину пылкого ума...

И если победишь противника уменьем,

Судьбу заставишь пасть к ногам твоим с смиреньем -

Тогда и сам Наполеон

Тебе покажется и жалок и смешон».

Суть титанизма - это соревнование, соревнование с человеком, с судьбой, с самим Небом - и в этом соревновании-игре титан всегда хочет быть первым. Жизнь титана - это бесконечный чемпионат, первенство, соревнование. Это мания величия, доведенная до крайних пределов , - до такого состояния, в котором титан ощущает себя сверхчеловеком, вершителем судеб человечества. Для него не существует никаких нравственных ограничений. «В каком указе есть закон иль правило на ненависть и месть?» - спрашивает Арбенин Звездича. Он имеет в виду только внешний закон, юридическое предписание (игра ведется всегда по внешним правилам), но он забывает внутренний закон: «Ненавидящий брата своего, есть человекоубийца» (1Иоан.3,15), «Мне отмщение Я воздам» (Рим.12,19). Власть над судьбой, над людьми для титана становится самоцелью, а человечество средством достижения этой цели, поэтому на пути к этой цели становится возможным все: ложь, клевета, подкуп, совращение и даже убийство (что значат несколько трупов, если речь идет о судьбах всего человечества). Бог дал жизнь человеку, поэтому никто, кроме Бога, не может  и отнять ее у него. Но мания величия доводит человека до того предела, когда он поставляет себя на место Бога и берется решать последний вопрос: кому жить - кому умереть.

Арбенин берет на себя ответственность за решение этого последнего вопроса, он воображает себя справедливым судией. Он берется решить вопрос о виновности Нины, берется судить ее, хотя сказано: «Не судите, да не судимы будете» (Мф.7,1). Но в этом суде он не ведает, как Бог, глубин человеческой души, он судит по внешнему, - по браслету. Ложная идея, порожденная браслетом, становится руководящим принципом для решения главного вопроса жизни - и теперь этой ложной идее Арбенин готов принести в жертву человеческую жизнь. Так Лермонтов показывает, что внешне убедительная логическая цепь не может быть руководящим принципом для решения нравственных вопросов и для суда над человеком.

Жизнь-игра - это бесконечная, ничем не обузданная и ненасытимая жажда наслаждений. Это паразитическое потребление, без всякого воспроизводства. Это потребление, потребление, потребление - пьянство и разврат. «Утром отдых, нега, воспоминание приятного ночлега... - напоминает Казарин Арбенину как они проводили свои дни в молодые годы, -

Потом обед, вино - Рауля честь...

В граненых кубках пенится и блещет,

Беседа шумная, острот не перечесть,

Потом в театр - душа трепещет

При мысли, как с тобой вдвоем из-за кулис

Выманивали мы танцовщиц и актрис»...

Уговаривая Арбенина возвратиться к игре, Казарин (порочная, соблазняющая часть души) выступает в роли демона-искусителя. Его соблазнительная речь звучит прямо-таки как катехизис игрока и масколуда. Это жестокие, безнравственные правила игры, которые должен принять всякий вступающий в жизнь-игру. Его речь достойна самого Мефистофеля - это верх цинизма:

«Положим, например, в игру или разврат

Ты б захотел опять пуститься,

И тут приятель твой случится

И скажет: «Эй, остерегися, брат».

И прочие премудрые советы,

Которые не стоят ничего.

И ты случайно, так, послушаешь его, -

Ему поклон и многи леты;

И если он тебя от пьянства удержал,

То напои его сейчас без замедленья

И в карты обыграй в обмен за наставленье.

А от игры он спас... так ты ступай на бал,

Влюбись в его жену... иль можешъ не влюбиться,

Но обольсти ее, что б с мужем расплатиться,

В обоих случаях ты будешь прав, дружок,

И только что отдашь уроком за урок».

Мефистофельские речи подействовали - порочное семя упало на раскаленную адским огнем почву. В состоянии опьянения страстями Арбенин оказался хорошим учеником «Мефистофеля» - семя взошло мгновенно: «А, князь ...За урок я заплачу вам честно», - говорит Арбенин, прослушав этот мефистофельский монолог Казарина. В душе его уже созрел план убийства князя.

Если в мире «все условно», если нет Абсолюта, нет Бога, то в таком относительном мире все позволено: обман, разврат, пьянство и даже убийство  - вот куда ведет логика релятивизма. Лермонтов показывает на примере Арбенина закономерность развития релятивистской идеи.

Казарин видит, что Арбенин уже созрел для настоящего зла, но совершить это зло ему мешает связь с женой - пока эта связь существует, Арбенин может остановиться на пути порока и раскаяться. Поэтому стратегическая задача беса-соблазнителя лишить человека связи с его «ангелом-хранителем», с Образом Божиим в нем (Премудростию). Казарин делает полунамеком осторожный тактический ход:

«Последний пункт осталось объяснить:

Ты любишь женщину... ты жертвуешь ей честью,

Богатством, дружбою и жизнью, может быть...

Но ей за что тебя благодарить?»

Арбенин, в таком состоянии, хороший ученик порока - он понял своего учителя-мефистофеля с полунамека:

«Да, да, ты прав: что женщине в любви?

Победы новые ей нужны ежедневно», -

развивает он мысли «учителя», -

«Беспечность и покой - не для меня они!...

Мне ль быть супругом и отцом семейства.

Мне ль, мне ль, который испытал

Все сладости порока и злодейства,

И перед их лицом ни разу не дрожал?

Прочь, добродетель: я тебя не знаю,

Я был обманут и тобой,

И краткий наш союз отныне разрываю -

Прощай - прощай!...»

 

Путь к преступлению

Преступление невозможно в союзе с образом Божиим. Прежде, чем его совершить, нужно мысленно отрешиться от него, предать его. Как только Арбенин разрывает свой союз с Премудростью - душой его овладевает злой демон. Демон жаждет крови - жаждет мести. Арбенин идет в дом князя, чтобы убить его. Но в самый последний момент что-то его останавливает:

«Не могу!

Да! это свыше сил и воли!.

Я изменил себе, я задрожал,

Впервые во всю жизнь... Давно ли

Я трус?.. трус...»

Он даже не понимает, что его останавливает, - он считает, что это проявление трусости. Но это вовсе не трусость, - его останавливает тот свет, который он накопил за время совместной жизни с Премудростью, - это просто жатва добра (впервые в жизни, как признается сам Арбенин). Но в слепоте своей он не распознает в себе его действие - и потому изгоняет его из себя. Демон предлагает ему иной род убийства, куда более коварный, чем тот, который поначалу избрал он. Это убийство совершается совершенно хладнокровно, обдуманно, коварно - оно не имеет ничего общего с аффектом - это уже род демонического самоутверждения. Арбенин делает «успехи» на пути порока:

«Верней избрать я должен путь...

И замысел иной глубоко

Запал в мою измученную грудь.

Так, так, он будет жить... убийство уж не в моде:

Убийц на площадях казнят.

Так!.. в образованном родился я народе:

Язык и золото... вот наш кинжал и яд!»

Здесь Лермонтов проходится по поводу дворянства. Арбенин - дворянин. «В образованном родился я народе», - с горькою усмешкой восклицает Арбенин, имея в виду, по-видимому, свое дворянское происхождение. Если бы Лермонтов имел в виду весь русский народ, тогда непонятно было бы, почему о русском народе говорится как об образованном, ведь дворяне считали свой народ невежественным.

При выходе, в дверях, Арбенин сталкивается с баронессой. Он принимает ее за Нину. Духовная слепота дошла в нем до такой степени, что он не может отличить Премудрости от здравого смысла. Баронесса уже готова разоблачить свою интригу, - открыть ему глаза на происходящее, но в состоянии одержания страстями, он неспособен слышать в себе даже голос здравого смысла.

Когда человек, предавший Премудрость, попадает в критические ситуации, то ему на помощь приходит здравый смысл, который в эти моменты как бы выходит из фантастического маскарадного мира, - отрезвляется, пробуждается от духовной спячки. Баронесса раскаялась в сотворенном и готова, даже ценой собственного позора, спасти Нину и Арбенина, но он глух к призывам здравого смысла и с гневом изгоняет его (ее).

Бог не оставляет человека до самого конца и борется за его душу. Князь Звездич (желание Арбенина) еще не утерял способности прислушиваться к здравому смыслу - и Бог спешит спасти человека через его желание. «Вы все обмануты!.. та маска это я!..» - открывается баронесса князю. Здесь Лермонтов делает ремарку: «молчание». Эта ремарка очень многозначительна. Князь на минуту прозрел - его вдруг осенило, он понял, кто здесь правит балом: «Но Шприх!.. он говорил... он виноват во всем». Желание в человеке связано с волей - и раз воля отказалась от здравого смысла, то здравый смысл покидает и желание. «Я удаляюсь... думаю, что боле мы не увидимся», - говорит баронесса князю. Да, уже здравый смысл не вернется к князю - все последующие его поступки лишены его. В разделенном на части сознании человека здравому смыслу нет места, - баронесса уезжает в деревню, покидает свет, то есть изгоняет из себя человека, живущего светской жизнью, жизнью-игрой, масколудством. Остатки здравого смысла отлетают от человека, маниакально устремленного ко злу - здравый смысл пробуждается у него только в деревне, ибо там и обитает. Лермонтов гениальным чутьем почувствовал связь Небесной Премудрости с земной. Если человека покидает Небесная, то и земная не может оставаться с ним.

Обретя на секунду обновленный (раскаявшийся) здравый смысл и снова его потеряв, князь уже не может понимать простых вещей, например, что записка Арбенина - это ловушка. Без контроля здравого смысла, он после того, как Арбенин бросает ему карты в лицо, впадает в бабью истерику.

Арбенин пригласил князя за карточный стол, чтобы коварно отомстить ему; он знает его самое слабое место, - честолюбие. В игре Арбенин титан - ему нет равных, он знает все кнопки этой огромной машины, она подвластна его воле. Такая игра носит характер смертельной схватки - это уже не шутка, это уже нечто запредельное. Все силы ада включаются в такую игру, ибо игра идет на души:

«И если бы ты мог на карту бросить душу,

То я против твоей - поставил бы свою».

Это уже игра без всяких правил - воля ломает все преграды, ибо потеряла последние остатки здравого смысла - теперь это уже демоническая машина уничтожения. Это симптомы, предвещающие метафизическую смерть. В Арбенине почти не остается ничего человеческого - он действует как воплощенный демон. «Да в вас нет ничего святого, вы человек иль демон»?  - спрашивает Арбенина князь.

Звездич чувствует, что он поражен не человеческой, а демонической рукой - он понимает, что этот демон не остановится и кроме него, погубит и Нину. Объясняясь с Ниной, он говорит ей: «Поражен я тою же рукой, которая убьет вас». Князь едет на Кавказ. Кавказ в сознании Лермонтова - это холодное демоническое царство, в котором гибнет все живое, - это образ смерти. В этом ледяном царстве замирают все желания человека.

Тьма в сознании Арбенина сгущается - он все больше теряет связь с действительностью - это уже почти безумие. И в этом безумии Арбенин покушается на самое святое в человеке, на образ Божий - он решил убить свою жену «во цвете лет», именно во цвете, то есть тогда, когда их союз не дал еще настоящего плода (в смысле мудрости). Впав в демоническую гордыню, Арбенин бросает вызов Небесам, - он возвращает этот небесный дар:

«...Ты, Бог незримый,

Но Бог всевидящий, возьми ее, возьми,

Как свой залог тебе ее вручаю -

Прости ее, благослови -

Но я не Бог и не прощаю!..»

Арбенин здесь уже просто воплощенный демон, ибо только демон не умеет прощать. Убийство Нины - это убийство в себе Духа. Лермонтов приоткрывает нам эту связь убийства с самоубийством рассказом о том, что тот яд, которым Арбенин убивает Нину, был приготовлен им когда-то для себя. Именно в этой сцене Лермонтов называет Нину Настасьей (воскресением). Арбенин убивает свое воскресение. Он убивает Нину ядом, подсыпанным в мороженое, яд и мороженое - это символы. Яд убийства - это демонический яд ненависти к Богу, к его Воскресению. Мороженое - это холод опустошенного сердца, демонический мир - царство вечных снегов (Кавказ в мифологическом сознании Лермонтова). В этот демонический мир отправляется и князь Звездич.

На помощь в таком страшном деле Арбенин призывает смерть: «Смерть, помоги». Это звучит как молитва к сатане, к его посланнице, ибо «Бог не сотворил смерти» (Прем.1,13). Именно в этот момент на сцене появляется Неизвестный. Когда человек попадает в критические ситуации, тогда мобилизуются все силы его души, в том числе и разумное начало. Но так как Арбенин уже во вражде со здравыми началами своей души, то и разум не останавливает его - он боязливо прячется в глубине сознания (в глубине сцены у Лермонтова) и оттуда молча наблюдает за убийством. Он «чуть не сжалился» над безумцем - было «мгновенье, когда хотел он броситься вперед»... но память об оскорблении, нанесенном ему Арбениным, не дала ему этого сделать. Разум Арбенина, в своей отчужденности от сердца, холоден - он высокомерен и мстителен и ждет только своего часа, чтобы свершить суд-мщение. «Нет, пусть свершается судьбы определенье, - останавливает себя Неизвестный, - а действовать потом настанет мой черед». Характерно, что лишенный воли (Арбенина) разум (голое рацио) проявляет себя в этой ситуации пассивно - он знает лишь определения и постановления судьбы (детерминизм событий). Он не ведает свободы творческого выхода из данной ситуации. Здесь Лермонтов вскрыл еще одну особенность голого рационализма - его парадоксальную связь с иррационализмом.

Отравленная Нина (Премудрость) пытается открыть Арбенину (воле) истинную причину того, что он так изменился: все дело в маскараде, в этом бесконечном масколудстве, которое губит в человеке Божье семя. Нина не выносит маскарады и потому «заклялася в них не ездить никогда». Но демонический яд поразил Арбенина - он уже глух к призывам Нины, - из его уст исходят только ядовитые кощунственные слова, обращенные к Богу и его творению. Смысла в жизни он не видит, она для него «вещь пустая»:

«Что жизнь? Давно известная шарада

Для упражнения детей;

Где первое - рожденье! где второе -

Ужасный ряд забот и муки тайных ран,

Где смерть - последнее, а целое - обман!»

Именно после этих слов Нина показывает на грудь и произносит: «Здесь что-то жжет». Кощунственный словесный яд медленно убивает ее - эти слова ранят ее в самое сердце. Словесный яд действует медленно, капля за каплей он наполняет сердечную чашу - и смерть наступает незаметно. Но Арбенин не понимает, отчего мучится его возлюбленная. Он подливает нового словесного яда:

«  жизнь лишь дорога, пока она прекрасна,

А долго ль!.. жизнь как бал -

Кружишься - весело, кругом все светло, ясно...

Вернулся лишь домой, наряд измятый снял -

И все забыл, и только что устал.

Но в юных летах лучше с ней проститься

Пока душа привычкой не сроднится

С ее бездушной пустотой;

Мгновенно в мир перелететь другой,

Покуда ум былым еще не тяготится,

Покуда с смертию легка еще борьба -

Но это счастие не всем дает судьба».

Это уже настоящая философия самоубийства. Здесь Лермонтов показывает как жизнь-игра, жизнь-бал, масколудство, в котором нет ничего абсолютного (в ней все преходящее, временное) - последовательно приводит человека к мысли о самоубийстве. В самом деле, если нет Абсолюта, если нет вечной жизни, то какая разница превратишься ты в прах сегодня или через несколько десятков лет.

Нина умоляет Арбенина спасти ее: «О, сжалься! пламень разлился в моей груди я умираю...пошли за доктором» (то есть за истинным разумом, который тебе сможет все объяснить, излечить тебя). Но Арбенин глух, вместо раскаяния из его уст потоком льются кощунственные слова и издевательства.

Нина уже в последней агонии обращается к Арбенину: «Спаси меня, рассей мой страх... взгляни сюда» (то есть на меня, на Премудрость, внемли мне)... Но вдруг она останавливается, смотрит в глаза Арбенину и отскакивает от него, - в его глазах она видит смерть: «О! Смерть в твоих глазах!» Она видит, что Арбенин уже на краю метафизической гибели... В последний момент, как это всегда бывает перед смертью, в Арбенине вдруг проблескивает покидающий его лучик света:

«Да, я тебя люблю, люблю... я все забвенью

Что было, предал, есть граница мщенью,

И вот она: смотри, убийца твой

Здесь, как дитя, рыдает над тобой...»

После этого Лермонтов вставляет ремарку: «Молчание». Нина не отвечает, потому что в этом раскаянии нет самого главного: с нее не снята вина. Она уже в агонии, последняя капля яда, подлитая Арбениным ей в сердце, умерщвляет ее. Нина умирает, грозя Арбенину судом Неба.

Нина невинна, она - есть его неповрежденная истина, которая отнимается у него как неиспользованный талант. Нина невинна и Арбенин это чувствует, но демон, овладевший его душой, кричит в нем: «Ложь!», - и это действительно ложь, но только ложь на невинную Нину, - ложь на правду в человеке.

Образ Божий убить нельзя - отказываясь от его осуществления в себе (обожения), человек совершает метафизическое самоубийство. Смерть Нины - есть метафизическая смерть, убийство в себе Духа. Недаром сразу после этого появляется Казарин, этот житель сени смертной, мертвого царства игроков, где нет живых лиц (личностей), а есть лишь мертвые маски. Он почувствовал, что в полку мертвецов прибыло. Теперь, подумалось ему, нет никаких препятствий для того, чтобы окончательно завлечь Арбенина в игру. Но надежды его тщетны - Арбенин в безумии своем уже не способен к игре.

 

Роль падшего разума в преступлении

Когда воля повержена, то разум (Неизвестный) и желание (Звездич) являются ему - они объединились в борьбе против Арбенина. Так всегда бывает в разделенной душе падшего человека (в царстве, разделившемся в самом себе), вместо помощи друг другу, разделившиеся части враждуют между собой, мстят друг другу. Даже объединение Неизвестного со Звездичем - есть союз лишь для войны против третьего, между собой же они враждуют, цели у них разные. «Мы целим розно», - говорит Неизвестный Звездичу.

Неизвестный открывается Арбенину - он узнает свой отверженный разум. Когда-то Неизвестный был соблазнен Арбениным, - разум Арбенина был приобщен к карточной игре, то есть отвергнут им для познания истины. Молодой человек (таким тогда был разум Арбенина) плакал и молил его вернуть ему проигранные деньги, то есть не насиловать его карточной игрой, а дать ему свободу познания. Но Арбенин только рассмеялся в ответ. «В то время ты не смотрел еще пророчески вперед, - говорит Неизвестный Арбенину, - и только нынче злое семя произвело достойный плод». Лермонтов вскрывает здесь смысл простой крестьянской (христианской) мудрости: «что посеешь, то и пожнешь». Человек призван возделывать Эдем - он есть сеятель и возделыватель добра. Но он сам определяет что будет выращивать в своей душе - добро или зло. В зависимости от этого последняя жатва будет для него радостью или скорбью.

Лермонтов очень точно указывает на тот момент, когда было посеяно самоубийственное семя. Это произошло в том сложном (переходном) юношеском возрасте, когда человек должен сделать свободный выбор - личностно самоопределиться к обуреваемым стихиям мира. Арбенин определяется в отношении к этим стихиям самостно, утверждаясь в юношеском эгоизме. Он предает свой разум, подчиняя его стихиям мира, он поступает не личностно, не свободно, неразумно, - безумно.

Разум Арбенина, когда-то пылкий и живой юноша, теперь превратился в немощного мужа, надменного и холодного наблюдателя, жителя снежной демонической пустыни, - высокой заснеженной горы, с которой он производит свои наблюдения. Только он, холодный «демон», плод злого семени, может явиться теперь в опустошенном, ледяном сердце и с высоты своего всеведения (вечной позиции наблюдателя) открыть человеку истину. Но эта истина слишком холодна (она принесена из снежной пустыни), чтобы оживить уснувшее сердце и дать ему зрение. Открытие истины в этом случае - есть лишь месть оскорбленного разума потерявшей силу власти воле. Это истина смерти. «Ты убил свою жену», - холодно произносит Неизвестный. Но месть заключена в известии о том, что Нина невинна. Сообщить об этом Неизвестный поручает князю - сам он не может свидетельствовать о невиновности и воскресении, ибо он есть вестник и свидетель смерти. Только желание может свидетельствовать об этом - даже находясь в кругу порочных страстей, на грани смерти, оно не может не желать воскресения и невинности (целомудрия). Кроме того, Неизвестный своеобразный демонический «аскет», он ревнитель «чистоты», - и поэтому он не может себе позволить такое грязное дело, ведь он житель чистой снежной пустыни, он не делает грязных дел, - он только наблюдает за ними. Он вечный наблюдатель, - и только с этой привычной позиции, с высокой снежной вершины, дающей ему чувство превосходства над всеми окружающими и не лишающей его белоснежной «чистоты» он может теперь вполне удовлетворить свое мстительное чувство, следя за муками жертвы со стороны.

Когда Арбенин узнает о невиновности Нины, он, как пишет Лермонтов в ремарке: «слабеет и падает с кресла», а затем «встает с диким взглядом». Встает уже безумец, но на грани ухода в безумие в нем вдруг на секунду наступает просветление, - он шепчет как утопающий свое последнее «Спасите»: «Прости, прости меня, о Боже». Но этот всплеск света на поверхности тьмы сменяется новой волной тьмы - и Арбенин погружается в ее пучину. «Хохочет» - дает здесь Лермонтов свою ремарку. Демоническая бездна засасывает душу Арбенина, - из глубины ее он кричит: «Мне прощенье. А слезы, жалобы, моленья? А ты простил?» Арбенин, по существу, отказывается от своего прощения. Он, как это часто бывает, - хотя и знает, где была его роковая ошибка («Она невинна? она мне тоже говорила, но я сказал, что это ложь»), перекладывает вину на другого:

«Вот что я вам открою:

Не я ее убийца.

(Взглядывает пристально на Неизвестного)

                          Ты, скорей

Признайся, говори смелей,

Будь откровенен хоть со мною.

О, милый друг, зачем ты был жесток?

Ведь я любил ее, - когда бы мог, -

Не уступил - но я тебя прощаю!

(Упадает на грудь ему и плачет)».

Вот здесь Лермонтов открывает последнюю истину о падшем человеке: причина его самоубийственного падения - отказ от чистоты и целомудрия разума, которые он сохраняет только в единстве всех частей души. Разум, преданный и отверженный в юности (в невинном состоянии), горделиво самоутверждается в своей изолированности, - и со временем становится лишь пассивным наблюдателем падения человека, горделивым мстителем за нанесенное в юности оскорбление. Он не желает остановить это падение, - и тем самым становится убийцей (соучастником в убийстве) образа Божия в человеке. Арбенин сходит с ума. Сначала убегает от холодного демонского ума, а затем лишается и всякого. Это метафизическое наказание он в каком-то смысле сам себе избрал, встав на путь жизни-игры, жизни-маскарада, который приводит человека к потере душевного целомудрия, к распаду личности. В результате такой жизни: лишенный мудрости разум, иссыхает и погибает; воля без мудрого, нравственного самоопределения порабощается внешними стихиями и направляет человека к самоистреблению; чувство деградирует до низменных эгоистических страстей и холодеет (на заснеженном Кавказе), подмороженное холодным разумом и преданное слепой, самоутверждающейся волей. Но «царство, разделившееся само в себе, опустеет» (Мф.12.25). Поэтому в конце такого пути вражда всех со всеми, пустота и безысходность. Безумием, полным безумием и хаосом заканчивается эта драма, место действия которой душа падшего человека.

 

Пророческий смысл драмы Лермонтова

Как гений, Лермонтов очень остро пережил драму падшего человека в своей собственной душе. Образ Печорина, во многом близкий самому автору, свидетельствует о том, что Лермонтов глубочайшим образом исследовал все изъяны своей души. Дневник Печорина, холодного наблюдателя за своими страстями, слабостями и нравственными падениями, несомненно, отражает духовный опыт самого автора. А духовный опыт Лермонтова, по его же собственным словам, сводился к крайним проявлениям - «ад иль небо». Уже в семнадцать лет он писал:

«Как часто силой мысли в краткий час

Я жил века и жизнию иной,

И о земле позабывал. Не раз

Встревоженный печальною мечтой,

Я плакал; но все образы мои,

Предметы мнимой злобы иль любви,

Не походили на существ земных.

О нет! Все было ад иль небо в них».

Поэтому Лермонтов легко ориентируется в реалиях внутреннего мира и дает им верную в духовном отношении оценку. Это является необходимым делом для того, чтобы дать отпор силам зла и устремиться к добру. Преображение человека и изменение его в сторону добра невозможно без этого прояснения реалий внутреннего мира, потому что движение к свету есть самосознательное свободное продвижение - подвиг самопреодоления.

Острое метафизическое чутье помогло Лермонтову выразить метафизические реалии в поэтических образах. Лермонтов, смотря в свою душу, заглядывал в будущее человечества - он намного опередил свое время. Он как бы в свернутом виде пережил всю историю падшего человечества в себе, - и потому мог сказать и о его будущем. В этом смысле его драма - это грозное пророчество о том, что ждет падшее человечество, если оно не раскается. Лермонтов вполне осознанно относился к тому, что он обладает таким  даром. В стихотворении «Пророк» он писал:

    «С тех пор как вечный судия

Мне дал всеведенье пророка,

В очах людей читаю я

Страницы злобы и порока».

Заметьте, как точно он определяет и характер этого дара, данного ему именно для обличения «злобы и порока». Он показал к чему приведет человечество внутреннее масколудство и азартная игра, цель которых наслаждение. В том мире, в котором все относительно, а в игре «все условно», возможно только утверждение относительного. Это приводит к безбожию, а затем и к тотальному нравственному вырождению, ибо нравственность возможна только при наличии абсолютного начала. Падение нравственности приводит к росту преступности и греха (раз нет Бога, то - все дозволено, вплоть до убийства).

Затем человечество впадает в идолопоклонство (поклонение внешним материальным вещам). Вещь сделается идолом, вокруг которой будет обращаться вся жизнь человека, и сквозь которую он будет смотреть на себя и на мир. Вещь станет самым существенным доказательством истины, - она будет незримо присутствовать в каждом человеческом суждении, в каждом понятии. В результате такого ложного взгляда на себя и на мир - человек ослепнет и перестанет видеть жизнь в реальном, истинном свете. В его сознании все перевернется - истинные реалии он будет считать порождением «гиены» и «змия», а мертвые дьявольские маски станут предметом его поклонения. Жизнь станет сплошным маскарадом - парадом дьявольских масок. Одна страсть породит в душе другую, более сильную - нераскаянный грех породит новый грех. Образ Божий в человеке (Премудрость) будет отвержен, оклеветан и убит (отравлен словесным ядом кощунств на творение Божье). А низкое начало (Афродита Пандемос, Иштар) будет властвовать и, запутывая нить судьбы человека, низвергая нравственные ценности и нарушая иерархию, определять движение человека в этом мире. Душа разделится на части и начнется внутренняя вражда этого разделившегося в себе самом царства, в результате которой все враждующие погибнут - обезумеют. Безумие и тотальное самоистребление - таков конец падшего человечества, в гордости своей не желающего принести раскаяние. Вот какой смысл вложил Лермонтов в загадочные образы-символы своей драмы.

Задолго до того, как выдающийся литературовед и философ Михаил Бахтин доказал разлагающую роль для общества карнавализации жизни, Лермонтов выступил с нравственной критикой маскарадной жизни высшего света. Маскарад - это сущность карнавала, в нем смещены все общественные вертикали, носящий маску принца на самом деле может быть нищим. Маска дозволяет низкое выдать за высокое и даже откровенно выставить низкую жизнь напоказ обществу. Сегодня мы наблюдаем быструю театрализацию жизни. Все области жизни становятся игрой, неким маскарадным шоу, где каждый участник носит ролевую маску, но на самом деле не соответствует даже роли, ибо играет свою игру. Но масколудство не дозволяет человеку быть правдивым - оно обрекает его на тотальное рабство лжи, даже наедине с самим собой человек навыкает одевать маски. Это закрывает ему вхождение в истинную жизнь. Только беспощадная правда о самом себе  может открыть современному человеку этот запечатанный многочисленными масками вход. Лермонтов показывает трагические последствия масколудства для личности.

Цензурой драма не была допущена к постановке. Ни один из вариантов не прошел цензуры, а Лермонтов сделал пять редакций своей драмы, последний вариант был откровенно компромиссным, там Арбенин мнимо отравлял свою супругу и примирялся с ней. Но главная цензурная претензия Лермонтову состояла в том, что он резко выражался о маскарадах, осуждая тем самым жизнь высшего общества - и это не смотря на то, что цензура в православной стране должна была бы руководствоваться канонами, ведь 62-ое правило VI-го Вселенского Собора запрещает плясания с ношением масок.

При жизни Лермонтова драма не увидела сцены и даже не была опубликована. Пророческое предупреждение юного Лермонтова, а ему, когда он написал «Маскарад» был всего двадцать один год, никто не услышал. Но маскарадизация жизни имеет свою логику и таит в себе коварный подвох. Через общественное масколудство мы двигались к революции. Лермонтов предсказал ее еще шестнадцатилетним юношей. В стихотворении «Пророчество» он написал: «Настанет год, России черный год, когда царей корона упадет».

 

Примечания:

[1] Арбенин в ответ на вопрос князя Звездича: «Вы человек иль демон?» - отвечает: «Я - игрок»!

[2] Имя Адам (человек) в переводе с еврейского значит, - земля, почва. Славянское слово тъло - означает - почва, основание. Семя, воплощенное в теле (в почве), возрастая, преобразует и саму почву. Без семени же человек остается только почвой, землей, тълом, то есть тем, что тлеет.

[3] Гоголь Н.В. Развязка «Ревизора». Собр.соч. Т IV.М., 1959. С.388-390.

[4] Тема Софии - Премудрости Божией Пушкиным и Лермонтовым поднимается задолго до того, как эта тема прозвучала у русских религиозных мыслителей. Но если в художественном произведении такое решение этой темы вполне дозволительно, ибо в нем это не более, чем художественный образ, то в философии речь уже идет не об образах, а о духовных реальностях - и это требует более ответственного подхода к теме, ибо необоснованное решение ее может привести к серьезным соблазнам.

[5] «Вы жизнь мою спасли» - говорит князь Арбенину, когда тот встает из-за стола с выигрышем.

[6] Святые отцы называли сатану фантазером.

[7] По-видимому, разум также пытался явиться Арбенину в тот момент, когда он садился за карточный стол. Садясь за стол, Арбенин, как будто бы угрожая ему, произносит: «И если б кто-нибудь меня остановил... то...»

[8] Однако наука сама по себе не противоречит религии и вполне может даже быть союзницей религии, например, в борьбе с оккультизмом. Но там, где сама наука пытается занять место религии или превращается в оккультизм, - там она изменяет своему назначению и вырождается в магию или идеологию.

[9] Об этом, например, говорит Николай Кавасила («О жизни во Христе»).