Мистика и культура

Христианство и новая религиозная эпоха

В Римской империи, на территории которой и возникла христианская религия, она распространялась преимущественно среди горожан, то есть тех, кто имел больший по сравнению с сельскими жителями образовательный и интеллектуальный багаж. Сегодня мы наблюдаем ту же картину, - в деревне по воскресеньям храмы заполняют дачники, а в городских храмах вы почти не встретите рабочего. Стало быть, Православие все более и более становится достоянием тех, кто в силу своей интеллигентности тесно связан с культурной деятельностью. Сегодня и сам человек воспитывается и образовывается в культурных институтах и культурными средствами. Прежде культура всегда зиждилась на базовых ценностях культа, на основе которых выстраивалась и вся культурная жизнь. Но Церковь в течение долгого времени была отторгнута от идейного руководства этим культурным строительством - поле культуры быстро заросло сорняками. Восстановить руководящую связь Церкви с культурой возможно только через миссию Церкви по отношению к тем, кто осуществляет культурное строительство, через носителей и созидателей культуры.

Семьдесят лет назад ситуация была иной, - культура была полем, на котором возрастали те, кто противоборствовал религии. В 1937 году известный русский религиозный философ Иван Ильин писал по поводу кризиса современной ему культуры: «Культура нашего времени все более обособляется от христианства; но не только от него - она вообще утрачивает религиозный дух и смысл, и дар. Она не перешла ни к какой «новой» религиозности, она не обратилась даже к поискам новой. Отделившись от христианства, она ушла в безрелигиозную, безбожную пустоту» [1]. Но не прошло и 20-ти лет, как тонкий наблюдатель, аналитик, знаток культуры протоиерей Георгий Флоровский подметил основную тенденцию его времени. «Главное напряжение сегодня не между «верой» и «неверием», - писал он, - а между соперничающими верами» [2]. Это было сказано пятьдесят лет назад. Время подтвердило эту мысль Флоровского.

Наступил XXI-й век, - как уверяют нас оккультисты, век, которым открывается новая эпоха, - «эра Водолея». «Эпоха Рыб», время господства христианства, говорят они, заканчивается, - начинается эра новой универсальной, «истинной» религии, которая объединит все религии. Предыдущие эпохи, по их мнению, были эпохами «варварства и невежества», а новая - принесет невиданный расцвет культуры и объединит враждующий мир. Рерихи назвали ее эпохой «Третьего Завета». В скобках, однако, заметим, что оккультисты делают ставку на культуру.

С христианством нам обещают покончить уже не в первый раз. Еще римские императоры хотели уничтожить зарождающее христианство, однако оно не только выстояло, но даже сумело в этой неравной борьбе победить. Позже путем реставрации язычества христианство пытались низвергнуть императоры-отступники. Его пробовали одолеть и императоры-еретики. Много раз с ним хотели покончить варвары-кочевники, а потом мусульмане. Еще совсем недавно христианство хотели похоронить всего лишь за пятилетку. Однако все эти попытки оказались тщетными - христианство непостижимым образом везде сумело выстоять и сохранить в духовной культуре свою ведущую роль. Впрочем, не отдавая оккультистам права на религиозное господство в новую эпоху, мы должны, однако, признать их правоту в другом отношении - действительно, обещанная нам новая эпоха все отчетливее и яснее показывает свое религиозное лицо. И нам, христианам, стоит задуматься над тем, какова будет роль христианства и христианской культуры в эту новую религиозную эпоху.

 

Источники культуры

Отношение к добру и злу, к нравственным ценностям - есть главное отличие культур и цивилизаций, возрастающих на почве религиозной. Поэтому и религия - есть главное начало, по которому мы можем отличить одну культуру от другой. Несомненно, культура связана с нравственностью, ибо только нравственность способна сохранить общество. Но только ли такую задачу выполняет культура, не есть ли эта ее функция лишь часть более значимой и более универсальной задачи?

В связи с этим возникает самый главный вопрос: а что же такое культура есть по существу? Обычно на этот вопрос отвечают, что культура - это все то, что не является природой, что создается не ей, а человеком. Если культуру определяют как-то иначе, то суть этих определений опять-таки сводится к тем же смысловым акцентам: культура - не есть природа, культуру создает человек. Однако это определение так же не говорит нам ничего о сущности культуры - оно только отделяет ее от других явлений нашей жизни. Даже если принять такое определение, то неизбежно возникает вопрос о происхождении культуры. Если природу и человека создает Бог, а культуру человек, то непонятно, почему же вне культуры человек все-таки не становится человеком, а становится по своему сознанию волком, - если воспитывается волком; кошкой, - если видит перед собою только кошку. Вне культуры человек только потенциально остается человеком, но никогда им не становится. Культура делает человека человеком, Но в природе ее нет, поэтому и природный (примитивный человек) не рождает культуры (в ее подлинном смысле), он живет лишь в сакральном единении с природой, в соответствии с ее законами. В природе, как мы выяснили, нет культуры, - она не является природой и имеет иную сущность. Поэтому как же человек мог произвести то, чего нет в нем как природном существе? Значит, культуру он мог получить только из внешнего источника. Какой же это источник?

Преподобный Ефрем Сирин, рассуждая об Адаме, говорит, что Адам был существом и бессмертным, и смертным одновременно. Бессмертие он мог приобрести через послушание Богу, через возрастание в добродетели и мудрости, а смертным мог стать через нарушение послушания, через приобретенную таким образом духовную слепоту и ограниченность. То есть Адам обладал бессмертием только потенциально, он мог не умереть, если бы прошел это возрастание в премудрости, если бы он приобщился к тому неиссякаемому корню жизни, который прорастает в Вечность через Любовь, познание Истины и созерцание Красоты. Проще говоря, если бы он прошел школу Культуры, через которую Бог вводил человека в вечную жизнь. И этот процесс совершался бы органично, как и любое возрастание всего живого, если бы человек не был посвящен неким духом (змием) в познание иной культуры, которая открывала человеку не тайну будущего века, а тайны устроения «всего на свете» [3]. Собственно, этот дух выдумать ничего своего не мог, - он открыл человеку лишь то, что до времени возрастания было сокрыто от него, потому что преждевременное вкушение этих плодов могло погубить человека, не готового целомудренно и целостно распорядиться этим знанием. Человек не мог еще отличить добро от зла, простое вкушение плодов не открыло ему этого, и потому открывшееся перед ним знание, дающее власть над природой, он употребил во зло себе и во вред окружающему миру. Изменился мир и сам человек, - он стал, как выражаются святые отцы, удобопреклонным ко греху, а совершённый грех положил начало смерти. Усвоенная от змия уверенность в своей самодостаточности, в том, что он может действовать в мире как бог (Быт.3,4) - погубила человека.

Вот, где источник двойственности культуры. Это порождает два подхода к культуре, которые никак нельзя примирить между собою. В одном случае человек усыновляется в культуре, научающей его труду (соработничеству с Богом) и жертве, в другом - он посвящается в культуру, где его научают лишь самоуверенно пользоваться плодами жизни, не участвуя в ее созидании и не принося никакой жертвы. Если в лоне созидательной культуры все приносят такую жертву, причем Тот, Кто создает эту жизнь, приносит самую большую жертву, то в сфере потребительской культуры все приходят на готовое поле жизни лишь для потребления и там участники этого процесса использую друг друга для удовлетворения «похотей плоти» - стоящие в этой иерархии ниже должны служить тем, кто находится в ней выше, в конечном итоге, - тому, кто стоит на вершине этой пирамиды. Если в созидательной культуре моим можно назвать лишь то, что ты отдал (Максим Исповедник), то в потребительской - мое это то, что я взял у других, украл, отобрал, присвоил.

Возникает и другой вопрос. Если культура - это то, что создает человек, то, значит, исторический процесс - это процесс не Богочеловеческий, как нас учили святые отцы, а исключительно человеческий, но человек-то призван к соработничеству с Богом. Как тогда нам понимать те места Библии, в которых говорится об участии Бога в культурной деятельности человека? Ной, строит свой ковчег по расчетам, полученным от Бога в прямом общении. Современный анализ этих данных показывает, что ковчег имел оптимальные параметры для того, чтобы переносить бортовую и килевую качку и вообще все параметры и форму, позволяющие безопасно перенести длительное пребывание в открытом водном пространстве. Бог Сам перед плаванием тщательно проверяет снаряжение и загрузку ковчега и даже закрывает врата ковчега перед началом потопа. Как этот эпизод и многие другие эпизоды, где Бог непосредственно участвует в культурных деяниях человека (например, дает размеры храма Соломона), можно увязать с определением культурной деятельности как исключительно человеческой? Культура как раз и есть то поле, на котором встречаются и соработничают Бог и человек, та школа жизни, в которой человек обучается не свойственным ему от природы духовным навыкам, позволяющим ему войти в Вечную Жизнь.

Таким образом, Культура - есть то лоно, в котором человек рождается как существо духовное, а не природное и в котором происходит его становление для Вечности. Культура - это то поле, на котором рождается, развивается и преображается душа человека, приготавливаясь к вечной благодатной жизни. Культура же иного духа, есть лишь спекуляция на этой идее, ее глобальное извращение. Но любая спекуляция возможна только на положительных ценностях, ибо никто не может долго прельщаться пустотой. Поэтому и извращенная культура может существовать только до тех пор, пока не осуществлена подлинная. Если мы осознаем подлинные основы культуры, ее смысл, значение и происхождение, то тем самым, уже положим основания для того, чтобы отнять у извращенной культуры те ценности, которые ей не принадлежат. Но само отъятие возможно совершить только созиданием подлинной Культуры, а подлинную Культуру можно созидать только на основе Культа, открывающего человеку Истину и приобщающего его к Ней.

Если мы определяем культуру как продукт материи, способной самозародить жизнь и эволюционным путем достигнуть самосознания, то признаем культуру природным материальным процессом, а это далеко нас уводит от понимания сущности культуры.

Исходя из этого, мы приходим к вопросу о критериях исследования культуры. Их, на наш взгляд, можно почерпнуть только в истиннном культе. Даже наука, как это блестяще доказал австрийский математик Курт Гедель, вынуждена для доказательства истинности суждений в рассматриваемой ею системе, привлекать в качестве принимаемого на веру знания (аксиомы), аргументы из другой, высшей системы. Попробуем же и мы привлечь такое знание из высшей сферы - из культа, и на основе этого знания, произвести исследование культурных явлений и оценить их, пользуясь религиозными критериями.

 

Культура и религия

Культура - это материализация духа и поэтому культура не может стоять обособленно от религии. У верующего человека религиозное мировоззрение не может находиться на периферии его жизни, а, следовательно, оно будет обязательно проявляться в общественно-культурной жизни. Религия и культура взаимосвязаны гораздо теснее, чем это принято обычно признавать. Можно без всякого преувеличения сказать, что религиозные убеждения являются дрожжами не только религиозной жизни, но в той же мере и общественно-культурной, ибо человек существо целостное - он не может быть царством, разделившемся в самом себе (Мф.12,25).

Культура душевна, но подлинная культура всегда питается от Духа, она живет таинством. Таинство - и есть питание культуры, если нет этого питания, то культура непременно вырождается в чисто душевное явление. Где нет приобщения к подлинному Духу, там поселяются злые духи. Где нет небесного питания, там земная душевная мудрость становится бесовской (Иак.3,15). Но там, где культура питается из духовного источника, она в высших своих проявлениях граничит с духовным миром - и даже иногда переходит за эти границы.

Сегодня озвучивается идея безразличия Православия к культурным типам, мол, культура развивается по своим законам, не зависящим от религии. Но именно религия создает культуру, ибо религия определяет смысл человеческой жизни, который неизбежно будет определять и характер культуры. Вся проблема понимания культуры сводится к вопросу: материализацией какого духа является культура, какой религиозный смысл она осуществляет?

Еще в XIX веке Е.П. Блаватская предприняла беспрецедентную попытку религиозного объяснения мира, причем с позиций новой универсальной религии, которая, по ее мнению, вбирает в себя все религии, так как новая религия лишь вскрывает тот смысл, который содержится во всех религиях. Сама эта новая религия - есть, как утверждает Блаватская, самая древняя религия, которая сохранила все ключи для объяснения мира, а другие религии сохранили эти ключи лишь частично. Поэтому, по ее мнению, между религиями не будет противоречия, когда они получат все до сего времени сокрытые ключи. Однако картина мира, рисуемая Блаватской, настолько противоречит христианскому пониманию, что говорить здесь о совмещении этих картин совершенно бессмысленно. Достаточно указать только на одно различие, которое никоим образом и никакими ключами невозможно примирить. «Сатана, - пишет она, - будет явлен в сокровенном Учении как аллегория Добра и Жертвы, как Бог Мудрости» [4]. «Именно Сатана является Богом нашей планеты и единым Богом, и это без всякого аллегорического намека на его злобность и развращенность. Ибо он един с Логосом» [5]. Христос же, по ее учению, есть лишь один из иерархических духов, причем находящийся даже на не очень высоком уровне этой иерархии. Поэтому, по здравом рассуждении, всякий будет вынужден признать это учение антихристианским. В этом признается и сама Блаватская - в одной из своих статей она недвусмысленно утверждает, что цель ее трудов в том, «чтобы смести христианство с лица земли». Однако именно на этом зыбком фундаменте построено все оккультное учение и именно оно-то является базисом той «новой» культуры, которую сегодня начинают строить те, кто исповедают этого духа.

Средневековые мистики-оккультисты занимались поиском эликсира бессмертия, средств омоложения и продления жизни, а также созданием голема - робота, зомби, который создавал бы комфорт и выполнял бы любые поручения своего хозяина. Но разве современная наука не ставит те же задачи? Оккультное мировоззрение сходно с научным не только по задачам, но и в своем технологическом аспекте, ибо научная и оккультная технология принадлежат к одному типу - в обеих используется один и тот же принцип - результат эксперимента повторяем и гарантирован последовательностью манипуляций. Когда у современного человека начинаются религиозные поиски, он выбирает обычно то, что ему близко по мировоззрению, по целям - поэтому и оккультизм сегодня снова востребован.

Именно оккультное объяснение мира ныне становится расхожим религиозным мировоззрением. По данным социологических опросов, большая часть людей (две трети) имели опыт экстрасенсорного восприятия, 42% опыт общения с умершими. Сегодня христианство непопулярно, потому что оно говорит о грехопадении человека, - о его тотальной испорченности. Такие слова в наши дни звучат диссонансом на фоне всеобщего восхваления человека и его невиданных доселе возможностей. Современный человек, уверенный в том, что он может делать сам себя, не хочет ничего слышать о своей греховности и недостатках. Поэтому немногими будут услышаны сегодня слова о двусмысленности культуры, которую создает падший человек.

Но это, однако, и не повод для того, чтобы отвергать культуру вовсе. Пожалуй, вряд ли сегодня можно найти более актуальную тему для обсуждения, чем культура. От того, кто будет работать на поле культуры, фактически зависит будущее мира. Христиане всегда культурно осваивали мир - они творили новую культуру, но всегда брали все то лучшее, что было в культуре у язычников. Культурой христиане называли только то, что связано с чистотой души, с избавлением от страстей, оскверняющих душу. Поэтому христианская культура тесно связана не только с культом (внешним выражением религии), но и с аскетикой, обращенной к внутренней жизни человека, к его изменению и преображению. Смысл христианской культуры в открытии и показе совершенной, преображенной жизни. Там, где происходит измена этой задаче, в культуре наблюдается деградация.

Только через аскетику можно по настоящему оценить и понять культуру, ибо аскетика всегда содержит в себе духовно-нравственные критерии отношения человека к Богу, к самому себе, к миру. Она всегда устремлена на изменения человека, - на изменение его нравов, а через изменение человека и на изменение мира. Мир может меняться только с изменением человека. Пользуясь этими критериями, можно дать оценку и культурным явлениям. Там же, где смысл аскетики искажен и там, где аскетика вообще отсутствует, меняются представления о духовности. Это понятие трактуется уже слишком широко, в него включается то, что совершенно чуждо христианству, при этом исключается самое главное - аскетическое учение о греховности человека и необходимости восстановления его изуродованной природы. Христианин, совлекая с себя ветхого человека (Кол.3, 9-10; Еф.4,22), созидает в себе нового. Христианскую культуру может создавать только новый человек, но в построении культуры действует и ветхий. Поэтому то, что мы привыкли называть культурой, несомненно, обладает двусмысленностью. Культуру и следует рассматривать в этой двузначности, - только тогда возможно избежать крайностей по отношению к ней. Но чаще всего мы сталкиваемся с крайними воззрениями на культуру: либо мы безоговорочно принимаем все, что создает человек, либо отвергаем в культуре без всякого разбора даже то, что, рождаясь в ее лоне, выходит за ее рамки.

В недавно вышедшей книге архимандрита Рафаила (Карелина) есть такая нелестная характеристика поэтов: «Поэты - гурманы земной красоты. Они не просто предаются страстям: страсти - источник их вдохновения, краски их палитры; они хотят испытать страсти, увидеть их во всех оттенках и нюансах, чтобы воплотить в своих стихах. Поэты в душе язычники: то, что принадлежит Богу, они приписывают миру и человеку; поэтому в их сердцах сочетаются тоска по идеалу и неудержимое влечение к греху, которое они украшают, как золотой парчой - гроб. В поэзии соединяются два начала: слово и музыка; имитацией музыки служат рифма и ритм. Когда мы слушаем музыку, то наш ум бездействует, как бы замирает; он переходит в пассивное состояние» [6].

Конечно, в поэзии есть словесная каббалистика, некая магия мелодики и ритма, которой подчинен смысл, - и это действительно прельщает человека, парализует его ум. Но отец Рафаил делает, на наш взгляд, одну непозволительную ошибку, - он смешивает два понятия, которые ни в коем случае нельзя смешивать: поэта и поэзию. Нельзя рассматривать чью-либо поэзию в отрыве от личности, создающей ее, - нельзя вообще рассматривать поэзию как некую абстрактную форму искусства, потому что такой оторванной от личности поэзии не существует [7]. Личность может любую, даже самую жесткую форму, такую, к примеру, какой являются стихи, взломать, - наполнить свободным содержанием, не соединенным в обязательном порядке со страстями. Поэма может сделаться философским или даже богословским трактатом. Разве поэзия Тютчева это только страсти?

«Не плоть, а дух растлился в наши дни.

И человек отчаянно тоскует...

Он к свету рвется из ночной тени

И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен

Невыносимое он днесь выносит...

И сознает свою погибель он

И жаждет веры... но о ней не просит...» [8]

Разве это стихотворение откровение души язычника?

Вопрос сущности поэзии - это вопрос вообще существа культуры как таковой. Вопрос чисто богословский, поэтому и решать его надо богословскими методами, а не написанием поэтичной прозы по поводу страстного происхождения поэзии. В богословии всякое утверждение скрыто содержит в себе определенную картину бытия. Если страсти - источник вдохновения поэтов, то поэзия есть лишь воплощение страсти. Тогда она есть безусловное зло, ибо страсти действуют разрушительно. Но если источник ее изначально разрушительный, то что же дает ей созидательную силу? Ведь зло не имеет созидательной силы, оно паразитирует на бытии. Даже если поэзия являлась бы только воплощением страсти, то и тогда она должна была бы иметь созидательный источник, потому что и в этом случае она была бы лишь извращением подлинного бытия, но не антибытием со своим источником. Святые отцы называли страсти извращенными добродетелями, а это говорит о том, что страсти черпают энергию жизни из подлинного источника бытия. Подобно тому, как преображаются страсти (аскет делается бесстрастным) - возможно преобразить и поэзию. Поэтому в самой поэзии должен быть уже заложен и даже частично реализован такой подлинный лик поэзии, ибо тогда бы она вообще не могла и существовать. И если страсти не извращают этот лик поэзии, а являются ее источником, то, значит, зло имеет самобытный источник бытия. Но такая картина бытия не соответствует православному учению. Однако мы все в парадигме своего мышления отчасти являемся манихеями, а уж в отношении искусства, которое явно носит на себе черты двойственности, эта парадигма получает достаточно материала, чтобы быть оправданной. Но двойственность образа культуры проистекает не из двух источников бытия, а из одного. Только в одном случае картина бытия искажена (как это происходит в страсти), а в другом - она являет лик подлинного, преображенного бытия. Умное делание не умерщвляет страсти, а преображает их. Святитель Григорий Палама, возражая Варлааму Каламбрийскому, который считал бесстрастием умерщвление страстной части души, писал: «Но мы научены, философ, что бесстрастие - это не умерщвление страстной части души, а ее преложение от худшего к лучшему и свойственное ей действие в отношении божественного при полном отвращении от зла и обращении к добру» [9].

Непонятно также восторженное отношение к поэзии как к некой самой по себе священной форме речи, несущей печать Божественного вдохновения. Такое сакрализованное отношение к ней провоцирует на то, чтобы перенести его и на поэта (по одной лишь принадлежности к поэзии) как на некоего пророка, который говорит исключительно Божественными глаголами. В такой точке зрения опять-таки происходит то же смешение поэзии с личностью поэта, только в первом случае, - личность поэта и поэзия необоснованно уничижаются, а во втором, неосновательно - возвышаются. Но, тем не менее, поэт - это личность, и поэтому, и именно поэтому, а не потому, что так на него повлияла поэзия, он может говорить развратным языком и быть блудником, или говорить Божественными глаголами и быть пророком. Поэт в этом смысле ничем не отличается от другого человека, который во Христе призывается стать царем, священником и пророком. Поэтому и от поэта мы можем услышать пророчество [10]; поэтому и поэзия может быть служением Богу. Кстати, не стоит забывать о том, что многие тексты в Библии написаны с соблюдением всех поэтических законов, то есть являются чистейшей поэзией. Что же и эту поэзию и этих поэтов мы должны назвать языческими, а источником их вдохновения считать страсти? Музыкальная соразмерность и красота в поэзии могут не только очаровывать, но и приоткрывать человеку преображенный мир. Красота - есть лик истины, и первый шаг к постижению истины чаще всего начинается с созерцания красоты.

Сам вопрос о поэзии связан с общим вопросом о христианском отношении к культуре. «Имеет ли культура отношение к становлению личности в человеке, или она есть не более чем наружный покров, который, возможно, и необходим в некоторых случаях, но не является органическим выражением глубинной сути человеческого бытия?» - так ставит этот вопрос протоиерей Георгий Флоровский в своей статье «Вера и культура». Без ответа на этот вопрос невозможно вообще рассуждать о культуре. Найти ответ на этот вопрос очень сложно, - необходимо поставить еще целый ряд вопросов, которые вытекают из основного. И самый главный вопрос, без которого невозможно решение всех остальных - это вопрос о смысле и месте культуры в истории. Нельзя, говорит отец Георгий, рассматривать культуру вне исторического контекста. Действительно, всякая вещь хороша на своем месте и в свое время. Если юноша в то время, когда он может увлечься нечестивыми делами пола, будет увлечен поэзией или другим каким-нибудь искусством, в котором описываются и страсти человеческие, то он сможет избежать той душевной травмы, которая может на всю жизнь сделать его духовным инвалидом. В свое время он увидит и подводные камни поэзии, но с изуродованной душой этого и многого другого он уже никогда не сможет увидеть. Точно также живет и человечество. Только в контексте становления человека можно найти подлинное место культуре. Крайние воззрения на культуру одинаково уродуют человека. Лучше отца Георгия, по моему, этого никто не выразил, - именно он лаконично сформулировал полемические вопросы, разоблачающие крайние точки зрения на культуру. Поэтому я счел необходимым опубликовать в данной книге в качестве приложения его статью «Вера и культура». Статья эта публикуется в новом переводе, выполненном мною. Это еще одно из обстоятельств, объясняющих публикацию в моей книге статьи отца Георгия.

 

Культуроборчество и культурная традиция

Культуроборчество в Православии является своеобразным внутренним протестантизмом. И параллель эта вовсе не образ, а выражение самого существа культуроборчества, потому что протестанты вступили в историю под знаменем культуроборчества. У кальвинистов, например, были запрещены танцы, музыка и всякое сочинительство. Пуританская культура слишком прагматична и рациональна, - в ней нет места бескорыстному творчеству, в ней все подчинено конкретным целям.

Как безоговорочное принятие, так и полное отвержение культуры опасно для христианства. Культурная традиция - это, прежде всего, смыслы, которые мы передаем из поколения в поколение. Если бы не было этой передачи смыслов, то жизнь наша была бы бедна смыслами, набор смыслов ограничивался бы только теми смыслами, которые нам удалось открыть в нашей собственной жизни. Вот почему христиане не отвергли культуру эллинов, а христианизировали ее - наполнили ее христианским содержанием. Сегодня, взирая на то, какие уродливые плоды дает современная культура, - многие христиане впадают в соблазн тотального отвержения культуры. Но культура является тем полем боя за мир, проигрыш на котором, равносилен выходу христианства из истории.

Церковь может влиять на мир в основном через культуру. В истории России мы наблюдаем парадокс: аскетический центр (монастырь) неизбежно становился культурным центром, своеобразным университетом духовной и культурной жизни. Таким образом осуществлялась на Руси апостольская миссия Церкви, но она была связана с аскетикой. Миссия начиналась с созидания нового человека, который через культуру начинал влиять на окружающий мир. Мир, увидев в реальных плодах образ нового человека, обращался к его созиданию, то есть усваивал аскетический опыт такого созидания. Это был органичный процесс распространения веры через культуру. Культура была полем, в которое бросали семена нового Христова человечества. Если мы сегодня не потрудимся на этом поле, то завтра наши труды будут уже совсем незаметны на фоне всеобщего беснования в культуре - и мы потеряем влияние на мир. В этом мире самая серьезная борьба происходит отнюдь не за землю, полезные ископаемые и материальные ресурсы, а за идеи и смыслы, которые сеются в душу человека и определяют его жизнь. А.Ф. Лосев в своих философских заметках пишет: «История философии, если ее всерьез привлечь для школы мысли, может быть только философией культуры» [11]. Иначе говоря, ядро культуры как раз составляют смыслы, которые мы наследуем. От смыслов, которые впитывает человек во чреве вскармливающей его культуры, зависит и то каким он в конечном итоге будет. От содержания смыслов и идеалов, наследуемых человечеством, зависит и сама культура.

При Константине Великом христианство смогло победить в том числе и потому, что оно взяло на себя труднейшее дело освоения культуры. Сегодня нам предлагают совершенно иной, нехристианский образ культуры. Мы, как всегда, запаздываем с ответами, но на нас лежит огромная ответственность за мир. Культура - орудие нравственного воздействия на общество, и от того, какой будет культура христианской или языческой - зависит будущее человечества.

Культура всегда возникает из культа, - тип верования определяет и тип культуры. Понять культуру можно только через осмысление культа, через смыслы, заложенные в веровании. Именно это и побуждает меня взяться не за свое дело.

 

Стереотипы в культуре

Я не являюсь специалистом ни в области истории, ни в сфере искусства, ни в науке, но, наблюдая, как в этих областях складываются определенные стереотипы мышления (это почти всегда крайние точки зрения), мешающие нам постичь нечто новое в этих сферах - я вынужден взять на себя нелегкую задачу их разоблачения.

Стереотипы - это своеобразные правила, схемы, системы, с помощью которых мы ориентируемся в жизни. Они складываются у нас в сознании из личного опыта, а также под влиянием различных источников информации и под влиянием самой культурной среды.

Культура задает и парадигму мышления. Получая такую культурную парадигму мышления в детстве, мы смотрим на все явления в мире через нее. Усвоенная парадигма мышления есть самый главный стереотип, который мы носим в себе. По этой причине всякая наша мысль преломляется сквозь призму стереотипов. Впрочем, они помогают нам в общении, сокращая время восприятия информации, но за счет этого сокращения из поля сознания вытесняются те признаки наблюдаемого явления, которые не входят в привычное представление о нем, а, между тем, именно они-то и могут оказаться самыми существенными характеристиками этого явления.

Не так давно я перенес дома выключатель с одного места на другое, несомненно, более удобное, но рука еще долгое время тянулась к тому, к которому навыкла - такова сила стереотипа. Изменились все обстоятельства дела - и хотя сознание уже усвоило, что произошло изменение, однако привычная связь появления света с определенным местом для выключателя еще долгое время продолжает работать - и вводит меня в заблуждение. Такие стереотипные связи действуют и во всех остальных сферах жизни. В случаях, подобных описанному, слишком очевидно отсутствие прежней связи и наличие новой - и сознание, хоть и со сбоями, быстро перестраивается, но там, где это отсутствие не столь очевидно - стереотипы еще долгое время сохраняются и лишают нас возможности наладить действительную связь.

Стереотипы по своему механизму сходны с инстинктом животного, которое неосознанно выполняет определенную программу, заложенную Богом в его природу. Но инстинктивная программа все-таки отличается от стереотипа, потому что она относится к области природы, а стереотип к области сознания. Если в природе действуют строгие законы, то область сознания - это царство свободы, без свободы не существует сознания. Человек сам формирует свое сознание. Стереотипы - это самые простые образцы, так сказать, образы действия. Они необходимы нам, иначе мы на каждом шагу будем подвергаться неожиданным испытаниям - они освобождают наше сознание для восприятия и переработки новой информации - таким образом они сохраняют нашу энергию, и это мудрый охранный механизм. Но именно по причине этой охранной функции стереотипов, которая в одном случае помогает нам, в другом, - не дает увидеть в рассматриваемом предмете новые грани - стереотип становится тормозом в формировании сознания.

Сам стереотип является некой технологией мышления, но как всякая технология, он обладает определенной ограниченностью и косностью. Сознание же органично - оно способно к становлению, развитию, изменению, как и все живое. Недаром таинство покаяния в точном переводе с древне-греческого именуется изменением ума. Поэтому в какой-то момент такого органичного изменения стереотип перестает соответствовать органике изменившегося сознания. Иногда в общественном сознании наступают столь значимые изменения (можно назвать их эпохальными), что требуется коренным образом изменить взгляд на мир, как это было, например, с началом христианской эпохи. Сегодня, похоже, грядет еще одна такая грандиозная перемена. Оккультная идеология Новой эпохи - это попытка дать новую парадигму мышления. Но это заведомо обреченная попытка, так как оккультизм всегда предлагает технологии, то есть стереотипы. Христианство же дает такую парадигму мышления, которая вмещает в себя изменение ума, совершенствование качества сознания, ибо всякий христианин призван к совершенству (Мф.5, 48), к благодатному преобразованию ума по образу ума Христова (1Кор.2,12-16), который судит обо всем (1Кор.2,15). Стереотипы же мешают движению к совершенству.

Большая часть стереотипов в области культуры появляется, по моему мнению, в результате взгляда на нее как на нечто существующее само по себе, в отрыве от культа, и в частности, от аскетики (религиозной практики), а также в отрыве от личностей, которые создают что-либо в ней. Разрыв религиозной практики и культуры - есть основная причина бед, постигших человечество, и самый существенный признак многих стереотипов в культуре. Чтобы преодолеть стереотипный взгляд необходимо всякий раз восстанавливать эту связь.

Кроме того, глубина постижения реальности всегда зависит от обращенности в глубину человека, ибо «извнутрь, из сердца человеческого, исходят злые помыслы, прелюбодеяния, любодеяния, убийства» (Мк.7,21), а, стало быть, и все окружающее нас объясняется тем, что происходит внутри человека. Великое творение всегда обращено к глубине человека, тогда как популистское произведение ориентировано на внешние обстоятельства, причины, поводы, мотивы. Но эти произведения потому и приобретают такую популярность, что у нас в сознании сидит стереотип мышления, с помощью которого мы легко объясняем происходящее внешними причинами. Поэтому прежде, чем понимать, а уж, тем более, творить великое - необходимо избавиться от этого самого главного стереотипа нашего восприятия жизни.

Стереотипы часто переходят в предрассудки, - в буквальном смысле они становятся тем, что предшествует рассудку, мешает ему рассуждать. Святые отцы называли предрассудки мнениями. Сегодня мнения стали общественным бичом, которым выбивается всякая живая мысль. Мнения живучи - они с трудом изживаются человечеством. Святые отцы говорили, что легче избавиться от уз железных, чем разрешиться от пут духовных, которые человек создает себе мнениями.

Мудрость - есть способность воспринимать глубину жизни. Ее человек обретает через отказ от стереотипов мышления, поэтому разрушение стереотипов является необходимым элементом духовной жизни, неизбежной частью пути к Истине. Если человек не способен к разрушению собственных стереотипов мышления, то он начинает саморазрушаться и разрушать все вокруг себя. Академик Моисеев утверждает: «Нынешние стереотипы поведения и мышления людей неизбежно приведут к катастрофе» [12]. Поэтому стереотипы не так безобидны, как кажутся на первый взгляд. И эта тема, таким образом, становится темой выживания человечества.

 

Культура и личность

Источник культуры коренится в культе (в той его части, которая называется аскетикой), а двузначность культуры проистекает от различия культов, различия аскетической практики. Поэтому критика культуры неизбежно связана с критикой аскетики. Там, где аскетика связана с природной сферой, с воображением, - с душевным планом, там и в сфере культуры наблюдается некий перекос в чувственную сторону. История обнаруживает борьбу двух тенденций: или аскеты, освобождаясь от страстей, являют красоту человека, нравственно формируют культуру, а через нее воздействуют и на мир; или мир, развращаясь от изобилия страстей, нравственно разлагает культуру, и через нее обмирщает лицо христианства, сужая его до языческих норм и идеалов. В этом и состоит двойственность культуры, опасность ее ответного воздействия на Церковь.

Само слово культура происходит от латинского слова cultus - возделывать. Адам получил от Бога заповедь: возделывать и хранить рай (Быт.2,15), эту задачу он сохранил и после грехопадения, хотя она и была уже осложнена потерей внутренней целостности (целомудрия). Поэтому возделывание земли стало для человека тяжким трудовым бременем, а культура не только служением Богу, но и способом порабощения мира и миру. Если задача возделывания сохранена, то появление культуры неизбежно, - и вопрос отношения к культуре состоит только в том, каков будет ее характер: будет ли она творческим возделыванием (cultus) или нещадной эксплуатацией и паразитацией на природе, восхищением запретного плода, чем-то похожим на возделывание, но не являющимся им по существу(oсcultus) [13]. В конечном итоге, этот вопрос сводится к вопросу: каким образом христианство может повлиять на характер культуры.

Культура - это защитная система общественной жизни. Только та культура устойчива, которая привносит в общественную жизнь нравственные ценности, а нравственные ценности привносятся в общественную жизнь личностью. Нравственность - есть атрибут личности. Если культура таковых ценностей не имеет, то защитная система общества поражается, - и само общество быстро приходит в упадок. Можно находить в культуре, и совершенно справедливо, массу изъянов, можно, наконец, разрушать ее, но это все равно не лишает нас ее плодов, которыми мы все широко пользуемся. Поэтому нельзя на основании двойственности культуры отбросить ее целиком, нельзя также не быть благодарным тем, кто создавал в культуре непреходящие ценности. Святые отцы с почтением и благодарностью относились к языческим философам, трудами которых они воспользовались для выработки учения Церкви.

В культуре есть явление резонанса. Всякий культурный феномен вызывает определенный резонанс в душе человека и в обществе. Его сила и длительность зависят от того, на какую глубину души проникает его действие, а глубина проникновения зависит от глубины идеи произведения. Если идея соотнесена с бесконечностью и вечностью жизни, то она имеет и непреходящее значение в жизни общества и человека. Так высокая культура формирует и особую общественную атмосферу, в которой человеку легче обрести базовые ценности, ведущие его в вечную жизнь.

Культура органична - она развивается вместе с обновлением самого человека, но, лишаясь этой органичности, она может перерождаться в цивилизацию. В созидании культуры человек и сам созидается как личность. Культура не подавляет личностное начало в человеке, а, наоборот, взращивает его в нем. Она зарождается и созидается во взаимодействии личностей - и в этом смысле она есть отношение личностей. Цивилизация технологична, поэтому она размывает личностное начало в человеке. В цивилизации, подобно тому, как в огромной машине винтик является частью отлаженного механизма, человек становится функционером, - безличным исполнителем определенной функции. Поэтому в цивилизации всегда есть опасность безличного использования человека, ведь в этой огромной машине он только запчасть, которую всегда можно заменить. Здесь человек приносится в жертву общей прагматической пользе, точно также как это было в языческих религиях. Для культуры дорог любой человек, ибо культура созидается личностями - и личность есть также и цель культурного процесса.

Магия - это та же технология, потому что в ней все технологично: выполняй определенную инструкцию, пользуйся определенной методикой, - и получишь точно такой результат, на который рассчитываешь. Магия всегда связана с законом кармы, а не со свободой, ибо нельзя рассчитывать на определенный результат, если не действует закон. Но без свободы невозможно личностное становление, потому что нет личности без нравственного выбора, а нравственный выбор невозможен без свободы. В магическом освоении мира нет места личности. Поэтому магическая практика не может создавать культуру - она изначально создает технологическую цивилизацию. В такой цивилизации человек точно также приносится в жертву, причем иногда прямо (жертвоприношением). Поэтому так сходны между собой технологическая и магическая цивилизации. Но сходство не есть тождество. Поэтому сходство не означает того, что в культуре нет места технологии - она здесь служит личности, а в цивилизации личность служит технологии. Это лишь самые общие соображения по поводу культуры, без которых разговор о культуре невозможен вообще.

 

Мистика и духовность

Современный человек далек от духовности. Если ему процитировать Писание, например, строку из Апокалипсиса: «Я был в духе в день воскресный» (Откр.1,10), то он, скорее всего, переведет этот текст на язык привычных ему смыслов: «В воскресенье я был в хорошем настроении». Такова степень нашей удаленности от жизни, ибо истинное приобщение к жизни возможно только в духе, а духовность это то, что получает человек не по рождению и не от природы, а от Бога через таинства. Кто не приобщен к таинству, от того скрыта тайна полноты жизни. Греческое слово μύστϊκος - означает скрытый, тайный, следовательно, мистик - это тот, кто знает об этом скрытом, тайном. О какой тайне идет речь? - несомненно, о тайне, через которую человек входит в вечную благодатную жизнь. Поэтому духовность благодатна, а откровение и боговедение - это тайна благодатности. Благодатным можно быть только через реальное, а не визуальное приобщение к тайне Вечной жизни, открывающейся в Таинствах. Человек, не приобщенный к тайне жизни, не может создавать подлинные культурные ценности - его творчество будет чисто человеческим, чисто рациональным и технологичным, но технология рождает лишь суррогаты бытия. Магия - это технология и она не ведает тайны жизни, она знает только тайну самой технологии. Вокруг тайны этой технологии и строится вся жизнь. Вокруг нее формируется и эзотерическое мировоззрение, и особая культура. Это культура иного духа, но она ближе современному человеку, ибо ему понятнее технология, чем пребывание в Духе.

Сегодня экраны телевизоров, полосы средств массовой информации заполнены сюжетами о мистике. На телевидении существует даже целый мистический канал. Это говорит о том, что к мистике существует ныне огромный интерес. Но это интерес к технологиям, а не к богообщению - в этих передачах много говорится, как общаться с духами, как вызывать покойников, как приобретать какие-нибудь необыкновенные качества, однако в них ни слова не говорится о молитве. А духовности без молитвы не существует - поэтому такая мистика далека от подлинной духовности и культуры, а главное свободы, ибо в подобном знании в виду его технологичности есть некая принудительность к вере. Технология исключает свободный выбор объекта любви, который возможен только в тайне веры, - а, стало быть, здесь не может быть и любви, ибо любовь рождается только в атмосфере свободы.

Подлинная культура всегда мистична, но она основана на приобщении к Богу, на боговедении. Собственно, подлинная мистика и есть боговедение, а не знание сатанинских и человеческих технологий. Но извращенная культура всегда пытается набросить некий мистический флёр на свое богоневедение, - пробует изобразить ведение, на самом деле не имея его. То, что она хочет иметь на себе этот знак качества, лишний раз свидетельствует о том, что подлинной духовности без боговедения не бывает. Христианская мистика является познанием Откровения Божия - боговедением. Христианское учение принципиально открыто для всех - в нем нет никакой тайны и элитарной эзотерики. Поэтому, для того чтобы отделить самочинную, диавольскую мистику от подлинной - следует разделить их и терминологически. Но вряд ли это возможно будет сделать явочным порядком, ведь термин мистика, часто употребляется и в христианской литературе. Просим читателя иметь в виду эту содержательную двойственность в привычном термине, которую нетрудно будет различить по контексту изложения.

Сегодня у нас нет не только дерзновения пребывать в Духе, но нет и понимания необходимости этого. Пребывание в Духе для нас что-то далекое, недостижимое, что имеют только святые, но что недоступно нам грешным - и это не смотря на то, что те же святые утверждали, что именно в стяжании Духа заключается смысл христианской жизни. Боговедение, богоприобщенность и духовность нашей жизни являются необходимыми качествами христианской жизни. Бог таинственно открывается человеку и человек узнает Его опытно, а не виртуально, - он реально познает смысл своей жизни, через приобщение к ее полноте. Поэтому все разговоры о смысле жизни имеют лишь педагогический характер, но не мистический. Мистически смысл жизни человек усваивает только в таинственном общении с Богом. Мистически в данном случае - и означает богооткровенно. Бог приобщает человека к смыслам бытия, а не человек познает их собственными усилиями.

Обрести современному человеку утерянные смыслы, лежащие в основе всего бытия, можно только возвращением к религиозной жизни, посвящением в ее тайны, иначе говоря, к таинствам. В этом смысл мистического боговедения - и в этом выражается, главным образом, его влияние на духовность, и на культуру.

Мистики-боговеды - это те, кому открываются смыслы бытия - реальные логосы, образующие видимое бытие. Поэтому мистическое познание - это познание подлинной реальности бытия - духовный реализм. Современный человек лишен этого объективного способа познания основ бытия, ибо познание это совершается исключительно верой, - уверенностью в невидимом, опытом приобщения, а не технологиями и разработанными технологиями. Сегодня даже верующий человек мыслит в парадигме технологичности, поэтому и в религии он ищет не столько опыта пребывания в Духе, сколько технологии якобы Его стяжания. Современный верующий человек в достаточной степени находится под влиянием нового культурного воздействия, которым его мировоззрение и мышление подвергаются соответствующей технологической обработке. Через этот «культурный» мост легко всегда из религии сделал понятную и приемлимую технологию, уводящую человека на самом деле далеко от Бога. Таким образом оккультизм отвоевывает у религии извечно принадлежавшие ей территории. Но в оккультизме происходит подмена духовной реальности виртуальной реальностью - фантазмами, переведенными в технологии.

Вера возникает из сознания своей испорченности и неспособности самостоятельно познать духовную реальность - она опирается на изменение человека, ибо познание происходит через смирение и преображение. А гностическое оккультное знание - из уверенности в том, что все можно познать своими собственными силами, из ощущения собственной невинности и чистоты, из уверенности в своем могуществе, а это не предполагает изменения, потому что неиспорченному и могущественному изменения не требуется. Посвящение для оккультиста - это мистерия, в которой ему открывается знание без существенного изменения, но это не открытие невидимой реальности, а попытка сделать эту реальность осязаемой, видимой и познаваемой через свою фантазию или самоинспирированный опыт.

В этом заключено самое существенное различие между верой и гностицизмом. Гностицизм, однако, внешне очень сходен с верой - и для духовно неопытного человека он может стать камнем преткновения. Собственно, все Евангелие и, особенно, апостольские послания - это полемика не с иудейской, мусульманской и даже языческой верой, а с гностицизмом, именно потому - что он очень похож на веру, но не является ей.

 

История и культура

Особенно устойчивые стереотипы мышления у нас сложились в подходе к истории. Нас приучили смотреть на нее как на политическую борьбу классов, смену формаций, развитие и угасание цивилизаций, государств и религий. Все это в истории, учили нас, происходят по определенным законам. Мы изучали историю и верили, что она движима этими объективными законами. Однако в центре истории всегда стоит человек, а он обращен в бесконечность - и потому его жизнь не объясняется исключительно историей и ее законами, - он, хотя и живет в истории, но как бы выходит за ее рамки. Поэтому история - есть прежде всего история становления личности. Духовное влияние неуловимо, ибо Дух «дышит, где хочет» (Ин.3,8). Однако Он дышит, все-таки, не где  попало и не как попало, а по некоторым законам, которые установлены Им в бытии. Дух не нарушает эти законы, но Он и не детерминирует историю, а только ее корректирует. Здесь делается попытка постичь эти законы коррекции.

Культура связана с историей - культурные деяния человек совершает в истории. История - это поле культурной деятельности. В истории на поле культуры Бог встречается с человеком, на этом же поле диавол борется с Богом и человеком. Сотворяя в культурном творчестве историю, человек соработничает Богу, осуществляющему через историю Свой Промысл, и культурным творчеством борется с диаволом. Поэтому невозможно понять смысл культурной деятельности в отрыве от смысла истории, а смысл истории без понимания смысла культурной деятельности и действия Промысла Божия. Выяснение этих смыслов и установление между ними связи позволяет выстроить целостную картину истории и теодицеи - история в этом свете приобретает оптимистический смысл. В постижении истории необходим христоцентризм, потому что Христос наполняет историю подлинным оптимистическим смыслом, заключенном в преображении и спасении мира.

Подлинная историческая наука есть не столько постижение софийности твари, сколько постижение замысла Божия о мире. Воплощение Бога Слова, - Логоса - это центральный момент истории. Догмат - есть выражение на человеческом языке откровения о Логосе. Поэтому и постижение смысла истории невозможно без догматики. Догматика вскрывает подлинный смысл истории через борьбу двух тенденций: устремлений к Царствию Небесному и царствию земному. Поэтому в книгу помещена глава, посвященная догматике, но догматика изложена в конкретном приложении к культурной деятельности человека. В культуре невозможно ничего понять, не поняв борьбу в области догматики. Догматика же есть только результат невидимой мистической брани.

 

Несколько слов по поводу содержания книги

В книге три основных раздела, посвященных влиянию религии в области искусства, науки, политики. В эти разделы включены отдельные главы, в которых раскрываются принципиально новые концептуальные подходы к данным отраслям культуры. Задачи широкого плана преломляются в рассмотрение творчества некоторых представителей русской культуры. В отношении к их творчеству сложились определенные стереотипы. Например, в отношении к творчеству Пушкина. Для многих православных Пушкин язычник, восхвалявший Вакха и Киприду, богохульник, написавший кощунственную «Гавриллиаду» (хотя он и автор «Отцов пустынников»). Но мало кто из православных знает, что Пушкин, испытав сильнейшее потрясение, признал, что это произведение написано им в состоянии одержания, то есть фактически не им. Он принес покаяние, и последующая его жизнь была трудным возвращением ко Христу.

«Кажется, я переродился» [14], - пишет Пушкин своему другу Петру Плетневу. Перерождение было началом нового творческого периода. Даже и до перерождения Пушкин писал такими светлыми красками, что его поэзию этого периода можно без всякого преувеличения назвать гимном жизни. После же перерождения эта светопись приобретает такую глубину проникновения, что его уже никак нельзя именовать, как только поэтом света. И это светлое, световое качество его поэзии с одной стороны является свойчтвом, принадлежащим ему лично, с другой, - рождается под воздействием его культурной среды. А среда эта формировалась все-таки под воздействием Православия. А живой очаг Православия всегда формировался в среде аскетов-подвижников. Для них важнейшим качеством новой жизни во Христе было пребывание в Духе, а внешним выражением Его присутствия являлось стяжание Божественного Света. Поэтому светописную поэзию Пушкина невозможно по-настоящему понять и оценить, не учитывая того, что и сам Пушкин, и культурная среда вокруг него формировались под воздействием этой аскетической традиции. Рождение подобной поэзии возможно было только в православной стране.

Светские же исследователи его творчества склонны относиться к нему как к человеку, который наиболее целостно и гармонично выразил мировоззрение ренессансного человека. Пушкин, по их мнению, органично впитал в себя мировоззрение гуманистов-просветителей, он первый воспел свободу - и явился своеобразным рупором декабристов. Однако никто из исследователей не вспомнил о том, что он родился и жил в православной стране, и с детства впитал в себя идеалы Православия. Как эти идеалы выразились в его творчестве, и как он на самом деле относился к декабристам, - об этом написано в этой книге.

Сама фамилия Лермонтов в православной среде соединена с демонизмом, - он автор знаменитой поэмы «Демон». На первый взгляд, ожидать от такого «демонолога» откровений в области православной аскетики было бы большой оплошностью, - такая идея может показаться бредовой. Сложившийся стереотип не дает нам увидеть в творчестве Лермонтова ничего, кроме демонизма. Но Лермонтов потому и является демонологом, что знал аскетику. Аскет видит коварство демона - он знает, к чему эти козни могут привести. Аскет узнает демона не только по его отвратительной козлобородой внешности, но увидит его и под ослепительной красоты ангельским обликом. Лермонтов прожил очень короткую жизнь, но и за эту короткую жизнь он сумел многое переоценить в своей жизни - он вплотную подошел к той границе, на которой с человеком происходит переворот. Свершился ли этот переворот - для нас это загадка, но поиск в этом направлении, через разочарование в светской жизни, шел. Лермонтов строго судил не только окружающих его людей, но прежде всего самого себя. Пусть читатель сам решит: имеет ли творчество Лермонтова отношение к православной аскетике или автору данной книги пришла в голову фантастическая идея?

Светские исследователи рассуждают о влияниях на творчество Лермонтова. Каких только влияний они не видят в творчестве Лермонтова, начиная от романтизма и кончая социализмом, но никто не увидел в нем влияния идей Православия. А ведь самое логичное предположение, что на него более всего повлияла та среда, в которой он родился и вырос.

Творчество гения отличается удивительной глубиной охвата. Гений часто пишет о том, что и сам не очень-то хорошо осмысливает. Почему в творчестве таких великих гениев литературы как Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский занимает значительное место тема игры в карты? Что скрывается за этой тематикой, каков таинственный смысл этой игры. На эти вопросы я попытался ответить в этой книге.

С древности люди задают вопрос: «Что такое талант»? Сегодня все ответы на него сводятся к одной простой формуле: талант - это природная способность - отвечают на него специалисты, исключая здесь всякую мистику. Но так ли это? Не есть ли талант нечто связанное с невидимым миром? Отдельная глава посвящена исследованию этой темы. А на примере Пушкина, Лермонтова и Скрябина я постарался разобраться в ней. Творчество связано со свободой - свободу человек может реализовать по-разному: может выбрать путь к Богу, а может и к диаволу.

Музыку мы привыкли воспринимать как искусство нейтральное по отношению к мистике и уж, тем более, никак не связанное с аскетикой. Но творчество Скрябина опровергает это устоявшееся мнение. А сравнительный анализ западной и русской музыкальной культуры убеждает нас в том, что музыкальная культура является продуктом религиозного отношения человека к миру, и ее характер зависит от характера аскетики. Проще говоря, именно аскетика определяет формы культуры (доказано это будет далее). И здесь есть, о чем задуматься аскетам, которые отвергают культуру как таковую.

Мы все приобщены к телевидению. Но задумывались ли мы над его сущностью? Не о содержании программ, а самом принципе вещания. Отдельная глава посвящена тайне воздействия на нас телевидения как способа передачи информации.

Значительное место в книге уделено проблемам истории. История сегодня вызывает огромный интерес, потому что сегодня народ стоит перед необходимостью своего исторического выбора. Его невозможно совершить без осмысления истории. Тип государства - проблема государственного устройства связана вплотную с историческим выбором. Телевизионная передача «Суд времени» показала, что народ превосходящим большинством постоянно и неизменно голосует против демократии в том виде, в котором она сегодня существует в России. Проблеме демократии в книге также посвящено много строк.

Нельзя рассматривать частные проблемы культуры, не обратившись к общему вопросу о том, что такое культура по существу и какое место она занимает в жизни человека. Рассмотрение этих и других проблем, связанных с культурой, в книге занимает центральное место.

 

Примечания:

[1] Ильин И.А. Собрание сочинений в десяти томах. «Русская книга». М., 1996. Т. I. С. 286.

[2] Флоровский Георгий протоиерей. Вера и культура. // Церковь и время. №2(27). 2004. С. 95.

[3] Библейское выражение: «древо познания добра и зла» в языке подлинника является идиоматическим выражением - оно означает  «все на свете».

[4] Блаватская Е.П. Тайная доктрина. Рига, 1937. Т.II. С.296.

[5] Там же, С.269.

[6] Рафаил (Карелин) архимандрит. Умение умирать, или искусство жить. М., 2003. С.52-53.

[7] Между прочим, в греческом оригинале в первом члене Символа веры «...Творца небу и земли..», слово Творец передается термином Поэтос.

[8] Две строфы из стихотворения «Наш век».

[9] Слово подвижническое 17. Цит. по: Мандзаридис Георгий. Обожение человека по учению святителя Григория Паламы. Свято-Троицая Лавра. 2003. С.75.

[10] Разве это не пророчество из уст Лермонтова, написавшего: «Настанет год, России черный год, когда царей корона упадет» (стихотворение «Пророчество»); или из уст Блока: «В будущем я вижу две России: Россию-Америку и Россию православную».

[11] Лосев А.Ф. Страсть к диалектике. «Советский писатель». М., 1990. С.36.

[12] Каким может быть человек. «София». М., 2003. С.30.

[13] Все Евангелие является полемикой с тем, что было очень похоже на христианство, но не являлось им по существу, - с гностицизмом, который и был базисным учением оккультизма.

[14] Друзья Пушкина. «Правда». М., 1986. Т. II. С. 486.