В завершение темы хотел описать свои впечатления от недавнего посещения главного баптисткого молитвенного дома в Трехсвятительском переулке (б. Малый Вузовский). Очень давно там не был - не менее четверти века. Ранее здесь была реформатская церковь (баптистский молитвенный дом - с апреля 1917 года). В 1937 году молитвенный дом был закрыт, и до 1944 года в нем располагалось общежитие. 70 лет этот молитвенный дом был единственным официальным местом молитвы протестантов в Москве. Со вкусом оформлена кафедра проповедника. Если условно назвать это место алтарем, протестантским алтарем, то на «горнем месте» - витраж со знакомым «Бог есть Любовь». Дом напоминает двухпалубный корабль. Справа на стене изображение чаши, а слева - раскрытой книги - ясно, что Библии. На кафедре появился крест - трудно было себе представить это лет 20 назад.
Ровно в 17.00 группа баптистских пресвитеров входит в молитвенный зал, направляясь к кафедре. У нас бы запели: «От восток солнца до запад, хвально Имя Господне - буди Имя Господне благословено от ныне и до века!» Так бывает при встрече архиерея. Далее его облачают при позванивании кадил в руках протодиаконов. Громогласно звучит заключительный аккорд: «Тако да просветится свет твой пред человеки...». Здесь же группа пресвитеров молча прошла через зал и поднялась на кафедру.
Старший пресвитер объявил об общем пении гимна «Братья, все ликуйте!» - что-то типа аналога у нас «Сей день, егоже сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в онь!» Пели под игру органа. Я с сопровождающим расположился неподалеку. Напряженно вслушиваюсь в текст - ничего не могу понять. Это напоминало неразборчивое чтение кафизм в большом сельском храме с неважной гулкой акустикой. Собрание, проходившее в течении 1 ч 45 мин., состояло из 4 проповедей, каждая из которых заканчивалась молитвой проповедника, «служения хора», общего пения и сбора пожертвований. Первая проповедь была посвящена грехопадению наших прародителей, описанное в книге «Бытие». Логично начать с Ветхого Завета - так и в православном богослужении («паремии»). В проповеди прозвучала важная мысль: не откладывай прихода к Богу, приступи каков есть. Дьявол обманывает, внушая, что есть более интересные вещи, чем общение с Богом. В молитве по окончании проповеди прозвучало благодарение Богу за сотворение человека. Хор запел псалом «Возлюблю Тебя Господи, Крепость моя» - один к одному как обычный концерт после запричастного стиха в православном храме. «Тебя я буду вечно славить!» - прозвучало на партии. «Брат Сергей Петрович» прочитал притчу о десяти девах. Когда он это делал - у меня в голове шел синхронный перевод на церковно-славянский язык. «Необходимо ревновать, чтобы наши светильники были наполнены маслом» и т.д. В принципе эта и другие 3 проповеди могли бы спокойно прозвучать и в православном храме. Непривычным было отсутствие знакомого гула по окончании проповеди: «Спаси Господи!». Объявили сбор пожертвований и семеро мужчин, по-видимому, баптистских диаконов, каждый с бархатным красным мешочком стали обходить ряды молящихся. Закончив сбор, они стали полукругом под кафедрой проповедника лицом к народу. Старший из них произнес (вначале я написал «прочитал», но потом спохватился - у них не читают молитвы) молитву. Обратил внимание, что все «диаконы» были с красными галстуками. Подумалось: эрзац православного диаконского стихаря или ораря. Когда шел сбор, мой спутник шепнул мне на ухо: «А я ничего не дам - одно дело дать деньги на какую-нибудь акцию социального плана, а другое дело - на содержание баптистского молитвенного дома». Вдруг хор запел «Хвалите Имя Господне!». Что это - начали «полиелей»? Пели один к одному как на моей малой родине Донбассе в годы моей юности, только вместо «яко благ» - «ибо благ». Вместо «живый в Иерусалиме» - «живущий в Иерусалиме». Когда песнопение закончилось, казалось, что сейчас грянут: «Величаем Тя Живодавче Христе...».
Предпоследним проповедовал высокий, крепкого телосложения пресвитер - «дядя Степа» - отреагировал на его появление мой спутник. Говорил он больше всех, говорил искренно и содержательно, в меру при этом жестикулируя. В его выступлении не было никакой аффектации и экзальтации , что иногда мне приходилось наблюдать в 70-е годы. Проповедник цитировал свои «любимые стихи» из Библии, в частности, из книги «Паралипоменон»: «Очи Господни обозревают всю землю , ища человека, сердце которого склонно ко Господу» (цитирую по памяти). Никогда не слышал, чтобы на проповеди в православном храме приводили цитаты из этой библейской книги.
Последний выступавший ополчился на лицемерие, ношение масок (в переносном смысле) в среде христиан. Привел пример одной женщины, которая была на хорошем счету в молитвенном доме, но дома вела себя как сущий диктатор. Говорил об обманчивости и скоропреходящести земной красоты. «Господь смотрит не на лицо, а на сердце человека. Могу ли я быть человеком по сердцу для Бога?» «Верующие боятся думать о смерти, как будто она непременно ведет в преисподнюю».
Завершилось собрание пламенной молитвой старшего пресвитера, воздевшего руку с пачкой листков, в которых содержались различные просьбы. Подумал: «вот так ритуал постепенно формируется. В 70-е годы я не помню такого».
Пора заканчивать. Критики я навел немало, особенно во второй части статьи - надо бы что-то и положительное отметить. Прежде всего, это проповеди - они были на хорошем уровне, насыщены библейскими текстами.
Вообще баптизм появился не только как следствие «козней бесовских», но и как реакция на реально существующие наши недостатки. К сожалению, эти недостатки в значительной степени сохраняются и сегодня. Прежде всего, это касается проповеднической деятельности. По-прежнему, за немногими исключениями, на мой взгляд, у нас в проповедях обилие общих слов, акцент на периферийных моментах, отрыв от библейской основы. Что касается молитв своими словами - делайте со мной, что хотите - ну не вижу в этом ничего плохого. Еще свт. Феофан Затворник писал, что Богу приятен наш молитвенный «детский лепет» - молитвы своими словами наряду с чтением их. Вот, например, я начал проводить публичные лекции по истории Православных Поместных Церквей в Международном Славянском Фонде письменности и культуры. Уже прочитал об Александрийской и Иерусалимской Церквях. В каждой из них есть свои сложности. У нас что есть молитвы «ситуационного плана», т.е. молитвы реагирующие на проблемы конкретного дня и места? Была бы очень органична молитва своими словами и об Александрийской Церкви, оказавшейся в сложном положении после «арабской весны» и об Иерусалимской, жизнь которой протекает в сложнейшем ближневосточном контексте. Или, допустим, на днях прошло четвертое предсоборное совещание. Думается, что естественна была бы молитва в устах В. Н. Осипова в конце его основного доклада или Л. Болотина в конце его выступления о сложностях монархического возрождения в России.
Вспомнил: на моей малой родине в Луганской области в 70-е годы было 54 православных общины и 35 баптистских. Здесь, на востоке Украины, протестантизм очень распространен. Сейчас, как и во многих других местах, гиперактивны иеговисты. Скажу откровенно, перебирая в памяти священников моего детства и юношества, бледновато большинство из них выглядело по своему уровню - сказывался атеистический пресс, всякие ограничения. Мне всегда нравились священники аскетического склада, истовые совершители Богослужений, контактные. Претили мелочные, интеллектуально убогие и особенно - небрежные в совершении служб. Возвращаясь к баптизму, должен сказать, что мне очень помогла работа на эту тему о. Амвросия (Юрасова), написанная им в качестве сочинения на соискание степени кандидата богословия, а также его рассказы об общении с баптистами. Запомнилась строгость экзаменов в баптистской семинарии в Москве.
«Мы Вселенские Соборы уважаем и принимаем их решения, подтверждаемые Писанием», - услышал я тогда.
Удивило участников баптистского съезда, бывших в Даниловом монастыре на экскурсии, знание мною персоналий, статистики, событий в их среде. Я тогда честно признался, что накануне экскурсии еще раз освежил все эти вещи в своей памяти, прочитав подборку «Братских вестников».
Должен подчеркнуть, что соприкасаясь с протестантами, я никогда не молился с ними, т. е. у меня всегда было четкое понятие о границе допустимого.