О том, что накануне Февральской революции 1917 г. русские правые гораздо лучше представляли себе последствия для страны «штурма власти», предпринятого либералами, нежели его творцы, писалось уже не раз[1]. Чего стоит хотя бы хорошо известная историкам «пророческая» «Записка» лидера правой группы Государственного совета П. Н. Дурново[2], в которой он еще в 1914 г. с большой точностью предсказал не только последствия военного столкновения России и Германии, но и судьбу российской революции, зачинщиками которой станут либералы, обреченные затем передать власть левым радикалам. В конце концов, даже один из лидеров российской либеральной оппозиции правый кадет В. А. Маклаков в эмиграции вынужден был признать, что «в своих предсказаниях правые оказались пророками»[3].
В этой связи большой интерес представляют публицистические заметки видного правого деятеля Павла Федоровича Булацеля,
публиковавшиеся на страницах издаваемого им «Российского гражданина» в самом конце
1915 и на протяжении всего 1916 года в форме дневниковых записей, внимания
исследователей на которые, на наш взгляд, обращено явно недостаточно. С одной
стороны, нельзя сказать, что публицистическое наследие П. Ф. Булацеля
пребывает сегодня в полном забвении - в последнее время историки обращаются к
нему все чаще и чаще, но, как правило, основное свое внимание как при
публикации трудов правого политика, так и при цитировании его работ в своих
исследованиях, современные исследователи обращают либо на публицистику
1905-1907 гг.[4], либо на громкий скандал,
спровоцированный в 1916 г. публикацией в «Российском гражданине» заметки
его издателя в защиту кайзера Вильгельма II от намерения англичан учинить над ним после победы
показательный суд[5]. Однако не менее интересными
представляются сюжеты из «Дневника» П. Ф. Булацеля, посвященные
размышлениям публициста о надвигавшейся на Россию революции.
Первым, кто обратил внимание на высокую точность аналитического прогноза П. Ф. Булацеля, был бывший председатель Главного совета Союза русского народа Н. Е. Марков, неоднократно ссылавшийся на страницы из «Дневника» публициста в своей эмигрантской работе «Войны темных сил»[6]. «При условиях тогдашней военной цензуры в печати нельзя было более ясно и резко определить истинное положение вещей, чем это сделал достойный патриот П. Ф. Булацель», - отмечал Марков[7]. Ссылаясь на сочинение Н. Е. Маркова, одну из самых ярких цитат-«пророчеств» Булацеля привел в 1990-е гг. в своей работе «"Черносотенцы" и Революция» известный российский литературовед и публицист В. В. Кожинов[8]. Однако в дальнейшем, страницам «Дневника» Булацеля, посвященным его размышлениям об угрожавшей Российской империи революции, специального внимания историки не уделяли. Между тем, публикация именно этого сюжета из публицистического наследия правого деятеля представляется весьма важной и интересной.
В связи с тем, что на сегодняшний день, благодаря целому ряду работ российских историков специальной нужды останавливаться на биографии Булацеля нет[9], в рамках данной статьи отметим лишь то, что Павел Федорович по роду своих занятий был присяжным поверенным, занимался публицистикой, а в политику включился лишь с началом революции 1905 г., став одним из организаторов Союза русского народа (затем - членом его Главного совета), сотрудником ведущей черносотенной газетой «Русское знамя» (в 1906-1907 гг. исполнял обязанности редактора), членом Русского собрания и Русского народного союза имени Михаила Архангела. Имея репутацию одного из лидеров русского монархического движения, П. Ф. Булацель в конце 1915 г. предпринял издание журнала «Российский гражданин», на страницах которого делился с читателем своими мыслями на различные темы, представленными в виде поденных дневниковых записей.
Уже в первом номере «Российского гражданина», увидевшем свет в декабре 1915 г., П. Ф. Булацель писал о том, что пока представители российской либеральной оппозиции «в своем близоруком ослеплении заливаются канареечными трелями», «со всех сторон на русском небосклоне накопляются свинцовые тучи», угрожающие самому существованию страны[10]. В последующих же номерах своего журнала Павел Федорович упорно проводил мысль о том, что явления, происходящие в политической жизни России 1916 года мало чем отличаются от французских событий кануна революции, а значит и финал их может стать не менее трагичным, чем он был во Франции конца XVIII в.
Прозрачно намекая на министров-либералов, П. Ф. Булацель 17 января 1916 г. писал: «Никто так не способствовал ускорению хода революции во Франции, как "умеренные" <...> Разрушительные силы крепли и росли вследствие нерешительности монарха. Умеренные либералы путем уступок думали успокоить буянов, но заигрыванием с якобинцами они лишь окрыляли наглость черни»[11].
Выражая, как и большинство правых, недовольство слабостью правительственной власти, П. Ф. Булацель поучал ее представителей со страниц своего издания: «Все великие революции ведут свое происхождение от тревожного состояния умов или от шаткости воли правителей. С возрастанием народных бедствий и общей дороговизны революционный дух резко начинает заявлять о себе сперва в мятежных речах и пасквилях, а затем оказывает тем более влияния на легковесные умы, чем больше слабости, нерешительности и снисходительности проявляет правительство в отношении врагов существующего строя»[12]. «Все эти неоспоримые истины, - делал экскурс в историю консервативный публицист, - уже доказаны историею французской революции; все это уже однажды было; все это повторяется с точностью фотографического снимка, но, увы, "дух оппозиции" проникает даже в те круги, "те сферы", которые должны были бы поддерживать строй великой Российской Империи»[13]. «Не противодействие, а именно отсутствие действий окрыляло и усиливало французских революционеров», - продолжал П. Ф. Булацель, считавший, что в «политической борьбе партий внутри государства в конце концов держит победу та партия, которая пользуется наибольшею безнаказанностью» (здесь и далее разрядка и курсив П. Ф. Булацеля)[14]. «Если правительство будет продолжать идти по следам французских жирондистов, унижаясь и заискивая перед Думским блоком, - отмечал он в ноябре 1916 г. - то мы доживем и до того, что "блокистов" сметут более искренние и более смелые Керенские, Чхеидзе, Сухановы и К°... Напрасно думают министры, что покорно глотая заявления Вл. А. Бобринского "о холопском правительстве"[15], они упрочат спокойствие в стране и приобретут "доверие" думских демагогов. Нет, этими уступками и самоуничижением правительство лишь облегчает наступление катастрофы...»[16] Все больше и больше убеждаясь в том, что политические события ведут к трагической развязке, и повторение французских революционных событий становится для России неизбежностью, П. Ф. Булацель в декабре 1916 г., замечал: «А русская власть молчит, глотает обиды и покорно ждет, пока кавказские дикари[17] в союзе с наворовавшими казенные деньги общественными городскими и земскими "либералами" настолько обнаглеют и окрепнут, что перейдут от слов к делу и потащат на виселицы тех либеральных сановников, которые не решаются проявить свою законную силу, пока эта сила еще существует»[18].
При этом П. Ф. Булацель позволял себе и вполне прозрачные намеки в отношении верховной власти. «Английский король Карл Стюарт, - писал он, - погиб вследствие собственной нерешительности. <...> Он не умел властно и с достоинством управлять государством, "но зато он сумел с достоинством умереть" и в этом, по выражению одного историка, "его единственная заслуга перед потомством. <...> Король Людовик XVI, заискивающий у революции и в угоду ей порицавший наиболее стойких своих приверженцев, погиб на плахе»[19].
Откликаясь на развязанную оппозиционной печатью травлю власти, прикрываемую патриотическими лозунгами борьбы с «немецкой партией», П. Ф. Булацель замечал: «В низших слоях есть очень много честных тружеников, любящих свою родину и готовых отдать последний кусок хлеба для спасения родины. Но эти люди не знают, кто из сановников их друг, и кто враг, и вот появляется целая литература всяких газет, листков, сплетен, инсинуаций, окончательно сбивающих народ с толку. При этом народу обещают заманчивое освобождение от иноземщины и всяких стеснений! А когда страсти народные разошлись, их натравливают постепенно уже против не только иноземцев, но и против той власти, которую желают уничтожить... <...> Теперь в России вступили на этот гибельный путь! <...> Пройдет, быть может, еще год-два и умы привыкнут к таким кошмарным событиям, от которых теперь народные массы отшатнулись бы еще в ужасе. Медлить нельзя. Ибо под видом обновления и на почве общего недовольства опять подняли голову все отрицательные силы, частью бессознательно стремящиеся к всеуничтожению и к всеобщему беспорядку»[20].
В отношении же своих политических единомышленников-консерваторов, которых оппозиционные силы обвиняли в реакционности и противодействии прогрессу, П. Ф. Булацель замечал: «Люди сильные умом и волею, тем и отличаются от "прогрессивных эпилептиков", что первые с годами постепенно становятся уравновешеннее и рассудительнее, тогда как слабые неврастеники, мечтающие о "бурных" рукоплесканиях толпы и о похвалах в лондонских газетах, меняя свой образ мыслей так круто, что уже не соблюдают никакой соразмерности в своих поступках, и вместо того, чтобы идти, они уже только скачут прогрессивным галопом все вперед и вперед, хотя впереди их ожидает не свет, не общее благо, не бессмертная истина, а зияющая пропасть... Большой еще вопрос, что полезнее для человечества: стоять некоторое время в раздумье на месте или во имя прогресса безудержно смело стремиться в бездну!»[21]
При этом, обращал внимание сторонников прогресса, «мечтающих о бурных рукоплесканиях» Булацель, опять-таки проводя аналогию с историей Франции, что «толпа, неистово рукоплескавшая Робеспьеру[22] <...>, также точно неистово рукоплескала, когда самого Робеспьера осудили на казнь»[23]. «Французская революция дала великий урок трагической участи всех тех, кто являлся ее виновником и соучастником, - напоминал П. Ф. Булацель. - Все ее вожди и пособники погибли в той самой яме, которую они вырыли для других. Каимиль Демулен[24], бросивший в массу первые призывные мятежные клики, погиб сам на эшафоте. Роллан[25] покончил жизнь самоубийством, а его обворожительная жена[26], создавшая один из первых великосветских салонов, с отчаянием убедилась, что нож гильотины также хорошо отточен для ее легкомысленной красивой головки, увлекшейся идеями революции, как и для голов роялистов, казни которых она рукоплескала. Робеспьер сам погиб тою же смертью, на какую осудил тысячи невинных благородных защитников королевской власти... <...> Жирондисты в тюрьмах и на эшафоте рассеяли свои последние иллюзии о прелестях прогресса, подобно адскому колесу, раздавливающему в бешеном круговороте событий виновных вслед за невинными»[27]. «Увы, - резюмировал Булацель, возвращаясь к российским реалиям, - наши кадэки и левые октябристы не считаются с уроками истории и не хотят понять, что сбитый с толку левыми ораторами, озлобленный все возрастающею дороговизною и увлеченный страстями простой народ не будет считать себя угнетенным лишь при том условии, когда сам сделается безжалостным угнетателем»[28].
Видя приближение революционной грозы, монархист Булацель вместе с тем хоть и слабо, но все же верил, что при грамотных правительственных действиях государственного переворота еще можно избежать. «Всякую надвигающуюся политическую грозу, - писал он, - даже если она представляется неизбежную, можно на некоторое время отдалить, если только у кормила власти стоят сильные люди, объединенные не взаимной ненавистью, а общим желанием блага родины. Иногда же выиграть время равносильно выигрышу сражения»[29]. «Отвратить террор необузданной толпы еще пока вполне возможно, но надо торопиться, иначе будет поздно...» - отмечал он в ноябре 1916 года[30].
Сразу же после нашумевшей думской речи П. Н. Милюкова «Глупость или измена?», 2 ноября 1916 г. Булацель писал: «Если правительство не примет немедленно решительных мер, то Павел Николаевич Милюков сыграет в истории России такую же роль, какую сыграл г. Барнав[31], лидер "друзей конституции" в истории Французской революции...»[32] Напоминая, что издаваемые французским либералом А. Барнавом и его единомышленниками памфлеты и журналы, которые распространяли в обществе «злобную клевету про правительство Франции, обвиняя его в том, что оно будто бы сносится с иноземными врагами Франции и продает Родину», Булацель напоминал, что в своем желании «свергнуть ненавистное королевское правительство Людовика XVI» французские оппозиционеры «не останавливались ни перед какими инсинуациями, но они не рассчитали, что поощряемые ими руководители клубов "якобинцев" и "кордильеров" привлекут на свою сторону весь простой народ и, покончив с правительством короля, не задумаются казнить всех французских "кадэтов" и "земских октябристов", то есть "друзей конституции" и друзей умеренной политической свободы...»[33].
«Если бы Людовик ХVI после первых же обвинений и гнусных клевет, которые в народном собрании позволил себе высказать Барнав, немедленно отдал бы под суд Барнава и его "товарищей", то, может быть, вся революция остановилась бы надолго, - явно обращаясь к российской власти писал Булацель. - Но король вечно колебался, и как только во французской государственной думе раздавались нападки на кого-нибудь из его друзей или защитников, он сейчас же отрекался от того, что подписал и одобрил накануне. В результате "общественное мнение", подогреваемое газетами и наглыми речами в клубах и в национальном собрании, давало электрический ток к общему недовольству всей страны. Одна и та же искра сразу воспламеняла страсти у миллионов людей. Небольшая "нелегализованная" кучка людей, стремившихся к перевороту, обвила своими сетями правительство закона, давала толчок в центре, а отражение этого толчка при помощи газет чувствовалось уже через несколько дней во всех концах государства». «Законная власть была нема и невидима; она не решалась проявить свою силу, а "незаконное правительство партий" было дерзко и красноречиво, как П. Н. Милюков! Дерзновение и ненависть прививались народу речами Барнава и Сиеса, а вне государственного национального собрания и в клубах кордильеров уже нарождались новые еще не признанные вожди - Дантон, Марат и Робеспьер, которые порождали своими необузданными речами дикий фанатизм, являющийся предвестником кровавого террора», - писал консервативный публицист, указывая на последствия антимонархической пропаганды французских предшественников российских кадетов[34].
В связи с этим, Булацель напоминал правительственной власти, что в истории Французской революции известны и другие примеры: «Наполеон I без особых затруднений сумел разогнать 18 брюмера поддонки "трех сословий", угнетавшие в течение четырех лет несчастную Францию»[35]. Отсылая к требованиям думской оппозиции «министерства общественного доверия», без которого, якобы, Россия не могла бы надеяться на победу над Германией, автор «Дневников», обращаясь к опыту Наполеона, замечал: «Для победителя под Арколем и Монтмиралем не могло быть никаких сомнений в том, что государственная оборона может быть улучшена не столько обличительными речами депутатов, заседающих в "пятисотенном совете", сколько талантливыми генералами, которых умел находить, выдвигать и награждать по заслугам этот великий полководец»[36]. Призывая власть не смущаться теми нападками, которые обрушиваются на нее думской оппозицией, Булацель писал: «Наполеона освистали в народном собрании, но эти свистки не испугали его. 18 брюмера он разогнал совет старейшин и "совет пятисот", а через несколько недель вся Франция не только преклонилась перед силою духа Наполеона, но и с восторгом приветствовала этого бесстрашного диктатора, водворившего спокойствие, безопасность и порядок во всех областях государственного управления...»[37]
Когда же в обществе стало широко обсуждаться письмо А. И. Гучкова генералу М. В. Алексееву[38], в котором лидер октябристов обрисовывал начальнику штаба Ставки Верховного главнокомандующего все ужасы внутреннего положения страны, намекая на неизбежный крах всех планов командования, если страной и дальше продолжит руководить царское правительство, П. Ф. Булацель усмотрел и в этой ситуации сходство с французскими событиями XVIII в. «Как же не найти сходства между тем, что теперь творится в тылу нашей доблестной армии с тем, что проделали в 1790 году французские жирондисты? Разве пресловутые, ходящие теперь в Петрограде по рукам, копии письма А. И. Гучкова к генералу Алексееву чем-нибудь отличаются от тех "пророческих" памфлетов, которые в 1782 году были расклеены в Париже в день рождения дофина? <...> Людям, не посвященным во все тайны сложной интриги борющихся за власть партий очень трудно разобрать, где начинается клевета и где кончается правда... Теперь однако научно доказано на основании неоспоримых исторических данных, что в политических памфлетах времен французской революции было гораздо больше лжи, чем правды. Но памфлеты все-таки достигали своей цели и сбивали с толку самых уравновешенных и спокойных людей...»[39]
Не верил П. Ф. Булацель и в то, что в случае свершения в России революции, страна получит равенство и свободу, о которой так много говорилось в речах противников самодержавия. По его словам, Французская революция прекрасно показала, что «главари революции только до тех пор проповедует равенство, пока сами не доберутся до власти». «Призрак равенства у нас, как и во Франции, выдвигается только для того, чтобы возбудить страсти против верховной власти... Если же у народа являлось желание напомнить французским якобинцам о применении на деле идеи равенства, то республиканские демагоги казнили за это без всякого колебания», - напоминал Булацель, считавший, что и российские апологеты свободы, в случае свой победы могут оказаться властителями, не признающими ничьей правды, кроме своей[40].
Схожесть предреволюционных событий во Франции и России, пугала консервативного публициста, который настойчиво продолжал вновь и вновь возвращаться к этой теме. «Пусть другие говорят и думают что угодно, но я не перестану находить в событиях современной европейской жизни поразительное сходство с тем, что переживала Европа сто двадцать шесть лет тому назад», - писал он на страницах «Российского гражданина»[41].
Единственное, в чем он, пожалуй, видел принципиальное отличие, так это в масштабах французской революции и той, которая стояла на пороге России. «Если все эти ужасы могли иметь место в богатой, просвещенной Франции, где сама природа, тучная почва и мягкий климат располагают к добродушию и веселости, то какие чудовищные формы анархии могу принять политические потрясения в стране снегов, бездорожья, голодовок и "ханжи"...» - задавался вопросом П. Ф. Булацель[42]. При этом, пессимистично констатировал правый публицист, «все, что теперь совершается в России, сеет семена близкой бури»[43]. Обращаясь к разжигателям революционного пожара, Булацель восклицал: «Вы с думской кафедры призываете безнаказанно к революции, но вы не предвидите, что ужасы французской революции побледнеют перед ужасами той революции, которую вы хотите создать в России, пользуясь нерешительностью теперешнего правительства. Вы готовите могилу не только "старому режиму", но бессознательно вы готовите могилы себе и миллионам ни в чем неповинным гражданам. Вы создадите такие погромы, такие варфоломеевские ночи, от которых содрогнутся даже "одержимые революционною маниею" демагоги бунта социал-демократии и трудовиков!»[44] Если революция в России произойдет, писал публицист 20 декабря 1916 г., то «она явится не благодеянием для культуры и прогресса, а карою для всех, не только высших, но и средних классов». Обращаясь к состоятельному российскому еврейству, которое П. Ф. Булацель призывал отказаться от финансовой поддержки врагов царского самодержавия, публицист заявлял: «Помяните мое предсказание: не будите серого зверя, он будет страшен в своем сером гневе! <...> Будет массовое дикое помешательство, которое, как лавина, обрушится на богатые классы вообще, а на евреев в особенности. Вот почему русская революция, в отличие от французской, будет могилою для богатого еврейства»[45].
Во многом верным оказался и прогноз П. Ф. Булацеля о том, что российские «свободолюбцы» по логике исторического развития будут вынуждены, в конце концов, повторить судьбу своих французских предшественников, которые из «ярых обличителей "царской тирании" Людовика XVI» вскоре были вынуждены превратиться в «усердных слуг деспота Наполеона I, ставившего свою могучую волю выше всего на свете». «Мятеж против законной власти приводит неизбежно к тирании, а вовсе не к разумной свободе», - пророчески заключал П. Ф. Булацель[46].
Многие из «пророчеств» правого политика и публициста стали сбываться уже в самом скором времени. Сам же Павел Федорович, узревший своими глазами ту революцию, о которой он с такой настойчивостью предупреждал общество, практически сразу же отошел от какой-либо общественной деятельности и, не приняв новой власти, удалился в свое имение. Оставшись в России после Октябрьской революции, Булацель был арестован чекистами 29 сентября 1918 г. в качестве заложника и после нескольких месяцев заключения был расстрелян в Петрограде 15 февраля 1919 года.
Андрей Александрович Иванов, доктор исторических наук
Впервые опубликовано в сборнике: Революция 1917 года в России: новые подходы и взгляды. Сб. научн. ст. / Под ред. А. Б. Николаева. СПб., 2012. С. 6-15.
[1] См., напр.: Иванов А. А. «В своих предсказаниях правые оказались пророками». Русские монархисты о войне с Германией, перспективах либерализма и революции // Вестник Московского государственного областного университета. Серия «История и политические науки». 2009. № 2. С. 13-20.
[2] Дурново П. Н. Записка / Публ. и вступ. ст. М. Павлович // Красная новь. 1922. № 6 (10).
[3] Цит. по: Двуглавый орел. (Париж). 1929. № 34. 30 ноября (13 декабря). С. 27.
[4] См., напр.: Булацель П. Ф. Борьба за правду / Сост., предсл., комментарии Д. И. Стогов. М., 2010.
[5] В № 29 «Российского гражданина» за 1916 г. П. Ф. Булацель выражал негодование требованием лидера английских либералов лорда Г. Асквита привлечь к ответственности за военные преступления германцев лично императора Вильгельма. Категорически выступив против создания международного трибунала, Булацель указывал, что российские газеты, смакующие заявление Асквита, руководствуются желанием «через голову "кайзера" приучать в России народные толпы к мысли о возможности вообще какого-то "верховного суда" над верховной властью» (Булацель П. Ф. Дневник // Российский гражданин. 1916. № 29. С. 14; Он же. Борьба за правду / Сост., предисл., коммент. Д. И. Стогов. М., 2010. С. 562-563). В ответ на Булацеля, а заодно и на других правых со страниц либеральной прессы посыпались обвинения в защите кайзера, германофильстве и измене. Сам Булацель был вынужден объясняться с английским послом Дж. Бьюкененом, а его журнал был взят под контроль предварительной военной цензуры. См., напр.: Дневники издателя П. Ф. Булацеля // Булацель П. Ф. Борьба за правду. С. 560-566; Иванов А. А. «Германофильство» русских правых накануне и во время Первой мировой войны: мифы и факты // Вестник Чебоксарского кооперативного института. 2009. №1 (3). С.202-212; Лукьянов М. Н. Враг как друг или друг как враг: российские правые, Германия и Великобритания в 1914-1917 гг. // Вопросы культурологии. 2010. № 9. С. 48-50.
[6] Марков Н. Е. Думские речи. Войны темных сил / Сост. и коммент. Д. И. Стогов. М., 2011. С. 355, 356, 359, 360, 368.
[7] Там же. С. 356.
[8] Кожинов В. «Черносотенцы» и Революция (загадочные страницы истории). Изд. 2-е, доп., М., 1998. С. 114.
[9] См.: Кирьянов Ю. И. Булацель П. Ф. // Политические партии России. Конец XIX - первая треть XX века. Энциклопедия. М., 1996. С. 90-91; Степанов А. Д. Всероссийский часовой самодержавия. Павел Федорович Булацель (1867-1919) // Воинство святого Георгия. Жизнеописания русских монархистов начала XX века / Сост. А. Д. Степанов, А. А. Иванов. СПб., 2006; Он же. Булацель П. Ф. // Черная сотня. Историческая энциклопедия. Сост. А. Д. Степанов, А. А. Иванов, М., 2008. С. 73-76; Репников А. В. Булацель П. Ф. // Русский консерватизм середины XVIII - начала XX века. Энциклопедия. М., 2010. С. 74-76; Стогов Д. И. Предисловие // Булацель П. Ф. Борьба за правду. С. 5-29.
[10] Булацель П. Ф. Дневники // Российский гражданин. 1915. № 1. С. 11.
[11] Там же. 1916. № 4. С. 12.
[12] Там же. 1916. № 7. С. 16.
[13] Там же.
[14] Там же.
[15] 19 ноября 1916 г. прогрессивный националист граф В. А. Бобринский с думской кафедры назвал правительство «холопским», за что был лишь мягко остановлен председательствующим. Со стороны правительства реакции на этот выпад не последовало.
[16] Булацель П. Ф. Дневники // Российский гражданин. 1916. № 42. С. 16.
[17] Имеются в виду депутаты социал-демократы Н. С. Чхеидзе и А. И. Чхенкели, выступившие в 1916 г. в Государственной думе с резкими речами.
[18] Булацель П. Ф. Дневники // Российский гражданин. 1916. № 46. С. 13.
[19] Там же. 1916. № 7. С. 16.
[20] Там же. 1916. № 4. С. 12-13.
[21] Там же. 1916. № 7. С. 15.
[22] Робеспьер Максимилиан (1758-1794), один из руководителей якобинцев, фактически глава революционного правительства (1783), организатор массового террора. Казнен термидорианцами.
[23] Булацель П. Ф. Дневники // Российский гражданин. 1916. № 7. С. 15.
[24] Люси Семплис Камилл Бенуа Демулен (1760‒1794), адвокат и журналист, деятель Великой французской революции. Накануне восстания 14 июля 1789 призывал народ к вооруженной борьбе против монархии. Редактировал ряд демократических газет, примыкал к правому крылу якобинцев (сторонникам Ж.Дантона). За критику политики М. Робеспьера был арестован и по решению революционного трибунала гильотинирован.
[25] Ролан де Ла Платьер, Жан Мари (1734-1793), французский ученый и политический деятель. Министр внутренних дел в период Великой французской революции в жирондистских правительствах. Затем бежал и скрывался от угрозы передачи революционному суду, в конце концов, покончив жизнь самоубийством.
[26] Ролан, Манон Жанна (1754-1793), активная участница Французской революции. Одна из лидеров жирондистов. Искренне веря, что революция обновит мир, сделала свой салон ее очагом. После начала репрессий в отношении жирондистов, в 1793 г. Ролан предстала перед революционным трибуналом и вскоре была казнена.
[27] Булацель П. Ф. Дневники // Российский гражданин. 1916. № 7. С. 16.
[28] Там же.
[29] Там же. 1916. № 8. С. 10.
[30] Там же. 1916. № 39. С. 15.
[31] Барнав Антуан (1761-1793, Париж), адвокат, был известен как активный сторонник реформирования политической системы Франции и противник абсолютизма. Являясь депутатом Генеральных Штатов, принимал активное участие в борьбе представителей третьего сословия с депутатами от дворянства и духовенства и королем. Принял активное участие в Великой французской революции. Был казнен в период якобинской диктатуры.
[32] Булацель П. Ф. Дневники // Российский гражданин. 1916. № 39. С. 15.
[33] Там же.
[34] Там же.
[35] Там же. 1916. № 40. С. 13.
[36] Там же.
[37] Там же.
[38] Как отмечал историк Н. Н. Яковлев, в конце лета 1916 года по всем доступным А. И. Гучкову каналам «разнеслось его громовое письмо Алексееву от 28 августа», в котором оппозиционный политик «обрабатывал» генерала, такими словами: «...В тылу идет полный развал, ведь власть гибнет на корню. Ведь, как ни хорошо теперь на фронте, но гниющий тыл грозит еще раз, как было год тому назад, затянуть и Ваш доблестный фронт и Вашу талантливую стратегию, да и всю страну в то невылазное болото, из которого мы когда-то выкарабкались со смертельной опасностью... А, если Вы подумаете, что вся власть возглавляется г. Штюрмером, у которого (и в армии, и в народе) прочная репутация если не готового предателя, то готового предать, - что в руках этого человека ход дипломатических отношений в настоящем и исход мирных переговоров в будущем, - а, следовательно, и вся наша будущность - то Вы поймете, Михаил Васильевич, какая смертельная тревога за судьбу нашей Родины охватила и общественную мысль, и народные настроения. Мы в тылу бессильны или почти бессильны бороться с этим злом. <...> Я уже не говорю, что нас ждет после войны - надвигается потоп, - и жалкая, дрянная, слякотная власть готовится встретить этот катаклизм мерами, которыми ограждают себя от проливного дождя: надевают галоши и открывают зонтик. Можете ли Вы что-либо сделать? Не знаю. Но будьте уверены, что наша отвратительная политика (включая и нашу отвратительную дипломатию) грозит пересечь линии Вашей хорошей стратегии в настоящем и окончательно исказить ее плоды в будущем. История, и в частности наша отечественная, знает тому немало грозных примеров» (Цит. по: Яковлев Н. Н. 1 августа 1914. М., 2003. С. 262-263).
[39] Булацель П. Ф. Дневники // Российский гражданин. 1916. № 40. С. 14.
[40] Там же. 1916. № 42. С. 16.
[41] Там же. 1916. № 39. С. 15.
[42] Там же. 1916. № 8. С. 15.
[43] Там же. 1916. № 7. С. 16.
[44] Там же. 1916. № 46. С. 14.
[45] Там же. С. 16.
[46] Там же. 1916. № 40. С. 15.
